Повесть
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 77, 2013
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Наталья Михайлова
Дракон
Слякотная холодная осень в этом году как-то внезапно оборвалась, и в одну ночь всё покрылось снегом. Белая фата зимы повисла на озябших ветках деревьев, легла на чёрные плечи земли и растянулась серебристым шлейфом вдоль теплотрассы.
Гигантские, обмотанные серой издёрганной ветрами теплоизоляцией трубы теплотрассы протянулись до самого горизонта. Они парили в воздухе, словно два китайских дракона – два брата близнеца, которых неуклюже держали над землёй невидимые руки, превратившиеся в бетонные подпорки. Казалось, что если бы эти руки исчезли, то два серых дракона тяжело дыша, взмахнули лохмотьями и взлетели в воздух, устремившись в сказочные дали. Но бетон крепко держал драконов в своих корявых руках. Так они и стояли здесь, прочно вросшие в землю, поросшие цепким колючим кустарником.
Кусты ещё месяц назад сбросили последнюю яркую листву, и сейчас дремали под снегом, готовые заснуть на долгую зиму. Среди их ветвей проглядывали стены какого-то странного сооружения, отдалённо напоминавшего огромный шалаш. Внешне оно не было похоже ни на деревянный домик, ни на кирпичный коттедж. Первый мог похвастаться своим почтенным возрастом, второй стильными “одеждами”, ни того ни другого у Дома не было. Судя по тому, что он не успел ещё врасти в землю, соорудили его недавно.
Дом, т.е. его некое подобие больше напоминал кучу мусора, кем-то очень бережно сложенную. Когда наступали сумерки, казалось, будто две огромные ладони соединились пальцами и образовали треугольную крышу, расположившуюся прямо возле теплотрассы. Единственным украшением Дома исправно служили ветви кустарника, которые летом спускались по стенам Дома и своими изумрудными ожерельями расцвечивали унылую серость стен. Сложно было предположить, как его жители попадали внутрь, так как дверей и окон у Дома не было.
Рассвет дрожал розовым кругом в сером небе. Вдалеке над полем молчаливо кружили птицы. Ворона села на ветку куста, уронив горстку снега на землю, нахохлилась, пытаясь согреться, и громко каркнула. В лесу через дорогу от теплотрассы эхом отозвалась ещё одна птица. Она дважды что-то крикнула в ответ, и Дом снова окутало утренней тишиной. Ночной снег явно испортил птицам все планы. Мусорный полигон, что уютно расположился на поле прямо возле леса, прикрыло снегом. Бродить голыми лапами по мокрому снегу и ковырять его клювом вороне явно не хотелось. Оставалось только терпеливо ждать, когда огромная оранжевая железная птица принесёт в своём клюве очередную свежую кучу добра и небрежно бросит её здесь на растерзание.
Планета медленно, но верно поворачивалась вокруг своей оси и день неминуемо приближался. Солнце окончательно проявилось на небосклоне во всей своей красе, и стало совсем светло. Последнее осеннее тепло разбежалось по земле. Снег не выдержал натиска и начал отступать, оголяя пожухшую траву и безлистые ветки деревьев. Стены Дома стали терять снежную белизну, и серость снова взяла верх.
Издалека, по слегка оттеплевшему осеннему воздуху доносился какой-то механический шум. Ворона, сидевшая на ветке, вытянула шею в сторону дороги, откуда были слышны эти резкие для утренней тишины звуки. Она замерла на пару секунд, словно прислушиваясь и, взмахнув крыльями, полетела в сторону подтаявшего полигона.
Звуки приближающейся машины становились всё отчётливее. И вот из-за леса на дороге показался большой оранжевый грузовик, из кузова которого шёл парок. Машина с шумом работающего мотора и скрипением давно не смазывавшихся деталей пронеслась мимо Дома и свернула на полигон. Вороны, кружившие над мусорным полем, оживились и принялись призывно каркать, поторапливая железную птицу отдать им своё добро. Птиц было настолько много, что всё небо над полигоном стало чёрным, а тишину разорвало от слившегося в одно пронзительное “карр” звука. Мусоровоз, не торопясь, выгрузил свежий мусор на поле, развернулся и под прощальное карканье ворон поехал прочь. Он промчался по дороге, в очередной раз не заметив Дома, и скрылся за поворотом.
– Эй, сурок! Пора вставать! Апельсин уже уехал. Завтрак проспишь, – послышался голос из нутра Дома.
– Чё ты орёшь, такой сон испугал! – ответил другой.
Голосам на слух было лет по пятнадцать, судя по тембру – это были явно мальчишки. Не прошло и пары минут, как крыша дома слегка зашевелилась, и кусок её исчез, словно провалился внутрь. Из образовавшегося люка появилась чья-то косматая голова. Волосы на этой голове мыли давно. Возможно, даже было предположить, что если бы обладатель этой головы находился без движения некоторое время, то наверняка какая-нибудь шустрая заботливая птичка свила бы там гнездо. Но голова очень быстро показалась и скрылась, не оставив птичке шансов.
– Да там чертей полно! – снова раздалось из Дома.
– Ха, птичек испугался! – ответил ему кто-то.
– Испугался?! А не тебя ли они в прошлый раз чуть не заклевали до смерти? – спорил первый.
– Ну не заклевали же! – отвечал второй.
– Вот и вали сам, а мне принеси огурта. И папирос поищи, – закончил спор первый.
– Да не “огурта” а “йогурта”! – поправил его второй.
– Вали, вали! Ломоносов! – ответил ему первый. Да не забудь свой грибок одеть, а то зябко по снегу-то босиком.
Снова в люке показалась голова. Эта была немного чище и волосы не такие запатланные, свалявшиеся. Обладатель почти чистой шевелюры был мальчишкой лет четырнадцати. Когда-то светлая кожа лица была настолько закопченной, что не сразу можно было разобрать, какой он национальности. Многие бледнокожие, видавшие негров только на картинках, вполне могли бы принять мальчишку за представителя этой расы.
Ломоносов, как называл его товарищ, довольно бодро подтянулся на руках и, выскользнув из люка, спрыгнул на землю. Вид у него был абсолютно противоположный его прозвищу. Рваные куртка и штаны даже отдалённо не напоминали элегантного камзола учёного. На босых ногах Ломоносова красовались кроссовки фирмы
Reebok, вполне ещё сносные, но на пару размеров больше, чем нужно было. Поэтому, когда мальчишка шёл, то напоминал в них цаплю, осторожно шагающую по болоту и бережно вытягивающую свои длинные ноги. Он зашагал прямиком к гравийной дороге, которая отделяла его от столовой.Столовая была уже полна и свободных мест не наблюдалось. Вороньё закрыло своей иссиня-черной шалью всё то, что недавно привёз “апельсин”. Ярко-оранжевый мусоровоз был единственным напоминанием о той жизни. Каждое утро он проносился радостным пятном по серой гравийной дороге до полигона и, выгрузив очередные “продукты деятельности” цивилизации, также стремительно уносился прочь.
Ломоносову не хотелось испытывать судьбу дважды. Ведь пять дней назад он решил разделить трапезу с птицами, но они не приняли его за свой стол. Сначала вся стая поднялась в воздух, громко крича и возмущаясь. Только несколько воронят, не имея пока ещё позже приобретаемого чувства страха и самосохранения, остались с аппетитом клевать на помойке. Увидев, что детям грозит опасность, самоотверженные чёрные мамаши кинулись на мальчишку. Одна даже успела довольно больно клюнуть Ломоносова в голову. Заступиться за него было некому, и ему пришлось, забыв о голоде, умчаться прочь от сражающихся за своё потомство птиц. Вспомнив эту малоприятную ситуацию, Ломоносов наклонился к дороге. Он загребал своими исцарапанными в коростах руками гравий и складывал в карманы потрёпанных штанов. Так увлёкся этим занятием, что только лопнувший по шву карман и рассыпавшиеся по дороге камни заставили его остановиться. Он некоторое время стоял и смотрел на упавшие камешки. В голове яркой вереницей кинокадров пронеслись воспоминания детства. Маленький хорошенький мальчик в комбинезончике и панамке сидит в песочнице во дворе дома. Сосредоточенно набирает совочком песочек и складывает себе в нагрудный кармашек. Следующий кадр – подлетает молодая симпатичная девушка и с причитаниями начинает высыпать песочек из кармашка обратно в песочницу:
– Ванечка, ну что же ты делаешь! Я ведь тебе новый комбинезончик одела!
Мальчик начинает плакать.
– Мама… – прошептал Ломоносов, и глаза его заблестели.
Он швыркнул носом, утёр его грязной рукой и, сжав в руке горсть камней, уверенно зашагал к полигону. Вороны, завидев чужака, предупредительно закаркали.
– А я вас не бо-юсь! – закричал что было сил Ломоносов, и голос эхом разнёсся по утреннему морозному воздуху.
Он остервенело кидал в ворон камни и стая, пронзительно каркая, улетела в соседнюю рощицу, в ожидании рассевшись на ветках берёз. Чёрная шаль, слетев с полигона, открыла взору несметные богатства. Ломоносов принялся копаться руками в мусоре. Он доставал, нюхал, пробовал на вкус и потом откладывал в сторону то, что можно было съесть. В избранных оказались: заказанный “огурт”, срок годности которого истёк пару месяцев назад; почти свежие даже без плесени, но слегка надкусанные булочки, сахарная посыпка с которых была бережно слизана видимо каким-то домашним ребёнком; целый ящик полу-чёрных с жёлтыми пятнами бананов. Сигарет на этот раз найти не удалось, зато попался блок пивных банок.
Ломоносов встал, выгнул вперёд грудь и поводил плечами. Простывшая спина противной ноющей, пакостной болью опять дала о себе знать. Оглядев свои богатства, добытчик бережно сложил часть в большую полосатую сумку, а часть, прикрыв каким-то рваньём, придавил камнем, воткнул в этом месте высокую палку и зашагал к Дому.
Пройдя несколько метров, он остановился и стал прислушиваться. Слух у него был очень хороший, шум колёс “апельсина” он слышал задолго до того, как тот появлялся в поле зрения. Еле доносившийся звук не был похож на шум машины и напоминал больше беспомощный писк. Ломоносов сделал пару шагов в сторону звука и увидел коробку. Похоже, что звук доносился именно оттуда. Он аккуратно открыл картонные затворки, заглянул внутрь и тут же отпрянул.
