Опубликовано в журнале СловоWord, номер 73, 2012
ИСТОРИЯ И ФИЛОСОФИЯ
Исаак Юдовин
БЕНЕДИКТ СПИНОЗА
О НРАВСТВЕННОЙ СВОБОДЕ
«Человек свободный никогда не действует лживо…»
Б. Спиноза
СПИНОЗА (Spinoza, d’Espinosa) Бенедикт (Барух) (1632-77), нидерландский философ, пантеист. Мир, по Спинозе, — закономерная система, которая до конца может быть познана геометрическим методом. Природа, пантеистически отождествляемая с Богом, — единая, вечная и бесконечная субстанция, причина самой себя; мышление и протяжение — атрибуты (неотъемлемые свойства) субстанции; отдельные вещи и идеи — ее модусы (единичные проявления). Человек — часть природы, душа его — модус мышления, тело — модус протяжения. Воля совпадает с разумом, все действия человека включены в цепь универсальной мировой детерминации. Сочинения: «Богословско-политический трактат» (1670), «Этика» (1677).
История человечества свидетельствует, что на определенном этапе его развития материальная культура опередила духовную. Но еще в 18 веке Жан Жак Руссо указывал, что прогресс науки и техники таит в себе опасность регресса морали. Время – особенно 20 век с его катаклизмами – подтверждает этот прогноз. Многие современные мыслители с тревогой пишут о глубочайшем кризисе, который переживает современная культура, и предсказывают близкое самоуничтожение человечества. К примеру, Аурелио Печчеи, в свое время один из руководителей Римского клуба, в начале 70-х гг. прошлого века воззвал к человечеству: на карту поставлена судьба человека как вида, и не будет ему спасения, пока он не изменит свои человеческие качества! Истинная беда человеческого вида на данной стадии его эволюции в том, что он оказался неспособным приспособиться к тем изменениям, которые сам же внес в этот мир (Аурелио Печчеи. Человеческие качества. Изд-во «Прогресс. М, 1985, с.43).
На первый взгляд, представляется, что процесс нравственной деградации современного общества действительно необратим. Однако далеко не все философы смотрят в будущее с пессимизмом. Путь спасения они усматривают в возвращении мировой культуре прочной этической основы. Альберт Швейцер, выдающийся гуманист 20-го столетия, исходя из убеждения, что основным назначением культуры является нравственное совершенствование человека, разработал «этику благоговения перед жизнью», отстаивающую право каждого человека на жизнь и свободу независимо от его расовой и национальной принадлежности, мировоззрения и политических взглядов (А. Швейцер. Культура и этика. Изд-во «Прогресс». М, 1973).
Примерно так же подходил к решению моральной проблемы известный американский философ и психолог Эрих Фромм. В книге «Человек для себя», написанной вскоре после Второй мировой войны (в 1947 г.), он призывал «вернуться к великой традиции гуманистической этики, рассматривавшей человека в его телесно-духовной целостности, веря, что цель человека – быть самим собой, а условие достижения этой цели – быть человеком для себя» (Эрих Фромм. Человек для себя. Исследование психологических проблем этики. Изд-во «Коллегиум». Минск, 1992, с.15). По Фромму, чтобы перестать быть придатком к машине, которая подавляет в человеке личностное, душевное отношение к окружающему миру, человек должен обрести свободу, но не иррациональную, а осознанную.
Такое толкование свободы Фромм обнаружил у Бенедикта Спинозы, перед которым преклонялся всю жизнь. Этот великий голландский мыслитель еврейского происхождения еще в 17 веке пришел к выводу, что осознанная свобода – основа подлинной человеческой нравственности. Не случайно Спиноза назвал свой основной труд «Этикой». Под «этикой» он подразумевал завоевание свободы.
Но что такое свобода? Спиноза полагал, что необходимость не исключает свободу, как свобода не исключает необходимость. Свободу он противопоставлял не необходимости, а принуждению и насилию. «Свободной, – писал мыслитель, – называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой. Необходимой же или, лучше сказать, принужденной называется такая, которая чем-либо иным определяется к существованию и действию по известному и определенному образу» (Бенедикт Спиноза. Избранное. Изд-во «Попурри». Минск, 1999, с.316). По мнению Спинозы, решающую роль в превращении необходимости в свободу играет ясное, все постигающее познание. Для этого человек должен направлять познавательную деятельность своего разума не только на внешний мир, но и на самого себя, на свои аффекты (употребляемое Спинозой понятие аффекта равнозначно современному понятию об эмоции, а слово «аффект» употребляется сегодня в более узком значении).
