Опубликовано в журнале СловоWord, номер 72, 2011
ПОЛИТИКА
Сергей Батоврин
Уолл-Стрит: оккупация и её последствия
Автор статьи – художник, бывший политический заключенный и основатель пацифистского движения в СССР.
С ноября 2011 года по американским городам беззвучно, как эпидемия холеры, ползет волна муниципальной заботы о чистоте городских парков. Ради благополучия зелени в скверах льются облака слезоточивого газа и свистят пули, кокетливо покрытые резиной. Их мишенью служат критики корпоративного крепостничества, сторонники восстановления демократии и защитники соблюдения Конституции. Если о ночных рейдах полиции по палаточным лагерям демонстрантов движения Оккупации Уолл-Стрит вам известно только лишь из широкой прессы, вы вряд ли догадываетесь, какими еще гуманными средствами поражения располагают слуги народа.
Акустическая пушка LRAD, примененная 15 ноября при выселении демонстрантов из палаточного лагеря в нью-йоркском парке Зуккоти, предназначена дезориентировать и контузить противника звуковыми волнами, превышающими болевой порог; способна повреждать внутренние органы, а ее воздействие на сознание сходно с отравляющими веществами, которые вызывают панику и потерю памяти. Назначение свето-шумовых гранат ХМ 84 тоже осталось бы неизвестным телезрителям, если бы при разгроме палаточного лагеря в Окленде такой гранатой не был бы тяжело ранен в голову ветеран, вернувшийся невредимым из иракской компании, а прицельное метание подобной гранаты полицией в толпу соотечественников, оказывавших помощь раненому, не попало бы в телехронику по воле случая. Если судить по одним лишь скупым упоминаниям в стыдливой прессе, с распылителями перечных алкалоидов полиция познакомила и восьмидесятичетырехлетнюю учительницу в Сиэтле, и наездника инвалидной коляски в Портленде, и пойманных в полицейские ограждения мирных жительниц Нью-Йорка, и недвижимых участников сидячей забастовки студентов в калифорнийском университете Дэвис. Такое химическое средство предназначено вызывать боль, парализующую сознание, слепоту и затруднение дыхания сроком до получаса. Но применяется оно против принципиально мирных демонстрантов, которые разбили свои палаточные лагеря в поддержку движения Оккупации Уолл Стрит в парках и скверах сотен городов Соединенных Штатов. Откуда такая немилость государства к своим критикам?
Желающие оккупировать Уолл-Стрит утверждают, что власть на родине теории демократических гражданских свобод принадлежит крупным корпорациям, покупающим политиков, что правительство служит интересам лишь одного процента населения, что четыреста толстосумов, владеющих половиной национального достояния, распоряжаются судьбой страны как своей собственностью, что демократия осуществляется лишь декоративно, а действие Конституции давно остановлено местными правилами и регуляциями, незаконными по своей сути. К досаде слуг народа, опросы общественного мнения свидетельствуют, что иной точки зрения придерживается лишь 18 процентов населения. А взгляды движения Оккупации Уолл-Стрит поддерживает больше сограждан, чем верят обеим партиям Демократов и Республиканцев, которые исполняют свою традиционную роль хрестоматийных остроконечников и тупоконечников.
Мало кому не заметно, что из алчности и безразличия к человеческому достоинству, как из посеянных Кадмом зубов дракона, у любой власти всегда охотно произрастает любовь к порядку, известная из истории на примере фашизма. Впрочем, о том, что несет в себе страсть к порядку, было известно всегда. Не зря же Лао Цзы в главе 27 своего сочинения «Дао Дэ Цзин» написал в VI веке до Р.Х.: «Чем больше запретов и ограничений, тем беднее народ. Чем больше законов и предписаний, тем больше воров и разбойников».
Прежде чем пуститься в публичное сопротивление корпоративному феодализму вместе с сотнями своих единомышленников, инициаторы Оккупации Уолл-Стрит взялись испытать грядущую судьбу стратегии на собственных спинах. Были среди них и бывший москвич, сменивший должность акцизного чиновника на ремесло кинематографиста, и орегонский музыкант, и мадридская студентка, и филадельфийский профессор английской словесности. Когда одиннадцать молодых критиков некрасивой окружающей действительности попытались расположиться на ночлег на тротуаре напротив нью-йоркской фондовой биржи первого сентября нынешнего года, едва ли кто-либо из них предполагал, чем обернется их эксперимент. Слуги народа, в скором времени затягивавшие наручники на их запястьях, тоже вряд ли догадывались, чем обернется дело. 17 сентября 290 молодых оппонентов Уолл-Стрит расположились в сквере Зуккоти в двух кварталах от эпицентра корпоративных манипуляций экономикой. 15 октября число вдохновленных ими последователей, вышедших на улицы в Европе, Азии, Австралии и Северной Америке пришлось пересчитывать на миллионы.
