Пьеса в двух актах
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 77, 2013
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Евгений Реутов
А Н Н А
Пьеса в двух актах
Действующие лица:
Сибирцева Светлана Семёновна – энергичная москвичка с большим спортивным прошлым, 68 лет
Иона – её внук, 28 лет
Роза Цаплина – её подруга и соседка, чуть-чуть за 60
Эдуард Закоморный – друг Ионы, владелец собственной турфирмы, 34 года
Майя – красивая молодая женщина, … лет
Анна – красивая молодая женщина, …лет
Александр Сибирцев – писатель, скетчист, рекламист, отец Ионы, 49 лет
Пятаков – отставной прапорщик десантных войск, 30 лет
Тимофей – сын Ионы, 5,5 лет
Вячеслав Коваленко – человек с мефистофельской бородкой, 48 лет
Владилен Сергеевич Царёв – экс-диссидент и зек; ныне ведущий оккультных радиопередач, 65 лет
Гламур Шоколадников – телеведущий, 35 лет
Двое полицейских автоматчиков; крепыш-попрошайка; трое тибетских монахов; телевизионная ассистентка.
АКТ ПЕРВЫЙ
Картина Первая
Сцена представляет собой комнату, обставленную весьма эклектично: стулья, кровать и письменный стол явно относятся к сталинской (или даже ленинской) эпохе. Пианино – к позапрошлому веку. Музыкальный центр, компьютер и пара электрогитар – самого новейшего поколения.
Там и сям расставлены куски ватмана, на которых небрежно (но разборчиво!) написано по несколько диковатому выражению:
ХАМ, УВЫ, В УМАХ…
И МАРТ – СНОМ С МОНСТРАМИ…
«ГРОБИК РЕМБО?» – ОБМЕР КИБОРГ…
ПО МОРДЕ ВЕДРОМ – ОП!»
О! В ОРЕХОВО ХЕРОВО…
МАША – КЛАД АЛКАШАМ…
МАЧО ЛИ МИЛ ОЧАМ?..
Негромко звучит лёгкая джазовая музыка. ИОНА, сидя на корточках, старательно дописывает очередной «плакат». Поставив последний штрих, он опускает кисточку в стакан с водой. Встаёт. Озирается. Становится видна надпись «ЕЛ ЛОХ В ХОЛЛЕ». Иона пристраивает плакатик на пианино. Оценивающе смотрит на него. Распахивается (словно от лёгкого пинка) дверь. Входит Светлана Семёновна. В руках у неё – два бокала. Ставит бокалы на стол. Осматривает комнату.
Светлана Семёновна: Всё дуркуешь, внучек?..
Иона: Привет, баб. Да. Творю потихоньку.
Светлана Семёновна: Садись, шампанского долбанём. Со вчерашнего торжества осталось. Холодненькое…
Иона: А. Давай. С прошедшим днём рождения тебя!
Чокаются. Недолгая пауза, в протяжение которой – отпивают из бокалов.
Светлана Семёновна: Ха-ха… «Ел лох в холле»! Ха-ха-ха… Да, внучек, здОрово тебе в армии голову контузило! «Маша – клад алкашам»! Ха-ха-ха!..
Иона: Ба, не контузило, а ранило. И не в голову.
Светлана Семёновна: Да знаю, знаю. Объясни, – что за дурь такая? Что всё это значит?
Иона: Говорил уже! Вчера!
Светлана Семёновна: Ну, вчера… Вчера – гости, суета, то да сё.
Иона: Короче, это палиндромы. Фразы, которые читаются одинаково и туда и обратно. Поняла?..
Светлана Семёновна: А! Типа «Мыло – голым!» Ха-ха-ха!.. Слушай, а классно!..
Иона: Меня пригласили выступить с ними на поэтическом фестивале. Вот я с этими табличками и выйду. Потому что их легче воспринимать зрительно, а не только на слух.
Светлана Семёновна: Ионка, родной – а нафига тебе всё это надо? Ты ж музыкант, кумпазитор! А? Что за блажь такая новая у тебя?
Иона: Баб, во-первых – паблисити. Там будет куча телевизионщиков, потому что конкурс – Международный. Во-вторых – денежные призы. Один из организаторов – друг нашего Эдика, так что есть шансики. Кстати, этот друг и пригласил меня выступить. И в третьих – это главное: раз уж я их насочинял, значит, это кому-нибудь ещё, кроме меня нужно. И потом – есть ощущение, что это неспроста, когда фраза читается одинаково и туда и обратно. Хочешь пример?
Светлана Семёновна. Валяй.
Иона: У нас в коллективе есть барабанщик – Лёша Денисов. И он во время репетиций, как только пауза на секунду, он постоянно отбегает то покурить, то дёрнуть рюмку в баре. И вот бац! – заходит директор и говорит: «А где Лёша?» А я говорю: «Лёша-то отошёл…» И понимаю, что эта моя фраза – ПАЛИНДРОМ! В ней вся суть нашего Лёши!!
Светлана Семёновна: Подожди-подожди… (Несколько секунд напряжённо смотрит в потолок.) Лёша-то отАшёл получается! Тут же грамматическая ошибка!
Иона: Ха-ха…Ну, палиндромист не обязан быть шибко грамотным…
Светлана Семёновна: «ХАМ, УВЫ, В УМАХ» – это да. Смысл есть. А вот это – «ГРОБИК РЕМБО? – ОБМЕР КИБОРГ». Тут-то чего? Хрень какая-то…
Иона: А это – палиндро-посвящение Голливуду…
Светлана Семёновна: А «О! В ОРЕХОРО – ХЕРОВО»?
Иона: Это палиндром «Туристический».
Светлана Семёновна: А «По морде ведром – оп!»?
Иона: Посвящение Джеки Чану.
Светлана Семёновна: Доходчиво.
Раздаётся, бодрый, словно сообщающий азбукой Морзе какое-то радостное послание, дверной звонок.
Светлана Семёновна: Кто это?
Иона: Это Эдик. Он звонил минут пятнадцать назад.
Светлана Семёновна: Так иди открывай!
Иона: Сама открывай своему любимчику. Я не могу – руки все в туши.
Светлана Семёновна: И открою!
Уходит за кулисы. Слышны голоса: «Эдик, душа моя!..»; «Светлана Семёновна, это вам! С днём рождения! Не мог вчера, уж больно жирный контракт подписывал!»; «Правильно, дорогой! Работа прежде всего! Спасибо за букет! Дай я тебя расцелую! Проходи – а я на кухню, сейчас мы ещё раз отпразднуем!». Иона с иронической улыбкой прислушивается к голосам.
Входит Эдуард. Одет в дорогой костюм, который носит со стильной небрежностью.
Эдуард: За что я ненавижу наш московский июнь, так это за тополиный пух. (Убирает двумя пальцами несколько видимых ему одному пушинок.) Оденешь новый костюм – от Ли Куонга, между прочим! – на улицу выйдешь и через минуту как чучело. Весь в пуху!
Иона: Ну как тебе?
Эдуард: На мой скромный взгляд, чувак, всё это – полное идиотство. Но раз сам Коваленко говорит, что «в этом что-то есть», то я – одобряю. А он такие бизнес-проекты мутил! И успешно мутил! Теперь вот рулит поэтическим фестивалем. Это вы, участники, получите лишь, хе-хе, аплодисменты, а он, я уверен, уедет с этого мероприятия на новеньком джипе а обнимку с топ-моделью или кинозвездой. Так что – всё равно – давай-давай! Может, слупишь какую-нибудь вшивую премийку. И это – всё? Вся «коллекция»?
Иона: Нет. Ещё есть. Сейчас. Это такой как бы цикл. Называется «Мой личный фотоальбом». Такие как бы надписи на фотографиях.
Достаёт из под кровати лист оргалита, на котором – в столбик – написаны строки:
Я и Лера. Карелия.
Я и Регина. Нигерия.
Я и Лиза Р. Бразилия.
Я и рикша. Башкирия.
Я и Зигри. Киргизия.
Я, саванна, Анна, Вася…
Я и Муму мумия…
Аки с кем. Мексика…
Эдуард: Н-да-а… (С пафосом) Я! Саванна! Анна! Вася!.. Это музыка, Иона, чистой воды музыка. Но «Аки с кем. Мексика» – это не в бровь, а в глаз. Был я, чувак, на одном слёте туроператоров в Мексике. Действительно – ешь аки с кем; пьёшь – аки с кем; спишь – аки с кем. С бодуна в зеркало глянешь – и в зеркале тоже – аки с кем. Эт-точно. Да. Коваленко – голова… О! Было б хорошо как-то проиллюстрировать весь этот идиотизм. Пофоткать тебя с разными шмарами, с разными болотными хмырями и в «фотошопе» сделать фоном Бразилию, Мексику, саванну.
Иона: Да, это было б здорово! Но как это…
Эдуард: Забудь. Это дорого, хлопотно и долго. Кропотливая работёнка. Не стоит того это однодневное мероприятьице.
Иона: Но идея – класс!
Эдуард: Обращайся, Ион, обращайся…
Светлана Семёновна (заглянув в комнату): Эдичек, душа моя, – пойдём слегка подмогнёшь на кухне в сервировке.
Эдуард: С превеликим удовольствием!
Выходит. Иона, оставшись один, прохаживается по комнате, тщательно вытирая полотенцем испачканные тушью руки. Затем берёт сотовый телефон, набирает номер.
Иона: Аллё! Дядь Андрей – привет! Как дела твои? Держишься? Когда операция? А-а… Боишься? Да ладно, не бойся – если дело кончится плохо, то «Реквием», ха-ха, с меня. Шутка! Он ещё сто лет тебе не понадобится! Ты хорошо меня слышишь? Тут Эдик, друг мой, был на Тибете по своему турбизнесу и купил там в одной глухой буддистской деревне – за бешеные бабки – молитву от самых тяжёлых болезней. Говорит, круто помогает. У него были камни в почке – растворились! За несколько дней чтенья этой молитвы! Серьёзно. Клянусь. Ручка есть? (Берёт со стола листочек бумаги.Смотрит в него.) Записывай: «НЬИМА. Да. Ударение на последнюю букву. На каком языке? Это чилимба-хухунду. Такая малая народность в Гималаях. Ну вот. Ньима. ВокЕ. ВикевО. Записал? Дальше. ВионсИр. ПиЕны. НиавалсИ. Записал? Повтори. Так. Слушай дальше… АлисИ…
Затемнение
Картина Вторая
Летний день. Отдалённый шум проезжающих машин. Городской двор старой Москвы. Песочница. Рядом – качели (или какой-то другой атрибут небольшой детской площадки). На бортике песочницы сидит Тимофей с раскрытым ноутбуком. Слышны негромкие звуки компьютерной игры. Иона лежит на скамейке, заложив руки за голову, подставив лицо солнцу. Звучит фортепианная или инструментальная музыка, рождающаяся в «голове» Ионы.
Тимофей: Папа, я ещё двух укенгов убил…
Иона: Угу… Давай-давай…
Тимофей: А ты за укенгов или за длоров?
Иона: Чего?
Тимофей: Ты за кого? За длоров?
Иона: А за кого ты, Тим? За тех и я.
Тимофей: За длоров.
Иона: Угу… Понятно… За длоров…
Тимофей: Папа, я пить хочу.
Иона садится на скамейке, достаёт из сумки бутылку газировки.
Иона: На, держи.
Тимофей: Папа, а кто такой «придурок»? О! Смотри! Вертолёт летит!..
Слышен отдалённый шум патрульного вертолёта.
Иона: Придурок? Ну… Это… А где ты слышал?
Тимофей: Мама говорила, ты – придурок. Она по телефону так говорила.
Иона: Ты помнишь, я тебе сказку про Ивана-дурачка читал? Помнишь, он в конце всех плохих победил? Помнишь?
Тимофей: Чудо-Юду и Соловья.
Иона: Вот. А «придурок» – это Иванушкин друг. Он из другой сказки. Он тоже всех побеждает. Плохих, жадных. А кого сразу не победил, того потом всё равно победит. Понял?
Тимофей: Понял… Пап, а в Индии живёт змея…
Иона: Правда? Большая?
Тимофей: Большая…
Иона: С ума сойти…
Тимофей: Пап, я ещё пойду поиграю.
Иона: Ну, иди играй…
Тимофей резво спешит к песочнице. Появляется Эдуард.
Подходит к Тимофею, небрежно треплет его по голове.
Эдуард: Здравствуй, Тимофей Ионович.
Тимофей: Здрасьте, дядь Эдик!
Эдуард: Жевачки хочешь? На. Без сахара, без калорий.
Тимофей: Пасиба.
Эдуард (Ионе): Ну что, маэстро? Прекрасная погода, не правда ли?
Иона: Привет.
Эдуард: А твой-то подрос. Гарный хлопчик будет.
Иона: Ха-ха-ха… Только не спрашивай опять: «А вот что ты будешь делать, если сынок твой вырастет уголовником?»
Эдуард: Забудь. Проехали. О! У себя в кабинете – для пущего имиджа – на столе положил толстенный «кирпич». «Крылатые фразы античности» называется. И там на такое наткнулся: «Если сын твой вышел из отроческого возраста дерзким и бесстыжим, склонным к воровству и лжи – сделай его гладиатором. Дай ему в руки меч или нож, и молись Богу». Это Менандр.
Иона: Нет. Надо самому взять в руки меч или нож и перегасить всех Менандров. И сынок твой потянется не к воровской малине, а к тебе.
Эдуард: Н-да… Как всё просто… А ты знаешь, чувак, я тоже иногда думаю: «а не пора ли обзавестись наследником или наследницей? Всё-таки тридцать пятый годик идёт…» Потешу себя этой думкой минутку-другую, да потом и решаю: вот будет «мерин» последней модели и загородный дом этажа в два-три – вот тогда.
Иона: Дом? Ха-ха… На Рублёвке?
Эдуард: Да какая к лешему Рублёвка! Где-нибудь во Владимирской губернии. Да. Вот тогда и буду обзаводиться карапузом. А сейчас – куда? Зачем? Увеличивать прослойку зажиточной бедноты? ЧТО я оставлю отпрыску, если не дай Бог что случится?
Иона: Да что с тобой может случиться? Осторожнее тебя я в жизни никого не знаю. Хотя… хотя ты какой-никакой, а бизнесмен. Группа риска.
Эдуард: Спасибо за «какого-никакого». Так вот. И что останется отпрыску? «Фольксваген-«жук», бывавший в ремонте? Двухкомнатная квартира с недовыплаченной ипотекой? Что? Да даже если НИЧЕГО не случится – ЧТО я дам отпрыску?!
Иона: Да фигня это всё. Главное, чтоб ты его любил…
Эдуард: Хэх! Опять двадцать пять! Да ты знаешь, маэстро, что такое ЛЮБОВЬ? На самом деле? Я тебе сейчас процитирую аппетитный пассажик.
Иона: У Менандра вычитал? Гы-гы….
Эдуард: Тебе б всё ржать. Бери выше. У Шварценмайера! Между прочим, ещё достаточно молодой австрийский психолог, а не ветошь какая-нибудь подмосковная. Сейчас… Я специально зазубрил, чтоб на «корпоративках» блистать эрудицией. Бабьё это обожает… А! Вот. «То пылкое чувство, которое молодые – да впрочем, и пожилые – люди всех рас и конфессий столь эмоционально именуют «любовью» – на самом деле есть не что иное, как реакция гипоталамуса мозга на внешний раздражитель, каковую я терминологизирую как ДЕСТРУКТНЫЙ СИНКРЕТ АБСТРУКТНОГО СУБСТРАТА». Ты понял, чувак? Деструктный! Синкрет! Абструктного! Субстрата! А все кругом: «Ах, любовь! Счастье быть вместе! Умрём в один день!..» А это всего лишь – какие-то винтики в мозгу перемкнулись с какими-то шпунтиками. О! Твой Тимка как на меня смотрит! Аж рот открыл. Значит, истину глаголю!
Иона: Он просто никогда не видел тебя в таком возбуждении.
Эдуард: О как. Хм…
Тимофей: Пап, мы победили. Мы теперь на новом уровне…
Иона: Молодец. Давай – ещё десять минут и всё. Мне на работу скоро…
Тимофей: В ресторан? Музыку играть?
Иона: В ресторан. Музыку играть.
Эдуард: Кстати! Забронируешь сегодня столик на двоих? Хочу выгулять свою новую менеджершу. Юлия звать. Джулия.
Иона: Забронирую. Красивая?
Эдуард: Да. Вполне. Пепельная блонда а-ля Кэмерон Диас-молодые годы. Бюст, конечно, мог бы быть и попышнее, но фигура, ноги, мордочка – выше всяких похвал. Сам понимаешь, надо ж пользоваться, хе-хе, своим служебным положением. А как хохочет над моими шутками! Для меня это в прекрасной даме чуть ли не самое главное. Одно плохо в служебных романах, маэстро…
Иона: И что же в них плохо?
Эдуард: Да ты понимаешь: когда сплю с женщинами с работы – постоянно возникает какое-то странное чувство, что я – на работе… Но это как раз та – как говорят физики – «материальная точка, бесконечно малыми масштабами которой мы вправе пренебречь».
Иона: А куда ты Эльвирку дел? Уволил? Ты ж больше года с ней зажигал!
