Повесть для кино
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 72, 2011
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Ирина Ивницкая
СМОТРИ: ИДЁТ СНЕГ,
или
НОСТАЛЬГИЯ ПО СЕМИДЕСЯТЫМ
ПОВЕСТЬ ДЛЯ КИНО
Памяти Юрия Богатырёва
Одесса. Лето. Жара. Время отпусков и приезжих. К железнодорожному вокзалу прибывает поезд. Много встречающих, цветы, объятия, поцелуи.
Юрий Николаевич Михеев (в дальнейшем Юра) соскакивает со ступенек вагона. С большим рюкзаком и дорожной сумкой, загорелый, улыбающийся, пружинистой походкой он идёт по перрону.
На другом пути с гигантской холщовой папкой, из которой видны края работ в белых тоненьких рамочках, и с вязаной самодельной сумкой через плечо идёт вдоль перрона в поисках своего вагона молодая женщина. Это Ирина Александровна Мальцева (в дальнейшем Ира). Идти трудно, папка тяжёлая, солнце слепит глаза. Ира жмурится, закусывает губу и несёт свою ношу, обхватив её двумя руками.
Какой-то парень в военной форме помогает ей войти в вагон. В поезде пока ещё мало людей. Она одна в купе. Ира бережно прячет багаж, вынимает шпильку и рассыпает волосы по плечам, потом садится у окна, кладёт голову на столик и закрывает глаза.
В распахнутом окне среди веток деревьев видна крыша. На ней угадывается силуэт кошки, играющей с котёнком. В комнате на разных кроватях лежат две женщины: подтянутая и моложавая мать Иры, на вид не более сорока пяти, с аккуратной завивкой, и сама Ира – худощавая, с измученным лицом и длинными волосами, стянутыми в тугой пучок.
– Не спишь? – Мать повернулась лицом к дочери.
– Не привыкла днём.
– Я ведь тоже в это время не ложусь. – Мать оперлась на локоть и поправила причёску. – Надеялась тебя уложить хоть на часок, как когда-то в детстве, но ты днём никогда не усыпала.
– Ничего не изменилось. – Ира улыбнулась.
– Хочу тебя спросить и забываю: что у тебя с волосами? Торчат, как палки. Надо что-то придумать.
– Зачем? Разве так плохо?
– А что Володя говорит?
– Ему всё равно.
– Кстати, вы уже решили что-нибудь?
– А мы ничего и не решали.
– Ирочка, детка, ты не права. Он же любит тебя. – Мать слегка разволновалась, стала разглаживать пальцами марселевое одеяло. – Надо сделать какой-то шаг навстречу. Так нехорошо. Столько лет это тянется.
– Мам! Ну зачем всё сначала? – Ира стала искать пуговицы, нашла, выбрала одну и взялась пришивать к джинсам.
– Ирочка! Кроме меня твоя личная жизнь никого не интересует. Я не вечная. Надо думать о будущем. Володя порядочный, честный человек. Он талант, будет большим художником. О нём уже пишут. В журнале «Театр». Я читала. Была даже фотография его макета к спектаклю «Король Лир».
– «Король-олень», мам.
– Да, да. «Король-олень». Я оговорилась. Я знаю, что это сказка, а то трагедия. Не смотри на меня так. О тебе почему-то ни слова, хотя вместе работаете.
– Про костюмы всегда забывают. Сейчас пишут «Сценография такого-то» – и всё.
– Ладно. Не об этом речь. Сначала необходимо решить главную проблему жизни, а потом всё остальное. Володя любит тебя.
– Просто ему нравится, как я работаю. Это его устраивает. Понимаешь? Фактически я делаю часть его работы так, как будто сделал он сам, если бы у него было на это время.
– Ну и прекрасно. Ваш брак будет особенно прочным.
– Особенно прочных браков уже давно нет.
– Твоё любимоё занятие – придираться к словам. Возможно, я не так говорю, как тебе нравится, но ты же прощаешь моей соседке, тёте Жене. Прощаешь? Прости и мне.
– Мамочка! Ну что ты?! Я не хотела тебя обидеть. Давай про другое. Пожалуйста. Я тебя очень прошу… У тебя такой халатик симпатичный. Сама сшила?
– Сама. Хочешь, пока ты у меня, я тебе что-нибудь сошью? Эти джинсы мне осточертели. Они уже неприлично выглядят. Не может же молодая женщина всё время с утра до ночи ходить в джинсах и футболке. Как парень, ей Богу. Если б не эта штучка на макушке, тебя вполне можно было бы принять за молодого человека.
– А я и есть молодой человек. – Ира встала во весь рост, прошлась по комнате, расправив плечи, засмеялась. Она пыталась перевести разговор в шутку: – Ты совсем меня разлюбила.
– Да, конечно, уж. Это ты меня не любишь ни капельки. Ни к одному из моих советов ещё не прислушалась. А я, между прочим, уже тридцать лет, да, тридцать лет работаю в школе.
– Значит, я – твой рабочий стаж?
– Да, ты мой рабочий стаж, – мать вздохнула, – и вся моя жизнь. Я хочу отдать тебе всё, что знаю и умею, к чему пришла сама. Мне никто не подсказывал. Некому было. Все близкие погибли – кто в тридцать седьмом, кто на войне. Знаешь, сколько людей прошло через мои руки за эти годы? Я получаю десятки писем. Многие уже сами давным-давно встали на ноги и других воспитали. Так что… – слёзы подступили к горлу.
Ира обняла мать и стала целовать её глаза, щёки, губы, всё лицо.
– Мамочка! Мама! Обожаю тебя! Ну? сшей мне, что хочешь. Я всё буду носить и целовать края одежды, только завтра я уеду, и ты пришлёшь мне по почте.
Мать отодвинулась от дочери и перестала плакать.
– Как уедешь?
– Мам! Я на одни сутки, проездом. Везу работы на выставку. Они пойдут в Японию.
– Дай Бог! А Володя участвует?
– Да, я и его работы везу. У него не вышло по времени. В Германии сейчас с нашим главрежем…
Но мать уже не слушала, глаза глядели куда-то далеко. Она пошла на кухню, поставила на плиту чайник, повернула его носиком к окну и стала смотреть, как соседские ребятишки играют в футбол.