Коробка была битком набита мёртвыми котятами. Из неё так воняло, что мальчишку чуть не вырвало, но пустому желудку отдать было нечего, поэтому спазм быстро закончился. Писк не прекращался, и Ваня, набравшись смелости, заглянул внутрь ещё раз. Среди мёртвых тел торчала голова живого котёнка. Он еле слышно пищал.
– Проклятые торговки! – прошептал Ваня и принялся бережно доставать голыми руками трупики котят. Он складывал их рядом с коробкой. Когда маленьких пушистых трупиков на мусоре оказалось восемь, он аккуратно достал пищавшего котёнка. Бегло оглядев его, посадил к себе в карман куртки. Выложенные из коробки трупики он снова сложил обратно, закрыл картонной крышкой и отнёс до ближайшей берёзки.
– Надо будет их похоронить, – сказал вслух Ваня.
Он вернулся к полосатой сумке, взял её и тихонько потащил домой, периодически поглядывая в карман на притихшего в тепле котёнка. Ваня изредка останавливался и вглядывался – дышит ли он.
С большим трудом доволочив сумку до Дома, Ваня крикнул:
– Эй, Серый! Открывай! Ваша мама пришла – молочка принесла!
– Слышь, ты – мама, ты сигарет мне принёс? – ответил Серый, открывая люк и любопытно выглядывая наружу.
– Нет, не было их, – ответил Ломоносов. – Зато я столько всего другого нашёл! Бери сумку.
– Во, блин, – выругался Серый и скрылся в Доме вместе с сумкой.
Ломоносов, осторожно придерживая рукой карман с котёнком, залез внутрь Дома.
Внутри было тепло. Уходящие под наклоном вверх стены были обтянуты разными тряпками, а поверх них красовались разные картинки. Здесь можно было встретить героев разных детских и взрослых журналов. На одной из стен посередине красовался почти новый портрет учёного Ломоносова в нарядном камзоле. На полу у основания двух стен на занозчатых досках лежали порванные и местами прожженные матрацы, сверху заваленные когда-то разноцветными, а теперь серо-грязными тряпками – это были единственные предметы мебели. В углу на полу стоял китайский радиоприёмник – самая большая ценность в доме. Когда друзьям удавалось найти на свалке новые батарейки, они слушали его целыми днями.
Мальчишки плюхнулись на самодельную кровать и суетливо, мешая друг другу, принялись доставать еду. Ломоносов наклонился вперёд, чтобы достать со дна сумки последний провиант, и вдруг раздался котячий писк. Серый вздрогнул и уставился удивлёнными глазами на Ломоносова:
– Ты, это. Чего мявкаешь? Испугал даже!
– Ёлки-палки! У меня же там котёнок! – вспомнил Ломоносов и полез рукой в карман куртки.
Он бережно достал маленькое чёрное пушистое существо. Котёнок был крохотный, у него видимо совсем недавно только открылись глазки. Шерсть торчала дыбом и была вся чёрная, только на лбу сияла белая звёздочка. Своими голубыми глазами он пытался разглядеть пялившихся на него мальчишек.
– Ну и дракон! – сказал Серый.
– Почему дракон-то? – удивился Ломоносов.
– Да ты посмотри на него – вылитый дракон! – ответил Серый.
– А, ну тогда понятно, конечно, раз вылитый… – подхихикнул Ломоносов. Ну, раз уж он вылитый, давай его тогда и назовём Драконом!
– Точно! Дракон! – радостно воскликнул Серый.
Котёнок заунывно еле слышно мяукнул.
– Он же голодный! Его эти бабки с рынка точно не кормили, вон сколько других с голоду подохло! Полная коробка! – вздохнул Ломоносов.
– Какая коробка? – поинтересовался Серый.
– Какая, какая! Картонная. Я её нашёл, а там куча котят мёртвых! Бабки видимо собирали за деньги их, а продать не смогли и кормить не стали, вот они все и сдохли, – продолжил свой рассказ Ломоносов. – Надо их похоронить.
– Кого похоронить? Бабок что ли? – удивился Серый.
– Каких бабок! Котят мёртвых! – ответил Ломоносов. – А бабки пусть живут, пусть их совесть мучает, и страшные сны снятся, как они котят загубили.
Ломоносов достал йогурт, открыл и, зачерпнув чёрным пальцем, поднёс к морде котёнка. Котёнок неуверенно принюхался и лизнул. Из крышки йогурта была тут же сооружена кошачья миска, и котёнок с жадностью накинулся на еду. Ребята тоже были голодные. Они ели йогурт с полугнилыми бананами и облизанными булками. Запив весь свой завтрак пивом, мальчишки уснули.
Сон навалился тяжёлый. Пивной хмель замутнил сознание, мозг путался в принимаемых сигналах, не в силах правильно их разобрать и отреагировать. Серого и Ломоносова трясло, как арбузы в товарном вагоне, мчащегося из Ташкента в Сибирь. Они подпрыгивали на своих холодных матрацах, мучаясь приливами тошноты, призывами переполненных мочевых пузырей и позывами расстроенного кишечника. Мозг ещё некоторое время не мог отдать команду – открыть глаза. Но мышцы усиленно сокращались и в любую минуту были готовы расслабить свои тиски, выплюнув наружу всё, что еле удерживали внутри. В какой-то момент мозг всё-таки откликнулся на крик о помощи и приказал мальчишкам открыть глаза.
Серый, открыв глаза, мутным взглядом обвёл окружавшие его стены дома. Новые приступы резкой болью напомнили о себе, и он, еле сдерживая желудок и кишечник, выскочил из дома. Всё, что было съедено и залито пивом, оказалось в разных вариациях на пожухшей траве и снегу в нескольких метрах от дома. Через несколько минут за соседним кустом в том же состоянии оказался второй поклонник пива. Жуткие рези в животе и непрекращающееся желание изрыгнуть из себя всё, что ещё осталось внутри, продолжались. Холодный осенний ветер разносил по всей округе весть о случившемся.
Бледные и обессилевшие от вполне предсказуемой реакции организма на жёлтое питьё ребята спустились в дом. Свалившись на матрацы, несколько минут лежали молча, тяжело дыша. Тупая боль в животах так и не проходила. Утренний завтрак был весь испорчен и желудок был снова пуст. Первым набрался сил и заговорил Ломоносов:
– Никогда я это пиво не уважал. А теперь чувствую, вообще смотреть в его сторону не буду. От мочи, пожалуй, и то пользы больше будет, ею говорят, некоторые болезни даже лечат. Уринотерапия называется. А этим пойлом только врагов угощать.
– Да, не пошло что-то… – прошептал Серый.
– Ни не пошло, а вылезло! Это всё ты: попробуй как вкусно! Послушал тебя, и вкусного ничего нет, и по цвету как моча. Да ещё я читал, что от него у мужиков титьки и животы вырастают, как у женщин беременных! – продолжил Ломоносов, ощупывая свой живот и грудные железы.
– Да ну! – даже привстав от удивления, сказал Серый. – Не может быть! И тоже начал себя оглядывать. Врёшь ты всё! Титьки! – размышлял он вслух.
– Ничего я не вру! – настаивал на своём Ломоносов. Я “АиФ” на помойке нашёл, там написано было, какой-то врач рассказывал.
– Какой ещё аиф? – переспросил Серый.
– Газета так называется. Там всегда только правду пишут! Моя мама её всегда читала! – с гордостью ответил Ваня.
– Вот это да… Вот жил себе жил пацаном. Пиво пил – не нервничал. А потом – бах – и титьки! – не переставал удивляться Серый.
– Завязывать надо, Серый, а то и титьки с животом, и понос с блевотиной. Как-то мне этого всего не хочется, – поморщившись, размышлял Ломоносов.
– Да, уж… титьки… с животом… не-е-е… позор какой! – поддержал товарища Серый.
Дракон, мирно спавший свернувшись клубочком на куче тряпок, проснулся от шумного обсуждения, которое устроили мальчишки. Встал на пушистые чёрные лапки и потянулся, выгнув спину мостиком. Ломоносов, посмотрев на него, сказал:
– Вот Дракон – существо разумное, пиво не пьёт, физкультурой занимается.
Ломоносов подхватил его и начал гладить. Дракон притих и не знал, как реагировать на такое к себе отношение. Его никто никогда не гладил. Все только пинали ногами из угла в угол. Немножко попривыкнув, котёнок понял, что бояться ему не стоит и заурчал от удовольствия.
– А у меня дома тоже был кот – Барсик. Белый такой, пушистый… – задумавшись, произнёс Ваня.
– Дома, дома… Ты говорил, там коробка, похоронить надо, вот и пошли, дома… – проворчал Серый и полез наружу.
– Меня-то подожди, дай хоть фонарь с лопатой прихвачу, – крикнул вслед выпрыгивавшему из дома Серому Ломоносов. Он аккуратно положил котёнка на свой матрац и прикрыл его грязным оборванным по краям покрывалом. Достал из-под кучи тряпья перемотанный синей изолентой фонарь и маленькую сапёрную лопату.
На улице смеркалось. Грязные тучи, еле различимые в вечернем небе неслись в поисках приюта. Ветер дул пронизывающий. Он гулял под широкими штанинами и обжигал кожу. Грязные волосы мальчишек развевались в темноте как изоляция теплотрассы. Друзья молча шли к полигону. Ломоносов не сразу отыскал берёзку, возле которой поставил коробку с мёртвыми котятами.
Посветив фонариком, он сказал:– Вот она, коробка.
Здесь, возле берёзки и решили похоронить котят. Земля была ещё не совсем мёрзлая, но копать было всё равно тяжело. Мальчишки сменяли друг друга, сопели и отдувались. Наконец-то могилка была выкопана.
– Ну что ж, сегодня в этот скорбный осенний день, здесь собрались друзья и родственники. Все мы собрались здесь, чтобы проститься и отправить в последний путь этих маленьких котят. Пусть недолгую жизнь им пришлось прожить, но они запомнятся нам добрыми и пушистыми животными, такими, какими мы их знали, – со скорбным видом произнёс Серый, глядя на коробку с мёртвыми котятами.