Спиноза утверждал, что свобода, достигаемая деятельностью сознания, противоречива по своей природе. С одной стороны, она пассивна: первая ступень движения к свободе преодолевается, когда человек приводит порядок и связь своих идей (то есть понятий) в соответствие с порядком и связью внешних вещей. Поэтому люди должны стремиться не к тому, «чтобы природа им повиновалась, но, напротив, они природе» (Бенедикт Спиноза. Богословско-политический трактат. Соцэкгиз. М, 1935, с.102). С другой стороны, свобода активна: на второй ступени движения к ней человек, добиваясь совпадения порядка своих идей с порядком всей природы, тем самым получает возможность привести состояние своего тела в соответствие с порядком и связью вещей. В результате человек достигает господства над собой, над своими аффектами – пассивность свободы превращается в ее активность.
Однако, как подчеркивал Спиноза, это господство не может быть полным, и, следовательно, обретение абсолютной свободы недостижимо. Люди как «частички природы» с необходимостью оказываются подвержены внешним воздействиям, и эти воздействия могут достигать такой силы, что об их индивидуальной переработке не может быть и речи. По словам Спинозы, «мы различным образом возбуждаемся внешними причинами и волнуемся, как волны моря, гонимые противоположными ветрами, не зная о нашем исходе и нашей судьбе» (Бенедикт Спиноза. Избранное. Изд-во «Попурри». Минск, 1999, с.471). «Виноваты» же в этом аффекты (эмоции). Спиноза определяет их как «состояния тела, которые увеличивают или уменьшают способность самого тела к действию, благоприятствуют ей или ограничивают ее, а вместе с тем и идеи этих состояний» (там же, с.417).
Спиноза рассматривает три рода познания как процесса, направленного на достижение свободы, – чувственное, рациональное и интуитивное.
На ступени чувственного познания, которое Спиноза определяет как представление или воображение, человек способен воспринимать только несущественные признаки внешних тел. Эти тела, воздействуя на тело человека, на его органы чувств, вызывают у него чувственные образы – смутные, неадекватные идеи. Но это не значит, что они абсолютно ложны, поскольку, отражая объективную, не зависящую от человеческого сознания природу вещей, содержат и известные элементы истины. Смутность чувственных образов «происходит от того, что дух частично усваивает вещь, которая на самом деле является цельной или составленной из многого, и не отличает известного от неизвестного…» (там же, с.294). Вместе с тем образованию смутных и, следовательно, ложных идей способствует фрагментарное знание, которое всегда относительно, неадекватно, недостоверно. По мысли Спинозы, «когда мы о какой-либо вещи утверждаем нечто, не содержащееся в понятии, которое мы с ней образуем, то это указывает на недостаток нашего восприятия, то есть на то, что наши мысли или идеи отрывочны или неполны» (там же, с. 298-299). Это особенно характерно для знания опытного, с помощью которого мы еще в состоянии констатировать существование той или иной вещи, но не способны раскрыть сущность ни одной из них. Тем не менее опытное знание наиболее обширно, потому что без него, в сущности, невозможна жизнь ни одного человека. «Человек умер бы от голода и жажды, – писал Спиноза, – если бы не захотел пить и есть до тех пор, пока у него не было бы совершенного доказательства того, что пища и питье пойдут ему на пользу» (Бенедикт Спиноза. Избр. произв. в двух томах. Госполитиздат. М, 1957, т.2, с.585-586).
Очевидно, на стадии чувственного познания человек делает первые шаги навстречу свободе. Речь, разумеется, идет о свободе стихийной, иллюзорной. Но человек думает иначе, и это только мешает ему стать действительно свободным. «Люди заблуждаются, – писал Спиноза, – считая себя свободными. Это мнение основывается только на том, что свои действия они сознают, причин же, которыми они определяются, не знают. Следовательно, идея их свободы состоит в том, что они не знают никакой причины своих действий; что же касается того, что они говорят, будто человеческие действия зависят от свободы, то это слова, с которыми они не соединяют никакой идеи» (Бенедикт Спиноза. Избранное. Изд-во «Попурри». Минск, 1999, с.393).