Эдуард: Почему сразу «уволил»? Наоборот! Повысил ей Зэ/Пэ на двадцать процентов. И никаких сцен, никаких склок. Доллар, Ион, решает всё!
Иона: Ты раньше говорил – «евро».
Эдуард: Не, не евро. Доллар. Только доллар. Как там в твоём палиндроме: «ОШИБАЛСЯ Я. СЛАБ ИШО…». Хе-хе. Не в бровь, а в глаз. Давай поскорей получай «Грэмми» за свои опусы – я пойду к тебе продюсером. Хочу – как великий Коваленко – иметь свой гран-кусок хлеба сугубо на творческой ниве. Знаешь, чем хороша сфера искусства? А?
Иона: Ну-у… тем, что там как-то весело, интересно, разнообразно…
Эдуард: Нет! Тем, что какие бы деньги ни зависали по твоей вине непонятно где – тебя не грохнут, не «закажут», не изувечат. Максимум – слегка попинают в подъезде или измажут машину экскрементами. Как там говорится? «И чувства добрые я лирой пробуждал».
Тимофей: Дядь Эдик! А прокатишь меня на машине?
Эдуард: Не вопрос, Тимоха! Дядя Эдик к твоим услугам. Ну что, маэстро, – давай нарежем километр-другой вокруг квартала?
Иона: Давай. Только не вокруг квартала, а на Академическую. Я Тимоху его матери «сдам». А то, чую, сейчас названивать начнёт.
Эдуард: Н-да. «Его матери»… А ведь шесть лет назад как было: «Эдик! Это чудо! Оксаночка – это всё! Будь моим свидетелем на свадьбе! Она – царевна! Просто – царевна! Люблю!»
Иона: В каком-то месте моей души она навеки будет царевной. Даже если окончательно превратится в мерзючую жабищу.
Эдуард: Ещё раз запомни: «Деструктный синкрет…»
Иона: Эдик, хорош, уши уже вянут. Тим! Закрывай компьютер! Поехали кататься на машине!
Затемнение. Музыка.
Картина Третья
Негромко звучит ритмичная, «спортивная» музыка. Светлана Семёновна прыгает со скакалкой.
Роза Цаплина – крутит педали велотренажёра.
Роза Цаплина: Ох, Свет, я устала…
Светлана Семёновна: Крути, крути! Давай-давай! Не расслабляйся! Ты знаешь, какие деньги люди платят – в центре Москвы – за час занятий в фитнесс-зале?! А у меня тут – бесплатно! Благо – лето, студенты на каникулах…
Роза Цаплина: Это – вдохновляет…
Некоторое время сосредоточенно предаются тренировке.
Светлана Семёновна: Хватит пока. Пару минут – пауза… Ты знаешь, мне внук вчера «плазму» купил. Экран – на полстены!
Роза Цаплина: Света! Это ж огромная сумма! Сколько ж он зарабатывает?
Светлана Семёновна: Сколько. Не спрашивала. Но – примерно – средняя зарплата для нашей Москвы. ХОРОШАЯ СРЕДНЯЯ зарплата. Он же ведь не только играет на клавишах в ресторане. Он же ещё и худрук этого оркестрика или ансамблика, не знаю, как сказать точно.
Роза Цаплина: Экран во всю стену – от внука. От дочери и зятя я кроме букетов на дни рождения не получала ничего. И на том спасибо.
Светлана Семёновна: Не расплачься только, Розочка. Как бы тебе сказать… Да скажу как есть. Это я ему говорю: «Ну что – получил зарплату и вижу, что собираешься снимать какое-то жильё, мой драгоценный»? Он говорит: «Ага, бабуль». Я – ему: «А ты можешь маленько погодить? Со следующей зарплаты и арендуешь себе комнатку рядом с работой. А сейчас – сделай мне, дуре старой подарок – хочу плазму». Он: «Да запросто»! Вот.
Роза Цаплина: А-а… Ты так любишь смотреть фильмы на большом экране?
Светлана Семёновна: Ох, Роза-Роза. Обожаю тебя за твою святую простоту. Я попросила эту плазму, чтоб он потратил свои бабки и остался со мной! Скучно мне без него! Я могла бы это и впрямую ему сказать, но… сложно объяснить… в общем, не хочу, чтоб у него были комплексы «внука-приживальщика». А так – купил мне плазму и как-то малость раскрепостился. А-ля, можно не париться до следующей зарплаты. А в следующую зарплату я ещё чего-нибудь «захочу». Розочка! Я не могу ему сказать – живи, внучек, бесплатненько, сколько надо! Это всё равно, что сказать: сиди, родной, на бабкиной шее! Это ж молодой мужчина со своими достижениями, со своей гордостью, со своей тонкой ранимой душой.
Роза Цаплина: Светка, двадцать пять лет тебя знаю, но только сейчас понимаю, что ты – эгоистка до мозга костей. Но это только тебя красит!
Светлана Семёновна: Как я могу с ним расстаться – если столько жизни вошло в дом! Это ж постоянно что-то новенькое! Какие-то друзья, какие-то мероприятия, какие-то вечеринки. И вообще, есть такое чувство, что он не только в мою квартиру «подселился», а ещё и в мою душу. Ей-богу, я чувствую себя моложе лет на пятнадцать, а то и двадцать.
Роза Цаплина: Подожди, ты и так по нескольку часов в день со своими студентами.
Светлана Семёновна: Да от них никакого прока. Лишь бы я им зачёт по физкультуре поставила. Жаргонных слов только от них нахваталась: «расколбас», «уважуха».
Роза Цаплина: А что у него с женой произошло? У Ионы твоего? Почему он ушёл от неё?
Светлана Семёновна: Изменила, лярва. Она мне всегда не нравилась, эта кобыла. Фармацевтичка.
Роза Цаплина: Я ещё тыщу лет назад знала – самые важные дела дела в жизни нужно делать только с представителями СВОЕЙ касты.
Светлана Семёновна: «Важные» – это какие же?
Роза: Вступать в брак; «мутить» совместный бизнес; играть в преферанс; пить водку, в конце концов.
Светлана Семёновна: Хм. Молодец, Розка. Варит котелок у тебя. А ведь действительно: Ионка – музыкант, композиции всякие сочиняет, ярко выраженный гуманитарий. А эта Оксана – кто? Представитель особо точных наук. Да. Другая каста. Правильно он от неё ушёл. Ещё б отравила каким-нибудь ядом.
Роза Цаплина: А жилищный-то вопрос как? Он что, квартирку так и оставит ей?
Светлана Семёновна: Да говорит: будут делить. Но как? Как он будет делить, если с Оксаной – его сынишка! Опять чувствую, начнёт сызнова копить на свой «угол», я и его батька будем, чем можем, помогать, и в итоге – накопим на какую-нибудь мизерную комнату в коммуналке где-нибудь возле МКАДа. А он ведь «центровой» мальчишка. Ох, тяжёлая это всё тема. Пусть пока у меня. Двухкомнатная фазенда дозволяет делать широкий жесты. Я с ним – с Ионкой – счастлива.
Роза Цаплина: Я ещё тыщу лет назад знала – основой для чьего-то счастья служит в первую очередь чьё-то несчастье.
Светлана Семёновна: Так. Как дам щяс вон той гантелей! Из какого сериала ты набралась этих инсинуаций?
Роза Цаплина: Сразу – «из сериала». Сама! Всё сама. Но ты зря так презрительно о сериалах! А я тебе не рассказывала? Два года назад матушка моя умирала, лежала в полузабытьи несколько дней и вдруг пришла в сознание. Посмотрела на нас – детей-внуков-племянников. И говорит: «Ни о чём не жалею в жизни. Только об одном: не досмотрю сериал «Ад и Рай любви»… Вот так-то, Света. Женщина прожила 88 лет, воевала, Берлин – санитаркой штурмовала, потом в торговле работала, мужей как перчатки меняла, веселилась-плясала, каждый год на Юг ездила. А в итоге, вместо того, чтоб сказать: как жаль, что не увижу правнуков, ну или там не увижу свадьбы своей племяшки, не увижу урожай яблок на даче, в конце концов, так она говорит – жалею, что не узнаю, чем закончится сериальное «мыло»! Ужасно всё это…
Светлана Семёновна: Н-да. Сюжет, достойный кисти Репина. А я знаешь, о чём жалею? До боли, до какой-то звенящей в ушах и в сердце боли….
Роза Цаплина: На тебя вообще мало похоже, чтобы ты хоть о чём-то жалела…
Светлана Семёновна: Жалею. Как раз вот накануне дня, как Ионка ко мне пришёл с зубной щёткой – сижу на балконе, смотрю на Москву, а вечер – прозрачный-прозрачный как стекло. Не жарко так, хорошо, пух летает, трамваи далеко внизу звенят. И… И я даже не знаю, как сказать… Такое одиночество вдруг накатило и – как в детстве – чувство: это Я, Я, СВЕТА… Вот она – я. И вот он – весь мир. И я его вижу. И неужели мне – по паспорту 68 лет? Не может быть: я ведь совсем юная девчонка… Понимаешь, о чём я?
Роза Цаплина: Смутно…
Светлана Семёновна: Объясню по-другому. Тут студенты мои на днях пригласили меня на спектакль свой студенческий – по Чехову. Коллаж такой по разным произведениям. И там больше всего мне запомнился кусок про то, что в конце времён умерли все люди, орлы, олени, куропатки, жуки, тигры, не помню, кто ещё – и их души превратились в одну. В Мировую Душу. Вот этой одной-единственной душой я себя и почувствовала. В общем, зарыдала я, пошла-упала на диван, рыдала-рыдала. И не заметила, как уснула. Просыпаюсь поздно вечером от телефона. Ионка мой. «Бабуль, приветики! Можно я пока у тебя какое-то время перекантуюсь…» Вот так. Ну что – продолжим тренировочку?
Роза Цаплина: Давай. Действительно, разболтались.
Прибавляет громкость магнитофона. Садится на тренажёр. Светлана Семёновна прыгает со скакалкой. Затемнение.
Картина Четвёртая
Старый Арбат (постановщик найдёт как «скупыми» средствами дать понять зрителю, что действие происходит именно на этой улице). Вечер. Издали долетает исполняемая под гитару песня «Вот пуля просвистела, в грудь попала мне». Гомон толпы. Иона, помахивая нотной папкой, идёт по «Арбату». Навстречу шествует Владилен Сергеевич. Чем крупногабаритнее артист, исполняющий эту роль – тем лучше.
Владилен: Иона! Дорогой!
Иона: О! Владилен Сергеевич!
Размашисто обнимаются.
Владилен: Возмужал, возмужал. И сколько ж я тебя, пострела, не видел?
Иона: Давно! Дней восемь! Аж на прошлой неделе я к вам на радиостанцию заносил свои новые записи! Слушали?
Владилен: Шедевры. Это – шедевры. Пир духа! Полёт сердца! Тьфу ты! Полёт духа, пир сердца!
Иона: Правда? А какая вам больше всего понравилась композиция? «Залётный шулер»? «Вероника»? «Девушка с конфетой». А? Владилен Сергеевич?
Владилен: Все. Все композиции. Но пока что не могу взять их для заставки. Новую программу ещё не утвердили. Но это вопрос времени… Скоты… Какие же скоты…
Иона: Вы чем-то расстроены? Вы, я вижу, немного выпили?.. Что-то случилось?
Владилен: Выпил. Посидел немного – в одно рыло – в ресторане. В Доме Актёра.
Иона: А, хорошее место. Я там разик бывал. Так что произошло? Я ж вижу – вы какой-то расстроенный!
Владилен: Провал, Иона. Полный провал. Сокрушительное фиаско.
Иона: Да в чём фиаско-то?..
Владилен: Я недавно проводил эксперимент по телепатии. Пригласил телевизионщиков. И… Мля… До сих пор меня колотит… В общем, мой контактёр – облажался! Вместо настенного календаря, который я ему посылал из Обнинска, он в Москве, в телецентре Останкино получил – штопор! Обычный, чтоб винище откупоривать, металлический штопор!!! С-скотина, прощелыга.
Иона: Ничего не понимаю. Как облажался?
Владилен: Поймёшь. Мысленно, понимаешь, – МЫСЛЕННО! Я. Находясь в телестудии города Обнинска. Посылал. Настенный календарь. А контактёр (сволочь!) – в Останкине. Под объективами телекамер. Должен был «принимать» предмет, который я ему посылаю.Ни он, ни я не знали за секунду до эксперимента, какой предмет я должен буду мысленно послать! Надо отдать этим тварям с телевидения должное: они придумали вот что: за пару минут до начала синхроннной записи (меня в Обнинске и контактёра в Останкине) в аскетичную комнатку, где сижу я, – вошла девушка (красавица! мечта!) с подносом. На подносе лежало штук десять или двенадцать (я не считал!) конвертов. В каждом конверте – записка. С одним словом: ложка, бритва, ножницы, не знаю, ботинок. Усекаешь?
Иона: Усекаю, Владилен Сергеевич.
Владилен: Молодец. Это, чтоб показать телезрителям, что ни я, ни контактёр до самого-самого начала сеанса телекинеза, не знаем КАКОЙ предмет будет передаваться. Чтоб исключить возможность «сговора». Вот. Мне попался календарь. Потом одновременно – в Обнинске и в Останкине – даётся сигнал: начали! И я мысленно передаю, посылаю предмет! А контактёр через минуту должен сказать в камеру, КАКОЙ предмет возник в его сознании!!! Ох, ужас, ужас… Как?! Объясни мне, Иона, как можно было получить ШТОПОР?!
Иона: Да уж… Немыслимо…
Владилен: Ты не представляешь, сколько эти козлы с телевидения ржали! Ржали мне в лицо!!! Я едва уговорил их не пускать плёнку в эфир и повторить эксперимент… Но на этот раз это будет не Обнинск, а Зеленоград.
Иона: А почему?
Владилен: Всё-таки «география» тоже много значит. Всё-таки пятнадцать километров – это не сто. Ф-фу, устал. А давай по мороженому слопаем, а?
Иона: С удовольствием.
Владилен заглядывает в «амбразуру» ларька “Мороженое».
Владилен (в амбразуру): Любезная, добрый день! Дай нам два эскимо. О-о, спасибо. Дай Бог твоему мужу любовницу хорошую. Сдачи не надо! Держи, Иона.
К Ионе и Владилену развязно подходит цветущего вида крепыш-попрошайка.
Крепыш: Мужики, подкиньте на портвейн сколько не жалко!
Владилен: Так. Вали отсюда, пока по шее не получил….
Крепыш: Да ладно, чё вы? Несколько рубликов надо-то.
Владилен: Ты ещё здесь? Ох, ушлёпок ты, ушлёпок. Да на тебе ж пахать надо! Кирпичи возить и воду разгружать. Иона, ну-к подержи мою мороженку…
Крепыш поспешно ретируется.
Владилен: Чмырюга…. Попался б он мне году в восемьдесят втором на Колыме… Или в восемьдесят третьем во Владивостокской «пересылке». Ненавижу.
Иона: Да, я тоже этих цветущих попрошаек не перевариваю. Да! Телепатия! И что теперь? Как теперь вы будете выходить из ситуации? Будете искать нового контактёра?
Владилен: Иона… Давай ТЫ будешь контактёром в этот раз!
Иона: Ха-ха… Владилен Сергеевич, да я же в этом ничего не смыслю, не петрю. Вы ж знаете, я за вами в огонь и в воду, но телепатия… Тёмный лес, ничего не понимаю.
Владилен: Тут ничего не надо понимать! Надо всего лишь очистить сознание – и ВЕЩЬ возникнет в нём сама собой! Иона! Я же слышу по твоим музыкальным опусам, по твоим мелодиям, что ты – сенсативный парень!..
Иона: Какой-какой?
Владилен: Сенсативный – от английского слова «сенс». Сверхтонко чувствующий! Ты что, не ощущаешь, что связан невидимой ниточкой с теми вон матросами? С теми вон гитаристами? С теми вон коробейниками? Со всеми этими ротозеями? Со мной? Со всем-всем человечеством?
Иона: С вами – да, чувствую, что связан! А со всем человечеством…
Владилен: Ерунда! Это придёт! Значит, так. Пойдём в ресторан «Берлин»! Возьмём коньяка, шашлыка, обговорим детали сеанса!
Владилен подхватывает Иону за локоть и они уходят. Но голос Владилена отчётливо слышен:
Мы проведём с тобой несколько тренировочек – прямо по телефону! Не будем терять драгоценного времени на очные встречи!.. Сейчас придём в «Берлин», я поучу тебя очищать сознание!..
Затемнение, музыка.
Картина Пятая
Летний день с переменной облачностью, с порывами приятного ветерка. Зелёный холм, как будто созданный Природой для пикника. Шум подъехавшей машины. Слышны голоса Ионы и Светланы Семёновны. «Спасибо вам! Счастливо!» «Всех благ!». Звуки хлопнувших автомобильных дверец. Шум отъехавшей машины.
Появляются Иона и Светлана Семёновна. В руках у них – корзинка с торчащими винными бутылками, пакет со снедью, плед, шахматная доска.
Иона: Бабуль, а давай прямо здесь! Отличный вид!