Чайник на плите кипел вовсю. На кухне работал телевизор. Юра смотрел футбольный матч. Вошёл сосед, дядя Саша, в своей неизменной тельняшке, погасил чайник, повернув его носиком к окну, и вопросительно взглянул на Юру:
– Красиво играют, черти. – Юра наслаждался игрой.
– Кто ведёт?
– Англичане.
– Эх, Юрий Николаевич! Настоящий футбол надо смотреть на стадионе. Пивка выпить, семечки с собой взять. – Дядя Саша сел на табурет рядом с Юрой. – А тут кричи не кричи, кто ж тебя услышит?
Юра кивнул, не отрываясь от экрана:
– Я вам приёмник починил. Сейчас принесу.
Дядя Саша закатал рукава тельняшки, достал из холодильника селёдку и стал благоговейно её разделывать. Вернулся Юра с приёмником в руках.
– Это ты молодец! У меня ещё один есть, так тот давненько не работает, старой конструкции.
– Починю. Люблю старые конструкции.
– Хорошая у тебя профессия.
– Не жалуюсь.
– И руки хорошие. Или ты мастер только на мелкий ремонт?
– Ну почему? Был в отпуске сейчас, починил матери дом в деревне: и внутри, и снаружи. Всё сам.
– Это хорошо. Деньгами ей помогаешь?
– А как же!
– Видать, заработать можешь.
– Могу, дядя Саша, могу. Вот «Яву покупаю». Как вы к этому относитесь?
– Положительно. Надо отметить. Закуска есть. А кое-что ещё тоже имеется. – Дядя Саша встал на цыпочки и выглянул в коридор. – Этой нашей Фифули нет? Сюзи! Ну и имя придумали! Замучила она меня. Учит и учит. Учит и учит. Что я, алкоголик какой-то, но к обеду всегда люблю…
– Дядя Саша, я не буду. Вы ж знаете.
– Что я знаю? Ты ж мужик! Холостой, правда. Вот начнёшь чуть-чуть, цвет лица появится, женишься… Надо, надо. Я тебя не понимаю, – дядя Саша вздохнул. – Через год у меня с Надей золотая была бы. Поженились – нам по восемнадцать лет было! Ах, какая женщина! Пела как, танцевала, а стреляла, – он засмеялся, – лучше, чем я. Ворошиловский стрелок. Похоронку на меня получила, мы на разных фронтах воевали, и всё равно ждала. Я не сразу после войны вернулся, отсидел пять лет за анекдот, а она ждала. Нет, брат, жениться надо обязательно. Одиночество для стариков. Так уж нам суждено. А почему «Яву»? Что, отечественные хуже, да?
Юра улыбнулся. Дядя Саша улыбнулся в ответ:
– Понял.
Хлопнула входная дверь, послышался стук женских каблуков.
– Фифуля наша идёт. – Дядя Саша состроил гримасу.
В кухню вошла высокая красивая холёная женщина.
– Приятного аппетита, – она презрительно посмотрела на стол и сморщила нос. – Ставлю вас в известность, что я пригласила на завтра санэпидемстанцию.
Фифуля внимательно осматривала стены.
Дядя Саша, напоминающий ученика, родителей которого вызвали в школу, осторожно спросил:
– А по какому случаю?
– Утром здесь гулял таракан. Это недопустимо. Тараканы – рассадники инфекции. Я не собираюсь эту тему обсуждать, так что, пожалуйста, уберите из кухни всю посуду и съестное, чтобы утром можно было приступить к работе без задержки. Холодильник тоже не забудьте освободить.
Юра потихоньку начинал закипать:
– Между прочим, завтра ваша очередь дежурить.
– Мне такие вещи напоминать нет необходимости. – Фифуля демонстративно вышла, хлопнув дверью. Снова раздался стук каблуков.
Дядя Саша выразительно посмотрел на Юру:
– Ну и дура! Лучше б дитё с детдома забрала. Это при живых родителях… Тьфу! Мир перевернулся. После войны многие сирот к себе брали – кто своих потерял, а кто по доброте душевной, а сейчас… родных детей… Это ж надо. – Дядя Саша разволновался не на шутку. Стал ходить по кухне из угла в угол. Видно было, что эта мысль не даёт ему покоя.
Юра принялся убирать со стола:
– А девчонка хорошая, смышленая. Я её видел как-то под Новый год. Забирали на каникулы.
– Смышлёная! Тут профессором можно стать – такую школу пройти с пелёнок. Папочка у неё большой мореплаватель. Я и лица его не помню. Всегда в рейсе. А Сюзанна эта новой семьёй обзавелась. Дочь родную знать не хочет. Уж на что я женщин уважаю, но эту… – Дядя Саша попытался изобразить Фифулю и прошёл шага три по кухне её походкой. Юра грустно улыбнулся. Дядя Саша скривился в отвращении:
– А всё имя её заграничное. Так оно мне не нравится. И душа у неё заграничная, чужая.
– Чужих детей не бывает, Володя. – Ира мыла кисти хозяйственным мылом, потом аккуратно заворачивала их в газету и складывала в сумку.
– Все дети свои, наши. Понимаешь?
– Всё я понимаю. Мне самому Женька нравится, просто пора и о своём будущем подумать. – Володя стоял посреди своей мастерской в рабочем халате и пристально смотрел на Иру. Ира собирала свои вещи, стараясь ничего не забыть.
– Что же ещё? – она снова обвела взглядом комнату.
– Как будто я тебя выгоняю.
– Я сама понимаю, что вдвоём в одной мастерской трудно, и ухожу по собственному желанию. Тебе так спокойнее?
– Но свои вещи ты же можешь оставить? Прийти раздеться или перекусить… Я просто устал от бесконечного потока народа, сюда все прутся только из-за тебя, а работать здесь всё-таки мне.
– Вот поэтому я и собираю все свои бебехи, чтобы работать дома, а к тебе в мастерскую буду забегать, чтобы раздеться или перекусить, а может быть, и то, и другое, или это уже много? – Она стояла на пороге открытой двери.
– Вообще, хорошо бы иметь регламент возможных поступков, так легче будет договориться.
– Ира! – Володя шагнул к ней навстречу.
Она тихо прикрыла дверь, и Володя машинально стал разглядывать плакат, висевший перед его глазами: изображение дамы в большой изысканной шляпе. Плакат был выполнен в манере двадцатых годов. Внизу стояла подпись художника. Володя прочёл вслух:
– Рустам Хамдамов.