Настоящая свобода приходит к человеку на второй стадии познания – познания рационального, которое Спиноза называл рассудком, или разумом. Логическая связность, системность выступает как важнейший критерий, отличающий адекватную истинность рассудка от неадекватной, только частичной истинности представления. Если на стадии чувственного познания человеческая душа определяется в своей деятельности внешними вещами, то на стадии рационального познания она «определяется к уразумению сходств, различий и противоположностей между вещами изнутри, именно вследствие того, что она рассматривает сразу много вещей. Так как во всех тех случаях, когда она определяется так или иначе изнутри она созерцает вещи ясно и отчетливо…» (там же, с.390). Именно такое отчетливое понимание, вытекающее из активной и самостоятельной деятельности разума, приводит человека к осознанной свободе. Иначе говоря, человек приводит не только порядок и связь своих идей, но и состояние своего тела в соответствие с порядком и связью вещей. А это значит, что он способен теперь властвовать над собой.
Третья, завершающая стадия познания, по Спинозе, – это познание интуитивное. Будучи рационалистом, философ считал способность к логическому мышлению врожденной способностью человеческого ума, которая находит свое выражение в интеллектуальной интуиции: «Как свет обнаруживает и самого себя, и окружающую тьму, так и истина есть мерило и самой себя, и лжи» (там же, с.400). С помощью интуиции как целостного знания, дающего понятие общего, возможно адекватное познание частного. В то же время она позволяет полностью выявлять абсолютный характер истины, которая и освещает бесчисленные ступени ложности-истинности, ведущие к ней.
Одно из важнейших свойств человеческого духа, по утверждению Спинозы, состоит в способности к образованию двоякого рода идей. Некоторые идеи разум образует «абсолютно, а некоторые – из других…» Творческая способность человеческого духа, совершенно не зависящая от его телесно-чувственной деятельности, с наибольшей силой проявляется в образовании идей первого рода – идей бесконечности. Идеи второго рода – это все идеи количества, всегда ограниченные и зависящие от других идей. Главной же идеей является идея абсолютной актуальной бесконечности, как самая ясная из всех идей человеческого духа, если ему удается полностью отрешиться от смущающих его чувственных идей. Эта идея кладет начало всем другим идеям и составляет самый глубокий фундамент достоверного знания. Отправляясь от нее, можно постичь «всю природу, как она реально существует в себе». И в этом особую роль, как считал Спиноза, призвана играть интеллектуальная интуиция, потому что она помогает мыслящему уму понимать природу – вселенную из глубины собственного духа.
Отвечая на вопрос, какую пользу в жизни приносит знание его учения о познании, Спиноза, в частности, обращал внимание на то, что оно учит «никого не ненавидеть, не презирать, не насмехаться, ни на кого не гневаться, никому не завидовать; учит сверх того каждого быть довольным своим и готовым на помощь ближнему не из женской сострадательности, пристрастия или суеверия, но единственно по руководству разума, именно сообразно с требованиями времени и обстоятельств…» (там же, с.413). Нетрудно догадаться, почему содержание этого ответа побуждает нас вернуться к вопросу об аффектах.
Учение Спинозы о происхождении и природе аффектов – одно из лучших творений его гения. Многие выдающиеся мыслители единодушны в том, что это учение положило начало современной психологии. Недаром знаменитый немецкий физиолог Иоганнес Мюллер в своем «Руководстве к физиологии человека», изданном в 1940 году, целиком перепечатал раздел «Этики» об аффектах, заявив, что он ничего более не может сказать по этому вопросу.
Спиноза считал, что аффект выражает как состояние души человека, всегда наполненной теми или иными идеями, так и тела его, способность которого к тем или иным действиям может увеличиваться или уменьшаться под влиянием соответствующих аффективных состояний. Человек стремится к поддержанию своего существования. Это стремление Спиноза называл влечением. Будучи осознано душой, оно становится желанием, которое «есть самая сущность человека, поскольку она представляется определенной к какому-либо действию каким-либо данным ее состоянием» (там же, с.472). К числу основных аффектов Спиноза относил также удовольствие и неудовольствие. Под удовольствием он понимал «переход человека от меньшего совершенства к большему», а под неудовольствием «переход человека от большего совершенства к меньшему» (там же, с.473). Эти три основных аффекта – влечение, удовольствие и неудовольствие, – сочетаясь друг с другом бесчисленными способами, образует такое множество других аффектов, что «их невозможно определить никаким числом».