Светлана Семёновна: Нормалды! Панорама – что надо! А вон и кустики недалеко – туда будем отбегать по так сказать естественным надобностям.
Иона: Не верится даже – всего двадцать минут от Кольцевой дороги, а как… как в Раю! Программа «Клуб Кинопутешествий»!
Светлана Семёновна: Да уж. Надо, надо себя почаще заставлять выбираться «на лоно». Ладно – расстилаем наш пледик!
Делают приготовления к пикнику. Затемнение, музыка.Секунд десять-пятнадцать музыки и полной темноты. Затем – освещение а-ля «ранний вечер».
Светлана Семёновна: Не хватает только грохота морского прибоя…
Иона: Да… Море… О! Ба, а помнишь Витьку Незлобина, я с ним служил, он ещё был у нас в Москве, а потом я к нему поехал на Южные Курилы в гости. Дембель свой догуливать. Помнишь?
Светлана Семёновна: Витьку? Помню, конечно. Хороший паренёк, но маленько себе на уме, как и все в глухой провинции.
Иона: Тебе бы всё охаять.
Светлана Семёновна: Я хаю – любя. Ну и что Витька?
Иона: Да я не то чтоб про него. Я – про море… Представь: осень, Тихий океан, земля дрожит, радостно, ветрено. Один раз мы в океане китов видели. Ну вот. Как-то купаемся с Витькой, загораем. Там, на Южных Курилах, до середины октября купаться запросто можно. Вот. И тут целая ватага старшеклассников на берегу появляется. Пацаны, девчонки. Младший брат Витькин там был. С уроков сбежали. Ха-ха.. Они поначалу боялись, что их училки «засекут» из окна школы. Ну вот, купаются они, хохочут, а я смотрел на них и – бац! – словно мурашками покрылся. Что-то такое почувствовал… Не знаю, как сказать… А вечером, когда к Витьке пришли, я взял вдруг карандаш и написал стих. Хочешь прочту?
Светлана Семёновна: Валяй.
Иона: Нас не видно из школьных окон.
Мы разделись за тальниками.
Закрываем купальный сезон.
Грандиозное небо над нами.
Хоть и прохладна вода —
Лёжа на волнах, балдеем.
Конечно, так будет всегда.
Конечно, мы все уцелеем…
Пауза, шум летнего ветра.
Светлана Семёновна: Нормально так. Только по-моему там где-то ритм слегка хромает. Непростительно. Ты ж музыкант. А что такое «за тальниками»?
Иона: Это растение такое на Курилах – тальник. На берегу растёт. Наподобие ивы. Заросли такие.
Светлана Семёновна: Стихи – это хорошо. Самураи – в обязательном порядке! – стихи писали перед битвой. Ох, Ион, я в юности так их любила – стихи… А потом – жизнь заела. Я тут недавно зашла в книжный – дай, думаю, куплю Ахмадуллину, перечитаю. И представь: книжный магазин «Москва». Вечер пятницы – народу столько, что не протолкнуться ни к одной полке. И только в отделе «Поэзия» – ни-ко-го… Одна я.
Иона: Может, так и должно быть. Что-то должно быть для избранных.
Светлана Семёновна: Ха-ха. Для самураев.
Иона: Типа того.
Светлана Семёновна: Мне стихи – СВОИ стихи – читал как-то Лёня Вербицкий. Один из врачей нашей сборной. Ну, не то чтоб лично мне. На вечеринке по поводу уж не помню какой победы нашей сборной. Тогда-то я в него втихаря и влюбилась… А через месяц он разбился на машине под Малоярославцем… Я иногда думаю: а если б я ему призналась – ну, что влюблена в него, – то, может, он как-то приударил бы за мной и не попёрся бы с женой на эту рыбалку, будь она проклята… Это было в шестьдесят… ох, лучше не вспоминать. «Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном!»… Прикинь, Ионка, а я ведь – я, твоя молодая бабка! ха-ха – я помню ещё пленных немцев!!!
Иона: Да что ты! Ни фига себе…
Светлана Семёновна: А то! Ладно, про немцев – чуть позже. Сейчас вдруг вспомнила: сидим с папой на даче, на веранде. Мне двадцать пять уже было. Я на перилах устроилась, болтаю ножками, ем черешню. Батька мой курит сигаретку в мундштуке таком длинном. В общем – благодать! Картина Репина. Выдающийся инженер и его красавица-дочка, звезда фигурного катания. И тут папа: «Светочка, а ведь я СИДЕЛ…» Я чуть не кувыркнулась с перил в крапиву. Ну, думала, папа загремел по 58-й статье как «враг народа». Что-то сказал против Сталина или советского строя. Какое там! Обычный мордобой! Ха-ха… В конце тридцатых на заводе вломил какому-то своему конкуренту «по первое число». Впаяли пятёрку, но, слава Богу, напал Адольф и папку срочно выпустили – возводить какую-то линию укреплений.
Иона: Это ты вроде бы мне как-то рассказывала. Ты про немцев расскажи!
Светлана Семёновна: Рассказывала? Ты что, паршивец, хочешь сказать, что у меня склероз?! А если и рассказывала – ещё раз послушай. Хорошая история – как хорошая песня – можно слушать и рассказывать бесконечно! Ну-ка, плесни мне ещё винишка.
Иона: Ага. Тебе какого? Каберне? Или чилийского?
Светлана Семёновна: Чилийского. Угу. Хватит. Мерси, мой сладкий. Так вот: немцы. Играем с братом в мячик перед домом Композиторов. Мне – шесть лет, а Андрюшке – четыре. А рядом пленные немцы то ли что-то строили, то ли что-то грузили. И мяч наш за забор к ним и укатился. И прямо в лужу. И один немец зашёл в лужу, поднял мяч, обтёр его рукавом и подал мне. И что-то пролепетал по-ихнему. И засмеялся. Старик совсем! Кстати, их, по-моему, шибко-то не охраняли. В общем, как ты говоришь, – было нормалды. Н-да… (Пауза, шум ветра.) Как ты думаешь, Ион, – Андрей выживет?
Иона: Выживет. Эдик же обещал добавить денег на операцию. Не паникуй.
С.С.: Помню, в детстве Андрей такой толстенький был, увалень увальнем. Хорошенький-хорошенький. Так нравилось мне его щекотать! Он хохочет, визжит, вырывается! Защекатывала его аж до хрипоты! Один раз до того дощекоталась, что у него ха-ха аж дыхание начало останавливаться. Хорошо – мама в комнату зашла. Таких мне подзатыльников навесила!.. Ох-хо-хо… Детство-детство… Андрюшка-Андрюшка…
Всхлипывает, закрывает лицо ладонями.
Иона: Баб! Ты что – плачешь?
Светлана Семёновна: Фигня! В глаз что-то попало! Что ты рот разинул? Наливай же своей бабке!
Иона подливает вина в бабушкин стакан. Нарастающий шум ветра, бурный шелест листвы.
Знаешь, Ион, иногда ночью смотрю в темноте в потолок или днём еду в трамвае, гляжу на город, на людей, на облака, и всё думаю: зачем успех, радость, молодость, любовь, если жизнь – как таковая – кошмарна, ужасна, чудовищна? Хотя кому я это рассказываю! Насмотрелся поди ужасов на этом Северном Кавказе.
Иона: Да не. Только один раз. Или два.
Светлана Семёновна: Да! Жизнь кошмарна в своей сердцевине. В самой своей сути! В самом центре центра этой сути!.. Иона смеётся. Чего ты ржёшь, негодяй?
Иона: Ты б видела себя со стороны: лопает красную икру, запивает гламурным винищем, и – «Жизнь кошмарна! Жуть! Ужас! А-а-а! Всё пропало!..»
Светлана Семёновна: Хм. В принципе – да. Смешно. Слушай, а зачем ты в армию-то попёрся? Мы с твоим батькой тебя почти отмазали! Уже договорились! Приготовили взятку!
Иона: Из-за несчастной любви, баб.
Светлана Семёновна: «Несчастной любви»? А это как?
Иона: Всё б тебе глумиться. Короче, запутался в отношениях, надоело всё до тошноты и – ушёл в армию. Как страус – спрятал голову в песок и привет! В общем, решил все проблемы этим «священным долгом». А недавно встретил свою былую пассию. Наташа Артемьева её зовут. Бабуль, это такая корова теперь! А какая она тогда была хорошенькая!
Светлана Семёновна: Вот. Что я тебе говорила: жизнь кошмарна! Что она делает с людьми!
Иона: Отвянь, бабуль.
Светлана Семёновна: Да шучу я. Жизнь хороша… Хочешь, теперь я тебе стишки прочту? Не свои. У меня таких талантов, жаль, нету.
Иона: Конечно, хочу.
Светлана Семёновна: Это Лёня Вербицкий написал:
НачАлся утром бурный дождь.
Какая музыка в нём спорит!..
А ты один в свой путь идёшь.
Вода тебе ботинки моет…
Вот. Одна я на всей Земле, наверно, и знаю эти слова…
Иона: Теперь и я знаю… Слушай, ба, какая туча надвигается… Давай собираться.
Светлана Семёновна: Давай.
Иона разливает остатки вина по стаканам. Отдалённо погромыхивает гром. Свет постепенно меркнет.
Картина Шестая
Затемнение. В темноте слышны жидкие аплодисменты, которые перекрывает голос незримого ведущего поэтического фестиваля: «Сейчас мы предоставляем слово одному из организаторов и меценатов нашего международного поэтического форума. Вячеслав Коваленко!..» У правой кулисы прожектор высвечивает одетого в костюм-тройку человека средних лет с мефистофельской бородкой. В руке у него стопка свёрнутых в трубку листов бумаги.
Коваленко: В отличие от предыдущих авторов – я стихов о любви не пишу. В любви я, хм-хм, прозаик. Это и немудрено, ведь в первую очередь я – представитель бизнеса. Поэтому прошу меня извинить за некоторый прагматизм моих произведений. «Древнеегипетское». Так. Одну секундочку… (Разворачивает листы, перебирает их, находит нужный текст, замирает, затем обводит взглядом зал.)
О, Пирамиды! Как же вы велИки!..
Над вами только боги да орлы.
Наверно, возводили вас таджики,
Узбеки, молдаване и хохлы.
У левой кулисы прожектор высвечивает Иону, Светлану Семёновну, Эдуарда. Это они сидят в «зрительном зале». Светлана Семёновна смотрит на выступающего в театральный бинокль.
Эдуард («театральным» шёпотом): Это он МНЕ посвятил. Я ему с его пассией и её отпрыском подогнал льготные путёвки в Египет. А он даже не объявил меня, с-сука…
Иона: Да тише ты! Дай послушать…
Луч прожектора снова высвечивает чтеца. Разумеется, Иона, Светлана Семёновна и Эдуард в этот момент тут же погружаются в темноту.
Коваленко:
Они лишь «роллтон» ели век за веком.
Без паспортов входили в города.
И я хотел бы стать Сверхчеловеком,
Но не проснусь в 5.30 никогда…
Аплодисменты.
Иона: Чумовой дядька!
Светлана Семёновна: Колоритный мужчина. Глаза просто пылают! Эдик, это твой знакомый?
Эдуард: СТАРЫЙ знакомый. И в каком-то смысле – Учитель…
Снова – в луче – выступающий.
Коваленко (поперебирав в руках листы): Я минуту назад опрометчиво заявил, что стихов о любви не пишу. Да куда ж без неё! Без любви-то! «Элегия»!
Смотрю ль турнир по женскому сумо,
Телепортируюсь ли в «Пиво-Воды» —
Всё думаю: Что значит ЖИТЬ С УМОМ?
И думаю уж годы, годы, годы…
Быть может, это, Родиной гордясь,
Ишачить в СМИ?
Иль на кошмарном юге,
Топча кирзой прифронтовую грязь,
Ссутулиться под тяжестью базуки?
А может то – уютный уголок
И прелести гламурной шалашовки,
Что видит весь мой нал сквозь кошелёк,
Одетая лишь в две татуировки?
Иль то – взглянув в трюмо на визави,
Поразмышлять над кружкой чая «Лисма»:
Мильёны умирали от любви.
И редко-редко кто от онанизма…
Аплодисменты.
А следующего участника нашего фестиваля я хотел бы представить самолично! Это композитор Иона Сибирцев! Но сегодня он выступит как человек, пишущий палиндромы! Иона!.. Прошу на сцену!..
Иона встаёт, приглаживает волосы, одёргивает пиджак.
Эдик: А где таблички-то твои? А?..
Иона: Да уж там, за кулисой, заготовлены… Дай пройду…
Светлана Семёновна (торопливо перекрестив спину уходящего внука): Ну, с Богом… Как ты думаешь, Эдик, – облажается?..
Эдуард: Ох, не знаю, не знаю. Уж больно жанрик у него экспериментальный. Электорат ещё не дорос до таких откровений.
В луче – Иона. Возле него – столик, на котором лежат «таблички».
Иона: Многие меня спрашивают: зачем тебе, музыканту, всё это надо? Весь этот несерьёзный жанр. Чего ты хочешь добиться? Я ничего не хочу добиться. В этом смысле у меня нет никаких амбиций. Сочинение палиндромов носит для меня психологический или медицинский характер. С ними легче бороться с бессонницей. Я и начал-то сочинять их в армии, в госпитале. Лежишь, смотришь в темноту, гоняешь в уме туда-сюда какую-нибудь фразу и – раз! – проваливаешься в сон. Глаза открыл – утро. Новый день… Ну ладно. Первый палиндром, который я вам продемонстрирую, называется «Посвящение моим критикам и хулителям».
Берёт со стола одну из табличек, поднимает её на уровне груди. На ней написано:
…А ЛИРУ ЖОПА ПОЖУРИЛА…
Затемнение. Аплодисменты. Отдельные хохотки в зале.
Картина Седьмая
Освещение сцены а-ля «огни вечерней Москвы», гул проносящихся авто, музыка. Справа – вывеска «Продукты». Появляются Эдуард, Светлана Семёновна, Иона. На голове Ионы – лавровый венок, под мышкой – стопка-штабелёк его «табличек». В руке Эдуарда – бутылка шампанского. На ходу он отпивает из горлышка и передаёт бутылку Светлане Семёновне. В свободной руке у неё – босоножки.
Светлана Семёновна (отпив из горлышка): На, Ион, последние капли – самые сладкие.
Иона: А-а. (Допивает вино, небрежно опускает бутылку в урну). Ну что, давайте пивка или винишка возьму зайду. Вкусненького чего-нибудь слопать. Надо ж премию взлохматить!
Эдуард: Надо-надо. Зайди, а мы тут постоим-поболтаем. Я хоть покурю спокойно, не могу на ходу. Между прочим, настоящие кубинские сигариллы, а не какая-нибудь там вшивая тринидадщина. Привет от Фиделя.
Иона уходит в сторону «Продуктов».
Эдуард: Пока Ионы нет – хочу посоветоваться с вами, Светлана Семёновна…
Светлана Семёновна: А чего – какая-то тайна от Ионки? Да вы ж друзья!
Эдуард: Да я ему уже говорил эту мысль, но ему всё б «ха-ха». А это по бизнесу.
Светлана Семёновна: Ну говори, Эдуардо, какие проблемы. Только какой с меня советник молодому продвинутому парню!
Эдуард: Ну-ну-ну. Вы – Светлана Сибирцева! Чемпионка по фигурному! Ныне завкафедрой физвоспитания в МГУ! Прекрасная дама с «огоньком»! Брэнд! Трэнд!
Светлана Семёновна: Спасибо. Чертовски приятно. Ты, Эдик, – джентльмен до мозга костей. А от моего внучка шиш дождёшься красивого комплимента. Ну и чего?
Эдуард: Ага. Так вот. Тут намыл маленько лёгких деньжат и думаю вложить их в рекламу своей турфирмочки. И вот какая идея меня так сказать греет: дождаться какой-нибудь катастрофы – в нашей стране как правило их ждать недолго – и пойти всей фирмой (всем трудовым коллективом – от меня до до уборщицы!), пойти сдать кровь в пользу пострадавших. А? Светлана Семёновна! Представляете, какой пиар! По эФэМ-радиостанции (той, на какую хватит моих левых деньжат) сообщают: «Сегодня утром всё руководство и все сотрудники турфирмы «Бэт» сдали кровь для пострадавших при футбольном погроме». А? Как вам идейка?!
Светлана Семёновна: Эдуардо! Ха-ха-ха! Класс! Но представь, какой будет пиар, если по радио скажут: «Сегодня фирма «Бэт» для пострадавших на футбольном побоище сдала кал и мочу!» Ха-ха-ха!…
Эдуард: Н-да…
Светлана Семёновна: Эдик! Душа моя! Выбрось, выбрось эту ахинею из головы. Не надо наживаться на катастрофах. Кровь надо отдавать бескорыстно. Инкогнито! Эдвард! Золотые мозги у тебя, но это – «загогулина какая-то, понимашь»… Драгоценный ты мой! Забудь! Не позорь ни себя, ни меня, дуру набитую.
Эдуард: Хм. Наверно, вы – как всегда! – правы. Но что бы это могло быть? Какой пиар-ход? Нужно торопиться, ведь деньжата растают на всякую офисную хрень и всё. А я давно хочу… Я хочу… Ну, в двух словах: хочу узнать – какова в турбизнесе польза от рекламной акции. Или её нет вообще. Узнать, и раз и навсегда выбросить эти навязчивые мысли из своей головы.