Ира сидела за столом у себя в комнате, пила чай и раскладывала перед собой эскизы костюмов, что-то писала на них, наклеивала рядом образцы тканей, тут же бегала на кухню за колбасой, по дороге что-то жевала, возвращалась обратно и снова бралась за работу. Комната выглядела совсем новой, необжитой. Видно было, что Ира поселилась здесь недавно. Кроме тахты и стола, старинное кресло и множество книг на полу, ещё даже не распакованных. В углу – грузинские кувшины, на стене палитра.
К столу прилепился этюдник. Абажур висел самодельный, в кресле сидел тряпочный заяц. Вся обстановка комнаты говорила о том, что здесь живёт художник.
В дверь позвонили. Ира пошла открывать. На пороге стояла её подруга Лида с маленьким сыном Женей. Женя ел огурец. Ира взяла мальчика на руки:
– Привет!
– Лида вздохнула:
– Бесполезно. У нас всё на той же точке. Молчит, как рыба об лёд. Были у терапевта, логопеда, невропатолога. Как до стенки.
Ира включила транзистор и стала танцевать с Женей на руках. Он был очень доволен, смеялся, ел огурец, но молчал.
– По-моему, он здоров. – Ира пыталась заглянуть Жене в глаза. – Надо просто подождать.
– А я и жду. – Лида вздохнула. – Пока Николай из армии вернётся. Жду. Пока нам квартиру дадут. Жду. Пока этот, – кивнула на Женьку, – заговорит. Жду. Вся жизнь моя – сплошное ожидание.
– Стихами заговорила?
– А что, есть такие?
– Во всяком случае, первая строчка получилась: вся жизнь моя – сплошное ожидание.
– Да мне сейчас не до поэзии. Ируха! Посиди с Женькой, а? Я на рынок хочу сбегать и бельё в прачечную закинуть. Пошла бы с ним, так коляска поломалась. Пока починят, то да сё, а белья набралось… Выручишь?
Ира кивнула:
– Мы гулять пойдём. Как все приличные бабушки поведу его на бульвар.
Женя схватил с кресла тряпочного зайца. Лида вскинула брови:
– Это ещё что такое? Сама сделала?
Ира улыбнулась:
– Ещё в училище. Был грустный Новый год, встречала его в одиночестве. Вот и сшила Зайца для компании. Очень люблю его с тех пор. Если в доме случится пожар и можно будет спасти только одну вещь, я возьму этого зайца.
– Смотри, чтоб Женька его не уничтожил. И на улице поосторожней.
У него появилась новая страсть – автомобиль.
– Ну что ты волнуешься? Разве в первый раз идём гулять? И вообще у нас с Женькой всё будет о’кэй! На всякий случай дай смену.
Лида протянула Ире кулёк. Ира подхватила Женю на руки, Женя подхватил Зайца, и они все вместе вышли из квартиры.
На бульваре было много народу. Люди фотографировались у памятника Дюку, любовались морем, сидели на скамейках, читали газеты и ели мороженое.
Женя стал тащить Иру к эскалатору, потом они прогулялись по морскому вокзалу, смотрели, как отплывает от берега роскошная махина «Борис Пастернак». На обратном пути Ира встретила знакомого художника.
– С бородой и в берете?! Ну совсем настоящий художник! Чтоб никто не сомневался. – Ире стало почему-то весело. – Стереотип! Я уже в театре никого так не одеваю, если мне в пьесе попадается наша профессия. Они расхохотались.
– Неужели твой? На Володьку похож. На тебя ни капельки. Сколько ж мы не виделись? С ума сойти. Время летит. Бешеная жизнь.
Пока бородач сыпал словами, Женя положил зайца на скамейку и отправился за чёрным пуделем. Ира спохватилась, когда мальчик был уже на порядочном расстоянии. Она махнула приятелю и помчалась за малышом, который буквально вцепился в пуделя обеими ручонками и пытался его поцеловать. Наконец хозяйка взяла пуделя на руки, а Ира с трудом увела расстроенного Женю. Он плакал и вырывался, но она крепко держала его за руку.
Дома Женя успокоился, стал рисовать фломастерами, а Ира разбирала вещи, и тут она заметила, что зайца нет. Всё высыпала из кулька, проверила карманы, игрушки – зайца нигде не было. Женя продолжал рисовать.
Юра сидел у себя в комнате и возился с приёмником дяди Саши. Это был большой комбайн «Днепр», коробка которого стояла рядом на полу, а Юра священнодействовал над его содержимым. В коридоре звонил телефон. Юра долго не мог оторваться от проводов, но пришлось встать – дома никого не было. Нехотя он поплёлся, на ходу всовывая ноги в шлёпанцы. Голос в трубке трещал знакомый, но всё-таки, кто это говорит, было неясно. Юра зажмурился:
– Ничего не понял. Давай сначала.
Голос трещал:
– Никуда не уходи. Я к тебе сейчас заскочу.
Юра пожал плечами, положил трубку и вернулся к своему делу. В его руках провода послушно укладывались в необходимый рисунок. Юра курил и что-то мурлыкал себе под нос. Видно было, что он упивается этим занятием.
Через короткий промежуток времени раздался звонок в дверь, и в комнату ввалился здоровенный малый, этакий пижон с Дерибасовской, одетый по последнему слову грядущей моды, с роскошной шевелюрой чёрного цвета.
Блистательный вид дополняли фирменные очки и кинокамера за спиной.
– Юрка! – тип слегка шепелявил, – ты, что, меня не узнаёшь? Слушай! Есть интересное предложение. Вечером занят? У меня тут один чудак есть знакомый. Крупная фигура. Нет, серьёзно. Эдик Клочковский. Не слыхал? Модный психиатр. Гремит на весь город. Девочки с ума сходят. И внешность такая выигрышная. У него сегодня день рождения. И вся аппаратура, – он состроил рожу, – сам понимаешь… Нужны золотые руки. Покупать ничего не надо. Наладишь весь этот компот, с него хватит. А тебе тоже не повредит для здоровья – проветришься, отдохнёшь, записи у него потрясные и девиц полно. Бегают к нему лечиться, хотя на вид пахать на них можно. Ну что, идёт?
Юра стоял совершенно ошеломлённый и как-то вдруг неуютно почувствовал себя в своей квартире. Пока он думал, что сказать, гость уже был на пороге, мельком взглянул на свои часы от Картье и бросил:
– Вечерком я у тебя. Будь готов. В смысле одежды можно не выпендриваться, что-нибудь скромненькое, ну что-то вроде этого.