– Да, – только и смог произнести удивлённый такой речью друга Ломоносов.
Серый взял коробку и поставил её в яму.
– По принятому обычаю, бросьте по горсти земли, пусть земля им будет пухом, аминь! – продолжал Серый.
Мальчишки взяли по горсти земли и бросили на покоящуюся в яме коробку. Затем, немного постояв над могилой, принялись по очереди закидывать яму землёй. Когда коробка скрылась из виду, ребята соорудили холмик и, наломав берёзовых веток, воткнули букет в него.
– Всё, пошли, – сказал Серый. – Поминать не будем.
Ломоносов поднял с земли лопату и поплёлся следом за товарищем.
– Слушай, а ты откуда все эти слова знаешь? – с нескрываемым любопытством спросил Ломоносов.
– Какие слова? – не понял Серый.
– Ну, эти, могильные, – ответил Ломоносов.
– А, эти что ли похоронные? Так я же два года на кладбище жил, у сторожа. Я их много разных знаю. Я ни одни похороны не пропускал, – с гордостью ответил Серый.
Ломоносов в темноте поморщился и съёжился.
– И ты их, что не боялся? – продолжал спрашивать Ломоносов.
– Кого, сторожа, что ли? – удивился Серый.
– Да какого сторожа, мертвецов конечно! – ответил Ломоносов.
Серый расхохотался. В ответ на его смех где-то далеко в темноте на полигоне залаяли бездомные собаки.
– Ну, ты даёшь! А чего их бояться-то? Они же мёрт-выыы-еее! Уууууу! – Серый громко завыл в ухо товарищу и тот от неожиданности отпрянул в сторону. – Ты, что испугался что ли?
– Э, э! Ты не шути так! – отозвался из темноты Ломоносов и посветил Серому фонариком прямо в глаза. – Шутник тут нашелся!
За разговорами ребята и не заметили, как подошли к дому. Подсвечивая фонариком, они забрались внутрь.
На улице совсем стемнело. Ночь окутала всё своим непроглядным чёрным покрывалом. И только блёклый огонёк зажженной свечи брезжил сквозь щели неплотно закрытого люка дома, напоминая миру о том, что он есть.
Утро следующего дня не отличалось от предыдущего. Только стало ещё холоднее. Так же в назначенный час примчался “апельсин”, и ребята пошли добывать себе и Дракону еду. После вчерашней неудачной трапезы в животе у них были одни пузыри газов, стенки желудка сокращались и требовали пищу. Эти требования были довольно громкими и слышны были даже снаружи.
– Это у кого в животе урчит? У тебя или у меня? – зевая, спросил Ломоносов.
– Наверное, у тебя. Урчит – скоро примчит! – засмеялся Серый.
– Нет уж, спасибо. Уступаю тебе это удовольствие. Можешь даже мои банки с пивом забрать, а то я их сегодня всё равно обратно на полигон унесу, – ответил Ломоносов.
– Спасибо, добрый какой! Хочешь, чтоб у меня опять понос приключился и титьки выросли? – сердито посмотрев, спросил Серый.
– Ну, на счёт поноса не знаю, а вот второе – было бы смешно посмотреть, – захохотал Ломоносов.
– Ну, ты! Успокойся, смешно ему, а то сейчас сам тебя успокою, – рассердился Серый.
– Ладно, ладно, не буду больше смеяться. Самому тошно, как вспомню вчерашнее. Выбросим сегодня их все, – ответил Ломоносов.
Тем временем ребята подошли к полигону. На нём было подозрительно тихо.
– Слушай, а где наши любимые птички? – оглядываясь вокруг, спросил Ломоносов.
– Ни одной не видать. Может, спугнул кто? – предположил Серый и стал озираться по сторонам.
Неподалёку, за редкой берёзовой рощицей виднелась какая-то машина. Это была не легковая низкая машина, но и не грузовик – что-то среднее. Возле машины стояли какие-то люди, их было пять человек.
– Там какой-то народ на машине. Давай подкрадёмся, глянем, кто такие, – предложил Серый.
– Давай, – шепотом заговорщицки отозвался Ломоносов.
Мальчишки пригнулись и гусиным шагом вприсядку, прячась за кусты, стали двигаться по краю полигона, приближаясь к рощице. Мужчины что-то оживлённо обсуждали, размахивая руками. На них была одета какая-то форма, а за спинами висело оружие. Лица скрывали чёрные маски, натянутые на головы.
– Ух, ты! Да у них винтовки! Прям как у моего кладбищенского деда! – восхищённо прошептал Серый.
– Ты что, винтовку от автомата отличить не можешь? Это же “калаши”! – прервал друга Ломоносов. А у твоего, небось, просто охотничье ружьё было, а вместо патронов – соль! – еле сдержав смех, продолжал Ломоносов.
– Ладно тебе! А то вот дед услышит и придёт к тебе ночью с того света! – пригрозил Серый.
Ребята замолчали и, расположившись в кустах неподалеку от происходящего, стали наблюдать, что будет дальше. Отсюда уже можно было расслышать, о чём говорили люди в масках.
– … а я тебе говорю, это тупо – взять и сжечь, такой шанс один раз в жизни бывает! И покупатель у меня есть, надёжный, – возмущённо доказывал свою правоту один из мужчин.
– Да, а ты забыл про УК? Сколько там за это положено? На нары захотелось? – отвечал ему второй.
– Да какие нары! Всё продумано! Никто ничего не узнает! Ребята – могила! – сказал первый и повернулся в сторону трёх человек в масках, стоявших чуть в стороне от них. Ребята кивнули головами и один из них произнёс:
– Нам по пятнадцать и язык за зубами.
– А не жирно вам? По пятнадцать?! По десять с вас хватит! – возмущённо ответил первый и со злостью посмотрел на говорившего, нервно поправив автомат на плече.
– Ладно, жид. Замётано. По десять. Подавись.
– Да я тебе за жида, – выкрикнул первый и кинулся с кулаками на обидчика. Оба споривших схватились друг другу за шеи и упали на землю. Остальные кинулись их разнимать.
– Вот, видишь. Вы уже договориться не можете! А что дальше будет?! – сказал второй первому. – Друг друга спалите!
– Не спалим, – размазывая кровь под носом, ответил ему первый. – Мы уже договорились.
– Конечно… – с ухмылкой ответил тот, кто разбил ему нос.
– Короче, план такой. Мы сейчас сжигаем часть товара, фотографируем процесс. А остальное передаём нужным людям. Бабки делим, как и договорились. Идёт? – спросил первый.
– Замётано, – ответил боксёр, вытирая кровь с руки.
Люди в камуфляже торопливо развели огонь и бросили туда несколько белых свертков, замотанных в прозрачный полиэтилен. Один достал фотоаппарат
Nikon и стал сосредоточенно фотографировать. Сделав несколько снимков, и немного постояв над пылающим костром, люди сели в машину и уехали. Костёр ещё оставался гореть.Ломоносов и Серый, проводив испуганными взглядами уехавший УАЗ-патриот, встали во весь рост и пошли к костру. От костра воняло плавившимся полиэтиленом. Освободившееся от пут упаковки белое вещество горело. Серый принялся затаптывать огонь.
– Зачем ты это делаешь? Пусть себе горит, – удивлённо спросил Ломоносов.
– Ага, горит. Нам это ещё пригодится, – с полной уверенностью в своих словах заявил Серый.
– А что это? – поинтересовался Ломоносов, вглядываясь в костёр.
– Не знаю. Какой-то наркотик. Я видел, как цыгане такое же наркоманам продавали, те даже тряслись все, так оно им нужно было, – серьёзно ответил Серый.
– Но мы же не наркоманы, слава Богу. Зачем нам-то? Надеюсь, ты не собираешься его пробовать? – настороженно спросил Ломоносов, глядя, как Серый, наклонившись над затушенным костром, бережно складывает себе в карман оставшееся нетронутым пламенем белое вещество.
Серый вдруг резко поднял голову, и посмотрел на Ломоносова. В глазах Серого читалась какая-то дикая смесь чувств, видно было, что он разозлился и в то же время был чем-то сильно огорчён.
– Я не хочу жить как зомби, быть живым трупом. Жить, чтобы всё моё тело стало гнить, чтобы меня изнутри ломало и мне выворачивало кости, чтобы я перестал видеть, что происходит вокруг, чтобы мне стали не нужны мои друзья… Я не хочу умереть так, как умерли мои родители, – с нескрываемой грустью закончил Серый и замолчал. Было заметно, что он борется с выступающими на глаза слезами и пытается их удержать, чтобы они предательски не покатились по щекам. Слёзы, заполнив глаза, затуманили взор, и, ничего не видя, Серый уселся на землю. Пришлось размазывать их грязной рукой по чумазому лицу. На щеках Серого появились светлые полосы.
– Серёга. Прости. Я не знал, – прошептал Ваня и сел рядом с ним, приобняв друга за плечи.
– Да, ладно. Ты-то тут причём? Не ты же моих родителей заставлял эту дрянь пробовать, – сказал Серёга, шмыгая носом, указывая кивком головы на белую массу в костре. – Им их друг предложил попробовать, сказал, что ничего страшного не будет. Зато “покайфуете”. Вот они и попробовали, поверили ему. А уже на следующий день им снова захотелось. Да так, что боли во всём теле начались. Помню, мама умоляла отца, чтобы он ещё у своего друга попросил и что всё у неё болит. А тот уже просто так угощать не захотел. Сказал, покупайте. Вот и началось. Каждый день одно и то же. Я ещё маленький совсем был. Три года. На работу родители ходить перестали. Одно было в голове, уколоться им надо было. Про меня вообще забыли. Могли уйти и меня одного бросить дома. Я помню себя, что сижу на диване и плачу, страшно одному и есть жутко хочется. Так и жили мы три года, пока соседи, когда я опять дома один на несколько дней остался и ревел, не вызвали милицию. Те приехали, дверь сломали, походили по нашей грязной пустой квартире, родители тогда уже всё из дома продали, наркотики-то не на что было покупать. Короче, забрали меня в милицию, а оттуда в детский дом. Вот так. Мне эти наркотики всю жизнь сломали. А ты говоришь “пробовать”. Да я их ненавижу! Они у меня родителей отняли! – выкрикнул Серёга и со злостью пнул ещё тлевшие свёртки.