Светлана Семёновна: Эдичек! Дружище! Милый ты мой! Так тебе надо не со мной, не с Ионкой, а с моим Сашкой, с папкой Ионкиным, советоваться. Он же уже лет двадцать «креативит», «копирайтит».
Эдуард: В принципе, Светлана Семёновна, именно это я и надеялся от вас услышать (берёт руку Светланы Семёновны, целует). А… – сведёте?
Светлана Семёновна: Какой разговор, Эдик! Я ему позвоню. Тебе дам телефон. Хочешь – прямо сейчас позвони?
Эдуард: Прямо сейчас не надо. Ночь на дворе. Давайте завтра-послезавтра. Я буду счастлив поработать с великим Сибирцевым!
Светлана Семёновна: Чего-чего? Мой Сашка – ха-ха – велик?
Эдуард: Вы знаете, – да. Он же один из «пионеров»! Нестандартный формат! До сих пор то тут то там слышу, если базары заходят о креативе: «это полная сибирцевщина!».
Светлана Семёновна: Серьёзно?..
Эдуард: Серьёзно. Серьёзнее некуда. Я сам считаю его рекламу «Антицеллюлита» – лучшей стендовой рекламой всех времён и народов. Не помните?
Светлана Семёновна: Не. И чего там?
Эдуард: Там? Там «фига», «дуля» – простой, но смачный кукиш! – на весь огромный плакат. И всё! И слоган: ВОТ ТЕБЕ, ЦЕЛЛЮЛИТ! Как сейчас помню: провожаю подругу в Ларнаку, несёмся в Шереметьево, а по обочинам через каждые сто метров – вот эти десятиметровые кукиши. И я Любке говорю с абсолютно нескрываемой гордостью: «Прикинь, рыбка моя, это всё отец моего друга понапридумал»… Правда, Любашка не поняла всего величия момента. А! Не важно.
Светлана Семёновна: Н-да… Какой шикарный вечер… И внук слупил премию. И комплиментов кучу наговорили. И ещё узнала, что мой сыночек – рекламный гений. Жить хочется! Эдик, а почему твоя фирма «Бэт» называется? «Летучая мышь» по-английски.
Эдуард: Да. Но не только. Это ещё и аббревиатура: Бюро Экстремального Туризма.
Светлана Семёновна: И что ж в твоём туризме экстремального?
Эдуард: Да это так – «вывеска». Но одно «экстремальное» направление есть. По Белорусским лесам, по болотам. Не поверите – пару лет назад группу немцев, человек двадцать пять, возили туда. А немцам почти всем – за восемьдесят, под девяносто! Бывшие эсэсовцы. Решили прокатиться по местам своей военной юности.
Светлана Семёновна: Роскошно. Вот это – креатив!
Эдуард: Ага. Я вот Ионе говорю: «Давай, я открою турнаправление по местам боёв на Северном Кавказе! Прикинь, оденем туристов в камуфляж, доставка вертолётами, договоримся – за разумное бабло! – с военными, чтоб им дали пострелять из автоматов, из базук там всяких, чтоб кормили кашей с тушёнкой у костра. А Ионка б ездил сопровождающим! Разумеется, за адекватные труду гонорары! И периодически рассказывал бы им-дуракам: «Отсюда пёрли банды Бена-Ладена (или уж не знаю кого), а тут наша пушка – хренак! А здесь мы вынырнули и сбросили скафандры, а тут мы ночевали в пижамах, одетых поверх бронежилетов, а вот тут я подхватил знамя и повёл всех в разведку». А? Как вам?
Светлана Семёновна: Полный шик! А чего Ионка?
Эдуард: Как всегда – ржёт. Говорит: этот тур для него пахнет портянками. Но как раз именно этого и надо! Офисный планктон это обожает! Все эти сисадмины, юрисконсульты и мерчендайзеры просто мечтают одну-единственную неделю в году почувствовать себя Че Геварами! Партизанками Танями! Все они желают пофоткаться с «калашами», со снайперскими винтовками на фоне гор!
Светлана Семёновна: Прекрасная, красивейшая идея. Но ты не дави на него. Если он чего не хочет – упрашивать бесполезно… Кстати, и где этот паршивец?
Эдуард: Да вон он.
Из «Продуктов» выходят Иона и Майя. Майя связкой ключей запирает дверь магазинчика.
Иона: Познакомьтесь: Майя. Это моя бабушка – Светлана Семёновна, это мой друг – Эдуард.
Эдуард: Можно – просто Эдик.
Светлана Семёновна: Можно – просто – «тёть Светлана».
Иона: Ну что, друзья? Пойдёмте – отметим наш успех. Эдик! Если б не ты – не было б этой халявной тыщи баксов! Ты ж закинул мои палиндромы Коваленко. Так что…
Эдуард: А теперь – о грустном. В полседьмого утра мне надо быть в аэропорту – встречаю своих пражских бизнес-партнёров. Надо хоть часа два с половиной поспать. Дело есть дело. Давайте без меня, дорогие. Всё. Откланиваюсь.
Светлана Семёновна: Жаль, очень жаль. Но – правильно. Бизнес есть бизнес. Дай поцелую. (Чмокает Эдуарда в щёку). Счастливо тебе, родной.
Эдуард пожимает руку Ионе, галантно кивает Майе, уходит.
Иона: Майя! Я свои таблички у тебя в магазине забыл! На этой штуковине для мороженого.
Светлана Семёновна: Потом заберёшь. Не украдут же?
Майя: Не украдут. Но давайте я открою – заберём.
Светлана Семёновна: Пойдёмте. Что-то я устала как собака. Таблички…
Иона: Да, – таблички! Марсиане лет через тысячу будут по ним изучать быт и нравы землян!
Светлана Семёновна: Да нужны мы им… А небо какое звёздное сегодня…
Неторопливо уходят. Затемнение, музыка.
Картина Восьмая
Иона и Майя полусидят-полулежат в кровати.
Майя: Ты наверно думаешь, что я какая-нибудь «такая»?
Иона: Какая » такая»?
Майя: Ну, первый раз пришла в гости – и сразу прыг-скок в кроватку.
Иона: Да всё нормально. Мы ж знаем друг друга месяца три! Я ж, наверно, раз пятьдесят к тебе в магазин заходил!
Майя: А познакомились только вчера! Да можно сказать сегодня! Было уже двенадцать ночи, когда ты пришёл – весь такой победный, весёлый.
Иона: Да всё отлично, Майя. Мы ж взрослые люди! И к тому же… Желание прекрасной дамы – для меня закон.
Майя: Просто я – очень влюбчивая. Я из Дагестана-то поэтому и уехала. Там сильно не повлюбляешься. А что я сделаю, если я люблю людей, люблю жизнь?! Если я люблю парней, в которых есть жизнь?! Ой! Вспомнила! Подай сумку, плиз!
Иона подаёт брошенную у ножки кровати дамскую сумочку. Майя недолго роется в ней и достаёт блокнотик.
Сейчас… Во, нашла! Это я ещё четыре года назад написала. Такой вела как бы девичий дневник.
Иона: О, давай-почитай… Интересно…
Майя: «Если и есть человек, которому хуже всех на свете, то он, должно быть, такой: у него нет ни ножек, ни ручек, ни глазок, ни ушек. У него заложен носик. Кроме того, он – неопохмелённый безработный алиментщик, находящийся в федеральном розыске. И ещё за ним гоняется мафия… Но хуже чем ему было бы мне, если б я знала, что больше никогда ни в кого не влюблюсь…» Вот так! Теперь ты понял, какая я?
Иона: Обалдеть можно… Это просто песня… И ты вот так вот влюбляешься, и что – каждый раз твоя любовь счастливая? Никаких мучений, сомнений, ревности?
Майя: Не! Если человек чем-то меня расстроил или изменил – он просто исчезает для меня. Раз – и нету. Честно! Я его напрочь забываю.
Иона: Везёт тебе… А у меня пару раз была несчастная любовь. Не! Интим был, всё такое, но какие-то терзания постоянно, ля-ля-тополя, муки всякие. Но я иногда вот что думаю: может быть, Всемогущий Кукамба….
Майя: Кто-кто-кто?
Иона: Всемогущий Кукамба. Мой личный бог. Да шучу-шучу.
Майя: А-а. Прикол типа. А я уж испугалась: уж не сектант ли… А Кукамба – ладно. Ничего так. ТрэндОво звучит. Ну и чего «несчастная любовь»?
Иона: Короче, я думаю: может быть, несчастную любовь Небеса посылают, чтоб жизнь тянулась долго, а не промелькнула как пуля? Я, помню, любил одну даму – просто мучительно, и, знаешь, Майя, время так долго-долго тянулось! А потом она ответила взаимностью и это моё время – просто полетело!.. А так ведь и жизнь пролететь может, ха-ха, глазом не успеешь мигнуть.
Майя: Да ну их – муки все эти, страдания-терзания. Ненавижу их. Не перевариваю.
Иона: Слушай, Майя! А можно я это твоё «изречение» своему бате расскажу? Он у меня писатель – ему стопроцентно понравится! Он сейчас роман сочиняет, может, вставит туда. А?
Майя: Да запросто! Только процентик от гонорара не забудьте мне забросить, мужчина!
Иона: Да какие сейчас гонорары за высокое искусство, Господь с тобой. Но охапку цветов и поход в ресторан гарантирую.
Майя: Идёт. Люблю рестораны, не буду врать. Оденусь как богиня: пурпурное платье с разрезом, чёрные ботфорты, кулон с изумрудом, буду вся в облаке парфюма… А тебе нравятся мои духи?
Иона: Да. Это «Шанель» номер… э…
Майя: Без номера. «Шанель-Коко».
Иона: А-а… Хм, сейчас почему-то вспомнил. В детстве я просто обожал запах сахара. Ну, сахара-песка. Насыплешь его из банки или пакета в сахарницу, возьмёшь её в руки и нюхаешь, нюхаешь… Ха-ха… Да мне и сейчас нравится этот запах.
Майя: А ты эстет! Обожаю эстетов. Ну, если они нормальные парни при этом, конечно. Вот как ты. А почему у тебя такое редкое имя – ИОНА?
Иона: А, это отец меня назвал так. Они с матерью – она сейчас в Питере живёт с новым мужем – они такое как бы пари заключили: если девчонка родится – мама называет, а если пацан – отец. В начале восьмидесятых ещё не определяли пол ребёнка в утробе. В общем, родился я. И отец думал-думал, думал-думал, все мозги себе заплёл, как бы меня назвать, и, в конце концов, наугад открыл Библию семейную – бац! – Книга Ионы. Значит – Иона! Это ещё – ха-ха – нормально. А мог бы быть Иезекиилем или Лукой. Я, кстати, обожаю эту Книгу Ионы! Это ж блокбастер можно снять! Голливуд отдыхает! Ты читала?
Майя: Не. Не читала. Толстая?
Иона: Да всего несколько страниц.
Майя: Расскажи в двух словах – чего там творится?
Иона: М-м… В общем, жил такой паренёк или мужик молодой – Иона. Я понял, из толпы он сильно не выделялся ничем. Но, в принципе, нормальный добрый чувак. И тут ему является Господь и говорит: ступай в Ниневию и проповедуй там. А это ж жуть! Город Греха! Тебя ж порежут на куски, порвут как грелку, побьют камнями! Иона бегом в порт, там садится корабль – лишь бы подальше. Только отплыли – поднялся шторм. И такой нехилый, что на корабле – вся команда в панике. Давай вышвыривать за борт всю поклажу, шмутки там всякие, сундуки. Никакого толка! Давай тянуть жребий: кого бы выкинуть из людей, чтоб кораблю легче выплыть было. Три раза – как водится – потянули спички. И все три раза – выпадает на Иону. Ну а как его кинешь за борт? Он пассажир! Бабло платил! Капитан и матросы давай опять грести, что есть силы! Но без толку. И тут Иона выходит из каюты и говорит: «Мужики, кидайте меня в воду. А не то все потонете. Это из-за меня вся эта лажа». И рассказал им всю историю. Ну, его и выкинули. Сразу же – тишь, благодать на море. Уплыли. Но Иона спасся. Потому что его проглотил кит. Три дня он там сидел, в животе у кита…
Майя: Представляю этот кошмар. Бедный дядька. Все эти кишки, вонища…
Иона: Не то слово! Жуть! Мраки! Но всё кончилось нормалды! Через три дня кит отрыгнул его, и Иона оказался на берегу. И как раз у этой самой Ниневии – Города Греха! И пошёл он, короче, в этот город, и проповедовал там по полной программе, и никто, Майя, его не порвал на лоскуты. Вот такие дела!..
Майя: Н-да… История… А ты классно рассказываешь..
Иона: Это потому что мне самому нравится эта история… Вот мой папаня, вот он – рассказчик с большой буквы. Слушай, а тебя почему так назвали?
Майя: Майя? Это мой – как же это слово… – а! – псевдоним. Я сама его придумала. Потому что родилась в мае.
Иона: Ну а настоящее имя твоё? По паспорту? Или это тайна? Ну, не хочешь – не говори…
Майя: Да нет, для тебя – не тайна. У меня тоже, в принципе, редкое имя дагестанское. Хануна.
Иона: Как, как?.. ХАНУНА?..
Затемнение, музыка
Картина Девятая
Пустынный скверик. Видимо, это лишь небольшой сектор какого-то огромного московского парка. Доносится музыка, слышны праздно-весёлые голоса и смех воскресной толпы. Скамейка. На её спинке сидит Пятаков.
Он в майке десантника. Мускулист, но рыхловат. Плечи украшены армейскими тату. Появляется Иона.
Иона: Пятаков! Пятак! Ха-ха! Здорово! Сколько лет! Или тебя лучше величать «товарищ прапорщик»? А? А закабанел-то, закабанел! Шварцнеггер!
Обмениваются рукопожатиями.
Пятаков: Привет, Сибирцев.
Иона: Ты чё угрюмый такой? Кого хороним? Пива хочешь? – я зацепил по дороге!
Открывает было «молнию» портфеля-сумки, которая висит у него через плечо на ремне.
Пятаков: Нет. Пока нет. Сперва поговорим.
Иона: Да ладно! Давай за встречу? Нет? Хм. Ну, как скажешь, Пятак.
Пятаков: Сибирцев. Я тут с ребятами – ты их не знаешь, но они НАШИ – так вот, я с ребятами тебя по телеку видел. В баре сидели, щёлкали пультом, искали футбол, – и раз – ты!
Иона: А! Я на фестивале выступал? На фестивале поэтов, да? С палиндромчиками своими, да? Ну и как тебе? Как ребятам? Понравилось? Мне ж потом премию вручили! Но это не показывали!
Пятаков: Сибирцев-Сибирцев… Ты помнишь, как мы мечтали?..
Иона: Чего-чего-чего? Мечтали? МЫ?
Пятаков: Да. Мы. Ты. Я. Мечтали, как заживём после войны.
Иона: Офонареть… И о чём же мы мечтали?
Пятаков: Ты что – забыл?..
Иона: Чего ты так на меня уставился? Прожжёшь взглядом! Напомни! Трудно, что ли?
Пятаков: Мы мечтали – как у нас будет в Подмосковье, где-нибудь на Рязанском или Минском шоссе свой автосервис. При нём гостиница недорогая, чтоб любой нормальный дальнобойщик мог там остановиться, взять девочку на ночь. Я бы гендиректорствовал, а ты б в ресторанчике лабал песни всякие на пианинке, на гитаре или на гармошке. Чтоб танцплощадка, хотя б маленькая, была. Вечера бы танцевальные по пятницам устраивали. Ты б объявлял танцы! Юморил бы в микрофон. На стенке чтоб картины висели красивые, наши армейские фотки. Чтоб бильярдный стол был… Вспомнил?
Иона: Да-а… Слова, слова, слова… Знаешь, Пятак, я в жизни слышал и вымышленные картины, рассказанные словами и даже воображаемую музыку мне рассказывали; папа мой мысленно даёт воображаемые интервью; но чтоб вымышленные мечты… Ладно, вижу разговор тупиковый. Чего ты от меня хотел?
Пятаков: Ты там что-то про ВДВ брякнул… Ну, по телеку…
Иона: А, да! Шикарный палиндром – «День Десантника» называется! Вот в чём, блин, моя слабина – придумываю палиндрому название, но оно – название – не является палиндромом! А был бы высший пилотаж, если б и названье читалось и туда и сюда одинаково! Но ничего! Зато есть куда стремиться! А! Так вот! Палиндром «День Десантника». Пятак! В уме читай его – задом наперёд. Готов?.. В ДВЕРИ ИРЕ – ВДВ!.. Ну как? Ха-ха… Доходит? А! И ещё один был «военный» палиндромчик: ВОТ ОРДА ЗАДРОТОВ! Но это без всяких намёков. Тут я никого конкретно не…
Пятаков: В общем, поступим таким образом (вынимает из кармана сотовый телефон). Я сейчас включаю в телефоне видеокамерку и ты говоришь: «Ребята, так и так – жалею, что прочёл по ящику фигню про ВДВ, ну, занесло не туда, простите, пацаны, пятое-десятое, не повторится. Я отрекаюсь от этих своих слов. Вы десантники, я тоже. Простите от всей души…»
Иона: Пятак, ты забыл – я служил не в десанте, а в Музвзводе при десантной бригаде. Я и с парашютиком-то прыгнул уже после армии! Ну да ладно. Включай свою камерку…
Пятаков тыкает пару раз в кнопки телефона и вытягивает руку с ним перед лицом Ионы.
