Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 3, 2001
Владислав
Коптилов родился в 1974. Учился в
Харьковском институте физической культуры; работал на кладбище, в пекарне,
торговал на рынке, клал плитку и проч.; публиковался в районной периодике. Фронтмэн и автор
песен красноградской группы «Чужие» (бывш. «Red
City»). Живёт в селе Песчанка Красноградского района Харьковской области.
Дед Макар
В деревне, где жила моя бабушка — мать отца, был один старик. Все звали его дед Макар, а за глаза дразнили кривым. Было ему лет восемьдесят, а может, и того больше, и был он горбат от рождения. Бабушка говорила, что когда-то один деревенский умник прозвал его «квазямодой», но кличка эта не прижилась, и так и остался он на всю жизнь Кривым. От Квазимодо был у него разве что только горб, кривая походка и огромная физическая сила: говаривали, что он сам мог, ухвативши за рога, повалить взрослого бычка.
Из рассказов отца я узнал, что в начале войны Макар просился на фронт, но ему отказали, и когда пришли немцы, он ушёл в партизаны. Тогда же, в войну, погибла его первая жена. Лет через десять он женился ещё раз. Вторая жена его была очень слаба и болезненна, и через несколько лет он похоронил и её. Детей у него не было. Последние годы Макар жил с маленькой злой старушонкой. Что связывало этих двух совершенно разных людей — для меня так и осталось загадкой.
Почти каждое лето я приезжал в деревню. Помню, как детворой мы боялись старика и рассказывали друг другу страшные истории о том, как дед Макар поймал какого-то мальчика и теперь носит его в своём горбу. Будучи постарше, дразнили его Кривым и разбегались кто куда, когда он, шутя, гнался за нами. Когда мне было тринадцать лет, я подружился с ним и часто, сидя на старой скамейке, слушал стариковские рассказы. Помню его большие, удивительно ясные глаза и грубые, пахнущие махоркой руки.
— Знаешь, малец, што такое тюрма? Там, брат, всё по распорядку, по строгости.
— А ты откуда знаешь, дед Макар?
— А я сидел там опосля войны, один год… за вбивство.
— …?!
— Поехал я как-то в город, строилси я тоды — немцы пошти всю дяревню сожгли, ну, поехал купить кой-чево. Долго ходил, приценивалси, когда подходять до мене двое, молодые совсем, спрашивають, значить: «Ты не подсобишь нам, друг, здесь недалече, шкап на пятый этаж занесть надо?» «Подсоблю, — говорю, — чё ж не подсобить». Силы-то во мне ого-го сколько тоды было. Ну, пошли мы, заходим во двор. Гляжу — дом-то весь разбитый, пустой. «Куда ж несть-то?» — говорю. Когда ещё четверо выходють — цельная банда, значить. Один подходить и говорить: «Давай деньги и не вздумай рот раскрыть!» Вижу — ножичек в руке жмёть. Ах ты, думаю, паршивец такой… немец мене не вбил, а ты… Хотел пугнуть малость — дал яму кулаком по лбу, а он упал и головой об камень… За непредмеренное вбивство пошшитали, самооборона… год и дали… Взял и я грех на душу.
Через два года, в конце июля, я снова приехал в деревню и узнал от бабушки, что дед Макар стал частенько попивать, и что Зойка, так звали его старуху, постоянно кричит на него и даже бьёт. Утром я пошёл к нему. Дед Макар сидел на той же самой скамейке и крутил самокрутку. За эти два года он действительно очень изменился: как-то осунулся, сгорбился ещё больше, и полностью поседел, — а может, это я вырос…
— Здорова, малец! Давненько я тебе не видал, — он пожал мне руку. — В гости прибыл?..
— Да. А вы как, дедушка?
— Што тебе сказать… Жили, жили помаленьку — теперь, видно, время помирать пришло.
— Да что ты, дед Макар! Ты ещё меня переживёшь.
