Рассказ
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 1, 2000
Юрий
Цаплин родился в 1972. Автор книги «Маленький счастливый вечер» (Харьков,
1997). Публикации: журналы «Новый мир» и «В кругу
времен», альманахи «Вавилон»,
«Паноптикум» и «Окрестности», антология малой прозы «Очень короткие тексты» (М., 2000).
Снежинки в такую погоду не садятся на стекло.
Узоры на окнах к снегу, падающему с неба, не имеют отношения.
Снег не падает, а опускается.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В голове знакомо: и вата, и гулко; головой хочется делать "бр-р-р…"
Стынет спинной мозг, лучше всего состояние изображается тоцецьками: … … Как на тротуаре… (чуть позже, Саша; позже.)
Саша… (с точками надо похерить) Саша!
Саша отнюдь не спит. Просто он вне себя. (Потому так тихо.) Когда он вернется? Саша, Саша! Вот когда он вернется,…
Ничего интересного, когда он вернется. Утром.
А вот Николай Иванович здесь, с нами. Он в теплом кресле, и ему снится теплое кресло. Ему снятся стол и разноцветно помазанные тарелки. И елка, и большие гудящие снежинки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Они отошли к окну и шевелились там некоторое время.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я знаю, это мама зажгла свет, потому что внесла торт. Вообще, я бы подавал торт в самом начале: чтобы скатерть чистая, а гости ровненькие и причесаны по порядку. Когда торт выслушает все похвалы в свой адрес, его нужно зажечь, а потом задуть, спрятать — и заводить всю шарманку сначала (он, объясняет мама, очень сытный, и если бы тети Жени были трезвее, то съели бы по крохотному кусочку каждая, — а нам бы осталось на дольше).
Мама внесла свой чудесный торт с жемчужной глазурью. Тарелку с бисером. Николай Иванович видит торт. Но… "Торт" для Николая Ивановича — это грубое немецкое слово. Типа "батон".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Бутерброды, зато, в тети Женином исполнении обретают вид донельзя утонченный. "Почему …этот будто шпрот — …такой уточненный?" — спрашивает дядя Женя (тети Женин последний) и попадает в рот, в точку, коей служит второй, отраженный и дрожащий, как в озере, язычок. Дядя — тенор областного масштаба, но бутерброд масштаба еще более крохотного, и потому дядя считает себя вправе спросить.
А я гляжу в стол и думаю: …в бутерброде все должно быть потоньше: и изнанка, и подкладка, и начинка…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В новогоднюю ночь есть специальный момент (в отличие от момента официального и тупого — когда бьет двенадцать): первого января, часа в два, всегда происходит перевал.
На Новый год возможно и даже принято оставаться в гостях до утра — но часам к двум обязательно найдутся безумцы, лепечущие что-то о "встретить… закончить… в домашней, так сказать, кругу семьи… и…"; они будут невнятно улыбаться, говорить "гы", обводить всех смазанными глазками, собирать друг друга ("пиджак, Женя… это другой пиджак. Что мы возимся?") — напрасно мама апеллирует к празднично-транспортным неурядицам: надев на голову то, что показалось мне ржаным караваем, дядя споткнулся об порог и уехал.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пока не удалось установить, по какому принципу Дед Мороз (этот калиф на час, этот бог с ограниченными полномочиями, зато не требующий даров, напротив, сам приносящий что попало) — по какому принципу он осеняет избранных, то есть, по какому принципу избирает и, обсыпая конфетти, осеменяет несобранных, так же, как и все остальные, тупо-весело празднующих лиц, внушая, сообщая им (о, эти откровения!) внушительный и неумолимый импульс: "Домой! — кричит дядя Женя, — Домой!!!" — и это он хоть и жене, но и не о посуде. "Дед Мороз — педераст", — сказал мне дядя Женя, удивив изысканной рифмой. Дядя Женя, это ничего не объясняет!
А распинаться, мама, не стоило: во-первых, описанного рода сумасшествие не лечится, во-вторых, проходит само собой; сам я, да, бывал "отторгнут", знаю не понаслышке; "оторван"; "оттерт от торта"; проходит: около двух часов пополуночи, подымаясь стараниями цивилизации в лифте, к себе, в желтой темноте понял; открывая громкую дверь ключом, понимал: попал под раздачу. Случай. Обледенел город; покинув плохой праздник, оттолкнувшись, вниз, домой, "по тонкому льду нового дня", "но не остановиться, не вытянуть ноги", нет дороги назад, потому что вперед — под гору, стирая подошвы, "крепко сидит мой рызиновый шлем — на голове-е", "холодный ветер — он свистит и обжигает", "я е-ду на лыжах, а ве-тер мне в харю", ну вот мы и до дома до… а проходит в лифте: это сначала "почему?", потом "какого черта?!", перетаптывание, грустное умное понимание: назад нельзя. Лучше лечь спать; сразу не выйдет, но надо; почему — объясню потом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но — когда за выбранными судьбой закрывается дверь — вот тут-то и начинается веселье! Немотивированное веселье, как сказал бы дедушка, начинается.
Например, в 1988м кидались использованными хлопушками и сломали дверь.