Иона (широко улыбаясь в объективчик телефонной камеры): Ребята! Пятак! Понимаете, ПАЛИНДРОМ – это такой жанрик, когда слово или целую фразу можно прочесть ОДИНАКОВО и слева направо и справа налево. А если просто прочесть какое-то слово задом наперёд – это только «перевёртыш». Например: слово «ВДВ», которое читается одинаково – это палиндром! А вот слово ПЯТАК – будет КАТЯ Пэ! И это – перевёртыш! Идите вы все в жопу! Удачи!.. Ну что, Пятак, нормально получилось? Или ещё – дублик?..
Пятаков (неторопливо убирая телефон в чехольчик, висящий на ремне брюк): Жаль мне тебя, Сибирцев… Не понимаешь простых вещей. Не хочешь ты по-людски…
Резко наносит удар Ионе в лицо – Иона резво уворачивается! Ещё удар! Иона уворачивается снова и бьёт Пятакова в живот; наносит серию оплеух; делает подсечку, и – в итоге заламывает руку на болевой приём.
Иона (всё сильнее заламывая руку, умудряется вынуть из чехольчика пятаковский мобильник): Тэ-эк… Как тут… Ага… (Наставляет камерку – почти «в упор» – на лицо Пятакова.) Говори: «Я КАТЯ Пэ!» Говори!.. Ну!!!
Пятаков: А-а!!! С-сука! А-а-а!!! Я… Я – Катя Пэ!…
Иона (встаёт с поверженного): Отлично… Приду домой – в Интернет вывешу… На «Ю-Туб»! Шикарное видео…
Пятаков (сдерживая прорывающиеся рыдания): Не надо… Сибирцев… Прошу…
Иона (бросив телефон на спину Пятакову): Ну конечно не надо! Я – пастырь добрый. Но запомни, Пятак: можно смешивать меня с навозом, можно вытирать об меня ноги и оскорблять как угодно… Но я загашу любого, кто тронет мою родню, мою музыку и мои палиндромы. Всё! Больше не звони… А вообще – ха-ха – можешь и звонить! Я зла не помню!.. (Берёт с лавки сумку.) О! Совсем забыл! Пиво-то я ТЕБЕ взял! Я ж сам-то почти не пью! По праздникам только! (Вынимает из сумки и ставит рядом с лежащим ничком Пятаковым четыре бутылки пива.) А вообще я не понимаю, Пятак: ты вот накачал себе бицепс, трицепс, и думал, что имеешь право поднять руку на меня, на палиндромиста? Да ты же просто позоришь великое искусство уличной драки!.. Ты давай без обид – отнесись ко всему этому как… Ну, считай, что я тебе дал бесплатный урок. И вот ещё даю совет: вместо того чтоб тягать штанги, железяки там всякие, ты б лучше настольным теннисом позанимался, футбольчиком. Обычным футболом, в который ребятишки во дворе играют. Реакцию развивает – супер! А если так шибко любишь «контактные» виды – то лучше всего заняться «винь-чунь». У нас в ансамбле им Сеня Чегодаев, басист, занимается. Ну и мне иногда показывает приёмчики. Кстати, Брюс Ли тоже «винь-чунь» уважал. Ладно, Пятак, пошёл я… (Уходит. На ходу – на секунду – оборачивается.) Счастливо! Пламенный привет ребятам!..
Пятаков (садится на земле, потирает повреждённую руку, берёт телефон, тыкает в кнопки): Чёрт… Ничего нет… (Смеется.) Ох-ха-ха… Фокус-покус!.. Сибирцев…. Как был кидалой, так им и остался… А так мне, лоху, и надо! Ха-ха-ха! (Берёт одну за одной бутылки с пивом и расшибает их себе о голову.) Х-ха! Х-ха! На! На!.. Ох, лошара я, лошара!..
Встаёт на ноги, отряхивает осколки стекла с головы, идёт вглубь сцены, молодецки приосанясь, запевает песню на мотив «Помню, как-то мальчиком босой».
А на Шипке нынче тишь-покой!
Мирно спят козлы на перевалах!
Девушка с распущенной косо-о-о-ой!
Выходи, не бойся, из подвала!..
Затемнение. Занавес.
Картина Десятая
Бой кремлёвских курантов. Иона и отец неспешно прогуливаются по сцене.
Отец: Да… Красная площадь… Тени предков… Эманации прошлого!.. Сынок! Ионка!.. Одна мысль, что вот по этой самой брусчатке маршировали войска Наполеона, солдаты Жукова, скакала конница Петра Первого! – одна эта мысль окрыляет, вдохновляет, бодрит! Я столько тут роликов, слоганов сочинил!
Иона: Пап, именно этим камням всего ничего – в восемьдесят четвёртом их положили. Ну, поменяли старые вот на эти самые. По телеку передача была.
Отец: Да? Хм… Не знал…
Иона: Ты говоришь – слоганов тут кучу понаписал. А например?
Отец: Например? Ну… Ну чем плох слоган для стендов Пенсионного Фонда? Там старичок со старухой улыбаются до ушей. Сразу понятно, что всё у них хорошо и впереди ещё огромный кусок беззаботной жизни. И слоган – просто песня: «Когда всё ништяк…» А для шампуня «Буерак» лозунг: «У вас выпадают волосы – пожалуйста!..» А частушка для антикокакольной кампании? Я помню, ты ещё подростком был – ух и смеялся! Помнишь?
Иона: Смутно. Напомни…
Отец: Ну, это ещё в конце девяностых в Москве несколько человек слегка (не до смерти!) траванулись некачественной кока-колой и одна телепередача заказала мне частушку на эту тему. По принципу «утром в газете – вечером в куплете». Про футбол – про Зидана – в той же передаче частушка была. Да бог с ним с футболом. Кока-кола! Там шикарный тапёр играл и артистка одна нормально так исполняла!
Птичка выпь среди могил
На лету покакала…
Я б, наверно, жил да жил,
Если б не кокА-кола…
Иона: Супер, пап. Молодец.
Отец: Приятно слышать. Ну да ладно. Как мама? В порядке?
Иона: Бабуля? В полном порядке.
Отец: Не ссоритесь?
Иона: Не. Душа в душу. Как твоя книга?
Отец: Мой роман? Движется, движется. Правда, не так быстро, как хотелось бы. Сам понимаешь, то одно, то другое. Недавно вот – компьютер сдох. Пришлось восстанавливать текст по рукописи, по блокнотам, по памяти. Работаю потихоньку!
Иона: Это хорошо, что ты не торопишься. Но с другой стороны – надо и уметь работать в темпе «аллегро». Где-то читал, что «Портрет Дориана Грея» был написан за две недели! Ну, первый черновик романа. А Маккартни! Он за час-полтора свои песни пишет! И какие! Нетленки! Гимны! О! А помнишь, ты Гимн России писал? В начале «двухтысячных»? Текст посылал на конкурс. Что с ним? Почему не взяли? Что-нибудь ответили из Кремля?
Отец: Не. Ни слуху ни духу. А жаль! Там неплохие пассажики были! Про космос, про (напевает строчку на мотив гимна страны) «Тучные пажити наши, поля!..» Ионка! А про силовиков какой куплет! Сейчас… А! (Не поёт – декламирует.)
Укрепим структуру в стране Силовую!
Всем органам Права – великий почёт!
Кто руку в казну запускает лихую —
Того Силовая с дороги сметёт!..
А? Каково!? Искристо? Ну скажи, сынок, искристо? Ведь искристо же?!..
Иона: Пап… Там в третьей строчке – по музыке – мощнейшее ударение на предпоследний слог. Ты мелодию-то слушал, когда слова сочинял? Вот смотри, что у тебя получилось? (Поёт) «Кто руку в казну запускает лихУю!» Представляешь, каждое утро в шесть часов это «лихУю» над страной бы реяло!.. Да ещё после «органов Права!»
Отец: Хм… Чёрт. Это я как-то не учёл… Да! Да! Я всем говорю – обязательно надо советоваться со своими детьми! Не с жёнами или братьями-сёстрами, а – со своими совершеннолетними детьми! Молодец, Ионка!.. О! Что это за действо?..
Слышны монотонные удары в бубны и по сцене – монотонно что-то мыча-напевая в унисон – неспешно проходят трое тибетских монахов, одетых в пурпурные балахоны. Звуки бубнов и голоса удаляются, стихают.
Иона: Пап, это с Тибета. Монахи. Ты новости-то хоть иногда смотри. Они ещё в прошлом году вышли из Лхасы. Намереваются пешее кругосветное путешествие совершить. Такой как бы марш во славу Будды, ради мира, любви, милосердия…
Отец: Ох, бляха-муха… Бросить бы всё к херам, надеть пурпурную хламиду и присоединиться к этим троим. А то всю жизнь ишачишь – то на какую-нибудь редакцию, то на телеканал, то на рекламное агентство – и всё думаешь: а понравится ли эта строчка Иван Петровичу или Альберт Карловичу. А если «для вечности» и пишешь роман – один час в неделю! – так потом три часа даёшь мысленные, воображаемые интервью в Стокгольме. А-ля русский писатель после получения «Нобелевки». Господи, как это всё надоело-то. Что ж за вопиющая малоодарённость-то такая!.. Я себя иногда чувствую каким-то винтиком, каким-то промежуточным звеном: моя мама – чемпионка мира, а мой сын – композитор, ветеран войны, кровь пролил. А Я? Я? Кто Я?..
Иона приобнимает отца за плечи.
Иона: Пап, пап, да не расстраивайся! Чего ты так?.. Хочешь правду? Ты для меня – самый лучший писатель на всей Земле! Ну, после Льва Толстого и Ильф-Петрова! Я твои рассказы всё время перечитываю. В общем, ты для меня – на почётном третьем месте. Вместе с Гоголем! С Николай Васильичем!
Отец: На третьем? Что, правда, что ли?..
Иона: Клянусь.
Отец: Хм! А что? Третье место – призовое! Пьедестальное! Спасибо, Ион, спасибо…
В кармане Ионы звонит мобильник.
Иона: Щя, пап, секунду. Отвечу. (Отходит от отца на несколько шагов). Да, Владилен Сергеич, здрасте!.. Тренировочку? Прямо сейчас?.. Ну, давайте…. Сейчас – настроюсь… Очищу – ха-ха – сознанье… (Пауза. Иона на несколько мгновений закрывает глаза, опускает руку с телефоном, затем, поднимает трубку к уху.) Владилен Сергеевич – это… это АВТОРУЧКА?.. Что? Верно?! Получилось?.. Потрясающе!!! Что-что? Еще одна «посылка»?! Давайте!..
Снова закрывает глаза, стоит неподвижно. Отец смотрит на сына с интересом,
но недолго – у него тоже в кармане звонит мобильник.
Отец: Да-да?.. Альберт Карлович? Как – недовольны? Как – не получали моих креативов?.. Что-что? «Сильвертелеком» у вас в кабинете?.. Хорошо-хорошо, я поговорю, без вопросов. Да-да! Сибирцев! Я не знаю, как так получилось, клянусь – всё отправил! В двух словах?.. Ну, в двух словах – ролик примерно такой. Вы меня хорошо слышите? Первый кадр – толпа в чёрных сюртуках, в платьях с вуалями на кладбище. Идёт мелкий осенний дождь. Траурные венки, заплаканные лица. Это – ПОХОРОНЫ ВЕЛИКОГО ГОГОЛЯ!!! Конечно же, звучит траурная музыка. Моцарт, скорей всего. Но это мы ещё проработаем! Гоголь, лежащий в гробу. Гроб накрывают крышкой. Гроб опускают в могилу. Комья земли падают на гроб!.. Дальше – миг темноты. И – в тусклом потустороннем свете – в гробу – лицо Гоголя! Он открывает глаза! Он ощупывает стенки и крышку гроба!… Он в ужасе!.. И – ВДРУГ У НЕГО В КАРМАНЕ ЧТО-ТО ПИЩИТ!.. Он судорожно суёт руку в карман сюртука и – вытаскивает мобильник!.. На экранчике мобильника – надпись: СИЛЬВЕРТЕЛЕКОМ ПРЕДЛАГАЕТ ВАМ НОВЫЙ ТАРИФ… Лицо Гоголя озаряется улыбкой запредельного ликования!!! Он тыкает в кнопки телефона. И – финальный кадр – радостные могильщики с лопатами бегут по аллеям кладбища к могиле, за ними толпа народу!!! Нет! Финальный кадр такой: небо! Из туч проглядывает луч Солнца!.. И слоган: СИЛЬВЕРТЕЛЕКОМ. БЕЗ НАС – НИКАК!.. Ну, слоган ещё можно поварьировать. С НАМИ – ЖИЗНЬ ВСЮДУ. Вот, примерно так, в общих чертах. Что-что?.. Очень, очень приятно слышать!.. Утром я ещё раз пошлю письмо… И вам – всех благ! Звоните, рад сотрудничеству… (Прячет телефон в карман.)
Иона (подносит трубку к уху): Владилен Сергеевич… Это… Это что-то продолговатое, длинноватое и как бы – влажноватое… Что-что? Не получилось? Вы посылали гаечный ключ? Но подождите! А если этим ключом ликвидировали аварию в ванной!? То почему бы и не быть ему мокрым?.. Ну ладно. «Троечка» – это тоже оценка!.. Когда? На выходных? Ага. И вам счастливо, Владилен Сергеевич! Ага. Жду звонка. (Прячет телефон за пазуху. Подходит к отцу.) Ты чего сияешь?
Отец: Ионка! Ионка! Я только что прочно взял за жабры одного перспективного заказчика! Это было вдохновение! Кстати, может завтра-послезавтра завезу вам пару тысяч долларов для дяди Андрея. А может и побольше! Я ж тебе говорю – Красная площадь! Эманации! Тени предков! Историческая память! Я потом тебе расскажу идею ролика. Сейчас не буду – боюсь сглазить…
Иона: Молодец, пап… Я тоже сейчас интересно поговорил с одним мощным дядькой. Тоже – потом расскажу… Ты чего, пап? Чё улыбаешься?
Отец: Ион! А давай догоним этих троих, с Тибета! Давай пройдём вместе с ними хоть полкилометра!?
Иона: Давай! Вон они – я вижу – на мосту! Бежим!..
Убегают. Бой курантов.
АКТ ВТОРОЙ
Картина Первая
Сцена выдержана в загадочно-сумрачных, «мистических» тонах.
В луче прожектора – телеведущий Гламур Шоколадников.
Гламур: Здравствуйте! Перед вами снова я – Гламур Шоколадников! Драгоценные телезрители! Да-да, я не оговорился! Вы именно драгоценные! Ведь от количества зрителей зависит рейтинг «Кривого эфира», а чем выше рейтинг, тем лучше финансовое самочувствие всей нашей команды. Сегодня нам с вами предстоит стать свидетелями телепатического сеанса. В нём участвует популярный (но, конечно же, далеко не настолько как я) популярный радиоведущий оккультной передачи «Лента Мёбиуса» – Владилен Царёв!..
Второй прожекторный луч высвечивает Владилена Сергеевича. Он одиноко сидит на стуле. Услышав своё имя, прозвучавшее откуда-то с потолка – встаёт, с достоинством кланяется, снова садится.
Сейчас – в течение минуты – он мысленно будет передавать некий предмет своему контактёру, который находится в телестудии города Зеленограда. Покажите Зеленоград! Контактёра зовут Иона. Прямо как библейского пророка. Иона Сибирцев! Однако нас он НЕ слышит и НЕ видит. Он начнёт «принимать» предмет, когда загорится настольная лампа.
Ещё один прожектор высвечивает Иону. Рядом с ним стоит торшер. Торшер пока что погашен. Иона озирается по сторонам. Он слегка смущён, слегка «не в своей тарелке».
Сразу должен сказать: КАКОЙ именно предмет будет передаваться отсюда, из Останкино, в Зеленоград, пока что не знает никто. Мы заготовили пятьдесят вот таких вот обычных конвертов. В каждом из которых лежит записка, где написано одно только слово. То есть – предмет, который и будет мысленно передан на расстояние 34-х с половиной километров. Это расстояние от нашей студии до студии «Зеленоград-ТВ», где находится контактёр с библейским именем. И Владилен Царёв сейчас сделает свой выбор. Конверты в студию!
В луч прожектора, высвечивающего Владилена Сергеевича, вшагивает ослепительно улыбающаяся девушка, в руках у неё – поднос с конвертами. Владилен Сергеевич – принципиально не глядя на поднос! – берёт один из них, открывает его, вынимает записку.
Владилен: Тут написано – ЛИНЕЙКА. Что ж, линейка так линейка. Весьма нужная в жизни штуковина…
Кладёт записку обратно на поднос. Сияющая красавица с подносом – уходит во тьму…
Гламур: Перед тем, как мы начнём сеанс – позволю себе задать один вопрос. Вы не против, уважаемый телепат?