— Ты языком-то не мяли, лучше послушай, што я табе расскажу. Косил я на днях траву за ставком, покос пройду — покурю, потом опять бярусь. А вышел-то рано, темно ишшо было — ну, штоб не жарко, значить. Кошу сабе, хорошо так, сонушко уже светить начинаеть, когда гляжу — зайчонок в траве сидить и на мене смотрить, а я косу-то уж опускаю и остановиться не могу, так и гляжу на него… прямо голову яму и отсёк. Тут ноги у мене подкашивать стали и такой страх накатил, што я уж не помню, как до дому добрался… Весь день пролежал я ничком, не евши и не пивши. Бабка-то моя всё орёть, а я ляжу, будто бы и не здесь, и такущая тоска мене съедаеть, и заячья голова перед глазами стоить. Не знаю, как уснул… и снится мне, будто сяжу я дома, в окошко гляжу, тут дверь открывается и входить Анютка — первая моя жонка: «Засиделси ты, — говорит, — Макар. Пора». И понимаю я, што не зайчонку я сегодня, а себе голову отхватил… Проснулси, глаза открыл, вижу — бабка рядом спить, луна в окошко светить… дай, думаю, покурю, успокоюсь опосля сна-то. Встал, подхожу к столу, гляжу — за окном светло, будто днём, и баба, вся в белом, траву во дворе косить. Оно не видать толком, хто — мужик али баба, — но я откуда-то знаю, што баба это. Выбег я на крыльцо, кличу яё, а она как не слышить мене, косить себе дальше, потом, вижу, наклонилась, нашла што-то в траве и подымает… У мене дух спёрло, с места двинуться не могу, а она оборотилась ко мне, лица не видать, и зайца за ухи держить. Он дрыгается, боком повернулси, а на спине — горб… Проснулся я ни живой ни мёртвый. А ты говоришь — тебе переживу…
Умер он через месяц нелепой, страшной смертью. Я несколько раз бывал у него и помню ощущение какой-то прочности в самом доме и во всём, что в нём находилось. Погреб был в сенях, в самом дальнем углу. Прикрывался он огромной железной лядой. Летом погреб всё время держали открытым, ляда стояла вертикально и упиралась в стену. Для того, чтобы она, не дай Бог, не захлопнулась, дед Макар приделал к стене крючок и закреплял её. Зачем-то полез он в погреб и то ли зацепил ляду, то ли не выдержал крючок… Баба Зоя услышала глухой стук, выбежала в сени — и увидела голову деда Макара. Он ещё хрипел, его и без того большие глаза таращились на неё, язык вывалился изо рта. Когда прибежали люди, старик был уже мёртв. Три человека с трудом подняли крышку, и его обмякшее тело упало в погреб.
После этого меня долго ещё преследовал один и тот же сон: будто я выхожу за деревню, иду мимо ставка на луг, в траве нахожу большую железную ляду, открываю её и вижу внизу деда Макара. Он сидит на скамейке, курит и держит в руках заячью голову. Потом поднимает на меня глаза и говорит:
— Здорова, малец. В гости прибыл?..
* * *1
…Бессовестно
далёкие мечты, которые без веры.
Бережно отворачиваю чистый лист нового дня.
Что за пятна? — всё заранее предопределено.
Пособие по пользованию туалетом не поможет вам какать культурнее…
Недопустимо врать с утра, хотя б до первой сигареты.
Завтрак из трёх блюд: табак, чай, зубная паста.
Сугубо мой язык.
Хлебнув чаю, медленно катаю на языке новопонравившееся
слово — ШМУРДЯК2.
Целую жену.
Иду на работу.
В грязных штанах, и велосипед сломался.
Кладбище. Кладбище! Кладбище?
Отличная работа для лентяя.
Начальник зол.
Начальница — зола.
Я…
Кто-то позавчера слинял с работы (покинул кладбище живым).
Судорожно выцарапываюсь из ответственности.
Ухожу в одиночество.
Кладбище.
Верблюды идут на север.
Жара.
Спать.
Отличная работа для лентяя…
Никчёмный день — ни одного покойника.
Шмурдяк.
Заложив кегли рук за спину, идёт пионер — хмурый отросток времени.
(Ложь… Авторская выдумка. У
нынешнего времени свои отростки.)
Пионер ушёл.
Я ушёл.
Домой.
Почему мы ссоримся?
Иногда. Прекрасно зная, что не можем друг без друга.
— Что сегодня на ужин?
Чисто риторический вопрос.
Не так и тяжело быть писателем — сиди и пиши.
Начитайся кого-нибудь и попробуй — получится у тебя так?
Получится. Ведь получается же.
Отличная работа для лентяя.
Моя жена говорит:
— А если я перестану быть умной, ты меня разлюбишь?
Глупость.
Моя жена часто говорит глупости и при этом не перестаёт быть умной.
Включаю телевизор.
Шмурдяк2.
Лишаю девственности вторую пачку сигарет «Ватра».
На прощанье сморкается солнце.
Смеркается.
Закрываю тетрадь.
Бессовестно далёкие мечты, которые без веры…
1
В. К. Было написано под впечатлением. Самое интересное, что я не помню,
кого же я тогда начитался.
2
Ю. Ц. Из частного письма (Влад — мне): «Касательно слова “шмурдяк”: словечко это я привёз из далёкого города
Харькова, у художников спёр. Синонимы подобрать трудно; один, наиболее
подходящий — “говно”. Слово “шмурдяк” употребляется в
случае нехорошего отношения к чему-либо, или чего-либо к вам; произносится
обычное кривой миной и в сочетании со словом “такой” (“такой шмурдяк!!!”). Звучание этого слова мне настолько
понравилось, что я прочно закрепил его в своём лексиконе. Как мне кажется, оно
охватывает довольно внушительную часть моего мировоззрения. (Кстати
(а может, и нет), недавно я услышал это слово в одном из кинофильмов
применительно к вину. Так что я не одинок!» Лингвисты, ау!