Он потрогал свою куртку из мягкой лайки, как будто только сейчас её увидел, сказал «Покеда!» и выскочил. Раздался лёгкий, едва уловимый звук мотора. Юра выглянул в окно и увидел своего знакомого на белом «Мерседесе», аккуратно выезжающего со двора. Поглядев на себя в зеркало, улыбнулся чему-то и снова сел к столу.
Эдик Клочковский жил в самом центре города, на Приморском бульваре, в большом старом доме с широченной мраморной лестницей и паркетно-музейными полами. В квартире пахло антиквариатом. Всё, начиная с вешалки и кончая телефонным аппаратом, было старинным или сделанным под старину. О сегодняшнем дне напоминала лишь сверхсовременная звуковая аппаратура, молча стоявшая в углу гостиной в ожидании «золотых рук».
Юру встретили как старого знакомого. Стол был накрыт роскошный.
В комнатах толпился народ. На кухне шипели коктейли. Женщины разглядывали журналы мод и друг друга; двое молодых людей, окружённые болельщиками, доигрывали партию в шахматы. Фигуры были вырезаны из чёрного дерева и украшены перламутровой инкрустацией.
Юра направился к миниатюрному магнитофону, казавшемуся игрушкой рядом с гигантскими колонками. Эдик пытался гипнотизировать Юру взглядом, всячески заигрывал, принёс бокал шампанского, поставил рядом с ним на одну из колонок.
– Переводчик с японского не нужен? – Эдик расплылся в улыбке. – Могу позвать. На кухне… коктейли готовит…
Юра что-то шёпотом сказал Эдику, и тот переставил бокал с шампанским на ломберный столик. Кто-то пригласил Эдика к телефону.
По квартире сновали люди, жевали бутерброды с балыком и красной икрой, гремели посудой, звенели бокалами, а Юра тихонько чинил в углу магнитофон, ни на что не обращая внимания. Наконец зазвучала музыка.
Эдик подскочил и поменял кассету, подхватил какую-то девочку, и все стали танцевать. Парень, который привёл Юру на этот вечер, добавил громкость и тоже закружил кого-то в танце, одновременно жуя бутерброд.
Юра незаметно исчез в коридоре, оглянулся вокруг – его никто не искал – и тихо спустился по лестнице. Он шёл мимо Дома учёных, потом по Сабанееву мосту, вышел к Дюку, поглядел на море и медленно пошёл вдоль бульвара. Сел на скамейку, закурил. Что-то за спиной мешало сесть поудобнее. Юра пошарил рукой и обнаружил какой-то странный предмет.
Разглядев его поближе, он увидел, что это детская игрушка, заяц. Юра начал пристальнее рассматривать своего нового приятеля – он явно пришёлся ему по душе. Посещение Эдика уже не было самым сильным впечатлением этого вечера.
Дома Юра усадил зайца на диван, потом, поразмыслив, пересадил на магнитофон, потом на стол и снова на диван. Заяц был чудесный: очень «живой» и обаятельный. Юра взял его в руки:
– Да ты, брат, необычный.
В комнату постучал и тихонько вошёл дядя Саша.
– Что это? Ну ты даёшь! А я всё думаю, что он одинокий, никого у него нет. Оказывается, дама с дитём? Ну и молодец. Без детей что за жизнь? Мы с Надей так и не рискнули после войны. У неё сильные ранения были, а первенький наш в самом начале… ещё и месяца не было… годы страшные! Так что с детьми оно даже лучше.
Юра кивал и рассеянно улыбался, потом cпохватился:
– Дядя Саша, ваш «Днепр» в порядке. Давайте помогу.
И они вдвоём подхватили тяжёлый приёмник дяди Саши.
Ира с трудом втащила в комнату новый проигрыватель. Стала распаковывать, скинула с себя одежду и уселась на тахту в трусиках и лифчике. Отдышавшись, нашла пластинку Веры Матвеевой, включила, полился нежный серебряный голос: «…я ушла гулять по городу…» Ира наладила тембр, отрегулировала звук и в блаженстве растянулась на тахте.
Юра улёгся на диван, внезапно вскочил, взял зайца и включил магнитофон. Голос Визбора пел что-то лирическое. Обняв зайца, Юра снова лёг на диван, мечтательно изучая потолок.
В магазине «Веломототовары» было шумно и душно. Покупатели столпились у стойки велосипедов. Продавцы не успевали обслужить всех желающих. Юра с чеком в руках протиснулся к прилавку.
Продавщица кивнула ему:
– Выбирайте!
Юра шагнул ей навстречу, но она только хмыкнула:
– Да не здесь! На улице. Тут витрина у нас. Паспорт возьмите.
Юра, взмыленный и порядком уставший, вышел во двор магазина. Двое парней-грузчиков сбрасывали вновь прибывшие велосипеды с грузовика на землю. Юра в задумчивости глядел на грузчиков.
– Что, парень, дело за цветом?
Юра кивнул. Ребята сняли ему с машины красную «Украину».
– Пойдёт?
– Поглядим. – Юра засучил рукава и стал распаковывать и налаживать новую машину, сверкающую под ярким солнцем. Наконец всё было готово, и Юра вскочил на своего коня.
– Поехали! – Он мчался, не уступая в скорости трамваю, обошёл автобус и опередил таксиста. Тот высунулся из окна с папиросой во рту, пожал плечами и крикнул:
– Сумасшедший!
Обогнув памятник Пушкину, Юра выехал на бульвар. Молодые мамы гуляли с детьми. Мелькали весёлые загорелые лица, бросалось в глаза изобилие белого цвета в одежде. Юра снизил скорость, потом соскочил с велосипеда, пошёл пешком. Он искал глазами скамейку, на которой нашёл вчера зайца. На ней сидели две девицы в вызывающих нарядах и курили. Они заметили Юру и стали ему улыбаться. Тогда он пошёл дальше, купил мороженое, присел на камень возле фотографа. Это был пожилой одессит маленького роста, очень полный, в смешной шляпе и с лукавыми добрыми глазами. Снимал он старой камерой на треноге, возле него лежали пёс и альбом – выставка его фотографий, демонстрировавших качество. Фотограф обращался к публике в рупор:
– Граждане! Кто забыл сфотографироваться? Фотографирую с гарантией! Мимо Юры бегали малыши. Прошла красивая молодая женщина, загорелая, в белом платье. Она вела за руку малыша лет трёх-четырёх. Ребёнок был нарядно одет и во все глаза смотрел на Юру, потом он вырвался от мамы и бросился к велосипеду, схватил ручонками педаль и стал её крутить. Юра посадил его на сиденье и так провёз несколько шагов, идя рядом, хотел что-то сказать матери малыша, но в это время к ним направился молодой мужчина в военной форме. Малыш ухватился за Юру, соскочил с велосипеда и с криком «Папа, папочка!» убежал. Юра купил свежие газеты, выпил воды в автомате и снова сел на велосипед.