Еще до Спинозы рассматривался вопрос о полярности, противоположности между активным и пассивным характером чувства как существенной особенности эмоциональной сферы человека. Так, великий французский философ Рене Декарт, старший современник Спинозы, в соответствии со своим учением о дуализме двух субстанций (материи и души) видел источник этой полярности в дуализме души и тела. По Декарту, активность души относится за счет самой души, а пассивность – за счет воздействия на нее со стороны тела.
Спиноза предпочел искать источники этой противоположности внутри самой души как познающего субъекта и усматривать ее в дуализме совершенного и несовершенного познания. Активность и пассивность души зависит, по Спинозе, от адекватности или неадекватности познания. Душа пассивна, если она имеет неадекватные (смутные) идеи и если ее аффекты – это страсти, то есть страдательные, пассивные состояния. Если же душа имеет адекватные (ясные) идеи, то в таких случаях она активна, ее аффекты – это действия души.
Страсти, заполняя у явного большинства людей все их сознание, сплошь и рядом подавляют их сознательные стремления и действия к высшим родам познания – разума и интуиции. Человек, мыслящий лишь то, что он ощущает, скован своими аффектами-страстями. Более того, он обычно уверен в том, что ко всем своим действиям он определяется своей свободной волей.
Между тем Спиноза исходил из того, что в человеческой душе не может быть такой особой способности, как воля, и потому у людей возникает иллюзия свободы: они осознают свои желания, но не осознают мотивы этих желаний. «Разгневанные люди, – писал Спиноза, – убеждены, что они «свободно стремятся к мщению, трусы – к бегству; пьяницы, помешанные и болтуны тоже убеждены, что они свободно говорят то, в чем впоследствии они нередко раскаиваются». Комментируя положение Спинозы о бессознательной мотивации, Эрих Фромм писал, что «проблему свободы воли нельзя решить, пока мы не поймем, что наши действия определяют неосознанные силы, даже если мы живем в счастливом убеждении, что имеем свободный выбор… Речь идет о выборе между образом действия, продиктованным разумом, и образом действия, продиктованным иррациональными пристрастиями. Согласно Спинозе, свобода основывается на «адекватных идеях», которые в свою очередь базируются на ощущении и восприятии действительности и определяют действия, обеспечивающие самое полное развитие психического и духовного проявления человека. Человеческая деятельность, по Спинозе, изначально обусловливается страстями или разумом. Если человек одержим страстями – он раб, если он подвластен разуму – он свободен… Свобода означает не что иное, как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей» (Эрих Фромм. Душа человека. Изд-во «Республика». М. 1992, с.93-94). Эрих Фромм ставит в заслугу Спинозе то, что он был первым мыслителем, разработавшим понятие бессознательного. Свободный человек, как полагал Спиноза, не уничтожает, а преобразует свои аффекты, подчиняя их руководству разума, ибо «дух, тем лучше понимает себя, чем больше он понимает природу… и чем лучше он понимает порядок природы, тем легче может удерживать себя от тщетного…» (Бенедикт Спиноза. Избранное. «Попурри». Минск, 1999, с.385). Постижение высших ступеней познания означает вытеснение пассивных аффектов-страстей активными аффектами-действиями. Эта активность души для Спинозы никогда не может быть чрезмерной. Она всегда благо, всегда источник самоутверждающейся радостной действенности. Только через активную деятельность разума, стремящегося к познанию как высшей добродетели человека, венцом которого является «познавательная любовь к Богу», люди приходят к осознанной свободе, к целенаправленному управлению своими аффектами-страстями: «…человеческая способность к укрощению страстей состоит в одном только разуме… мудрый сильнее и могущественнее невежды, действующего единственно под влиянием страсти» (там же, с.590).
В понимании Спинозы, «укрощение страстей» – не самоцель человека, а путь, ведущий его к свободе как осознанной необходимости. Именно такая свобода, в отличие от свободы стихийной, иллюзорной, лежит в основе подлинной нравственности, ибо «люди, управляемые разумом, то есть люди, ищущие собственной пользы по руководству разума, не чувствуют влечения ни к чему, чего не желали бы другим людям, а потому они справедливы, верны и честны» (там же, с.506).