Владилен: Задавайте.
Гламур: Я знаю, при Советах вы были диссидентом, публиковались на Западе, и трижды получали «срок»…
Владилен: Четырежды.
Гламур: Четырежды! У вас такое героическое прошлое! И позвольте, наконец, спросить: а достойно ли столь мужественному человеку как вы, заниматься телепатией?
Владилен: Чем бы я ни занимался в жизни – я занимаюсь только одним…
Гламур: И чем же?
Владилен: Я ищу Истину…
Гламур: Прекрасно! Десятисекундная готовность – и начнём сеанс мысленной передачи линейки отсюда, из Останкино в Зеленоград! Дорогие телезрители! Имеется в виду, разумеется, простая арифметическая, и, наверно, деревянная линейка, а не «линейка» новых духов или обуви! Внимание! Обратный отсчёт!
Владилен садится на стул в позе роденовского мыслителя. Звучит стук отсчитываемых секунд.
Иона по-прежнему ёрзает на своём стуле, пытается о угол его спинки почесать себе спину. И вдруг видит: торшерная лампочка – зажглась! Иона откидывается на спинку стула, зажмурив глаза…И под квази-загадочную музыку в круг света, льющегося сверху на Иону, вплывает ШТОПОР!!! Обыкновенный, чтоб открывать винище, штопор.Иона ошарашено трясёт головой, и штопор исчезает. Лампочка гаснет. Время эксперимента истекло…Включается радиосвязь с Останкино. Иона слышит голос Гламура:
Гламур: Иона! Вы хорошо меня слышите? Это Останкино! Гламур Шоколадников на связи!
Иона (прочистив горло): Я вас хорошо слышу…
Гламур: Ответьте: какой предмет сейчас вам мысленно был передан из Останкино?
Иона: Это… Это – спиночесалка…
Гламур: Что-что-что?
Иона: Спиночесалка. Такая деревянная штука, чтоб чесать себе спину…
Гламур: Телепат Владилен Царёв! Ваш комментарий!
Владилен: Иона! Ионочка! Друг мой!.. Поздравляю тебя!.. Это – триумф! Ты верно принял размеры и фактуру предмета! Тебе была послана деревянная линейка!!! Это триумф!
Гламур: Ну, если трансформацию линейки в спиночесалку можно назвать триумфом, то я – китайская балерина!
Владилен: Вы не китайская балерина! Вы – обычный, ни во что не верящий, медийный упырь! Это – полный триумф! Сами подумайте: что же ещё можно делать линейкой, как не чесать себе спину!!??!! Ха-ха-ха-ха-ха!..
Гламур: Медийный упырь… Хм. Ну надо же… Спасибо за креативный комплимент! Ну что же, вы меня… вы меня – убедили! Действительно, что же ещё можно делать простой арифметической линейкой? Итак! Я признаю телепатический сеанс… состоявшимся!.. Браво!..
Шум аплодисментов. Затемнение. Музыка.
Картина Вторая
Уже знакомый мини-спортзальчик на кафедре, возглавляемой Светланой Семёновной. Она и Роза Цаплина, сосредоточенно, но без фанатизма делают упражнения на тренажёрах.
Роза Цаплина: Светлан, я тут анекдотик в газете вычитала. Хочешь?
Светлана Семёновна: Угу.
Роза Цаплина: Мужик кодируется от пьянства у престижного нарколога. Нарколог: «Смотрите мне прямо в глаза. Прямо-прямо в глаза. Я считаю до трёх и на счёт «три» вы напрочь забываете о бутылке. И даже если вы увидите водку, вино, пиво где-то в магазине, это вам ни о чём не напомнит. Вы абсолютно забываете о том, что вы – алкаш. Смотрите мне прямо в глаза! Раз! Два! Три! Вы здоровы!» Проходит месяц, другой – мужик не пьёт! Жена не нарадуется. И вдруг – бац! – он приходит домой пьяный, шумный, счастливый. Жена в ужасе: «Как? Что произошло? Почему ты напился?» Мужик: «Да ты понимаешь, иду с работы и вдруг… увидел своего нарколога. И я вспомнил, что я – алкаш!!!»
Светлана Семёновна: Ха-ха. Ничего. Нормально. А к чему ты его вспомнила?
Роза Цаплина: Не знаю. Наверное, к тому, что если вижу на улице или по «ящику» какую-нибудь молодую, да или не совсем молодую, но фигуристую дуру – сразу в башке мысли: так, мне надо в ближайшее время доподтянуть пресс, икры, согнать пару кило.
Светлана Семёновна: И это правильно! На эту стезю только ступи и все думки о… Ну, ты поняла. Кстати! Мой Ионка: вот получил тысячу зелёных премии за свои палиндромы, теперь у него вся жизнь – как палиндром. Знаешь, что это такое?
Роза Цаплина: Знаю-знаю. Ты что – забыла? Я ж филолог по образованию. И что дальше?
Светлана Семёновна: Он тут познакомился с девушкой. Продавщица из магазина «Продукты». Не только продавщица, но ещё и совладелица этого лабаза. Симпатичная, с огоньком, не нищая. Не дура. В общем, недельку с ней «позажигал», да и свернул всё это дело. Теперь ни ногой к ней в лавку. И знаешь, единственно, почему?
Роза Цаплина: Почему?
Светлана Семёновна: Потому что её имя – а она дагестанская полужи… то есть, полуевреечка, так вот её имя читается назад А НУ НАХ!.. Правда, это не палиндром, а перевёртыш, то есть половина палиндрома.
Роза Цаплина: А-а. Хануна… Да! – «Анунах будет». Типа: да ну её в баню. Ничего себе! Ты знаешь, а может он на правильном пути.
Светлана Семёновна: В смысле?
Роза Цаплина: Сложно объяснить. Ну, это как если назовёшь сына Васькой, он и вырастет слесарем, а назовёшь Арнольдом – будет журналистом. Или – на худой конец – перспективным карточным шулером. Вот. Такой вот принцип. А он его ещё сильней чувствует. И что, тебе жалко, что они расстались?
Светлана Семёновна: Да Бог с тобой! Молодец он. К тому же, он говорит, за ней длинный шлейф из каких-то «левых» коммерсантов.
Роза Цаплина: Я думаю, это – главная причина разрыва. А «А НУ НАХ» – последняя капелька, которая заметна только потому, что именно вот эта малюсенькая маська и переполняет чашку… Светлан, а твоя-то личная жизнь как? Что-то ты давно не упоминала своего Валентина Юрьевича.
Светлана Семёновна: Да зачем – ха-ха – мне пятидесятидевятилетний мужчина? Через пятнадцать лет мне будет всего восемьдесят три, а ему – аж семьдесят четыре! Глубокий старикан!
Роза Цаплина: Н-да… Узнаю Светланочку Сибирцеву…
Светлана Семёновна: Шучу я. Встречаемся, конечно же. Меня одно только бесит в нём: он всё ждёт какого-то особого мига, чтоб сделать мне предложение. Клянётся в любви и говорит: «Света, ещё чуть-чуть, ещё совсем-совсем чуть-чуть – и я буду готов предложить тебе руку и сердце. Жду особой волны вдохновения». Я думаю, мой Ионка назвал бы это – «жуёт сопли». Вот этого я в мужиках ненавижу больше всего. Ну, после трусости и жадности…
Роза Цаплина: Да, я ещё тыщу лет назад поняла: мужчина должен быть решительным… Хотя, Светик, дорогая моя, зачем тебе это всё, предложение это? Столько лет вы с Валентином так сказать успешно дружите… Оставьте всё как есть!
Светлана Семёновна: Розка, ты что!? Как зачем? Чтоб отказаться от предложения и сказать: «Столько лет успешно дружим. Давай оставим всё как есть!»
Роза Цаплина: А-а. Это другое дело. А хочешь свежую картинку из моей «семейной жизни»? На кухне погладила нашу Мурлыку и говорю: «Бедненькая Мурочка, и никто-то, кроме меня, тебя не погладит, не даст тебе молочка…» Мой благоверный услышал, подходит ко мне, а в глазах во-от такие крокодильи слёзы Обиды Обид. И дрожащим голосом изрекает мне: «Ах, сволочь ты, сволочь. Ты зачем настраиваешь кошку против меня?»
Светлана Семёновна: Н-да. Картина Репина.
Роза Цаплина: Ф-фу, Свет, я устала.
Светлана Семёновна: Я тоже. Пойдём посидим в кафе «Фа-соль», а? Сожрём по мороженому, долбанём по чашке кофе с ликёром, поболтаем в джазовой тишине…
Роза Цаплина: Ага. Дельная мысль.
Затемнение. Музыка.
Картина Третья
Поздний летний вечер. Тот же самый дворик с детской площадкой, где Иона гулял с сыном.
Иона с Эдиком сидят на скамейке. В руках Ионы – стопка компакт-дисков.
Иона: Ну вот и первый диск. Ты знаешь, я думал, радости полные штаны будет. Нет. Просто приятно.
Эдуард: И сколько там композиций, маэстро?
Иона: Десять. Четыре инструментальных пьесы и шесть песен. На мои мелодии. Слова не мои. Сени Чегодаева. А! А одну пою я! Сеня мне доверил. Но голос у меня – увы – не Челентано, не Высоцкий.
Эдуард: И как ты его распространять будешь? Как продавать? Стоять у метро?
Иона: Да не собираюсь я его продавать! Дарить буду! Это мой привет миру. И вообще – чего там продавать? Ребята сто штук всего отштамповали полупиратским методом. Что бесплатно пришло – то пусть бесплатно и уйдёт.
Эдуард (беря диск из рук Ионы): А фотку кто делал? Профессионал?
Иона: Какой профессионал! Где взять денег на – ха-ха – профессиональную фотосессию! Наш Лёша Денисов. На свою «мыльницу». Вышли из ресторана и у первой же старой кирпичной стены он нас с Сеней и щёлкнул.
Эдуард: Хм. Неплохо вышло. А плэйр есть с собой? Поставь хоть фрагментик. Потом-то я весь диск послушаю. Но сейчас – хочу прочувствовать всё величие текущего момента.
Иона (достаёт плэйр из сумки, вставляет диск): Давай поставлю «Когда смотрю в твои глаза».
Включает плэер. Один наушник протягивает Эдуарду, один вставляет в ухо себе. Звучит песня:
Одев пурпурный бархатный камзол,
Когда поёт над мачтами Эол, –
Я проходя по пристани весной
Встречаюсь с тобой…
Припев:
Когда смотрю в твои глаза –
Одно мгновение – минута.
Когда смотрю в твои глаза.
Лет через двести – в шляпе и пальто –
Я побывал на ветреном плато.
Забыл я напрочь панораму гор.
Но помню твой взор.
Припев.
На мне сегодня импортный пиджак
И я обычный офисный чувак.
Но до чего же я бываю рад
встречая твой взгляд…
Эдуард: Толково. Но сколько тебя учить – электорат только тогда будет ценить твоё творчество, когда ты заставишь его заплатить за него деньги.
Иона: Да ладно тебе. Всё ещё будет.
Эдуард: Вот потому ты и не испытываешь сильных чувств от выхода своего диска. Потому что это ещё не победа, а… а полпобеды. Настоящая победа в современном шоу-бизнесе неразрывна с коммерческим успехом.
Иона: Может ещё придут эти чувства. Сильные. Может не сразу. Может – с «оттяжкой».
Эдуард: Надейся-надейся. О! Насчёт «сильных чувств». Это у Бертрана Расселла, кажется, есть пассажик. Или у Юнга? Не суть важно! Так вот – цитирую. «Самое сильное по накалу чувство человек испытывает, когда видит, как его жену насилует представитель ИНОЙ РАСЫ…» Чего ты ржёшь?
Иона: Не! Самое сильное чувство испытывает жена человека, когда видит, как ОН насилует представителя иной расы, ха-ха.
Эдуард: Н-да, Иона, н-да… Иногда твой внутренний мир серьёзно меня беспокоит. Это какие-то бездны бессознательного. Мировой хаос.
Иона: Не беспокойся, Эдик. Это не бездны. Это – каков привет, таков ответ. Понахватался цитат и изрекаешь их направо-налево. Ходячая копилка истин такая. Сам-то хоть от себя самого брякни что-нибудь. Вот тебе тридцать четыре года – ну скажи хоть одну истину, хоть одну мудрость! Что, не можешь? Ну, давай – хоть одну!
Эдуард: Скажу. И не одну. А – как минимум – три. Первая: срубил «капусты» – живо с ней в свою норку, а не в кабак или на прогулку по вечерней Москве.
Иона: Класс.
Эдуард: Вторая: если у тебя есть пороки – умей их скрывать от коллег по работе. Третья: начальство любит, когда подчинённый придумывает клёвые отмазки, а не говорит унылую правду. Я одного менеджера уволил только за то, что он после прогула даже не затруднился написать в объяснительной чего-нибудь типа «я красил полы в квартире, закрасил себя в углу и сутки стоял в нём – ждал пока высохнет пол, чтобы выйти из дома.» Этот чувачок написал: «накануне прогула встречался с друзьями, выпил, нехорошо себя чувствовал». Ионка! Это ж насколько надо не уважать меня, чтоб даже не затрудниться с отмазкой. И наоборот – один любитель регулярных опозданий у меня уже давно успешно работает. А почему? Да потому что его объяснительные – это феерия! Это Герберт Уэллс! Это Братья Стругацкие! Роджер Желязны! То он – выручал старушку-фронтовицу из горящего трамвая, то он, выходя на работу, вдруг почувствовал запах газа и вызвал газовиков, чтоб не случилось взрыва, а позвонить он не мог, потому что мой телефон и телефоны моей секретарши «вбиты» у него в сотовом, но сотик у него «сел», а зарядку от него он забыл на даче!.. Такой вот уникум!
Иона: Отличные истины. Ты б их хоть в блог какой-нибудь записал. Может, кому пригодятся.
Эдуард: А вот ещё четвёртая. «Со смертью индивидуума заканчиваются все его права и обязанности». Опять ржёшь. Да, это я вычитал из вступления к Административному Кодексу эРэФ. Но там малость по-другому. Хорошо. А вот тебе – двадцать восемь, двадцать девять скоро. Скажи мне теперь хоть одну мудрость, кроме: «Наверно, главное, остаться в живых, а там – само собой всё растусуется…» А! Ещё я слышал от тебя: «Чувак! All you need is love!» Но так ведь это не твоё, а из одного небезызвестного ливерпульского квартета. Ну, давай, побалуй своего отсталого друга каким-нибудь СОБСТВЕННЫМ откровением, какой-нибудь премудростью, чтобы…
Откуда-то из соседнего двора слышится истошный, рыдающий женский вопль «Помогите!!! Помогите же кто-нибудь!!! А-а-а!!! На помощь!!! Ну пожалуйста!!! Кто-нибудь!!!»
Иона (вскочив со скамейки): Это там где-то! В сквере! Эдик, побежали!!!
Стремглав бежит во тьму на голос.
Эдуард: Да стой ты! Милиция ж – вон – рядом! Может лучше – туда?!.. Н-да… Вот и одел я костюм от Бруно Бланка. Для приключений на свою задницу. Тьфу!..
Небыстрой трусцой бежит туда, куда убежал Иона. Затемнение. Во тьме слышны звуки потасовки, топот ног убегающих… Тишина. Сцена заливается светом тем же светом, какой был в начале этой картины. Появляются Иона, Эдуард, девушка в светлом платье с небольшой дорожной сумкой в руке.
На лице Ионы – кровоподтёк.
Иона: Ну вроде все мы целы! Слава Богу! О! И мою сумку с дисками никто не спёр! Вечер счастья!
Эдуард: Вы-то, мадам, как себя чувствуете?
Девушка: Ещё пока не знаю, спасибо вам, большое спасибо. Если б не вы – они бы точно у меня сумку отобрали!
Эдуард: Это вон – ему спасибо. Я-то лишь – хе-хе – ассистировал мастеру. Ион! А тебе всё ж «прилетело» по скуле!
Иона: Фигня! Это в темноте. Вот же козлы, да!? Втроём на одну девушку! Падлы, да?!
Эдуард: А я тоже одному успел врезать!.. Ты хоть заметил, боец!?
Иона: Молодчина! Я видел – кулаком по спине. Эх, лучше бы подсечку, он бы по инерции как миленький – на землю шмяк! – и ты бы потом… Ладно, это всё дело техники! Друзья – надо отметить нашу победу!
Девушка: Ребят, дорогие, я на поезд опаздываю – сестра в Курске завтра в полдень замуж выходит. Ни минуты нет. Может, поймаете мне такси?..
Эдуард: А вот и «такси»…
Слышен вой мигалки полицейской машины. На сцене появляются два полицейских автоматчика.
Один из автоматчиков (небрежно отдав честь): Сержант полиции Кривцов. Можно ваши документики?
Иона (протягивая паспорт): Господа, девушка на поезд опаздывает – ни секунды нет. Может, отпустите её?
Эдуард (протягивая паспорт второму автоматчику): Держите.
Автоматчик (возвращая паспорт Ионе): Тут сейчас драка была – вызов поступил пару минут назад. Не видели ничего?
Девушка: Так это мы! Верней, на меня напали – трое. А вот они – они меня спасли!