Но раньше, чем это произошло, оккупанты положились на древнюю форму демократического собрания, где вопросы обсуждаются всеми сообща и решения принимаются лишь общим согласием. Они отказались иметь организационную иерархию, политическую платформу и лидеров. Вместо этого оккупанты завели в сквере бесплатную кухню и библиотеку, разбились по роду добровольных обязанностей на десятки рабочих групп – от санитарной бригады и юридической помощи до садовников, от редакции газеты и телевидения до набивальщиков сигаретных гильз. Впервые за столетие новое поколение демонстрантов обходилось без фразеологии левых и правых. Марши, выставки, лекции и художественные представления стали повседневными буднями для тысяч желающих выразить свое мнение независимо от личных политических симпатий. Первоначально полиция отбирала у присутствующих в сквере даже зонтики в дождливую погоду, объявив их «незаконными строениями», нарушающими муниципальный устав. Но к концу первого месяца оккупации сквер все же стал независимым городом и столицей свободомыслия, о которой, казалось, было известно всем, помимо прессы.
Сцены жестокого обращения полиции с демонстрантами наводняли кинохронику интернета с первого дня оккупации. Но пресса долго окружала события непроницаемой стеной молчания. Печать отмалчивалась, пока картины страданий беззащитных демонстранток, химически ослепленных по полицейскому произволу, и панорама ареста семи сотен демонстрантов на Бруклинском мосту не вызвали возмущение по всему белому свету. В дальнейшем печать и телевидение, доходы которых зависят от корпоративных рекламодателей, пустились в бессовестную компанию дезинформации. Пресса окрашивала Оккупацию Уолл-Стрит в цвета самых неправдоподобных грехов и нелепых выдумок на любой вкус, но умалчивала о причинах и целях движения. Впрочем, к концу второго месяца Оккупации Уолл-Стрит сообщения прессы принимали за чистую монету лишь самые ленивые, безразличные и доверчивые жители Северной Америки Остальные следили за живой хроникой событий на интернете. 15 ноября карательная операция полиции Нью-Йорка выселила палаточный лагерь из сквера Зуккоти в лучших традициях ночного погрома, во время которого, помимо сотен участников движения, полиция арестовала двадцать шесть независимых журналистов, десяток юридических наблюдателей произвола и не утруждала себя бременем поиска законных оснований. 17 ноября на демонстрацию протеста в Нью-Йорке вышло 36 тысяч участников Оккупации Уолл-Стрит.
Нет худа без добра: слезоточивый газ тем временем совсем не мешает распространению движения. Напротив, он помогает оккупантам Уолл-Стрит настаивать на соблюдении Конституции, на восстановлении демократии и на изгнании корпораций из политики.
Уже одним своим существованием Оккупация Уолл-Стрит осуществляет свою цель. Движение появилось лишь ради того, чтобы начать общественный диалог о необходимости фундаментальных реформ в стране, где учитываются интересы прибыли одного процента населения в ущерб благополучия остальных девяноста девяти. Впрочем, движение напоминает, что причины нынешнего сопротивления населения окружающей действительности лежат глубже экономических катаклизмов, на которые пытаются его списать профессиональные демагоги. Сопротивление заложено в самой природе человека, не принимающей бесчеловечный уклад жизни.
Чем дальше в будущее нас уносит технический прогресс, тем глубже мы погружаемся в минувшее средневековье. Потребительство, занявшее место прошедшей культуры, реставрирует варварство в нашем собственном сознании, не спрашивая у нас на это согласие. Мы населяем просторы повседневной бесчеловечности, где уникальность личности соперничает со статистической единицей в собственной банальности. Коммерческая пропаганда товаров и поощрение алчности давно опустошили запасы человеческих ценностей в сознании людей. Наши современники теряют самостоятельность рассудка среди цинических представлений, индустриально размноженных для широкого потребления. Подобно лангобардам, занявшим Рим, мы живем на гребне материального прогресса, который вдохновляет коллективную деградацию, оправданную целью общности низменных интересов.
Но все ли согласны двигаться в этом направлении и дальше? Даже на родине теории сытной жизни, в самонадеянных Штатах Америки, публика, казалось бы, уже навсегда усыпленная домашними заботами, приходит в себя от потребительского обморока и обсуждает необходимость фундаментальных перемен в устройстве жизни общества. Впервые за полстолетия желание вернуть человеческое лицо обществу распространяется по всему белому свету, как пожар в сухой степи. Если это назвать революцией, то она не социальная и не политическая, а моральная. Если это назвать сопротивлением, то средства его бескровны и цели его не материальны. Новое общественное движение угрожает заведенному порядку вещей уже самой своей способностью сменить систему ценностей в общественном сознании с цинических и утилитарных на человеческие.