Спинозе было ясно, что достижение свободы невозможно для изолированного человека. «Человек, руководствующийся разумом, является более свободным в государстве, где он живет сообразно с общими постановлениями, чем в одиночестве, где он повинуется только самому себе» (там же, с.549). Именно в государстве, где можно пользоваться определенными правами и где надо соблюдать определенные обязанности, уметь руководить и повиноваться, человек обретает истинную свободу, позволяющую делать добро и избегать зла, выбирать между реальными возможностями, опираясь на ясное осознание жизненной ситуации. Такой человек, отличаясь, как правило, твердостью духа, никого не ненавидит, ни на кого не гневается, никому не завидует, ни на кого не негодует, никого не презирает и всего менее бывает объят самомнением» (там же, с.550).
Осознанная свобода не приходит к нам по мановению волшебной палочки. По убеждению Спинозы, путь к такой свободе дается с большим трудом: «Да он и должен быть трудным, ибо его так редко находят. В самом деле, если бы спасение было у всех под руками и могло бы быть найдено без особенного труда, то как же могли бы почти все пренебрегать им? Но все прекрасное так же трудно, как и редко» (там же, с.590).
К сожалению, Спиноза не оставил нам работу, в которой раскрыл бы систему своих взглядов на воспитание детей, на возможные пути решения проблемы осознанной свободы в детском возрасте, хотя и намеревался это сделать. В своем «Трактате об усовершенствовании разума» он писал, что «нужно обратиться к моральной философии и к учению о воспитании детей… Но прежде всего нужно придумать способ врачевания разума и очищения его, насколько это возможно вначале, чтобы он удачно понимал вещи без заблуждения и наилучшим образом» (там же, с.277). Увы, преждевременная смерть мыслителя помешала ему создать трактат о педагогике.
Однако в своих трудах, особенно в «Этике», Спиноза неоднократно связывал исследуемые им философские проблемы с вопросами воспитания детей. Так, говоря о том, что «вообще все действия, называемые обыкновенно неправильными, сопровождаются неудовольствием, а те, которые называются правильными, – удовольствием», Спиноза добавлял, что «это главным образом зависит от воспитания. В самом деле, родители, осуждая действия неправильные и браня за них детей и, наоборот, хваля и советуя действия правильные, производят этим то, что с первыми соединяется чувство неудовольствия, с последними – удовольствия» (там же, с.478-479). Что же могут дать детям те родители, которые, находясь на стадии чувственного познания и считая себя свободными, судят о вещах лишь на основании аффектов? Способны ли эти родители вести своих детей к истинной свободе?
Не меньший интерес для педагога представляют и размышления Спинозы о том, что «люди уже по природе своей склонны к ненависти и зависти, а к этому присоединяется еще и само их воспитание. Ибо родители обыкновенно побуждают детей к добродетели, возбуждая в них честолюбие и зависть» (там же, с.465). И опять возникает вопрос: чему учат такие родители своих детей? Ведь честолюбие, по Спинозе, «есть чрезмерное желание славы» (там же, с.483), а зависть «есть ненависть, поскольку она действует на человека таким образом, что он чувствует неудовольствие при виде чужого счастья и, наоборот – находит удовольствие в чужом несчастье» (там же, с.477). Чего же можно ожидать от таких детей, внушающих себе, под влиянием своих родителей, что честолюбие и зависть – это добродетели, то есть способности, которые нацеливают на активный образ жизни?
Думается, что и без этих педагогических отступлений трудно переоценить значение этического учения Спинозы в деле воспитания детей. Если исходить из того, что основной путь, ведущий к осознанной свободе, лежит через воспитание у них самостоятельности, то из этого учения можно сделать следующие выводы.
Во-первых, самостоятельность ребенка исключает принуждение, насилие над ним со стороны взрослых (родителей, учителей и других).
Во-вторых, самостоятельность предполагает знание тех объектов внешнего мира, с которыми связана разнообразная жизнь ребенка.
В-третьих, самостоятельность невозможна без знания ребенком самого себя, своих возрастных и индивидуальных, особенностей, то есть без самосознания.
В-четвертых, самостоятельность должна особенно проявляться в нравственной сфере личности ребенка, в его стремлении и умении отличать добро от зла, быть ответственным за свои поступки, всегда прислушиваться к голосу своей совести.