Ребята сидели молча несколько минут, уставившись на зловещие белые пакеты. Ване даже показалось, как из одного из пакетов вылез маленький рогатый чёрт и, тряся своей козьей бородкой, глядя на Серого, зловеще расхохотался, оголив свои жёлтые клыки.
Ваня вздрогнул и очнулся от оцепенения.
– Ты никогда мне не говорил о своих родителях, – печально сказал он.
– Да хвастаться нечем… – ответил Серый.
– Родителей надо любить любых. И даже наркоманов, – серьёзно сказал Ваня.
– Даже если они тебя бросили умирать от голода? – со злостью спросил Серёга.
– Да, – однозначно ответил Ваня.
– Не знаю, я, если честно, и жалею их и очень злюсь, – задумчиво произнёс Серёга.
– А где они сейчас? – спросил Ваня.
– Там, – показав пальцем на небо, сказал Серёга. – Слушают, наверное, сейчас нас, может им хоть там теперь стыдно, что бросили ребёнка.
– Конечно, стыдно. Ведь они любят тебя, – уверенно сказал Ваня.
– Ты думаешь? – с надеждой в голосе спросил Серёга.
– Уверен. Все родители любят своих детей, – с верой в голосе ответил Ваня. – Просто твои не умели сопротивляться. Они не хотели бороться за себя, за тебя… Ладно, пошли домой. И выбрось эту пакость из своего кармана, – скомандовал он.
– Да я хотел денег заработать, продать цыганам, – вопрошающе глядя на друга, сказал Серёга.
– Чтобы ещё чьи-то родители умерли? – сердито спросил Ваня.
Серёга потупил взгляд и стал молча выскребать из своего кармана смертельный белый порошок. Затем тщательно отряхнув руки друг о дружку, сказал:
– Пошли.
Ребята встали и пошли прочь от окончательно потухшего костра. По пути они собирали еду. Сосиски в разорванной упаковке, несколько изрядно помятых плиток шоколада, слегка заплесневевший батон в упаковке. До дома шли, каждый думая о своём прошлом – о родителях, о семье.
В доме было гораздо теплее, чем на улице. Труба теплотрассы любезно создавала уют. Котёнок радостно встретил своих хозяев, и знай он, что можно в знак своей любви махать как собачка хвостиком, наверное тотчас бы сделал это, настолько он был благодарен спасшим его от смерти мальчишкам. Дракон приветственно тихонько мяукнул. Ребята, совсем позабыв, что теперь их в доме трое, с нескрываемой радостью откликнулись на дружелюбие своего питомца и кинулись его требушить. Они гладили его, чесали ему за ушком. Серый, перевернув Дракона на спинку, аккуратно брал его за лапки и, сгибая их вверх и вниз, говорил за котёнка писклявым голосом:
– Здравствуй, Серый, здравствуй, Ломоносов. Как я по вам соскучился. Я очень рад, что вы вернулись и не бросили меня. А молочка вы мне принесли? Кстати, – сказал Серый уже своим человеческим голосом. – А чем мы нашего Дракона кормить будем?
– Да у нас немного йогурта осталось. И одна сосиска. Давай сосиску покрошим и намешаем с йогуртом, – предложил Ломоносов.
И ребята принялись готовить Дракону кушанье.
– Вкусно, – облизывая пальцы, сказал Серый, – прям сам бы и съел.
– Нет, надо животинку накормить, – ответил Ломоносов.
Животинка внимательно наблюдала за происходящим и слабо подмяукивала, унюхав запах разорванной на мелкие кусочки сосиски. Ребята спешно сложили еду в крышку от йогурта и посадили котёнка рядом. Тот жадно стал есть. С трудом разжёвывая своими маленькими острыми зубками кусочки. Понаблюдав за кошачьей трапезой, ребята достали добытый провиант и сами с жадностью стали есть.
– Знаешь, – сказал Ломоносов. – Когда я жил дома, я никогда не думал о еде. Меня всегда мама заставляла есть. Всё время говорила, что нужно кушать, а то не вырастешь. А ещё вредничал, это не хочу, это не буду. Дурак, да?
– Конечно, дурак! – с набитым ртом уверенно ответил Серёга. – Вот меня бы так родители уговаривали как тебя, я бы просто от счастья лопнул! – с завистью сказал Серёга.
– Да уж… – многозначно произнёс Ваня.
Друзья ещё долго вспоминали свою прежнюю жизнь в семье. Незаметно пролетело время и очередной день в доме подошёл к концу. Ребята легли спать. Ломоносов долго ворочался на своей постельной куче. Все тряпки давно сбились и своими многочисленными толстыми складками мешали заснуть. Но вставать, поправлять постель Ване было лень. И он, терзаемый мыслями о доме и о судьбе друга, спустя некоторое время заснул. Серёга, вымотавшись за день от нахлынувших на него детских воспоминаний и переживаний, уснул гораздо раньше. Дракон мирно посапывал на животе у Серого. Дом погрузился в тишину.
Ломоносов проснулся и долго смотрел в уходящий в точку потолок, не мог сообразить, где он есть. Ему всю ночь снился его прежний дом, мама, кухня, пахнущая вкусной едой, детские игрушки, любимый белый кот Барсик. И проснувшись, Ваня долго не хотел признать то, что всё было только сном и что он снова один в этом полудоме, что рядом нет любимой мамы. Слёзы непроизвольно покатились у него из глаз. Собравшись с силами, как только смог, Ваня решил больше не проявлять слабости и не плакать. Тем более ему не хотелось, чтобы со слезами на глазах его увидел друг Серый. Ломоносов быстро вытер рукой глаза и встал с постели.
В доме в любое время суток царил полумрак. Окон не было и определить время было невозможно. Но у Вани был найденный на свалке старый будильник. Ещё механический, каких сейчас в магазинах уже не найдёшь. Мальчишки заботливо подводили его каждый день, и он отзывчиво показывал им точное время. Стрелки и цифры будильника были выкрашены фосфорсодержащей краской, а потому в полумраке дома всегда были видны. Ломоносов посмотрел на часы. Было десять утра. Он открыл люк и выглянул. Было морозно. Вдох холодного воздуха окончательно разбудил его. Ломоносов, ещё задержавшись на пару секунд, взбодрившись, нырнул обратно в душное тепло дома. Серый, ослеплённый ярким светом и ударившими в лицо потоками холодного воздуха, проснулся и лежал, хлопая ресницами заспанных глаз.
– Доброе утро! – бодро сказал ему влезающий в дом Ломоносов.
– Ага, чуть не обморозил меня, доброе… – проворчал Серый.
– Что будем делать? – поинтересовался Ломоносов, взяв кота на руки.
– Песни петь, – сердито ответил Серый.
– Ты что не выспался, что ли? Хватит ворчать, как дед старый, – сказал Ломоносов. У меня есть предложение. Пошли к китайцам?
– Зачем? – безразличным голосом, так и не встав с постели, спросил Серый.
– Посмотрим, что они там делают. Мы же давно собирались, – ответил ему Ломоносов. – Вставай, пошли.
– Ладно, только чур, ты меня туда повезёшь, – выдвинув свои условия, согласился Серый.
– А ты меня обратно, – ответил Ломоносов.
– Ладно, пошли, – с неохотой ответил Серый и встал с постели.
Ребята быстро позавтракали вчерашними сосисками. И одевшись в своё тряпьё – старые рваные куртки и штаны, вылезли через люк из дома. Коту было наказано сторожить дом и никого не пускать.
Путь лежал неблизкий. Нужно было пройти через всю свалку. Там на противоположном её краю расположилось китайское поселение. Выбор места был неслучайным. Китайцы организовали небольшое кустарное производство одноразовой пластмассовой посуды: ложки, вилки, тарелки, стаканы. Сырьё добывали здесь же на свалке. В ход шло всё: использованные пластиковые бутылки, стаканчики из-под йогуртов, упаковки от корейской лапши и даже старые полиэтиленовые пакеты. Весь этот мусор без какой-либо обработки засовывался в своеобразную “мясорубку”, здесь он измельчался, а потом отправлялся в специальный котёл, где нагревался до температуры плавления. Затем получившаяся раскалённая вонючая масса заливалась в формочки. Им давали остыть прямо здесь же под открытым небом и затем выдавливали из формочек готовую к использованию посуду. Складывали всё в большие полиэтиленовые мешки и развозили по городским магазинчикам и ларькам. Посуда была неприглядного грязно-серого цвета, в зазубринах и источала резкий запах горелой пластмассы, но пользовалась популярностью из-за своей доступной цены. О вреде таких тарелок и стаканов никто не говорил, так как то-ли китайцы заплатили кому надо за возможность заниматься этим нелегальным бизнесом, то-ли просто никому не было до них никакого дела.
Ребята пересекли свалку и приблизились к барачному городку китайцев. Жилища, в которых жили посудоделатели, были немногим лучше дома, который соорудили себе мальчишки. Это были сколоченные из разносортного пиломатериала прямоугольные маленькие домики с одним окошком, дверью и трубой в крыше. Все пятнадцать бараков были похожи друг на друга, как китайцы между собой, отличить их было невозможно. Но среди этой серой барачной массы выделялся один дом. Он стоял на дальнем от свалки краю и был сложен из добротного бруса. Размеры дома были внушительными, рядом с ним бараки казались гаражами для автомобилей. В этом доме жил самый главный китаец Канг, чьё имя в переводе на русский обозначало “благосостояние” и полностью соответствовало статусу его обладателя – это был самый богатый китаец среди окружавшей его нищеты.
Серый и Ломоносов направлялись именно к дому Канга. Последний раз они навещали его летом, пробравшись в открытое окно. В тот день им удалось прихватить с собой радиоприёмник, который стал их единственным связующим элементом с внешним миром. На сегодня было запланировано взять планшет, который ребята успели присмотреть у Канга в прошлый раз. Они знали, что в это время хозяина не бывает дома, он увозит вчерашние вонючие пластмассовые “поделки” в город. И предполагали беспрепятственно проникнуть в дом. Но, подкравшись ближе к дому, ребята услышали, что в доме есть люди и, даже не зная китайского языка, можно было понять, что они ругаются.
