Опубликовано в журнале СловоWord, номер 79, 2013
В новом доме
Здесь долго спать пока не удается:
Ночные скрипы, стоны тех жильцов,
Как будто каждого ты знал в лицо
И различал по степени сиротства,
И сам лишал жилья в конце концов,
Днем разбредаются по дальним норам,
И, как играют связками ключи,
Вдруг загремит без видимых причин
С посудой кухни, долго и с укором,
Сервиз гостиной; поддержав почин
Входная дверь вдруг хлопнет осторожно —
И звук замка по дому закружил,
Не торопясь, поскольку не спешил
Сходить по лестнице теперь уже прохожий,
Тот, кто недавно в этом доме жил.
Предпоследняя ночь июля
В спокойствии пространства в вышине,
Там, где вовек проставлены цезуры,
Способны птицы, либо их авгуры,
Предсказывать судьбу тебе и мне.
Бескрайний и невидимый каркас
Бесцветных прутьев образует клетки,
Где крылья, в воздухе оставив метки,
Тем самым обнаруживают нас.
Мы – те, кому за ними наблюдать:
И зеркало над небом и над лесом
В полете отражает мелким бесом
Себя в стремлении других создать
И сад ночной с наличием плодов,
Чьи имена нисколько не похожи
На разных языках – их уничтожить
За шесть-семь дней не стоит и трудов.
И циферблат из лунного тепла,
Что обожжет окно, ткань переплета
Проколет стрелкой и пронзит кого-то
Там, под дождем из мутного стекла.
* * *
В природе возраста – причастность,
Преемственность, как все в природе,
Приоткрывается нечасто,
Хоть никакой загадки, вроде.
Льет дождь – воды летейской юность,
И капли радостной ватагой
Несутся по прибрежным дюнам,
Чтоб слиться с океанской влагой.
В ней пены вечное свеченье
Однажды дно срывает с гаек
Для корабля, что два теченья
Железной волей раздвигает.
И наступает время шторма
В уколах жалящего света,
Который навсегда, который
Услышать не дает, как где-то
Водой впадая в орган слуха
Далекого во мгле рапана
И пирсом чавкая, старуха-
Река уходит к океану.
Меж потолком и полом
Поверхность зеркала объемна, ибо вместе
В ней отражаются все видимые вещи
С невидимыми, что находит глаз
Листу писчебумажному подобным,
В котором так же отражается подробно,
Пока без букв, законченный рассказ.
Писатель, по Бланшо, есть тишины хранитель,
Паук безгласный всех ее сюжетных нитей,
Зане от тлена в срок уберегла
Предмет, что был меж потолком и полом –
Теперь в безмолвии мертворожденный полном
Уже по эту сторону стекла.
Перемещения вещей (все эти годы
Они живут в моменте перехода,
Пройдя врата из самых узких рам)
В любых осях координат непредставимы,
И наблюдателю со стороны почти незримы,
Как зал со сцены в освещенье рамп.
Рожденный в зеркале со всеми остается,
Приобретая их черты и текстом сходство
С прошедшим, для которого равны,
Как все татуировки смуглой кожи
Под вздутым бицепсом кривляются похоже,
Те, кто в себя смотрел со стороны.
Прошлое
То, что становится «давно»,
Поддавшись общему почину, –
Все так же существует, но
Уже не может быть причиной.
В ушедшем больше не растут:
Все возвращается по кругу
И по сожженному мосту
Идут влюбленные друг к другу,
По обрекаемым рудой
Стальным конструкциям, – забвенье
В них не ржавеет под водой
И месту встречи не изменит.
Безмолвие твердеет в такт
Часов «тик-таку» – весь солярий
Темнеет в перспективе так,
Чтоб запереть себя в футляре.
И как ухода образцы,
Семи холмов закроют тему
Волчицы вялые сосцы
В отсутствие Ромула с Ремом.
Апрель
Цвет заполняя, зеленый по синему,
Точками с каждой раскрывшейся почкой,
Пуантилизм апрельский – посыльного
Вроде, что послан курьерскою почтой.