Лида сидела в кресле, Женька за столом что-то рисовал. Ира вышла из ванной комнаты в халате с полотенцем на голове, кивнула Лиде:
– Твоя очередь. Пусть проветрится. После Женьку искупаем.
– Хорошо, когда горячая вода. У нас дом старый, холодная не всегда есть. А тут как назло похолодало.
– Жаль, когда лето уходит.
– Только не пойму, почему у тебя такой холостяцкий вид в квартире? Половина вещей запакована. Живёшь на чемоданах. Ну что тебе мешает навести уют? Ты же можешь. Я знаю.
Ира присела на краешек тахты, сняла с головы полотенце, мокрые пряди волос упали ей на лицо:
– Душа не лежит. Не моя это, Лида, квартира. И надо уходить отсюда. Чем быстрее, тем лучше.
– Как не твоя? Тебе ж театр дал как молодому специалисту!
Ира усмехнулась:
– Театр Володе дал с расчётом убить двух зайцев. Они в полной уверенности, что мы вместе.
– И я тоже… в полной уверенности…
– А ты чего? Ты его хоть раз здесь видела? Он же у тётки своей живёт, предложил мне пожить пока, а если захочу, так на всю оставшуюся жизнь. Ждёт, что позову…
– Ну? Так в чём же дело?
– Совсем пустяк. Не люблю я его, понимаешь? Человек он хороший, товарищ отличный, в дружбе не подведёт, но ведь этого мало. Правда, Лида? Скажи!
Лида скривила губы:
– А… Лучше эту тему не трогать. Знаешь, что сказал Хемингуэй? Что ты встрепенулась? Думаешь, если я родила, то уже книжек не читаю? Так вот, он сказал, что хороший солдат не должен иметь воображения.
– А как же мне без воображения? Это ж моя профессия.
– У женщины одна профессия – семья!
Ира отрицательно покачала головой. Лида решительно подошла к Женьке:
– Тебе жизнь докажет, кто прав.
Женя перестал рисовать и внимательно смотрел то на Иру, то на мать.
Лида взяла его на руки:
– Пошли. Другой раз искупаемся. А ты подумай пока.
Юра вышел из душа, поставил чайник на плиту, подошёл к окну. Во дворе две крохотные птички пытались справиться с большим куском булки.
Ира рисовала эскиз костюма, приложив бумагу к оконному стеклу. Она переносила рисунок с одного эскиза на другой. Взгляд нечаянно упал на соседского кота, вальяжно развалившегося на подоконнике дома напротив.
Юра резко затормозил велосипед у витрины «Ремонт магнитофонов и радиоаппаратуры». Не успел переступить порог, как рыжеволосая девушка вскочила из-за своего стола, стоящего у окна, и бросилась ему навстречу.
– Граждане! Михеев «Жигули» приобрёл.
Двое ребят помчались к окну.
– Цвет? – кричал Паша, не отрываясь от своего магнитофона.
– Коррида! – не унималась рыжеволосая Оксана.
– Выпуск?
– Последний, – сказал Кирилл, отойдя от окна. – Дурак! Тоже мне транспорт. Одна часть едет, ноги идут.
– Да что вы на меня накинулись? Нормальный велосипед.
– На море отвезёшь? – Оксана улыбнулась.
– А обратно? – Паша оторвался от магнитофона и протянул Юре папку с бумагами. – Давай вкалывай. Пятнадцать минут рабочего времени уже прошло. Пока был в отпуске, мы перешли на уникальный и единственный в своём роде бригадный метод. Оксана теперь чинит всю аппаратуру. Да, Ксюша? А я выписываю квитанции. Юра стал просматривать бумаги.
– Ещё пригодится твой горе-транспорт, – Паша хлопнул Юру по плечу, – для визитов к заказчикам, проживающим в отдалённых районах города. Кстати, тут тебе звонили…
– Кто?
– Да ты не волнуйся. Голос был мужской. Но всё равно приятно – из театра.
Юра пожал плечами:
– Телефон оставили?
– Да вот. – Паша хихикнул. – На сцену зовут.
– Так я поехал? – Юра вышел из приёмной на улицу.
Оксана привстала из-за стола, чтобы увидеть, как он садится на велосипед и уезжает, сердито посмотрела на Пашу:
– Ну зачем ты так? Что, нельзя было завтра начать?
Паша улыбнулся:
– А что, собственно, произошло? Человек приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Нас и так чуть не съели за этот месяц. А у меня, между прочим, план, детка, а не любовь в голове.
Оксана вспыхнула.
– Кстати, – Паша поудобнее уселся в кресло и взял очередной аппарат, – не советую. Глухой номер.
– Терпеть не могу твоё «кстати», – огрызнулась Оксана.
– Оно всегда некстати, – напевал Паша.
Юра спрыгнул с велосипеда возле телефона-автомата, набрал номер:
– Добрый день, – он кашлянул, – беспокоит Михеев.
– Это замечательно, что ты меня беспокоишь. Значит, сказали?
– Дима, ты?
– Я. Заехать можешь ко мне?
– Домой на Черёмушки?
– Нет. В театр.
Дежурная на проходной улыбнулась Юре:
– Вас ждут. На втором этаже. Дверь слева.
Юра поднялся по лестнице, вошёл в аппаратную. Дима возился с упаковкой, обнял Юру и даже слегка приподнял его над полом.
– Ещё тренируешься?
Дима махнул рукой:
– Женился, ну и т.д. Но я не поэтому тебя разыскал. Мой шеф работу предлагает, а мы, как видишь, уезжаем на гастроли на целый месяц. В общем, мне бы не хотелось, чтобы сюда звали посторонних. Мешать не будут. В театре никого нет. Ни души.