Второй автоматчик: А где эти – которые напали?
Эдуард: Убежали, командир, и убежали очень быстро. Шантрапа лет по двадцать. Вот, собственно, и всё, что можно сказать. По-моему, слегка поддатые были. Но не сильно…
Автоматчик (взяв со скамейки один из компакт-дисков и глянув на Иону): Ничего себе! Это ты, что ли?..
Иона: Да. Моя музыка. Сегодня только получили.
Эдуард: Эксклюзив! Новое слово в музыке!
Автоматчик: Слушай, брат, задари один?
Иона: Да могу – два! И даже с автографом! Эдик дай ручку!
Подписывает диски и вручает их одному и второму полицейскому.
Автоматчик: Сейчас в машине поставим.
Второй автоматчик: Жене покажу – не поверит.
Иона: Ребят! Не в службу, а в дружбу. А довезите даму до…
Девушка: До Курского! Двадцать минут до поезда (смотрит на часики). Уже девятнадцать.
Автоматчик: Да не вопрос. За три минуты домчимся. Идём. Пока, мужики. Удачи.
Иона с Эдиком пожимают полицейским руки. Полицейские и девушка уходят. Но девушка тут же бегом возвращается. Полицейские ждут её у кулисы.
Девушка: А можно и мне – ваш диск?
Иона: Держите. Седьмую песню я сам пою!
Девушка: Спасибо вам, спасибо!!! Счастья вам всем, мальчики!
Убегает.
Эдуард: Ох, Ион, какие же мы идиоты…
Иона: Почему?
Эдуард: Даже не познакомились. Хороша ведь чертовка. А-ля Кейт Винслет – молодые годы. Не умеешь ты ещё пользоваться служебным положением.
Иона: В смысле?
Эдуард: Ну ты ж диск сейчас ей дал! Взял бы да подписал по-быстрому. Спросил бы: «Как вам подписать?» Она б сказала: Маше или там Вике с любовью». Не звезда ты ещё. Блин, и брюки порвал… Шестьсот долларов – в трубу! От Бруно Бланка костюмчик.
Иона: Пустяки. Заплаточку наложишь. Пусть память о битве тебе останется.
Эдуард: Да? Хм. А ты знаешь, маэстро, я сегодня впервые в жизни участвовал в уличной драке!
Иона: Ха-ха. Лиха беда начало. Ну что – пойдём ко мне. Пожрём-попьём. Диск поставим на нормальную аппаратуру. А?
Эдуард: Идём. Всё равно сейчас не усну от – хе-хе – пережитого триумфа. Эх, простаки мы, простаки! Какую птицу из рук упустили!.. Жаль. Но если б не упустили, это было бы уже совсем – как в кино.
Иона: Это точно. Как в кино.
Эдуард: А жизнь это – хе-хе – когда как в театре.
Иона: Ага! В театре с элементами цирка!
Эдуард: Причем цирка – шаолиньского! Если учитывать некоторые особенности этой ночки… Ты чего?.. Чего застыл?..
Иона: Эдик! Эдик! Озарёнка!
Эдуард: Ну – говори!..
Иона: Палиндром придумал. Это такой как бы боевой клич. Готов?
Эдуард: Да говори же!
Иона: КОСИ «СОСИСОК»!..
Эдуард: Потрясающе. Типа «За Родину! За Сталина!». Великий Коваленко будет в экстазе. Слушай, маэстро, иногда хотел тебя спросить, да забывал: ты хоть чего-то в жизни боишься? Ну, кроме болезней и смертей себя и своих близких, а?
Иона: А как же! Конечно, боюсь! Ещё как!
Эдуард: И чего же?
Иона: Я боюсь, знаешь, такого жуткого звука, когда пенопластом скребут пенопласт! Слышал такой когда-нибудь?
Эдуард: Так. Всё с тобой ясно. Пойдём уже, а то есть хочется. Аппетит победителя!
Иона: Да! Пойдём. У нас там с бабулей – полный холодильник всякой жратвы!..
Иона кладёт диски в сумку, и они с Эдуардом неспешно уходят. Затемнение, музыка.
Картина Четвертая
Спустя неделю. Гостиная в квартире Светлана Семёновны. За празднично сервированным столом
сидят Светлана Семёновна, Эдуард, Иона, Роза Цаплина.
Светлана Семёновна (встав с бокалом в руке): Дорогие мои! Я сегодня собрала вас здесь, чтобы сообщить пре-приятнейшее известие!.. Андрей – мой любимый братик – будет жить!..
Иона: Да ты что? Ты навещала его?
Светлана Семёновна: Сейчас расскажу! Давайте сначала выпьем – за его здоровье! За ВСЕХНЕЕ здоровье!
Все чокаются бокалами. Светлана Семёновна садится, и несколько секунд –
оживлённый гомон, звуки застолья.
Роза Цаплина: Ну не томи, Светлан, рассказывай.
Светлана Семёновна: Я ездила в больницу к Андрею. К нему не пустили. Спал. Разговаривала с врачом. Говорит: операция прошла более чем успешно. Не знаю, что он имел в виду. Но сказал ещё: может дожить до ста. Если будет беречься, конечно. Ещё сказал: ему понравился настрой Андрея. Такой, говорит, фанатик жизни. Так и сказал: «фанатик жизни». Да, внучек, а что там за молитву ты ему дал? Андрей сказал – какая-то тибетская мантра чудодейственная. Каждый день её, дескать, по пятьдесят по сто раз повторяет.
Иона: Да никакая не тибетская мантра. Это я записал ему, вернее, продиктовал по телефону, «Отче наш» – только задом наперёд. Ну и сказал, что это на Тибете Эдик купил за бешеные деньги. От всех напастей, мол, круто помогает.
Эдуард: И меня приплёл! Не, ну я не против! Если толк есть. А зачем про «бешеные деньги» напридумал?
Иона: Да так – для большей – целебности. Ха-ха. Мы ж ведь сегодня верим только в силу той молитвы, про которую знаем, что её купили за три тысячи пятьсот сорок три доллара двадцать четыре цента.
Роза Цаплина: Я ещё тыщу лет назад знала: человек поверит во всё, что угодно, если только есть какие-то подробности. Детальки.
Эдуард: Да-да! Я вот Ионе рассказывал: работает у меня один штемп. Толковый менеджер, но постоянно опаздывает. Витя Петраков зовут. И я заставляю его писать объяснительные. Так я их коллекционирую! Потому что там такой полёт фантазии! И детальки – пальчики оближешь! Например: «Я зашёл утром в папин гараж и вдруг заметил на полке рядом с магнитофоном «Шарп» («родным» японским!) склянку зелёного цвета. Её там вроде никогда не было. Закупорена пробкой, сверху пробки промасленная бумажка и резинкой ещё схвачена. Заинтересовался. Откупорил. Понюхал. А это был эфир! Потерял сознание, пришёл в себя только через два с половиной часа!..». До сих пор, дескать, болит голова. Ну, как такого уволишь!? Нет, конечно же, «бью рублём», но в шадящем режиме. Вижу – паренёк старается. Вижу его уважение ко мне, к фирме. Просто он ещё – молодой холостой раздолбай. Ничего – вот женится, обременится семьёй, тогда уж будет цепляться за место по-настоящему.
Роза Цаплина: А вы, Эдик, не женаты?
Эдуард: Я – нет. Но не исключаю такой возможности. Хотя идеей-фикс для меня это не является. Понимаете, Роза Марковна, мне кажется, брак должен быть разумной совокупностью эмоций – назовём их по-старинке «любовью» – и холодного взаимовыгодного расчёта. Я как-то, знаете, не верю в брак банкира и уборщицы или мусорщика и дочери мультимиллионера.
Роза Цаплина: Я ещё тыщу лет назад поняла: все великие литературные любови происходят между людьми одной касты: дон Гуан и донна Анна, Ромео и Джульетта. Горбун Квазимодо и Эсмеральда (красавица, но цыганка): полное социальное равенство.
Светлана Семёновна: Розка, ты – шовинистка.
Иона: А Мастер и Маргарита? Он – несчастный гонимый писатель, а она – жена, кажется, какого-то продвинутого чиновника. Никакого равенства!
Роза Цаплина: Не чиновника, а инженера. Иона, молодец, хороший пример. Но! Мастер и Маргарита встретили друг друга после того как Мастер – давайте-ка вспомним роман! – выиграл в лотерею крупную сумму. На которую купил жильё в районе Арбата! Богач! Вот он и встретил свою богачку.
Светлана Семёновна: Да уж. Никого не интересует любовь бедняков. Ни читателей, ни издателей. Ни писателей. Кстати! А где наш-то писатель? Ионка! Ты позвонил папе?
Иона: Звонил. Он на съёмках. Может придёт, может нет.
Светлана Семёновна: На съёмках? Ну-ка, поподробнее.
Иона: Он же теперь халтурит для армейской программы «На привале». Пишет скетчи, сценки всякие.
Эдуард: Какой канал?
Иона: Канал «А».
Эдуард: Да ты что?! Главный канал страны! Блеск!
Иона: Да главный-то главный, да говорит – цензоры за горло держат. Половина скетчей не проходит. Политкорректность. Представляете, «зарубили» несколько частушек. Ну, например – папа рассказывал – там такая сценка: сидят солдаты, прапорщики, лейтенанты на пеньках возле костра и поют частушки. И там такой шедевр был. Я с полпинка запомнил. Финальная частушка этой привальной сценки. Щяс. А! Солдатик этакий «балагуристый» должен был плясать вприсядку и петь:
Наши сложные задачи
Словом выражу простым:
Зачмырим любого мачо!
Чмо любое защитим!..
Роза Цаплина: Феноменально!
Эдуард: Это же – манифест! Гимн! Программа! Вся военная история Российской империи в четырёх коротких строчках!
Светлана Семёновна: И эту частушку зарубила цензура? Вот же гады… А по каким мотивам? По политкорректным?
Иона: Не знаю. Папа сказал, что главредактор программы тоже сам как скетчист-сценарист участвует. Наверно, боится, что папины тексты талантливее, вот и не даёт проходу. В принципе, этого ишака понять можно…
Светлана Семёновна: Друзья! Ещё тост созрел: давайте за то, чтоб нашим детям было легче, чем нам! Чего ты смеёшься, внучек?
Иона: Да, так – подумал, что то, что ты имеешь в виду под словом «дети», это мне – родитель, ха-ха.
Светлана Семёновна: Хм. Ну, в общем – да. Короче, вы поняли, что я хотела сказать. Ну, за Наших!
Эдуард: За клановость!
Все чокаются.
Роза Цаплина: За Семью! Иона, а у тебя нет палиндрома на матримониальные темы?
Иона: Какие-какие?
Роза Цаплина: Матримониальные. Темы женитьбы, брака.
Иона: М-м… Есть один! Он входит в маленький цикл «Я – СМИ!» Посвящается журналистке Ксении Байгаровой. Она иногда пишет про наш ресторан во всяких лакированных журналах. Верней, писала. Сейчас в «Интерфаксе» работает. Красавица – аж знакомиться страшно было!
Эдуард: Но ты себя – хе-хе – пересилил.
Иона: Да не! У нас с ней просто глубокий уважухер друг к другу.
Светлана Семёновна: Ну, давай уж палиндром, заканчивай прелюдию.
Иона: Их три в циклике. Первый: «Я – СМИ! МАРСОХОД СДОХ! ОСРАМИМСЯ!» Второй: «Я – СМИ! ЧУМА! МУЧИМСЯ!» И третий – главный: «Я – СМИ! НЕ ЖОПА! ПОЖЕНИМСЯ!?»
Светлана Семёновна: Н-да, внучек, н-да-а…
Роза Цаплина: Прекрасно! Прекрасно! Есть в этом мизерном циклике целая драматургия: молодой человек выбился в космические журналисты, успешно и мужественно пережил страшную марсианскую чуму и теперь смело предлагает руку и сердце своей возлюбленной. Ты ведь, Иона, вкладывал именно это в свой циклик?
Иона: Обалдеть, как красиво вы, Роза Марковна, об этом всём рассказали. Но я ничего не вкладывал. Я просто хотел эту Ксюху Байгарову рассмешить. А она так ржёт! Слышно на всех двух этажах и в подвале ресторана! Такие у неё зубки!
Светлана Семёновна: Потому мы, бабы, и ржём – чтоб продемонстрировать свои идеальные зубы.
Эдуард: Браво, Светлана Семёновна! Мысль проста и гениальна. Но заставляет меня усомниться в своих способностях остряка. Есть пара-тройка интересных дам в моей фирме, которым дай только посмеяться над моими каламбурами. Значит, они только показывают прекрасные зубки? А я, выходит, – как остряк – величина сомнительная…
Светлана Семёновна: Эдичек! Эдуардо! Это нисколько не умаляет тебя! Ты – главный мужчина своей тур-компании. Вождь! Кормилец! Человек, обожающий качественный юмор и афоризмы! К тому же – неженатый, надёжный и представительный. А вот если б этот твой – как его, который опаздывает? – а! Витя Петраков, если б он сказал бы «твои» остроты. Что? Была бы такая же реакция у твоих «хохотуний»? Сомневаюсь я что-то. Это у них срабатывает обычный бабский инстинкт – понравиться перспективному парню!
Эдуард: Звучит жизнеутверждающе. То есть – мне не париться?
Светлана Семёновна: Абсолютно! Наоборот, нужно радоваться: если смазливые девки ржут над твоими шутками, как кобылы на весеннем выпасе – значит, всё у тебя, мой дорогой, хорошо.
Эдуард: Ну, вы меня вгоняете в краску. И хотя это мне весьма приятно – я хочу всё-таки перевести вектор разговора. Друзья! Иона! Роза Марковна! Я хочу поднять бокал за Светлану Семёновну, за её гостеприимство, за её здоровье, за её открытость миру, за её неотразимость!
Все чокаются.
Светлана Семёновна: Эдик! Ты – просто прирождённый тамада! Спасибо! Но пока мы не выпили (подождите, не пейте!) – я тоже пару слов присовокуплю к этой мощной речуге! Эх, жаль, Сашки, сынка моего, тут нет! Но я точно знаю, сегодня – его не будет. Он всегда звонит, когда будет. Ладно. Так вот. Дорогие мужчины! Ионочка! Эдуард! За вас – за мужчин! Вы у нас… м-м… вы у нас, женщин, извините уж меня: вы все какие-то… ну как больные и потому самые-самые любимые дети – вы все малость недоделанные, что ли! Всё нам, бабам, хочется от вас чего-то ещё! Чтоб и денег чуть больше приносили, чтоб и получше одевались, чтоб и пообходительнее были, чтоб и малость поменьше курили! Кстати, Эдик, к тебе этот камень. В твой «огород». Это я – любя! Не обижайся. Если б мой любимый супружник не курил – может и не дал бы дуба от миокарды в 56 лет. Царство тебе Небесное, Мишенька!.. Так вот! За вас, мужчины! Какие бы вы у нас ни были – всё равно, где-то в глубине своей туманной башки, мы, бабы, знаем-чувствуем: если что случись – Он, вот этот «недоделанный», вот этот вот малоденежный, вот этот немодный – Эдик, про моду к тебе не относится – Он встанет, послушает вот это чёрное радио, где буробит наш очередной правитель: «Братья и Сёстры! Опять на нас напали проклятые фашисты и буржуины!» Он встанет, выпьет свой «запобедно-загробный» стакан, возьмёт в руки копьё; кувалду; топор; ну, или автомат Калашникова, или бензопилу, и – пойдёт! Пойдёт! Он пойдёт!
Иона: Да куда он пойдёт-то? Куда?
Светлана Семёновна: Э-э… Ну, в эти – как их – в блиндажи, в окопы! В море! В космос! Во мрак! Защищать нас – сестрёнок, девчат, невест, бабищ, старушенций!
Роза Цаплина: А когда они идут, то и мы идём за ними! Вон мама моя: санитарка! Берлин брала! В восемнадцать лет! Её жениха-моего будущего папу – в середине войны – мобилизовали! И она идёт в военкомат и заявляет: да ну всё нафиг! Я тоже буду гасить этого урода-Гитлера! Нафиг эту вашу тыловую тягомотину! Мой Марик воюет и я – буду! Не имеете права мне отказать! Мне восемнадцать! Я прошла курсы медсестёр! И её взяли на фронт и не пикнули!
Иона: Я уж устал бокал держать! За что пьём-то? За любовь? За бабушку? За мужиков? За женщин? Чтоб не было войны? За кого? Не тост, а – ха-ха – лекция какая-то.
Эдуард: Спокойно, дружище, спокойно. Пьём за всё вышесказанное, но в первую очередь – за Светлану Семёновну!
Все чокаются снова.
Роза Цаплина: Светочка, за тебя!
Выпивают.
Эдуард: А теперь – небольшой «сюрпрайз». (Вынимает из кармана костюма компьютерный диск.) Сейчас мы посмотрим одну двухминутную запись. Но! Я за этой записью ездил аж в Красногорск, в архив… но, не буду больше ничего рассказывать, а то неинтересно будет. Иона! Компьютер закоммутирован с плазмой?
Иона: Да всё там всегда готово – вставляй свой диск. Давай я сам!