В-пятых, личность ребенка становится самостоятельной постепенно, по мере продвижения от чувственно воспринимаемых вещей к проникновению в их сущность благодаря развитию и совершенствованию интеллектуальных, умственных способностей.
В этой связи вряд ли следует упрекать Спинозу в пренебрежении к эмоциональной сфере в духовной жизни личности на том основании, что он призывает к обузданию аффектов: мол, он не учитывает, что только тогда возникающая идея становится личным достоянием человека, когда воздействия на его эмоциональную сферу вызывают у него эмоциональное отношение к этим идеям. Однако Спиноза отнюдь не призывал к подавлению эмоциональных реакций. Он хотел лишь, чтобы личность преодолевала в себе поверхностную впечатлительность, чтобы она отвечала на внешние воздействия целесообразными, адекватными реакциями, чтобы ее эмоциональность не господствовала над интеллектом, а помогала ему все глубже осознавать действительное положение вещей.
Как известно, далеко не все выдающиеся мыслители следовали и следуют в своей жизни тем моделям поведения, которые сами проповедуют в создаваемых ими учениях. Так, например, Руссо, воспевая сельскую жизнь с ее патриархальным укладом, предпочитал все-таки жить в ненавистных ему городских условиях. Тот же Руссо написал замечательный роман о воспитании детей («Эмиль, или О воспитании»), а своих детей, не утруждая себя их воспитанием, определял в воспитательные дома. Этот гениальный человек верил в великую силу просвещения и в то же время прибегал к гаданию, надеясь узнать свое будущее.
Такая раздвоенность личности была чужда светлому уму Спинозы. Провозгласив стремление к познанию высшей добродетелью человека, Спиноза призывал мужественно смотреть в глаза истине, какова бы она ни была, не поступать вопреки своим убеждениям. Признавать что-либо ложным в теории и в то же время применять это на практике из страха или ради выгоды было для него немыслимо. И он не дрогнул, не пал духом, когда, выступив с критикой Священного Писания, вызвал бурю негодования в еврейской общине Амстердама и подвергся «великому отлучению». Ему было тогда двадцать четыре года.
Он не перешел в другую веру. Общаясь с просвещенными представителями разных направлений христианства, он никогда не примыкал к их вероучению. Не свидетельствует ли это о его исключительной принципиальности? И не только это. Когда после отлучения он лишился тех скромных материальных благ, которые имел раньше, ему пришлось задуматься о том, как добыть хлеб насущный. О том, чтобы принимать помощь от друзей, которые бескорыстно хотели его поддерживать, не могло быть и речи. Он нашел другой выход из положения. Следуя мудрому талмудическому правилу, предписывающему ученым освоить какое-нибудь ремесло, Спиноза изучил шлифовальное дело и достиг в изготовлении линз такого мастерства, что был признан одним из лучших оптиков своего времени.
Но, увы, это занятие ускорило его смерть: вдыхание мелкой стекольной пыли пагубно отразилось на его больных легких. Он не мог не сознавать этого, но по-прежнему отказывался принимать материальную поддержку от друзей. Верность своим жизненным правилам он сохранил даже тогда, когда ему было предложено занять должность профессора философии в Гейдельбергском университете, но при условии, что он не использует предоставленную ему свободу философствовать для потрясения основ государственного вероисповедания. Предложение было заманчивым. Но эта оговорка смутила Спинозу: он не мог отказаться от свободы исследования проблем бытия, которая досталась ему слишком дорогой ценой. И он не принял соблазнительное предложение, хотя бедствовал так, что принужден был отказывать себе в самом необходимом.
В своем бедственном положении Спиноза не винил никого, не жаловался на переживаемые им лишения и невзгоды. Этот одинокий и болезненный человек с удивительной стойкостью переносил жестокие удары судьбы. Он был прост и непосредственен в общении, всегда старался утешить попавших в беду. Он никому не навязывал своих убеждений, призывал к терпимости, особенно религиозной. Когда хозяйка дома, видевшая в своем кротком жильце чуть ли не святого, как-то обратилась к нему с вопросом, может ли она спастись, принадлежа к исповедуемой ею религии, Спиноза ответил: «Ваша религия хороша, вы не должны искать другой и сомневаться в своем спасении, если вы только не будете довольствоваться внешней набожностью, но будете в то же время вести простую и мирную жизнь».