– А что за работа?
– Твоя родная. Синхронный перевод установить. Подключить все кресла партера, бельэтажа, амфитеатра. Дел хватает. Оплата по договору. Можешь помощника себе взять. Работай хоть ночью, когда хочешь. Тут всё есть. Я покажу. Ключи оставлю. Идёт?
– Не знаю. Неожиданно как-то.
– Ладно. Пошли к директору. Он тебя финансово подбодрит.
Ира у себя дома складывала вещи, что-то пришивала, тут же бросала в чемодан. Позвонили в дверь. На пороге стоял Володя.
– Извини, что без приглашения.
– Ещё чего. Перестань.
– Просто я ничего не понял. Ты так внезапно исчезла. Что случилось?
– Ничего особенного. На гастроли я не еду. Не берут. А дома сидеть… Лето кончилось. Мне путёвку дали в месткоме горящую, правда, но, знаешь, я ещё никогда не была в доме отдыха.
Ворвался Женька, за ним Лида:
– Ой! Мы не вовремя?
– Очень даже вовремя. Я уже готова. Пошли.
Володя обвёл взглядом комнату, посмотрел на Лиду. Она смутилась:
– Отдыхать едете?
– Да нет, работаю. Вот зашёл Иру проводить. Вы тут заканчивайте, девочки. Я внизу подожду.
Дверь осталась открытой. Слышно было, как Володя бежал по лестнице вниз.
– Лида насупилась:
– Ну, чего опять натворила?
Ира закрыла лицо руками.
Уборщица Евдокия Алексеевна была старым театральным волком.
Она давно работала в театре, знала всех артистов и репертуар так же, как свои веники и швабры. Дело своё любила и пыль вытирала самозабвенно.
– В этом зале, – она посмотрела на сцену, – я работаю сорок лет. А вот вы, молодой человек, – обратилась она к Юре, – вы даже себе представить не можете, что это был за театр.
Юра сосредоточенно работал с теми самыми креслами, с которых только что стирала пыль тётя Дуся. Ему явно не хотелось вступать в беседу, а тётя Дуся продолжала, не дожидаясь ответа…
Юра с инструментом шёл по пустому театру. На одной из дверей висела афиша с зайцем, который говорил по телефону. Юра остановился на мгновение. Тётя Дуся появилась с ведром и шваброй. Ей было скучно, и она хотела поговорить:
– Это кабинет художника. Что, нравится?
– Да так. Похож на одного товарища.
– Кто, заяц? Ну, с тобой не соскучишься.
В городе ощущалось золотистое дыхание осени. Опустели пляжи. На деревьях замелькали жёлтые и красные листья. Театр, в котором работала Ира, открыл свой новый сезон.
Ира, что-то жуя на ходу, зашла к театральному сапожнику. Он поздоровался, не поднимая глаз, кивнул самому себе:
– Привет. Узнал по ногам.
Полная дама средних лет окинула Иру взглядом:
– И всегда ты жуёшь. Как только тебе удаётся фигуру сохранять? Я вот постоянно на диете сижу и не берёт. Ну не берёт, и всё.
Ира пожала плечами. Дама забрала свои туфли, что-то шепнула на ухо сапожнику, потом громко добавила:
– Ну, я пойду, Васенька, спасибо. Ирочка, будьте здоровы.
Ира хлопнулась на тот же самый стул, где сидела дама, и тут же вскочила:
– Ой, жарко как! Что у неё там, радиатор?
Вася наконец поднял голову:
– Ты сядь, радиатор. Поговорить хочу. Туфли твои пока на клею подсыхают, ты сиди и слушай уже немолодого человека, шо тебе говорить буду. Ты вон тоже подсыхаешь, как твои туфли. Замуж тебе нада. Это я тебе как отец родной говорю. Артисты, они шо? Поухаживают, погуляют и разойдутся роли учить. У их работа такая, а ты девка хорошая, работящая, тебе семью иметь нада. Этот твой хахель, ну художник наш – это не то. Не, он умный, порядочный, я ничего тут не говорю, у него даже машина есть, но он тебе не пара. Ты хоть и тощая, но девка, – Вася сделал соответствующий жест и вздохнул: – тебе рамка нужна. Драгоценный камень оправу любит. Ты не обижаешься?
Ира смотрела затравленно, но с интересом.
– Так это я к чему, – продолжал Вася, – у меня хороший паренёк есть. Сын моего друга. Армию отслужил, работает водопроводчиком, как сейчас принято говорить, сантехником. Работа грязная, но жить будешь…Фигура есть, лицо есть, деньги есть… шо ещё нада?
Постепенно Ира из грустного состояния перешла в весёлое:
– Ну, а где он?
– О! Это разговор! Ну, ты молодец! Вот это девка!
– А что тянуть? Давайте его сюда! Знакомьте.
Вася оживился:
– Шоб ко мне пришёл?
– Ну зачем? Пусть как-нибудь вечером на спектакль придёт. Я устрою места, вот и всё.
– Ты давай конкретнее, когда и куда?
Ира достала из сумочки календарик:
– Ну вот. В среду. У главного входа. – Она встала и направилась к двери.
Вася крикнул:
– А туфли?
– Заговорили. Забыла, зачем пришла.
Оксана поднялась по лестнице, позвонила. Дверь открыл дядя Саша.
Увидев красивую девушку, он сделал два шага назад и восхищённо покачал головой.
– Пожалуйста, барышня, прошу.
Оксана робко вошла в коридор, смутилась, покраснела. Дядя Саша улыбнулся ей:
– Заходите. Он сейчас придёт.
– Я тогда позже, в другой раз.
– Нет-нет, я вас не отпущу. Идёмте, покажу кое-что интересное. – Дядя Саша повёл Оксану к себе, усадил на диван, нашёл в ящике стола старинные дамские часики, объяснил Оксане, как защёлкивается застёжка:
– Примерьте.
– Что вы?! Это же домашняя реликвия. Я не посмею. – Оксана невероятно смутилась.
– Эту «домашнюю реликвию» я однажды обнаружил на улице, а наш общий знакомый вернул ей утраченное время. Я уже давно не видел таких прелестных ручек, – и дядя Саша с нескрываемым удовольствием поцеловал Оксане руку, – так что не волнуйтесь. Как говорил, бывало, наш старшина, награда нашла героя.