Эдуард: Стой! Запись пошла! Там с небольшим кусочком темноты записали! Чтоб зрители так сказать успели усесться покомфортнее. А сейчас, маэстро – давай свет погасим!
Иона встаёт, щёлкает выключателем. Несколько мгновений почти полной тьмы.
Светлана Семёновна: Да что там за запись? Утерянный фильм Феллини?
Роза Цаплина: Да нет, наверно, Тинто Брасса!
Иона: А я, кажется, врубаюсь!
Эдуард: Давайте посмотрим. Думаю, музыка Вивальди – это мои компьютерщики наложили – не должна повредить просмотру.
На плазменном экране, в полумраке – под музыку Антонио Вивальди – возникает надпись: «Чемпионы мира. Светлана Сибирцева. Одиночное женское фигурное катание». И – в архивно «моросящей» чёрно-белой записи – на льду кружится двадцатилетняя девушка… Бабушка Ионы, какой она была почти полвека назад…
Когда запись заканчивается на финальном кадре (фигуристка с ликующей улыбкой замерла в триумфальной позе) – некоторое время в полутёмной гостиной тишина…
Иона: Да… Фантастика…
Роза Цаплина: Брависсимо… Я ещё тыщу лет назад…
Эдуард: Шик! Светлана Семёновна, я что-то не слышу: а где ваши аплоди… Светлана Семёновна! Что с вами!?
Иона: Бабуль… Эй!… Бабушка!!!
Роза Цаплина: Господи! Быстрее «скорую»! О, Боже!..
Светлана Семёновна: (резко выкинув руки вперёд): Ха! Не дождётесь! Хо-хо-хо! Что – зассали? Пардон-пардон: перепугались? Не дождётесь! Эдик! Чудо ты моё! Дай расцелую! Вот это сюрприз!.. Как тебе удалось?! Это же… Это же… Это – сон! Ставь ещё раз! Ты – маг! Шаман! Волшебник!..
Эдуард: Сей момент!.. А как удалось – потом расскажу! Обычная несложная комбинация; ход мыслей; скромное желание сделать эксклюзивный подарок. Но это было проще простого – не буду врать! В гостелеархиве Красногорска ведь всё это хранится! Впрочем, это не важно! Ну, давайте, – смотрим ещё раз!
Эдуард снова включает запись…Затемнение. Занавес.
Музыка Антонио Вивальди, которую сменяет шум дождя…
Картина Пятая
Шум сильного затяжного дождя. Позднее утро. Практически такая же декорация и мизансцена, что и в первой картине первого действия. Иона расставляет «плакатики» с палиндромами в разных местах комнаты (или же дописывает их на оргалитном листе). Вот они:
ПОДАРКИ
Регине – нигер
Негру – пурген
Коле – мелок
Лане – пенал
Гене – денег
Кеше – пешек
Вере – тетерев
Тёме – лупу, пулемёт
Ишаку – каши
Оле – чучело
А себе – Небеса!..
На кровати, накрытый своим пиджаком спит Эдуард. Иона садится за стол, наливает стакан чаю.
На столе – в живописном беспорядке – половиненные бутылки вина, закуски, фрукты: то, что в изобилии осталось после вчерашней вечеринки.
Эдуард (зевнув): Бодрое утро, маэстро.
Иона: А-а, проснулся. Голова не болит?
Эдуард: Не понял ещё. Так. Одиннадцать двадцать… Щя я приду – сбегаю в санузел по-быстрому. А! Я там у тебя видел запакованную зубную щётку – воспользуюсь?
Иона: Конечно.
Эдуард: Посмотри – брюки не сильно мятые? Чёрт, не заметил как отрубился. Надо было хоть раздеться.
Иона: Не, не мятые. А что – сразу в контору?
Эдуард: Если бы. На одну кошмарную бизнес-встреченьку, будь она неладна.
Выходит.
Иона (снимает телефонную трубку, набирает номер): Алё! Сеня! Привет, старина! Ты чё так дышишь тяжело? А-а, на пробежке. Молодец, а я всё никак не могу себя заставить. Может, позвонить попозже?.. Ага. Ну, вот. Помнишь, я тебе мелодию – «медляк» в до-мажоре – играл дня три назад? Мы ещё ломали бошки: про что же она может быть. Да-да-да! Ты ещё сказал: «это явно что-то для влюблённых девушек». Я тут вчера набросал текст для неё – может, скоро новую песню петь будешь! Ну, если тебе понравится, конечно. Извини, что вторгаюсь в твои областя, ха-ха. Ты ж у нас поэт-песенник, а я так, дилетантщина. Да не прибедняюсь я. Я – как бы это сказать – маленько смущаюсь! Читать? Хорошо меня слышишь? (Берёт со стола листок бумаги.) Читаю:
Эпоха мрачного отстоя.
Мигрень. Весна. Дрожит эфир.
Нас во всём мире только двое.
Нет! – я один. А ты – весь мир.
Ты эта речка с древней дамбой;
И дождь; и чёрные кусты…
И я люблю (клянусь Кукамбой!)
Тебя за то, что ты есть – ты…
Всё. Что скажешь?.. Доработаем! Кукамба? Сложный вопрос. Кукамба – типа личный мой Бог. Прикинь, мне оно приснилось год назад, это слово. Какой-то голос, но я не знаю чей, говорит, причём так отчётливо, грозно так и в то же время как-то по-доброму: «Меня зовут Кукамба!..» И я просыпаюсь!.. Не, не в ужасе, но какой-то ошарашенный. В общем, Кукамба это наподобие как у Чингис-хана был главный бог – Тэнгри. Вечное синее небо. Что-что? Народ не поймёт? Блин, я тоже так думаю… Ну ладно. Отдыхай. Не опаздывай завтра! Давай, пока.
Входит освежённый Эдуард.
Эдуард: Что, маэстро, пьёшь с утра? Хотя какое уже нафиг утро…
Иона: Не. Я чай.
Эдуард: А я вот – выпью. «Изабеллы». Не! Лучше – «Улыбки». Хочу, чтоб от меня слегка пахло хорошим портвейном. Имидж типа такой. А-ля: в гробу я вас всех, сук, видел. И вашу межкорпоративную этику тоже. Я – акула! Я – Эдуард Закоморный!
Иона: Ну, давай и мне налей за компанию. Всё-всё! Спасибо. Давай бери вон яблоки, виноград.
Эдуард: Не. Я лучше под тортик… Н-да-а. «Кеше – пешек». «Гене – денег». «Оле – чучело». Хе-хе. Счастливая Оля. А Эдуарду что? Почему меня обошёл?
Иона: Извини, старина, но имя Эдуард – непалиндрабельно.
Эдуард: Как-как? Непалиндрабельно? Прекрасный термин. Далеко пойдёшь под моим чутким присмотром.
Иона: Моё имя тоже непалиндрабельно. Так что не парься.
Эдуард: Да я, чувак, и не парюсь. О! Великий Коваленко мне тут позавчера показал тезисы своей речуги на открытии этого своего нового мероприятия.
Иона: И что там?
Эдуард: Там куча всего. Но главный пассажик такой: был Золотой век русской поэзии – Пушкин, Мишка Лермонтов, всякие другие скандалисты, затем был Серебряный век – Блок, Есенин, Гумилёв, потом, по мнению Коваленко, накатил и прокатил Бронзовый век – Бродский, Высоцкий, Арсений Тарковский. А теперь – внимание – наступил Каменный век! А он в истории человечества был важнее всех других! В нём изобрели огонь, колесо, песни, охоту на мамонтов и наскальные рисунки. И тут Коваленко выпускает тебя с твоими – хе-хе – «каменными» табличками. Типа ярчайший представитель Каменного века нашей родной литературы.
Иона: Жаль, что до обезьян он не договорился. А вообще – кучеряво.
Эдуард: Но про Бронзовый век я где-то уже слышал. Как говорится – мы все воруем понемногу чего-нибудь и как-нибудь.
Иона: Я думаю, это моё последнее выступление в качестве палиндромиста. Я ж – как ни крути – композитор. Да и чё-то поднадоели они мне – палиндромы. Заметил, уже неделю я не гоняю – мысленно-автоматически – слова туда и обратно, когда засыпаю.
Эдуард: Правильно. Завязывай с этой дуркой. Тем более, что этот проект великого Коваленко будет безпризовым. Да и вообще – какой он на фиг великий, этот жук Коваленко? У него просто есть чутьё на лёгкие бабки, но Биллом Гейтсом и Дэйлом Карнеги ему не стать. Я тут с батькой твоим позавчера встретился. Вот он – велик.
Иона: Приятно слышать. И что батька?
Эдуард: Посидели мы с ним в кофейне, выпили по паре коктейлей. Отлично поболтали. Я ему рассказал свою ситуацию: мол, хочу потратить какие-то бабки на рекламу своей турфирмочки, посмотреть, что из этого выйдет. И он мне дал сверхдельный совет: не тратить на рекламу ни единой копейки, а вбухать деньги в компьютеры, в мебель, в корпоративные пьянки, в горшочные цветы, в кадушечные пальмы, в стулья на колёсиках, в премии сотрудникам и премию самому себе. Я давай горячиться, мол, тоже хочу не отставать от других, реклама двигатель торговли и всякая такая лабуда. Ну, в общем, возник приятный интеллигентный диспут. И твой батька положил меня на лопатки тем, что рассказал историю, как он креативил для одной пивной марки. Слоганы, телеролики. И – получился настоящий коллапс оттого, что все ринулись за этим пивом, а его – практически нет. То есть: маломощный заводик искристо разрекламировал себя как какой-нибудь лихой титан. И пока они их наращивали, эти свои мощностя – всё это стало уже неактуальным для народа. И брэндик в итоге тихо загнулся. Вот. Так что величие Коваленко сдулось, как мыльный пузырь… Слушай, Ион, Александр сказал, что у тебя есть его книжка рассказиков. Дай читануть.
Иона: На. Вот она. Только аккуратней. Их в природе уже почти нет. Батя свои экземпляры давно пораздарил, что было в магазинах – ушло. Где-то в библиотеках есть разве что. Надо б в Интернет выложить, да я не петрю как это делается.
Эдуард: Я помогу. В смысле не я, а мои яйцеголово-башковитые компьютерщики. Я сам тоже не петрю. «Траектории слёз». Хм. Тонко. Звучно. Не то что твои палиндрюги. «Негру – пурген». О! А про себя, любимого, ты всё ж не забыл! «А себе – небеса!..» А в каком это смысле? В переносном? В потустороннем? Помирать собрался? В рай?
Иона: Не. В прямом. Небеса значит облака. Я тут недавно вдруг подумал, что я за все свои почти двадцать девять лет чего только не знаю: уйму песен, анекдотов, людей, книжек, всяких баек дурацких. Но помню только лишь три – три! – пейзажа облаков. Один – на Кавказе видел. Но и его можно не считать, потому что меня тогда ранило (я тебе рассказывал) и потом мне дали обезболивающее. Так что может эта необыкновенность, всё это счастье от вида облаков были всего-навсего от укола…
Эдуард: Ну а ещё два?
Иона: В детстве, на даче, сидел на ступеньках веранды, мне лет девять было – и облака были такие… как раковины, как завитушки такие. Время как остановилось. И я подумал, Эдик: надо запомнить этот миг, чтоб, через много-много лет, когда я стану взрослым, я вспомнил, как сидел вот сейчас на веранде и думал: надо запомнить этот миг, чтоб – ха-ха – когда я стану взрослым… И так далее.
Эдуард: В общем, в каждый день твоей жизни смотрит этот пацанёнок под облаками-улитками.
Иона: Блин! Как точно ты сформулировал!
Эдуард: Общение с твоим папенькой не проходит даром. Ну давай уж и третий «пейзажик».
Иона: После армии, на Южных Курилах. Представь, осень, солнце, ветер. Мы с Витькой, армейский друг мой, плывём на Сахалин на пароходе. Тыщу или полторы километров! Пароходик такой старый-старый. С волны на волну – как на «американских горках». Веселуха, тётки визжат, мужики пьют водку, хохочут. Океан синий-синий и видно, что земля действительно круглая. Ну, на горизонте загибается по краям. И в небе – прямо над нами – только одно-единственное маленькое белое облачко. Больше ни одного на всё это тихоокеанское небо! И не поймёшь, откуда оно взялось, такое маленькое, такое, знаешь, радостное… Ты чего на часы смотришь? Пора бежать?
Эдуард: Увы, дружище, пора. Встречка-то, несмотря на игривость моего настроения, важная до оторопи. Не то чтоб как «крёстные отцы» будем делить глобус. Но что то наподобие. Соберёмся – я и ещё четверо воротил мало-средне-малого – хе-хе – турбизнеса и будем дипломатично выяснять: у кого с кем интересы «пересекаются» и чья очередь подвинуться… Есть Библия? Погадать хочу.
Иона: Есть. У бабули где-то, кажется, видел.
Эдуард: Ладно, не ищи. Не стоит Светлану Семёновну из-за всякой блажи беспокоить.
Иона: А ты на «Траекториях слёз» погадай! Главное, чтоб книга была мистической! Талантливой!
Эдуард: А почему нет? (Наугад раскрывает книгу и тыкает в неё палец.) «Избавляться от несчастной любви лучше всего так: нужно вдохнуть полной грудью, закрыть глаза, и, задержав воздух, представить свою любовь как белую птицу, бьющуюся, томящуюся в тёмной клетке… Затем открыть глаза, и с выдохом выпустить птицу в небо». Н-да. Гениально! Так и передай Александру! Но к моей ситуёвине, которая начнётся через… через пятьдесят пять минут, это ну абсолютно никак не относится. Даже в метафорическом аспекте.
Иона: Эдик! Эдик! Гадать можно до трёх раз, читал где-то.
Эдуард: Да? Ну ладно. (Раскрывает книгу, тыкает в неё пальцем.) Ха-ха-ха! О-хо-хо! Бинго! Читаю! «Лучше быть Фёдором Конюховым, чем конюхом Фёдоровым». То, что надо! Ха-ха-ха! Ионка! Мои конкуренты будут лизать каблуки моих туфель! От Энджи Хоук, между прочим. Всё, маэстро. Я побежал. Зонтик есть?
Иона: Да. Вот. Держи. Его может от ветра вывернуть, но ты его опять – раз! Ничего ему не будет.
Короткий стук в дверь. Входит Светлана Семёновна. Она в плаще, в косынке.
Светлана Семёновна: О! Эдик! Как всегда, рада тебя видеть. Выспался? Ты уходишь? Что-нибудь ел?
Эдуард: Да, спасибо. И выспался, и ел, и – хе-хе – пил. И вот – иду крушить сволочей-конкурентов.
Светлана Семёновна: И правильно. Уделай их. Я мысленно с тобою. Ты в метро?
Эдуард: Ага. Сегодня я без машины. Тут у вас во дворе оставлю. Я ж выпил.
Светлана Семёновна: И прекрасно. Идём, пройдёмся под дождиком. Зонт есть? У меня тоже. Ионка, ты дома будешь?
Иона: Да. Сегодня в ресторане «ди-джейский» день.
Эдуард: Что, маэстро, мёртвая электроника наступает на пятки «зелёному» саунду?
Иона: Уж лет пятьдесят наступает, да всё никак не наступит. Ладно, счастливо вам. А я поваляюсь сегодня, книжки почитаю.
Эдуард: Вечером заскочу.
Обменивается с Ионой рукопожатием.
Светлана Семёновна: Если кто мне позвонит – дай мой сотовый. Чао, родной!
Уходит с Эдуардом, и, какое-то время слышны их голоса за кулисами. Шум дождя усиливается.
Иона (подойдя к шкафу с книгами): Ох-хо-хо… И чего бы такого почитать?..
Звонит мобильный телефон.
Иона: Алло? Да, это я Иона Сибирцев… Кто-кто? Анна? Какая Анна?.. Господи! Ну конечно помню! Неделя ж всего прошла! Это ж был незабываемый вечер! Как вы съездили на свадьбу сестры?.. А кто вам дал мой номер? Я его ни от кого не скрываю – просто любопытно. Что-что? Есть на диске, который я вам подарил? Точно! Я совсем забыл! Это ребята его поставили – чтоб, понимаете, диск был не только собранием песен, но ещё и визитной карточкой!.. (Пауза.) Анна! Анна! А вы знаете, что ваше имя – идеальный палиндром?.. Палиндром – знаете, что такое? Прекрасно, что знаете! Так вот, а ИДЕАЛЬНЫЙ палиндром – это будет, наверное, так: если ваше прекрасное имя, имя АННА, написать ровными буквами посредине листка бумаги, а потом сложить этот листок пополам, то в точности совпадут конфигурации всех букв!!! Это бывает крайне редко!!! Анна! Давайте встретимся!.. Как – когда?.. Прямо сейчас! Ну, через час! Как – где? У памятника Пушкину! Как влюблённые всех времён и народов! Уж простите за высокопарный слог. Да? Через час? Через полтора? Через час пятнадцать – час двадцать? Отлично! Договорились! До встречи, Анна!
Кладёт мобильник в карман. Прохаживается по комнате туда и обратно, «попутно» одевая пиджак, туфли. Включает музыкальную аппаратуру. Раздаётся искромётная – и чувственная – танцевальная музыка. Иона начинает танцевать…
Занавес