Спиноза в совершенстве овладел искусством управления своими эмоциями. Даже на последней стадии своей изнурительной болезни Спиноза выказывал твердость духа поистине стоическую. Он не боялся смерти. Не случайно именно ему принадлежит знаменитый афоризм: «Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни» (там же, с.545).
Накануне своей кончины Спиноза спустился к хозяевам и беседовал с ними, однако раньше обычного вернулся к себе, лег спать и не проснулся. Ему было немногим больше сорока четырех лет. Имущество скончавшегося философа было описано и распродано. Вырученной суммы едва хватило на покрытие мелких долгов, оставшихся после усопшего.
Многие ученые, в основном религиозно настроенные, долго спорили, достоин ли такой легкой смерти атеист. Недруги даже утверждали, будто он отравился. Но «царь атеистов», как называли Спинозу, на самом деле всю жизнь был глубоко религиозным человеком. И если он понимал сущность Бога иначе, чем ортодоксально мыслящие люди, это еще не значит, что он был безбожником. Идея Бога занимает центральное место в его философии. Спиноза писал: «Все, что только существует, существует в Боге, и без Бога ничто не может ни существовать, ни быть представляемым» (там же, с.328). Спиноза, однако, освободил Бога от антропоморфных свойств и этим вызвал ненависть к себе со стороны религиозных ортодоксов, обвинивших его в том, что он кощунственно использовал идею Бога, чтобы таким образом завуалировать свое атеистическое мировоззрение. Но Спиноза не был бы Спинозой, если б не называл вещи своими именами.
Долгое время имя Спинозы было предано забвению. Духовное одиночество, сопровождавшее его при жизни, продолжалось и после смерти. Лишь в конце 18 века о нем вспомнили, с удивлением обнаружив необычайную глубину, оригинальность и актуальность его философии. Одним из первых, кого покорил гений Спинозы, был Гете. Еще в молодости он познакомился с «Этикой» великого философа. В своей автобиографической книге «Поэзия и правда» Гете писал, что Спиноза «успокоил мои разбушевавшиеся страсти, и словно бы в свободной и необъятной перспективе передо мной открылся весь чувственный и весь нравственный мир. Но прежде всего захватило меня в этом мыслителе полнейшее бескорыстие, светившееся в каждом из его положений. Удивительное речение: «Кто доподлинно возлюбил Бога, не станет требовать, чтобы Бог ответил ему тем же», со всеми предпосылками, на которых оно основывается, со всеми следствиями, которые из него вытекают, заполонило все мои мысли. Быть бескорыстным во всем, и всего бескорыстнее в любви и дружбе, стало заветным моим желанием, моим девизом, моим житейским правилом…» (Иоганн Вольфганг Гете. Собр. соч. в десяти томах. Изд-во «Художественная литература». М, 1976, т 3, с.530). Для Гете было не столь уж важно, какие взгляды исповедовал Спиноза: религиозные или атеистические. Главное, что он был человеком великого ума и поразительного бескорыстия и что книги его, особенно «Этика», излучали спокойствие и ясность.
Но и среди людей, осуждавших мировоззрение Спинозы как атеистическое, были и те, кто видел в нем человека удивительной одухотворенности, кротости и скромности. Даже известный немецкий философ и писатель, представитель «философии чувства и веры», Фридрих Якоби, явно не принимавший взгляды Спинозы, причислял автора «Этики» к лику святых за его истинно благочестивый образ жизни.
Восторженно отзывался о Спинозе выдающийся протестантский богослов Фридрих Шлейермахер, которого его последователи называли «моральным гением». В своих «Речах о религии» он писал: «С благоговением преклонитесь со мной перед тенью святого, отверженного Спинозы! Его проникал высокий мировой дух, бесконечное было его началом и концом, вселенная – его единственной и вечной любовью; со святой невинностью и с глубоким смирением он отражался в вечном мире и был сам его достойнейшим зеркалом; он был исполнен религии и святого духа; и потому он стоит одиноко и недосягаемо, как мастер своего искусства, но возвышаясь над непосвященным цехом, без учеников и без права гражданства» (Фридрих Шлейермахер. Речи о религии. Монологи. Изд-во «REFL—book» – «ИСА», 1994, с.85).
Свыше трех столетий отделяет нас от живого Спинозы, но интерес к нему не угасает, потому что его моральная философия освещает нам путь, ведущий человека к гармонии с внешним миром и с самим собой… путь трудный, но прекрасный.