Тогда же кормили друг друга холодцом с завязанными глазами. (Не всякий без содроганий съест кусок студня с неглубоко посаженным и как бы всплывающим пристальным оком, — поэтому.)
В 1993м долго ползли по стройке — посмотреть на новый мост.
В 1989м обошлось напольным хоккеем, зато в 1990м прятались в чулане, в то время как очередной несчастный — восьмой раз поскальзывался и падал на пять минут назад вожделенной дороге домой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну, подумай о том, что ты сделал, а чего нет; как ты плох, и как ты хорош, и чего тебе не хватает, чтобы не оставаться ничем, "Да — ничем!" — думаешь ты. Как сладко это думать, а? Сырой снежок липнет на окна трамвая, если б ты в нем ехал, только не плачь.
Да, запрись в комнате и подведи итоги. В принципе, все в новогоднюю ночь принято устраивать так, чтобы не дать никому ничего такого подумать, и это правильно, не давай им поднять головы! хлопушки, танцы и безопасный секс, только не открывай глаз! выпей и поешь и внутри будет тепло, как у Николая Ивановича за пазухой, и сиди, вот тебе телевизор, только не оборачивайся, Эврика-Эвридика. Стоило на минуту оставить Архимеда одного, как он выскочил из ванны на тридцатиградусный мороз и побежал, и бежал все быстрее, а на главной, празднично украшенной площади города сердце отстало от него и остановилось. Никто так и не узнал, что он нашел, но искал-то наверняка в себе! В бане-то! Корень зла — в себе!!!
Но если тебя в новогоднюю ночь оставили, инстинкт самосохранения не сработал, и ты не прибился к кому-то еще, или не надрался в качестве разумной альтернативы до жирных чертиков, — то валяй, анализируй, а на последствия плевать — кому ты такой нужен. Все равно ты считаешь, что жизнь по-любому самоубийство, — поехали! Итак, чего мы не сделали в прошлом году? Какой были сволочью? И вся моя жизнь — это? Ну, вся моя жизнь — это? Все хором: вся моя жизнь — !!…
Опасная штука Новый год, и готовиться надо заранее.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Воспоминаниям предаваться приятно, даже сознавая непродуктивность этого занятия. Даже если громогласно не замолкает совершенно чужое в компании лицо неправильно розового цвета.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А потом заблудшие возвращаются, пьяные умнеют, курильщики умирают и все пьют второй бесчувственный чай, плодя новые объедки. Стол уже сдвинут, и поэтому все в углу и всем тесно. А глаза на лицах абсолютно ничего не обозначают!
Это тупой, но интересный момент.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наконец, N минус первые гости уходят, звеня перилами; семья-резидент носится: моет, трет и ставит на место посуды и прочее, как если бы это был любой праздник, — но, так как это Новый год, то ничего такого не происходит, а просто встает Неуехавший и поднимает рюмку за:
— За то, чтобы мы — каждый из нас в любую минуту мог просто позвонить и сказать: "Вот такие-и-такие у меня проблемы, и ты мог бы мне помочь?", — и чтобы каждый из нас каждому из нас… (тем временем остановившаяся как бы уважительно семья тяжело логически мыслит, так: 1) никого, кроме нас, здесь нет; 2) значит, это он нам; 3) то есть? 4) он о чем хочет попросить? 5) э, нет… 6) это он вообще, и не вообще, а на будущее; 7) так, значит, в любую минуту 8) вот сволочь! хоть и пьяный. — Размышления прерывает младшенький, чья подростковая наглость спасает всех, он говорит:
— И чтобы каждый из нас, — подхватывает он, — мог просто послать каждого из нас со всеми его проблемами к чертям собачьим (Вот здорово, все смеются!)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Конец. Все проименованные герои растворены: разбежались и умерли.
Сегодня 31 декабря, и я полон решимости закончить рассказ. Так честнее, решил я, а честность — это хорошо. Это такая добродетель.
Этот Новый год наверняка не будет чем-то особенным. Он должен быть хуже (и я когда-нибудь расскажу почему — есть такая теория). И все-таки я хочу встретить его по-человечески. По-человечески — это как правило очень скучно, и глупо, и тошно, и все равно мимо; но будем пытаться.
Рассказ будет дописан (может быть не дописан, но закончен. Может быть не закончен, но навсегда). Это чтобы я мог хотеть веселиться. Это чтобы новые впечатления не нужны были мне, — тогда они будут.
Но, начав писать о себе, я заканчиваю банально. Раз попытавшись быть честным, надо было честно и сразу сообщить: вовсе не собираюсь я не быть в стороне. Не намерен спиваться, сливаться и счастливо смеяться — просто вряд ли получится. Но и наоборот мне тоже не хочется, хотя, может быть, бывает и другое наоборот, наоборот, но не выше, и не наоборот вовсе, а по-другому. Просто. Чистым и ясным языком. Бренча на струнах возвышенного. Споем мы нашу новогоднюю песнь. Какие мы будем счастливые, представить себе невозможно…; но уже было утро, и пьяный дворник уже прометал в снегу кривые дорожки, а мы через пять часов встали; и умылись; маме не пришлось готовить: мы сели за неубранный стол, чтобы съесть первый завтрак в этом новом году — но это был завтрак прошлого года.
[ 1993 ]