– Давай заглянем в окошко с заднего двора, – шёпотом предложил смелый Серый.
– Может не стоит. Там кто-то есть, – так же шёпотом ответил осторожный Ломоносов.
Серый молча двинулся вперёд, Ломоносов вынужден был последовать за ним. Ребята максимально осторожно прокрались за дом и аккуратно, сбоку, чтобы не быть замеченными изнутри, прильнули одним глазком к окошку. В доме было три человека. Хозяин Канг, его помощник Ченглей – огромный по китайским меркам мужик. Он везде следовал за хозяином и был кем-то вроде его телохранителя. Родители Ченглея оказались весьма прозорливыми, дав сыну такое имя. Он действительно был “большой”. Напротив Ченглея стоял какой-то бедняк в серой рабочей робе. Он был худым, с замученным измождённым лицом. На столе перед ними лежала пачка денег. И Канг, что-то крича, с красным от злости лицом, периодически махал руками то на эту пачку, то на бедного мужика, который от страха еле стоял на полусогнутых ногах. Ченглей при этом держал что-то блестящее в правой руке. Ребята, затаив дыхание, наблюдали за происходящим. Судя по всему, Канг не собирался успокаиваться, и с каждой минутой набирая обороты, кричал на бедняка все сильнее и сильнее. Вдруг хозяин резко замолчал. Тишина продлилась какое-то мгновение. И Канг, что-то сказав Ченглею, вышел из комнаты. Мальчишки хотели было сбежать, но любопытство и страх сковало тело, и они продолжали смотреть. Их сердца забились очень сильно, предчувствуя что-то неладное.
Бедняку тоже видимо было очень страшно. Он о чём-то стал просить Ченглея и даже упал на колени перед ним. Ченглей резким движением поднял его с колен и что-то приказал, указав на стол. Бедняк, качаясь, подошёл ближе к столу и положил руку на лежащую на столе доску. Ченглей поднял правую руку и ребята увидели сверкнувший маленький топорик. Ченглей замахнулся и резким движением опустил топорик на указательный палец бедняка. Раздался истошный крик. И ребята, ошалевшие от страха, уже не прячась, понеслись прочь от страшного дома, забыв про опасность.
Пробежав в два счёта по китайскому поселению, они пулей вынеслись на просторы свалки. Управляемые страхом, их ноги несли так, что иногда казалось, что они даже не касаются земли. Задыхаясь от усталости, они стали сбавлять темп только тогда, когда увидели крышу своего дома. Перейдя незаметно для себя на быстрый шаг, они приблизились к дому, и из последних сил открыв люк, ввалились в свой дом.
Оказавшись в безопасных стенах дома, ребята плюхнулись на свои лежанки. Немного отдышавшись, Серый сказал:
– Жесть.
– Просто беспредел! – отозвался Ломоносов.
– За что они его так? – удивлённо со страхом в голосе поинтересовался Серый, глядя на Ломоносова.
– Это закон китайский такой. Если человек своровал, то ему отрубают палец на руке, – со знанием дела ответил Ломоносов.
– Жесть! – снова повторил Серый. – А если бы они нас поймали? – не моргая, спросил он у грамотного друга.
– Наверное, и нам бы отрубили… – задумчиво произнёс Ломоносов.
– Не, ну его этот планшет. Я больше к этим убийцам ни ногой! – с бодростью в голосе сказал Серый.
– Да и мне совсем не хочется жить без пальцев, они мне нужны, – поддержал мудрое решение друга Ломоносов.
– Слушай, я так жутко есть захотел! – сказал Серый.
– И я тоже, – ответил Ломоносов.
– Давай пожуём, – предложил Серый
– Давай, – отозвался Ломоносов.
Ребята достали из грязного чёрного мешка разломанный хлеб, помятые упаковки с паштетом и стали открывать банки, подцеплять указательными пальцами паштетную массу и мазать на хлеб. Руки, давно не видевшие мыла, частично отмылись о паштет и хлеб, особенно стали выделяться чистотой облизанные не раз указательные пальцы. Трапеза продолжилась поеданием слегка подгнивших яблок, которые ребята пытались тщательно протереть о свои видавшие виды штаны.
День только начинался. На улице шёл снег, настоящий, зимний. Он падал тихо, тихо, словно боялся кого-то разбудить. Аккуратно ложился на землю и уже не таял. Снег покрыл всё до самого горизонта. Казалось, что огромная бесконечная свалка куда-то исчезла, испарилась за какие-то минуты. Пейзаж преобразился. Стал более жизнерадостным, гармоничным. Словно на этой планете совсем не стало людей, будто все сели на космические корабли и улетели к другим мирам, искать счастья. Остались только снег и земля, да ещё берёзки в белой пушистой шали. И что им совсем негрустно без людей, а наоборот, они веселы от случившейся вдруг свободы. Свободы от человека.
Все улетели, но забыли про двух маленьких мальчишек, которые остались в своём доме совершенно одни, никому не нужные, одни на запорошенной снегом свалке. В доме царила послеобеденная тишина. Ломоносов читал какую-то книгу с замусоленными и местами порванными страницами. Серый лежал на своей постельной куче и смотрел в потолок.
– Слушай, Ломоносов. Хватит дурью маяться, брось ты эту книжку, – посмотрев на друга, сказал Серый.
– Это не книжка. А математика, – серьёзно ответил Ломоносов.
– Зачем она тебе нужна? Ты же в школе не учишься, – усмехнулся Серый.
– Пока не учусь, – сердито ответил Ломоносов.
– Ты что в школу хочешь? – изумился Серый. – Не, я ни ногой!
– Я не собираюсь всю жизнь на свалке провести, – почти ультимативно заявил Ломоносов. – Наступят лучшее времена, и в школу пойду.
Серый изумлённо смотрел на своего товарища, искренне его не понимая. Посидев в таком состоянии ещё немножко, он взбодрился и сказал:
– Пошли на улицу. Поищем сокровища?
– Какие? Сигареты что ли? – усмехнулся Ломоносов.
– А что? Я сигареты, а ты книжки, – хохотнул Серый в ответ.
– Надеюсь, сигареты сегодня не привезли, – ответил Ломоносов.
– Одевайтесь, доктор, – кинув куртку другу, сказал Серый.
Ребята нацепили на себя всё, что было из одежды в доме, и вылезли наружу. Яркое солнце, отражаясь от белой земли, резко ослепило глаза. Мальчишки зажмурились. Ломоносов наклонился и, взяв пригоршню снега, стал тщательно растирать её в руках. Руки постепенно оттёрлись от грязи и паштета. Он решил помыть и не мытое неделю лицо. Захватив горсть, он выпрямился и тотчас его лицо обожгло резким холодом прилетевшего снежка. Комок снега, мгновенно растаяв на тёплом лице Ломоносова, соскользнул вниз. Серый стоял напротив и хохотал во весь рот.
– Ах, так, да! Весело, да? – разозлился Ломоносов и стал судорожно хватать снег, кидая его в Серого.
Завязался бой. Снежные снаряды летели в разных направлениях. Живые мишени носились из стороны в сторону, уворачиваясь от попадания. Грязная серая одежда бойцов превратилась в местами белую. Бой продлился несколько минут и Ломоносов, краснощёкий и запыхавшийся, первым предложил перемирие:
– Хорош. Хватит. Пока мы тут воюем, вороны все твои сигареты со свалки растащат.
– Они их что, едят? – удивлённо спросил Серый.
Он свято верил в большую, нежели его, грамотность Ломоносова и поэтому принимал на веру любые серьёзно сказанные товарищем слова.
– Нет, курят, – засмеялся Ломоносов.
– Врать! – сообразив, что друг его обманул, ответил Серый.
– Ладно, пошли, – смахивая с себя снег, сказал Ломоносов.
Мальчишки отряхнулись от снега и отправились на свалку. Перейдя через дорогу, они увидели вдалеке какие-то чёрные пятна на белом снежном фоне.
– Гляди-ка, что это там такое? – показывая пальцем в сторону странных пятен, спросил Серый.
– Там явно что-то шевелится, – продолжил Ломоносов.
Ребята медленно приближались к свалке. Дойдя до берёз, они решили пробираться ползком, подобраться поближе, а потом уже в зависимости от ситуации, прикинуть – стоит ли себя обнаруживать. Когда, словно двумя маленькими бульдозерами, мальчишками был начерчен на снегу достаточно длинный след, они, как пограничники на границе, залегли в небольшой канаве и стали внимательно всматриваться в движущиеся объекты.
Поначалу довольно сложно было понять, что происходило на свалке и кто или что там шевелилось. Но когда один из объектов повернулся в сторону канавы, стало ясно, что это – люди. Их одежды были настолько несуразными – не по размеру, старых фасонов, сильно потрёпанные и грязные, что облачённые в них “человеки” в действительности весьма отдалённо напоминали современных землян. А странные, с болтающимися в разные стороны ушами, шапки на головах этих людей, завершали “неземной” образ каждого. Люди сосредоточенно рылись в мусоре. Их движения были спешными и даже какими-то жадными. Они очень ловко подхватывали найденное и складывали в серые полотняные мешки, стоявшие рядом. Резкость движений и периодические повороты головой по сторонам выдавали явную тревожность в поведении чужаков. Перетоптав несколько квадратных метров полигона и набрав чего-то в мешки, троица, озираясь по сторонам, двинулась в сторону ближайшего леса.
– Гляди-ка. Повытоптали нам всё! – с досадой произнёс Серый, вглядываясь в то место, откуда только что ушли нежданные гости. – Пошли, посмотрим, что это за люди и куда они наше добро поволокли? – предложил любопытный Серый.
– Ты, знаешь, мне кажется, что позавчера я уже видел такую же вытоптанную площадку на свалке… – приглядываясь, сказал Ломоносов. – Что-то желания идти за ними у меня совсем нет, – подвёл итог Ломоносов.
– Струсил что ли? – хмыкнул Серый.
– А если это бандиты? – напористо спросил Ломоносов в ответ.
