Стихи
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 1, 2000
Вадим
Анатольевич Волков родился в 1974 г. Окончил
Национальную фармацевтическую академию. Публиковал стихи в
газете «ЛЁтературна Україна»,
журналах «Знамя» (под
псевдонимом Иван Раина) и «Вавилон»,
коллективных сборниках «Северо-Восток»
и «Паноптикум»; выступал в
программе «Поверх барьеров» на радио «Свобода». Лауреат фестиваля поэзии и авторской песни «Оскольская лира» — 1999, автор книги «Heroica» (Харьков, 1998).
Продолжение
темноты
Этот
дом мой, однажды постыдный и трижды постылый,
громче сердца и громче шагов обожгла тишина.
Тихо вскрикнули двери; ладонь узнавая, впустили.
Как заждавшийся пес. Как не ждавшая мужа жена.
Мы вначале молчали без повода. Дальше — за чаем,
у всевидящей лампы, откуда во тьму ни ногой.
А к полуночи ближе — ты слышишь — в окно постучали?
Да кому мы нужны! Это капли летят на огонь.
И взрывалось в груди, и швыряло жестоко и грубо,
И вздымало опять, и опять, и темнело в глазах,
и срывалось дыханье, и падали губы на губы,
и прибоем шумело в висках, и гремела гроза.
А потом, в тишине, терпеливо и неторопливо
я вдыхал мимолетное летнее имя твое.
С исказившихся стекол стекло отражение ливня.
Ночь уходит. Смотри, как надолго хватило ее.
Занималась заря, приподняв край небесного склона.
Постепенно погасла настольная лампа луны.
Мы смотрели туда — напряженно и завороженно,
заключенные ночи — к рассвету приговорены.
* * *
Все
войны порешит потешная ничья.
Сочтутся имена — и вспомнятся взамен
Созвездия росин в колесах паучья,
Родимое пятно зеленых деревень.
Туда тебя вернет раскосая трава —
Высокая волна, влекомая вослед.
Там будет можно все: лежи и не вставай.
Не вспоминай слова. Не рыпайся взрослеть.
* * *
Говори,
как пахнет яд из окна,
Как повисла тишина на часах,
Как шевелится в лесах бузина
И на бусинах качается сад,
Как кончаются цвета — навсегда,
И слова уходят вслед, высоки,
И проходят мимо нас города,
И следы корней сочатся в пески.
Говори на память, чтоб потерять,
Столько в сердце, что обида светла,
И вершатся тополя и ветра,
И над плавнями летят пепела[1].
Певчей твари — ни двора, ни гроша,
Перелетной стари — хворь в голове,
Подколодной рвани — воль хороша,
Перекатной вори — воли вовек.
Говори ей, набивай закрома.
За знакомыми гвоздями двери
Изнутри — горстями меха — зима,
Ей трясти нас, ей расти — говори:
Под березами — грибы, берега,
Мы тверезые — руками в огонь,
И на бронзе — бирюза. Бирюза,
И глаза красны, и все ничего.
*
* *
То веселясь, то печально, то
грозно
Ветры в отдушине выли. Выли.
Стены нащупывали — и давили
Неощутимо, но скрупулезно.
Клаустроутро в тисках у пыли —
Светлых частиц в проходящем свете.
Ветры в отдушине выли. Выли.
Было возможно глядеть на эти
Мерзлые выгоревшие обои,
Россыпи крошек и полчища книжек —
Все шевелилось само собою,
И потолки становились ниже.
Вышел на улицу. Страх исчез, но
Дождь охватил, всех омыл и сузил.
Город связал пятерней железной[2]
Нас в безнадежно надежный узел.
* * *
В
лужах стыл осенний вечер.
Пятна фонарей и окон
Оплывали, словно свечи,
В небе строгом и глубоком.
В лужах таяли, тонули —
Сквозь удушливую дымку —
Силуэты стертых улиц
И прозрачные звездинки.
А еще — из луж, из света,
Кто-то, злобы не тая,
На меня смотрел, и это —
Это Родина моя.
NATURE MORTE
Офонаревших улиц час девят,
И узкие шаги чужих прохожих
Слагают время, и часы стоят —
За шалости — в углу, и не похоже,
Чтоб через час: уже давным темно,
От ужина — лишь запах сковородок,
И жирными чернилами окно
Поставило пятно на подбородок.
Выхожу один я. Надо…
Приснится
лесополоса
На трассе Харьков-бездорожье.
Отдай водилам голос, а
Настойке осени — здоровье.
Сквозней и жестче синева,
Прозрачно так, что горло стынет,
И открываются слова
Неповторимые. Простые.
* *
*
Осень
без страха подходит близко,
День состоит из двух.
Здесь совершается акт вандализма:
Дворники жгут листву.
Осень в тебе назревает, как сдоба.
Вызвери, попусти.
Надо подняться и выйти из дома.
Это уже полпути.
Осень — знамение жатвы и жажды.
Ветер, по небу — дрожь.
Нос у тебя холодный, влажный.
Стало быть, не помрешь.
Правила победы
(Письмо Денису Коркину)
Отгородясь отголоском Оскола,
Отголося на поимках глюка,
Влезу в вагончик до Льва Толстого,
Розовый, как отморозки клюковок.
Тронемся тихо и будем живы,
Стекла продышим, припомним виды.
Мы — ненароком, так — пассажиры,
Женщины, дети мы, инвалиды.
Нам подымать вавилоны и веси,
Боссов садить и растить барбосов,
Посветлу трезвыми делать песни
Будем, названья раздарим после
Завтрашним войнам, новым альбомам,
Хвое под снегом, семье и школе.
Век напролет заниматься любовью —
Это судьба нам такая, что ли.
Друг, мы с тобою — навозные кучи.
Звездные лучики в нас, горячих,
Бремя посева — на нас, могучих.
Нужно фигачить. Давай фигачить!
[1]
По
поводу слова «пепела» в нашей малограмотной редакции
состоялась прямо-таки дискуссия. «Пепел — дятел», — утверждали одни. — «Дятел —
дятла — дятлы: пепел — пепла — пеплы». «Не имеет такой грамматической
формы», — туманно высказывались другие. Сам же Вадим в подтверждение
собственной правоты ссылался на популярную птицу «перепел». Так или иначе (хотя
родительный падеж говорит, скорее, в пользу первой редакционной версии), мы
сочли возможным вынести оригинальный вариант стихотворения на суд читателей.
[2] Ну, положим, одной пятерней фиг что свяжешь… Но всё равно хорошо.