Срок обозначен, и к дате доставлены:
Тонны тепла над изогнутой веткой;
Мир микровзрывов – так хлопают ставнями
Окна на даче, раскрытые ветром;
Взгляд от пчелы, оглушенной хлопушками
С их конфетти над весенним парадом;
И, как синонимов к образу Пушкина,
Запахов столько, что больше не надо.
* * *
До Централ Парка больше, чем квартал.
Еще есть время. Встреченный прохожий,
Всегда на прочих встреченных похожий,
Похоже, вспомнил, как ты пролетал,
Под встречным ветром охладев до дрожи.
Должно быть, вспомнил, как подробно мел
Покрыл твой лоб, забил глаза – от страха,
Хоть дикий холод, вымокла рубаха,
Пока решался ты, и вот взлетел,
Визжа всем телом, от зубов до паха.
Над Централ Парком руки распластав,
Его деревья огибал кругами,
Его озера, что как на пергамент
Упали кляксами, – и в образе креста
Ты зависал далеким оригами.
Ты знал тогда, что в следующий раз,
Все будет и больней, и беспощадней,
Катастрофичней, ибо для исчадья
Пощады нет, и нет того, кто б спас
Того, с кого вовек не снять печатей.
И неблагословенный сей полет,
Что дерзости сродни и вдохновенью,
Не повторится больше ни мгновеньем,
Ни помыслом, чей роковой черед
Не представим иначе, как паденьем.
Еще есть время. Есть еще пути
К преображенью и свободе, ибо
Ты можешь не взлететь, а снизу рыбой
Вплыть в Централ Парк, чтоб никогда найти
Тебя не смог тобой взращенный идол.
Дню рождения посвящается
«С горла» смертельную бурду
В честь разрушенья Кaрфагена,
Неведомо в каком году,
Глотают трое вдохновенно.
Легко, по молодости лет
И по привычке без закуски,
Они вкушают весь букет
Шедевра винного искусства.
Им однозначно все равно,
Какой случится нынче праздник,
Ведь главное – допить вино,
Взяв старт для прочих безобразий.
Без разницы: что мир-май-труд,
Что позже взятие Бастильи,
Они легко себя несут
В эллинском незабвенном стиле.
И ангелами, что с небес
Выходят к празднику на сушу,
Начнут беседу трое без
Того, чтобы ее нарушить.
Им так беспечно, что слова,
Как и вино, рекою льются –
И не кружится голова,
И пьют они, все не напьются.
Лет тридцать пять с тех пор прожив,
Осознаешь, как много спама
В тебя способна жизнь вложить,
Зачем-то тренируя память.
Черная полоса
Послушай! Все, что есть в этом тексте – только слова.
Расслабься: если сегодня плохо, то завтра тебе будет
Лучше. Спать ложись, без оглядки на то, что сова,
Пораньше – так пройдут побыстрей неудачные будни.
Таковы эти время, рубеж, полоса, этап. Посмотри:
Не одни мы, ведь мы не одни, и не хлебом единым.
Нарисуй светлый дом и родных человечков внутри –
Пусть смеются от сказок, допустим, Хаджи Насреддина.
То добавь, что зажглось под луной, чтобы им во сто крат
Там, внизу, потеплей; чтобы, как в заповедной Туле,
Собрались к самовару и, в чай обмакнув рафинад,
Сладко ночью зевали да потягивались себе на стульях.
Разожги им камин, и, пока прогорают до вечной золы дрова,
Обсуждай вместе то, что наступит и с каждым случится
Там, в грядущем, где всегда никого – только эти слова
И, еще ни одной из непрожитых дат не ставшие, числа.
Чтобы каждый к утру оставался с собой и печален, и тих:
Путешествия тем интересней, кто все-таки дома остался;
И вот это, до точки в конечной строке, как одно из них,
От меня – на одной из, дорогой построенных, станций.
Нью-Йорк, 2013