– А если, а если! Ты что бомжей ни разу не видел? Они даже у нас с дедом на кладбище жили. Собирали с могил. А тут им сам бог велел пастись! Тем более раз ты уже видел, что они здесь топтались. Значит, они где-то рядом поселились, – экспертно заявил Серый. Эх, скучно с тобой! – разочарованно заключил он.
– Бережёного – бог бережёт. Пошли отсюда. И вообще. Давай уже поищем, зачем пришли. Отойдём поближе к дороге. Тем более, что там свежее, а тут всё с прошлой недели лежит, – с интонацией старшего сказал Ломоносов.
Серый подчинился, и ребята вернулись к дороге и, присев на корточки, стали рыться в холодном мусоре руками, по очереди хвастаясь найденным.
– Смотри, я нашёл коробку от автомата. Я почти такой себе в детстве хотел. Чтобы мигал и стрелял звуком, как настоящий! – с сожалением сказал Серый.
– А у меня такой был, – задумчиво произнёс Ломоносов. – Мне мама много игрушек покупала, хоть я и не просил. Она добрая была.
Ваня замолчал и, тяжело задышав, засопел. Снова нахлынувшие воспоминания напомнили о дорогом.
– Ты меня, извини, конечно… Но, может, расскажешь? Легче станет, – участливо, с грустью в голосе спросил Серый.
Ваня, немного помолчав, справившись со сбившимся дыханием, сказал:
– Да что рассказывать. Я жил с мамой. Она меня очень сильно любила. Всегда обнимала, целовала. Прижимала к себе крепко-крепко! Она у меня самая лучшая… – Ваня запнулся и добавил, – была… Я учился во втором классе, когда маму сбила машина. Она переходила дорогу, на зелёный и по пешеходному переходу. Ты понимаешь? По пешеходному! А этот урод, как нёсся по дороге, так и проехал… по маме.
Ваня замолчал и заплакал. Он уже не скрывал слёз и даже не думал о том, что Серый может подумать, что он нытик. Ваня всхлипывал, плечи его поднимались и опускались синхронно с прерывистыми вздохами. Солёная вода медленно текла извилистыми ручейками по бугоркам щёк и, срываясь с подбородка на снег, оставляла никем не замеченные горькие следы на прожжённом горячими каплями снегу. Серый подсел к другу поближе и приобнял его. Ваню всего потряхивало, и он никак не мог успокоиться. Слишком давно он сдерживал свои чувства, прятал их от себя и друга, не хотел признаваться в своей слабости и теперь, когда они вырвались на свободу, удержать их было невозможно. Серый тихонько гладил друга по голове и швыркал носом. Ребята просидели так несколько минут. Но мороз, схватив ребят за мокрые щёки, слегка привёл их в чувства. Первый стал замерзать Серый.
– Слушай, Вань. Может, ну его эти сокровища. Пошли домой? Там Дракон, – с надеждой спросил Серый.
Ваня, исплакав к тому моменту большую часть своих слёз и немного успокоившись, согласился. Ребята встали и медленно поплелись обратно домой.
Дома их ждал мирно посапывавший спящий Дракон. От звука открывшегося люка он открыл один глаз, оглядел им влезших в дом и, признав в них своих, закрыл его и снова безмятежно заснул.
Ребята сняли промёрзшие вещи и положили их сохнуть к стене, которая соприкасалась с трубой теплотрассы, уставшие, разбитые и замёрзшие они расположились здесь же рядом с одеждой, прислонившись спинами к тёплой стене дома.
– Всё-таки хорошо дома, – сказал Серый, поглядывая на посапывающего Дракона и чувствуя тепло потихоньку нагревавшейся одежды.
– Да, хорошо, – тяжело вздохнув, поддержал друга Ломоносов.
Измученные и промёрзшие они мирно уснули, согреваемые теплом заботливого дома. Воцарившуюся тишину нарушали только тикающие часы, вместе с мурлыкающим во сне котом создававшие иллюзию домашнего уюта.
Резкий вой милицейской сирены, неожиданно раздавшийся в тишине, заставил ребят проснуться. За стенами дома явно что-то происходило. Слышался звук газующего автомобиля, раздавались чьи-то кричащие в мегафон голоса.
Ребята подскочили и сели, ничего не понимая, что происходит.
– По-моему, там милиция, – предположил Серый.
– Похоже на то. Только чего им здесь надо? – удивился Ломоносов.
– Надо глянуть, – сказал Серый и полез к люку. Тихонько его приоткрыв, он слегка высунулся наружу так, чтобы его не заметили.
На улице недалеко от дома носился полицейский уазик. Вдалеке на свалке газовал ещё один. Затем он остановился возле берёзовой рощицы и из него выскочили трое полицейских с автоматами и собакой. Полицейская овчарка лаяла и рвалась с поводка. Спустя несколько секунд все скрылись среди берёзовых стволов и стали плохо различимыми. Находившаяся недалеко от дома машина, крутанувшись, остановилась почти рядом с домом. Из неё вышли два полицейских тоже при полной амуниции – в бронежилетах и с автоматами, и, встав спиной к дому, вглядывались в берёзовую рощу. Оба как на подбор – рослые и упитанные. Лицо одного было расцвечено яркими рыжими веснушками, несмотря на сезон, видимо они присутствовали на нём круглогодично. Конопатость придавала немного детскости и весёлости лицу её обладателя. Второй был суровым мужиком, с небольшим шрамом на левой щеке. Конопатый достал сигарету и закурил.
На мгновение на свалке воцарилась тишина. Но через пару секунд послышался лай собаки и звук непродолжительной автоматной очереди, затем пауза тишины и тут же заговорила рация, висевшая на ремне полицейского со шрамом:
– Сокол, сокол! Я ястреб! Объекты задержаны и обезврежены.
– Ястреб, я сокол. Понял вас. Ждём, – ответил на позывные суровый мужик со шрамом.
Он достал сигарету и прикурил её у конопатого. Стряхнув пепел, полицейский стал вертеть головой по сторонам, разглядывая неприглядную местность. Повернувшись в сторону дома, суровый мужик замер и, поморгав глазами, стал вглядываться в прятавшие дом ветки. Серый, увидев, что тот смотрит прямо на него, онемел от страха и не смел пошевелиться. Полицейский перестал курить и сделал пару шагов в сторону дома, пытаясь разглядеть, что там за серое нагромождение возле теплотрассы. Серый, пришедший в себя, понял, что пора ретироваться и быстро скрылся, закрыв за собой люк. Мужик заметил своим зорким взглядом, что в кустах произошло какое-то шевеление, и, движимый профессиональным любопытством, направился к кустам.
– Ты куда? – окликнул его конопатый.
– Пойду, гляну. Там что-то в кустах, – ответил мужик со шрамом.
Серый, нырнув в дом, спешно доложил обстановку Ломоносову. В его голосе слышалась нескрываемая тревога:
– Короче, Ванька. Там полицаи этих бомжей поймали. Видимо какие-то непростые бомжи оказались. Но это фигня.
– А что? – не понимая, к чему ведёт его товарищ, спросил Ломоносов.
– То, что один из полицейских заметил наш дом и тащится сюда, – ответил Серый растерянно.
– И что делать будем? – с испугом в голосе спросил Ломоносов.
В этот момент за стеной послышались шаги и голоса.
– Петрович! Иди сюда. Здесь какой-то шалаш! – кричал мужик со шрамом.
Конопатый не заставил себя долго ждать и в несколько прыжков прискакал к дому.
– Что за сарай? – рассматривая со всех сторон дом, удивлялся конопатый.
– Может зэки успели построить? Так, похоже, что он здесь давно стоит. Вон ветками весь порос, – рассуждал вслух суровый.
– Не, Семёныч, зеки бы не стали такое сооружать. Смысла нет. Им же надо было пару дней перекантоваться и дёргать. А этот сарай добротный, – трогая стены, сказал конопатый Петрович.
– Прямо, избушка без окон без дверей! – удивлялся суровый Семёныч. Он приложил ухо в стене и стал прислушиваться. Ребята притаились и даже дышали через раз. Сердца их бились с такой силой и шумом, что мальчишкам казалось, что выбиваемый сердцем ритм слышен с той стороны. В безмолвной тишине предательски тикали часы.
– Слушай, там что-то тикает! – отпрянув немного назад, сказал Семёныч.
– Да ну, – не поверил конопатый и прильнул ухом к стене дома.
Ребята, боясь пошевелиться, гипнотизировали будильник, в надежде, что тот, ту же секунду застыдившись, замолкнет. Но будильник ничего не понял и продолжал в том же духе.
– И правда, – удивлённо сказал Петрович, отпрянув от дома.
– Что будем делать? – спросил Семёныч.
– Надо наших предупредить и вскрывать, – ответил Петрович.
Полицейские связались по рации со своими и сказали, что у них тут интересная находка. Чтобы те их не ждали, а ехали без них, так как сбежавших зеков нужно было срочно доставить в отдел.
– Давай, наверное, аккуратно сломаем стену, – предложил Петрович.
Ребята, сидевшие как мышки в норке, с тоской переглянулись. Им вдруг стало безумно жалко свой дом. Дом, с которым столько всего связано, дом, который стал для них родным. Снаружи послышался треск и ребята, не сговариваясь, хором закричали:
– Неееет!
Явно не ожидая ничего подобного, полицейские испуганно отпрянули от дома и встали в оцепенении. Часть дома зашевелилась и исчезла. В образовавшемся люке появилась голова Серого. Он с грустью смотрел на полицейских.
– Дяденьки. Не ломайте наш дом, – сказал он.
Дяденьки, оторопевшие от увиденного, молча, словно два истукана, смотрели на Серого.
– Пожалуйста, не ломайте, – повторил он.
– Мальчик? – изумлённо только и смог из себя выдавить конопатый.
Тут в люке появилась и голова Ломоносова.
– Пожалуйста, – с мольбой в глазах поддержал он друга.
– Мальчики? – ещё больше удивившись, переспросил Петрович.
Ребята торчали в люке и не знали, что им дальше делать. Бежать было бессмысленно.
– Мальчики, а что вы тут делаете? – выйдя из оцепенения спросил Семёныч.
– Живём, – хором ответили мальчишки.