Дядя Саша подвинул Оксане целую стопку журналов, а сам отправился на кухню заваривать чай. Оксана с интересом рассматривала старые, в овальных и круглых рамочках, пожелтевшие фотографии, удивлялась коллекции значков и даже потрогала руками старинную этажерку.
Дядя Саша вернулся в приподнятом настроении, быстро накрыл на стол и разлил по чашкам свежезаваренный чай.
– Уверен, что такой напиток вы ещё не пили никогда. Кракадэ! Моряки привозят. Нравится?
Оксана кивнула:
– Мне вообще у вас нравится.
– Оставайтесь! – Дядя Саша с нежностью посмотрел на Оксану, потом подвёл к окну, показал кактусы, предложил папиросы «Беломорканал» и тут же спохватился – извлёк из шкафа нераспечатанную пачку американских сигарет. Они вышли на балкон, закурили. Дядя Саша рукой поманил Оксану к краю балкона, приложил палец к губам и заставил её заглянуть за перила, где между стеной дома и фанерным щитом балкона свила гнездо голубка. Увидев Оксану, она улетела, оставив двух птенцов-детёнышей. Оксана с дядей Сашей переглянулись.
В коридоре зазвонил телефон. Дядя Саша снял трубку. Оксана застыла в напряжении.
– Нет, – говорил дядя Саша, – всё есть. Где ты? Возле цветов? Купи, пожалуйста, – он накрыл трубку ладонью, – да красивые, очень нужно.
Дядя Саша вернулся в комнату:
– Как жаль, что мне придётся уйти.
Оксана быстро стала собираться.
– Вы оставайтесь. Юра сейчас придёт. А у меня, знаете, стариковские развлечения. Еду к сестре на день рождения, к двоюродной. Живёт на другом конце города, пока доберусь…
– А как же квартира?
– Вы ж остаётесь.
На кухне дядя Саша надел свой выходной пиджак, сел на табуретку и с помощью ложечки стал надевать нарядные чёрные туфли. Туфли слегка жали, дядя Саша жмурился, пыхтел, произносил что-то не очень внятное, брызгал одеколоном и снова пыхтел. Одевшись, он подошёл к зеркалу и, напевая «отцвели уж давно хризантемы в саду», очень старательно причесался. Потом замолчал и посмотрел на себя каким-то грустным взглядом.
Оксана опомнилась, когда услыхала щелчок дверного замка. Она выбежала на балкон. Дядя Саша почувствовал взгляд и помахал ей рукой. Соседка, тётя Глаша, знавшая всех жильцов в лицо и со спины, удивлённо перевела взгляд с балкона на дядю Сашу.
– Племянница моя. Девка хорошая. Эх… Глаша, – дядя Саша обнял тётю Глашу за талию, – где наши с тобой восемнадцать лет?
– Козёл старый, – тётя Глаша вырвалась, одёрнула платье и стыдливо убежала, оглядываясь, не видел ли её кто из соседей.
Юра с букетом алых роз вошёл к дяде Саше. Оксана от неожиданности испугалась.
– А ты-то как здесь оказалась? – Юра сел на стул. Вот так сюрприз. А цветы кому?
– Мне, – она иронично улыбнулась.
– Где же дядя Саша?
– Ушёл.
– Ну да?! Он же цветы просил купить.
– Я слышала. Это его подарок мне для храбрости.
Юра внимательно посмотрел на Оксану.
– Дядя Саша пошёл на день рождения к двоюродной сестре. Ой! Это ж ей цветы! Что ж делать? А?
Юра засмеялся.
– Ты чего? Он очень хороший. Не смей.
– Нет у него никакой двоюродной сестры и родной тоже. Он один. Один на всём свете.
В комнате стало совсем тихо. На стене тикали ходики. Юра поставил цветы в вазу, налил воду. Оксана подошла к нему и вдруг – как в воду прыгнула – крепко прижалась к его спине.
У входа в театр было много людей. Ира в своих неизменных джинсах, только вместо свитера – красивый замшевый жакет, прогуливалась у театра.
К ней подошёл молодой человек:
– Извините, вы не меня ожидаете? Я от Васи.
– Да, вас. А как вы меня узнали?
Они прошли через контроль. Ира внимательно изучала парня. Он был модно одет, уверен в себе и ничуть не смущался такого знакомства.
– А мне дядя Вася как-то показал вас на улице. Вы мне понравились.
– Что ж не подошли ко мне тогда, на улице… когда я вам понравилась?
– Да как-то неудобно на улице… к незнакомой девушке.
– А знакомиться через дядю Васю удобнее?
– Да чего вы злитесь? Знали же сами, на что шли, и согласились. Чего теперь?
– Интерес взял верх над самолюбием. Хотела посмотреть на вас.
– Ну, и что увидели?
– Не могу понять, почему здоровый и Богом, скажем так, не обиженный молодой человек должен знакомиться с женщиной таким способом.
– Так у меня ж серьёзные намерения.
– Как, уже? Вы меня совсем не знаете…
– Вася сказал, что вы очень хорошая. Если жениться, так только на таких. Ну, а мне как раз такое подходит.
Они шли по фойе. Ира взглянула на себя в зеркало.
– Такое подходит?! Значит, поженимся?
– Конечно.
– А где жить будем?
– Пока снимем, а потом купим. Деньги есть. Что вам об этом думать? Об этом мужчина заботиться должен. Верно говорю? Главное, чтоб дети были. Не один, как сейчас модно, а двое или ещё лучше трое ребятишек.
К Ире подошла билетёрша:
– Ирочка, уже началось. Заходите тихонечко.
Ира шепнула:
– Спасибо. Сейчас пойдём.
Она заглянула в его глаза:
– Я хотела спросить вас: вы любили когда-нибудь? Любили так, чтоб отдать за этого человека жизнь? Так, чтоб ни есть, ни спать, чтоб всё не в радость, если вы не вдвоём?
– Нет.
– И я нет. Но я хочу любить так или не любить вообще. Понимаете меня?
– Понимаю. Кажется, понял…
– Вот видите. Идёмте, я посажу вас тихонько.
– А вы?
— Да я это сто раз уже смотрела.
– Тогда не надо. Театр не люблю. Это я, чтоб познакомиться, согласился.
– Давайте я вас провожу.
Билетёрша на контроле удивлённо взглянула из-под очков:
– Неужели не нравится?