– Как живёте? А ну-ка, дайте-ка мы к вам залезем, – сказал Петрович и решительно полез в дом.
Ребята нырнули в дом и забились в уголок. Диаметр люка был явно не рассчитан на то, что им когда-то могут воспользоваться взрослые грузные дядьки. Поэтому Петровичу и Семёнычу пришлось постараться и показать чудеса гибкости и изворотливости, прежде чем им удалось проникнуть внутрь. Так как места внутри дома для четверых было явно маловато, все оказались в достаточно тесном кругу. Полицейские изумлённо озирались по сторонам. Мальчишки сидели и молча смотрели на них. Один только Дракон с энтузиазмом принял гостей, стал их обнюхивать и тереться о полицейские штанины.
– И давно вы здесь? – только и смог вымолвить Петрович.
– Два года, – ответил Серый, поняв, что смысла что-то скрывать нет.
Полицейские переглянулись, Семёныч присвистнул.
– Так как же вы здесь живёте? – изумился он, глядя на окружавший его домашний антураж.
– Обыкновенно, – ответил Серый.
– А где ваши родители? – с удивлением продолжал спрашивать Петрович.
– Умерли, – решил вмешаться в разговор Ломоносов.
Полицейские переглянулись.
– А как вы здесь-то оказались? – продолжал расспрос Петрович.
– Из детдома сбежали, – ответил Серый.
Семёныч опять присвистнул. И стал рыться в висевшей у него на плече небольшой прямоугольной сумке для документов. Поискав немного что-то, он вытащил оттуда листок и, достав из кармана фонарик, подсвечивая бумагу, стал читать:
– Оперативная сводка. 20.06.10 года из детского дома № 4 г. Иркутска сбежали двое подростков. Синельченко Иван Александрович и Еропов Сергей Викторович оба 1998 года рождения. На вид 12-13 лет. Иван: рост 160 см, худощавый, волосы светлые, глаза серые. Был одет в светлые джинсы, белую футболку и коричневые сандалии. Сергей: рост 158 сантиметров, среднего телосложения, волосы тёмные с рыжиной, глаза карие. Был одет в синий спортивный костюм и бежевые кроссовки. Выписка из личного дела: Синельченко – сирота, Еропов – сирота, – отложив бумагу, закончил Семёныч и каким-то совсем другим взглядом посмотрел на ребят. Он словно стал добрее за те несколько минут, которые читал.
Петрович, всё это время не проронивший ни слова, наконец пришёл в себя и спросил, словно сам у себя, ни к кому конкретно не обращаясь:
– И что мы теперь делать будем?
Ничуть не поколебавшись с ответом, Семёныч уверенно ответил:
– Поедем.
Ребята немного подались из угла, вытянув шеи в сторону Семёныча, и почти хором настороженно спросили вполголоса:
– Куда?
– В город, в отделение. А там посмотрим, – со вздохом ответил Семёныч.
Ребята сразу сникли. Они прекрасно понимали, что “там посмотрим” можно вполне точно перевести как “в детдом”. Им совсем не хотелось туда возвращаться. Воспоминания о том доме не были радужными. Мальчишки из старших классов всё время их били и трясли деньги. Друзьям приходилось постоянно прятаться от местных бандюганов. Но, живя в одном помещении, сделать было это очень сложно. Воспитатели вмешиваться в конфликты со старшиками не хотели. Видимо они их сами побаивались. Однажды на глазах у недавно пришедшей молодой воспитательницы трое пацанов из выпускного класса поймали и задушили кошку, которая прижилась в младших классах. С воспитательницей случилась истерика, она долго плакала, и её пришлось отпаивать успокоительным. Дети, выросшие без любви и родительской ласки, очень часто отличаются особой жестокостью.
Ваня и Серёжа, прожившие в родных семьях всё своё младшее детство, не могли спокойно наблюдать за тем, что творилось вокруг. И в один из летних солнечных дней у них созрел план, как можно сбежать из этого мучительного дома.
Каждый вторник, четверг и субботу на территорию детского дома приезжал оранжевый мусоровоз. Сзади у него была специальная площадка с механизмом для переворачивания мусорных контейнеров. Спрятавшись за цветущими кустами калины и подождав, когда мусоровоз загрузится, ребята выскочили из укрытия и, пока машина ещё не успела набрать скорость, запрыгнули на заднюю площадку. Поскольку детдом находился на окраине города и никаких полицейских постов по пути на свалку не было, мальчишки беспрепятственно доехали до городского мусорного полигона.
Какое-то время они жили в построенном из веток шалаше. Но в конце августа ночи наступали всё холоднее, и спать в таком игрушечном самострое становилось невыносимо. Мальчишки простыли, а Иван даже затемпературил и два дня лежал в шалаше не в состоянии подняться. На третий день Серёга облазил на коленях полсвалки в поисках таблеток для друга. В итоге, найденная старая автомобильная аптечка спасла своим аспирином. Ваня поправился, и ребята срочно принялись за строительство “капитального” дома.
Мусорный полигон представлялся для них новой планетой. Они чувствовали себя космонавтами, впервые ступившими на неведомую землю. А самое главное – свободную землю. Здесь никто ни в чём их не ограничивал, никто ничем им не угрожал. Они жили эти два года, даже не помышляя вернуться обратно в город. И вот теперь всё рушилось.
Мальчишки сидели, наклонив головы, и роняли солёные капли на пол. Слёзы катились по лицу беспрепятственно сами собой, и никто из ребят даже не обращал на них внимания. Ваня и Серёжа словно впали в какое-то оцепенение. Мысли дикой толпой хаотично носились у них в головах, не предоставляя никакой возможности прийти их обладателям хоть к какому-то умозаключению. Часы в обычном своём ритме отстукивали минуты, последние.
– Так, ну что. Давайте собираться, – нарушил тишину Семёныч.
– Да, давайте я вам помогу вещи собрать, – предложил участливый конопатый Петрович.
Мальчишки сидели и словно ничего не слышали. Тогда Петрович подошёл к ним и потребушил каждого за плечо:
– Да не переживайте вы так, всё будет хорошо, – сказал он ребятам, дружески улыбаясь.
Ваня молча встал и стал собирать свои вещи. Первым делом он снял портрет Ломоносова со стены и аккуратно положил его в валявшийся рядом чёрный пакет. Затем взял в охапку кота и сказал:
– Всё. Я собрался.
Серёжа с тоской посмотрел по сторонам дома. В какой-то момент ему показалось, что он не был здесь очень давно. И что очень соскучился по этим таким родным стенам. Смахнув задержавшуюся слезинку, он подошёл к радио и взял его в руки. Часы своим тиканьем напомнили о себе, и Серёжа положил их в пакет к Ломоносову.
– Я тоже готов, – вполголоса сказал Серёжа.
Полицейские огляделись по сторонам, словно боясь что-то забыть, и Семёныч спросил:
– А документы у вас с собой были?
Ребята помотали головами.
– Ну что ж, тогда пойдёмте, – сказал Семёныч и все стали потихоньку выбираться из дома.
Оказавшись снаружи, ребята долго стояли, не двигаясь с места, смотрели внутрь дома, из которого шёл пар от тёплого воздуха. Он, словно безнадёжно больной, брошенный родственниками в хосписе умирать в одиночестве, тяжело дышал и смотрел на своих мальчишек тоскливым прощальным взглядом. Мальчишки молча вытирали слёзы.
– Поехали. А то вон кота своего простудите, – нарушил минуту прощания Семёныч.
Путь назад оказался странным образом коротким. За тяжёлыми мыслями, сутолочно толкущимися в головах Ломоносова и Серого, осознания, что ничего уже нельзя изменить, и что свобода закончилась и вот-вот начнётся казённая жизнь, от просто жуткого, до тошноты нежелания возвращаться в детдом, чуть больше часа пути показались считанными минутами.
Машина въехала в город, и слегка попетляв по известным только местной шпане да полицейским закоулкам, вскоре оказалась у синего панельного двухэтажного здания полиции – “синявки”, как его не только за цвет называли местные жители.
– Ну, что, ребята, приехали. Сейчас мы тут кое-какие документы с вами оформим и поедем к вам, – нарушил тишину Семёныч.
Полицейские по привычке шустро первыми вынырнули из уазика, следом, с неохотой, вышли ребята. Зайдя в кирпичный пристрой они оказались в тёмных коридорах отделения. Петрович с Семёнычем перебросились мимоходом парой слов с дежурным, и повели мальчишек по коридору. Помещение наводило на ребят ещё большую тоску. Облупившая краска на когда-то покрашенных грязно-синих панелях, прокопченные от постоянного папиросного дыма потолки. Непонятно откуда несло запахом концентрированной мочи. Ребята поморщились.
– Это из “зверинца” воняет, – взяв на себя роль новоиспечённого экскурсовода, пояснил Петрович.
– У вас, что здесь звери есть? – оживившись, поправляя сползающего с рук котёнка, поинтересовался Серый.
– Звери? – переспросил Петрович. – Нет, у нас здесь есть люди. Задержанные за нарушения разные. Вот они там и сидят, – ответил Петрович.
– А почему запах такой? – продолжал любопытствовать Серый.
– Потому что у них в одной комнате и спальня и туалет, – усмехнувшись, вмешался в разговор Семёныч.
– Жуть, – только и смог выдавить из себя Серый.
– Да уж, – поддержал изумление друга Ломоносов.
Оказавшись в конце коридора, Семёныч нырнул в угловую дверь, следом вошли мальчишки, сопровождаемые Петровичем. В небольшой с окном комнате было два старых письменных стола, на которых лежали кипы разных бумаг и валялись обгрызенные простые карандаши и исписанные ручки. Вдоль стены стояла пара ободранных стульев. Сразу на входе в правом углу находилось что-то похожее на диван без спинки, на котором кто-то спал. Ребята изумлённо смотрели на лежащего там полицейского.
– У наших ночью тревога была. Преступника ловили, умаялись, – пояснил Петрович, махнув головой в сторону спящего человека.
– Вы пока посидите, а мы кое-какие протоколы оформим, – указывая ребятам на стулья, вежливо скомандовал Семёныч.
Ребята обречённо сели и принялись машинально гладить Дракона. Довольное урчание котёнка всегда их успокаивало. Тем временем оба полицейских что-то быстро писали, каждый за своим столом. Оторвавшись на минуту от бумаги, Семёныч поднял трубку телефона и кому-то сказал:
– Зина, не в службу, а в дружбу – принеси чаю и две кружки, ну и печенюшек каких-нибудь. У нас гости. Ага, спасибо. Ну вот, сейчас мы вас чаем напоим, – приветливо улыбнувшись, сказал он, положив трубку телефона.
Через несколько минут в комнату вошла молодая темноволосая женщина в полицейской форме и, увидев ребят, приветливо им заулыбалась.
– Привет, молодёжь! Ой, какой у вас замечательный котик, – удивилась она, разглядев на руках у Серого заснувшего Дракона. А как его зовут? – тут же поинтересовалась она.
– Дракон, – ответил Серый.
– Забавная кличка, – улыбнулась женщина. – Ну, ладно, садитесь, пейте чай.
– Спасибо, Зина! Ты настоящий друг! Садитесь, садитесь, ребята, – пригласил Семёныч ребят и поблагодарил Зину за угощение.
Она поставила принесённый разнос с кружками чая и печеньем на край стола и, попрощавшись с ребятами, вышла из кабинета.
Мальчишки, ничего не евшие целый день, забыв о скромности, принялись за печенье и чай. Серый по привычке громко швыркал и причмокивал. Полицейские переглянулись и заулыбались. Ломоносов, заметив это, немного сконфузился и прошептал другу:
– Серый, ты потише швыркай, не дома же.
– Спасибо, что напомнил, не дома… – напряжённо ухмыльнулся Серый в ответ.
– Ну, вот вроде и всё, – нарушил рабочее молчание Петрович. – Я всё записал.
– Я тоже, ещё пару минут и готов, – включился в диалог Семёныч.
Ребята отставили кружки с чаем и внимательно посмотрели на полицейских. Лёгкое расслабление от ароматного горячего чая вмиг сменилось чувством тревоги от предстоящего возвращения.
– Да вы пейте, пейте, – посмотрев на ребят, сказал Петрович. – Вот попьёте, и поедем к вам.
– Куда к нам? – спросил Серый.
– Да уж не домой, – с тоской ответил Ломоносов.
– Почему не домой, домой – в детдом, – улыбаясь, и чувствуя себя в роли спасителя, ответил Петрович.
– Для нас это не дом, а тюрьма, – со злостью ответил Серый.
– Наш дом там, на свалке, – с грустью поддержал друга Ломоносов.
– Ну, это вы, ребята, зря. Разве можно детям на свалке жить? – ответил серьёзным тоном Петрович.
– Да уж лучше на свалке, чем в детдоме, – уверенно сказал Серый.
– Ладно, ладно. “На свалке лучше”. Вы это перестаньте. Всё будет хорошо, – постарался успокоить ребят Семёныч. – Вы попили чай? – поинтересовался он у мальчишек.
Ребята вяло кивнули головами в ответ.
– Тогда нужно ехать, – принял решение Семёныч и направился к выходу, прихватив исписанные бумаги.
Мальчишки нехотя встали и, сказав спасибо за чай, вышли, сопровождаемые Петровичем. Наученные опытом, обратно они шли по коридору, зажав пальцами носы и стараясь дышать ртом. Преодолев вонючий коридор и открыв двери в кирпичный пристрой, все оказались на улице. Ребята тут же разжали носы и вдохнули свежий морозный воздух полной грудью.
Семёныч шустро завёл машину и, подождав пока за последним из пассажиров закроется дверь, помчался по направлению к детскому дому.
Влетев на территорию детского дома, Семёныч резко затормозил, не доехав до крыльца несколько метров. Путь ему преградила толпа каких-то людей. Ребята удивлённо вглядывались в эту толпу, силясь хоть кого-то узнать. Но люди были в большинстве своём незнакомыми, многие из них в руках держали фотоаппараты и видеокамеры. Единственными, кого мальчишки узнали, были полный невысокого роста мужик – завхоз Иван Петрович, и упитанная женщина средних лет с ярко-красными губами – директор детского дома Инесса Васильевна. Оба держали в руках сотовые телефоны и, наведя на полицейскую машину, прицельно щёлкали фотокамерами.
– Ого! Да вас, я смотрю, здесь уже ждут, – удивлённо присвистнув, сказал Петрович.
– Журналисты уже прискакали, наверное, дежурный в отделении проболтался, – предположил Семёныч. – Надо будет ему лекцию прочитать о неразглашении.
Мальчишки словно в телевизор смотрели в окно машины на окруживших их людей, щёлкавших фотокамерами и снимавшими видео.
– Что-то мне выходить совсем не хочется, – произнёс Ломоносов.
– Да ладно, пусть снимают. Зато мы с тобой, Ломоносов, знаменитыми станем! А если нас ещё и по телику покажут, все детдомовские вообще обзавидуются! – ответил Серый и, неожиданно открыв дверь, смело выпрыгнул в толпу, на недавно подметённый потрескавшийся асфальт.
Следом вышли Семёныч, Ломоносов и Петрович. Журналисты тут же обступили ребят и стали активно фотографировать и задавать разные вопросы. Мальчишки стояли насупившись. Серый крепко держал спрятанного под курткой Дракона. Назойливость журналистов отбила всё желание стать знаменитым и давать интервью. Расталкивая толпу, к ребятам протиснулись “два толстяка” – Инесса Васильевна и Иван Петрович.
– Ой, вы золотые наши! Да где же вы столько времени пропадали!? – заголосила на камеры Инесса Васильевна и метнулась в сторону ребят с распростёртыми объятьями.
Ребята опешили от такого радушного приёма. Инесса Васильевна женщина суровая и никогда подобными сантиментами не отличалась. Иван Петрович остался стоять в стороне, утирая скупую слезу, тут же попав в объектив вездесущего журналистского ока. Директорша, добравшись до ребят, заключила их в свои крепкие объятия и официальным голосом заявила:
– Ни на какие вопросы ребята отвечать пока не будут. Вы разве не видите, они и так напуганы и немного одичали.
– Ничего мы не одичали, – нарушил молчание Ломоносов.
– Сама ты одичала, кидаешься на нас, – тихо пробурчал себе под нос Серый.
– Уважаемые господа журналисты, – продолжала свой официоз, почувствовав звёздный час директорша. – Все комментарии будут позже. А сейчас детям пора идти.
И схвативши мальчишек за руки, она поволокла их за собой сквозь толпу к крыльцу детского дома. Следом под щёлканье фотокамер плёлся завхоз и важно вышагивали полицейские. Они также отказались давать какие-либо комментарии. Зайдя на крыльцо, все пятеро вошли внутрь, оставив любопытствующих и журналистов за дверями.
Директорша препроводила ребят в их комнату. Комната была большая, наполовину заставленная двухъярусными железными кроватями. На стенах висели какие-то детские рисунки. На полу лежал коричневый с узорами палас. На окнах висели прозрачные занавески и тёмные тяжёлые шторы синего цвета.
– Вот. Проходите. Видите, как всё тут изменилось. Мы ремонт сделали, – хвасталась она, показывая на недавно побеленные бледно-зелёные стены и белый потолок. Вот ваши кровати, на прежнем месте. Всё чистенько. Вас ждали, – потрепав за щёку Серого, улыбаясь, продолжала рекламировать своё небезразличие директриса.
В это время Дракон, уставший сидеть в темноте, за пазухой у Серого, стал жалобно и заунывно мяукать. Ребята переглянулись, а полицейские заулыбались. Директриса насторожилась и, забыв о дежурной улыбке, сурово спросила:
– Это кто?
Она привыкла к тому, что дети детдома постоянно над ней измывались. И сейчас, почти автоматически, решила, что найдёныши, как она успела уже про себя окрестить Серого и Ломоносова, тоже решили над ней подшутить.
– Кто это, я спрашиваю? – суровым голосом повторила свой вопрос Инесса Васильевна.
Ребята испуганно молчали. Они боялись признаться, что у них есть котёнок, так как были уверены, что Лохнесса, как называли между собой детдомовские директрису, обязательно прикажет его выбросить на улицу.
– Да это котёнок у ребят, – решил вступиться Петрович.
Лохнесса удивлённо посмотрела на ребят, не видя никакого котёнка. Тогда Серый, понял, что скрывать Дракона дальше просто бессмысленно, расстегнул куртку, достал котёнка и, посадив его на пол, сказал:
– Если вы не разрешите нам его оставить, то я вам обещаю, что мы сегодня же ночью снова сбежим.
– Точно, – подтвердил решение друга Ломоносов.
Лохнесса постояла молча несколько секунд, посмотрела на взъерошенного котёнка и, взглянув на полицейских, ответила:
– Оставляйте, только сами за ним будете убирать, а не уборщица.
– Ура! – обрадованно во весь голос закричали ребята.
– Ладно, оставайтесь пока здесь. Мы с товарищами полицейскими пройдём в мой кабинет. Скоро дети придут из столовой. А за вами чуть позже зайдёт нянечка и проводит вас в душевую. Вам нужно срочно помыться и переодеться, – поморщив нос, заключила директриса и вышла из комнаты в сопровождении молчаливого пажа – завхоза.
– Ребята, счастливо! Если что, звоните. Мы вас будем навещать, – пообещали приветливые Петрович и Семёныч, и вышли вслед за Лохнессой и завхозом.
Ребята уселись на нижний ярус кровати, на котором раньше спал Ломоносов.
– Ну вот, снова мы здесь. Та же кровать, те же бледно-зелёные, пока ещё не исчирканные ручкой стены, – оглядываясь по сторонам, с тоской подытожил Ломоносов.
– И что мы здесь делать будем, как жить? – с грустью профилософствовал вслух Серый.
Ломоносов о чём-то задумался и некоторое время ребята просидели в полной тишине. Только Дракон, свернувшись калачиком рядом на кровати, мирно посапывал.
– Не знаю, но уверен, что точно не так, как жили здесь раньше, – с какой-то вмиг появившейся взрослой твёрдостью в голосе заявил Ломоносов.
– Точно! Ведь теперь нас трое! – с воодушевлением поддержал друга Серый. – И теперь мы – сила!
Дракон тихонько мяукнул…