– Марья Фёдоровна! Он смотрел это на днях, и очень понравилось, а я число перепутала.
Надо было на завтра договориться.
– Пусть и завтра приходит, ещё не поздно исправить, – она понимающе улыбнулась.
Они вышли на улицу. Он достал сигареты:
– Вы не курите?
– Нет.
– Странно. Я думал, в театре все курят.
– Это правда. Все кроме меня.
– Чудная вы… Всё никак не пойму, когда шутите, а когда серьёзно.
– Шутки у меня серьёзные, от этого и неразбериха. Автобус подошёл. Не ваш?
– Я пешком, – он закурил, – спасибо за интересный вечер, за науку.
– Не сердитесь на меня, ладно?
Он махнул рукой и ушёл. Ира долго смотрела ему вслед. Билетерша, поеживаясь, вышла на улицу:
– Что ж ты его отпустила? Хороший парень и видный такой. Смотри! Не потеряй!
Ира прикусила губы, едва сдерживая слёзы. Кто-то окликнул её:
– Ирка, тебя директор искал.
– Почему у тебя нет штор? – Оксана уткнулась Юре в плечо.
– Хочешь, я уйду с этой работы, и ты больше меня не увидишь? Так будет лучше, Ксюша. Тебе нельзя привыкать.
– Куда ты пойдёшь? И почему я должна отвыкать? Давай я наведу тебе здесь уют. – Она вдруг встала с дивана, завернулась в простыню и стала объяснять Юре, как лучше поставить мебель. Юра тоже замотался в простыню и подошёл к окну:
– Ночь какая дивная… Ксюша, иди сюда, посмотри на Луну. Полнолуние. Твоя жизнь должна быть полной, как этот шарик.
Он обнял её за плечи, встряхнул:
– Ну что ты во мне нашла? Ты же в сто раз лучше меня. Красавица просто, а я… старый холостяк… зануда… лысеть начинаю вперемешку с сединой, вместо машины покупаю велосипед, скучный и нудный тип.
Он замолчал, и в комнате стало тихо. Наконец Оксана решилась:
– Юра, Юрочка! Я ребёнка хочу, очень. Никто не узнает, вот увидишь, – она говорила почти шёпотом, быстро, сбивчиво, повторяя одно и тоже, и умоляюще смотрела на Луну. – Прошу тебя, помоги мне. Никто не узнает. Я уеду, тут же уеду. От любимого хочу, от любимого. Понимаешь?
Юра крепко, до боли в пальцах, сжал Ксюшины плечи, поцеловал её волосы:
– Очнись, Ксюша! Не делай глупость. Ребёнку нужен отец, и он будет. Не гони отпущенное судьбой время. И так жизнь летит как сумасшедшая. Ты слышишь меня, Ксюша?
Но она, похоже, уже ничего не слышала. Юра почувствовал, как обмякает её тело, подхватил на руки и вместе с ней сел на диван. Сквозь закрытые Ксюшины глаза текли слёзы. Юра вытирал их краешком простыни. Он долго сидел так, как будто баюкал ребёнка, что-то шептал ей на ухо, раскачивая слегка, чтобы она уснула.
Ира сидела за столом в своей комнате и рисовала, как всегда при это что-то жуя. За окнами сильный ветер раскачивал обнажённые ветви деревьев.
Влетела взбудораженная Лида:
– Опять не заперто. Смотри, украдут. – Она бросилась к Ире, начала её целовать.
За ней бежал Женька. На нём была вязаная шапочка с помпончиком и красивое клетчатое пальтишко. Лида, раскрасневшаяся, счастливая, в цыганском цветастом платке с длинными кистями – такой она ещё не была никогда – всё не выпускала Иру из объятий.
– Николай, – она смеялась, – Николай возвращается из армии. Телеграмму получила. Вечером будет дома, если… знаешь, это жизнь… я уже не верю… Нет! Я верю. Сама не знаю, что говорю. Ирка!
Ира тут же подхватила Женьку на руки, стала его раздевать.
– Оставляю у себя. Иди домой. Наводи марафет. Чтоб всё сияло и блестело.
Лида послушно кивнула.
– Чтоб было сварено, постирано, убрано.
Лида продолжала кивать.
– Мы с Женькой покупаем торт и шампанское и вечером приходим к вам в гости.
– А Володя?
Ира выразительно посмотрела на Лиду:
– Уехал в Москву. На работу пригласили.
– Ничего себе. Талант!
– У тебя не так много времени. – Ира подошла к Лиде и крепко обняла её.
Лида заплакала, потом и Ира вместе с ней. Женька вытащил из кармана свой носовой платок и протянул обеим. Лида чмокнула сына в щёку и убежала.
Тихо скрипнула дверь.
Ира с Женей ещё спали, когда раздался звонок в дверь. Ира вскочила, бросилась босиком к двери. На пороге стояла улыбающаяся Лида. Увидев Иру, она стала смеяться. Постепенно её смех перешёл в хохот.
– Тише! – Ира прикрыла ей рот рукой. – Ты Женьку разбудишь.
– А он не спит. Смотри.
Через проём двери была видна постель, на которой сидел Женя. Он сочувственно, не по-детски глядел на мать. Лида прошла и села на постель, не раздеваясь. Она всё ещё похохатывала. Ира не выдержала:
– Ты чего?
Лида сняла пальто, поправила красивую причёску и снова села на постель. Ира пыталась поймать её взгляд:
– Ну, не трави душу. Что там у вас с Николаем стряслось? Он домой вернулся?
– Вернулся, да только к себе домой. На нас с Женькой, сказал, уже времени не было. Хлопот новых много. Не один теперь. Жена молодая вот-вот родить должна. Они ко мне только на минутку заскочили – вещи его забрать. Ребёнку даже игрушку не привёз. «Времени не было», а дитё новое уже забацал. На это время было. Да ну Бог с ним. К матери его поехали. Я её характер знаю. Не сахар, но справедливая. Вот она ему всё и скажет, а мне новая забота – развод оформлять. Жаль только, что останемся мы с Женькой в коммуналке теперь. А может, оно и к лучшему?
– Смотри, – вдруг совершено неожиданно выпалил Женька, – идёт снег!
Ира оторопела. Сама себе не веря, посмотрела на Женьку, потом на Лиду, потом в окно. За окном действительно шёл снег. Крупные белые хлопья медленно кружились в воздухе.