Опубликовано в журнале СловоWord, номер 71, 2011
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Виктор Бердник
ИНФЕРНАЛЬНИЦА
Наверное, у каждого эмигранта хотя бы однажды возникала мысль вернуться туда, откуда уехал. Не насовсем, конечно… Просто в один прекрасный день, преодолев сопутствующие такому шагу сомнения, собрать чемодан и отправиться поглазеть: а как оно там теперь? Возвратиться… И сделать это, повинуясь едва-едва осознанному импульсу, чтобы уже раз и навсегда избавиться от ностальгии или, пережив её ремиссию, ощутить новый мучительный приступ. Прошлое не забыть. Остаётся лишь гнать от себя воспоминания, если они угнетают, или лелеять их как святыню, если они – единственный островок радости. Не говоря уже о том, что прошлым можно жить. Да и заканчивается ли прошлое, вообще?..
Алик был, пожалуй, единственным среди своих друзей, кто после приезда в Америку так и не посетил ни разу Одессу. И это он, покинувший её с разбитым сердцем и со слезами в глазах? Ну ладно, никуда бы не выбирался и сидел бы сиднем в Нью-Йорке… Так ведь нет! Что ни отпуск, так сразу за океан – отдышаться от американской действительности и глотнуть европейского воздуха. Да уж, вот они, странности эмигрантской натуры… Причём потянуло Алика на старый континент чуть ли не через два года после того, как он более или менее обжился в Америке. Вдруг заскучал по старинным городам, которых прежде никогда не видел, и обложило его душу такой смертной тоскою, что впору было бросить всё к чёртовой матери. Хотя бы на время… Одним словом, созрел к далёким путешествиям, имея на руках только гринкарту и разрешение на обратный въезд в страну. Вроде опасаться тут нечего, но без паспорта пересекать границу всё же как-то неуютно…
– А чего ты не отправишься в Одессу? – каждый раз удивлялись знакомые в Бруклине, встречая Алика после его очередной вылазки в Европу. – Там сейчас класс! А с зеленью ты и подавно желанный гость.
Алик не без интереса слушал рассказы очевидцев, улыбался, не возражал, но, тем не менее, туда не ехал. Почему? По разным причинам… Из боязни разочароваться, например. Так, во всяком случае, он объяснял свои мотивы особо надоедливым землякам и в том же старался убедить себя самого.
Говорят, что, избежав встречи с первой любовью, можно сохранить её вкус. Не стоит подвергаться в очередной раз потере иллюзий – их и так в жизни хватает. А уж человеку сентиментальному город, в котором он родился и вырос, не менее дорог, чем когда-то любимая им женщина. Те же волнения от прошлых ощущений. Вот и Алик сохранил к Одессе самые трепетные чувства. Потому, наверное, и не спешил возвращаться туда, где ему пришлось провести лучшие годы. Он слишком хорошо запомнил, как однажды судьба столкнула его со школьной привязанностью. Лучше бы этого никогда не случилось… Девочка, которая ему так часто снилась, выросла. Столкнувшись с ней, Алик вдруг растерялся от разительного несоответствия увиденной им обыкновенной тётки в дешёвом пальто и с сопливым малышом на руках тому нежному цветку-образу, бережно хранимому им в душе. Хрупкий символ чего-то недостижимо прекрасного как-то сразу пожелтел и померк, словно лампа дневного света, горевшая слишком долго, и погас уже навсегда. Хотел Алик или нет, но эта негаданная встреча, поначалу не предвещавшая перелома в его сознании, настолько развеяла последние остатки любовного наваждения, что он, облегчённо вздохнув, даже невольно подумал:
«…Однако Бог миловал… А ведь я мог стать её мужем…»
Так и с Одессой. Менее всего Алик, как он полагал, желал взглянуть на неё уже совершенно другими глазами. Вроде безумно хотел туда поехать и посмотреть, но ещё сильнее опасался разочароваться. Город, запомнившийся ему романтически красивым, теперь, после великолепия европейских столиц, вполне мог показаться задрипанным и провинциальным. Ну как не страшиться такого? Однако существовала и другая причина, куда более серьёзная. В ней Алик стыдился себе признаться, но именно она, а не иные отговорки, определяли выбор его очередного маршрута.
Дело состояло в том, что Алик элементарно стеснялся появиться в Одессе бедным. То есть он не видел для себя моральной возможности возвратиться туда обыкновенным неудачником. Ему хотелось пожаловать победителем на белом коне и с весомыми трофеями, а не наведаться втихаря незаметным визитёром – одним из тысяч муравьёв-тружеников, поменявших, в итоге, шило на мыло. Это ведь раньше, в середине восьмидесятых, любой оборванец, прикативший в Одессу из Штатов, мог заливать, какой он там за океаном весь из себя капиталист. Стоило такому привезти в подарок ошалевшим от счастья родственникам видеомагнитофон и чемодан дешёвого тряпья, как о нём уже слагал легенды весь квартал. Миллионщик! Да Алик и сам ещё совсем недавно, открыв рот, смотрел в Одессе на бывших советских граждан, рискнувших отправиться на побывку в СССР.
В Америку он подался как раз накануне развала Советского Союза, когда среди потенциальных эмигрантов разгуливали всякого рода легенды и мифы. Как, например, устойчивые байки о небывалой щедрости спонсоров-аборигенов…
– Представляете, прямо из аэропорта привезли в полностью обставленную квартиру с забитым холодильником! – передавали из уст в уста восторженную историю подобные ему отъезжанты.
Ох уж эти меблированные хоромы и ломившиеся холодильники… Какую же жуткую нищету, должно быть, испытывали те, кого поразили в Америке диваны, обитые чуть ли не бумагой, разнокалиберная посуда и продуктовые наборы для беженцев? Конечно, такие люди не могли нарадоваться возможности кашеварить когда вздумается, а не прорываться к плите как к алтарю по расписанию в коммунальной кухне. А уж обретённое сибаритство не бежать по утрам сломя голову в уборную, пока её не оккупировал проворный сосед, казалось верхом блаженства. Что ни говори, а за устроенным бытом поедешь куда угодно…
К подобным бедолагам, хлебнувшим по горло безденежья и жилищного лиха, Алик не относился и сразу понял, что в Америке статус-кво – отдельная квартира и собственная машина – отнюдь не индикатор материального успеха. Даже роскошная шуба, которую он прикупил жене Людмиле к зимнему сезону, не стала свидетельством процветания семьи. В Одессе его Людочка смотрелась бы в ней как боярыня, а здесь, где в натуральных мехах куталась от холода чуть ли не половина Брайтона, она до обидного выглядела как все. И вообще, самооценка Алика в Америке понизилась, как гемоглобин в крови от неправильного питания в непривычных условиях. Оттого, вероятно, и врастал он в американский быт с превеликим трудом. Долго не мог найти приличную работу, но даже с грехом пополам устроившись, не ощущал удовлетворёния ни от рода занятия, ни от зарплаты. Хотелось чего-то масштабнее. Чтобы и платили получше, да и перспективы чтобы маячили поотчётливей. Короче, втайне страдал. Не то что его некоторые приятели, которые не знали, как благодарить судьбу, даровавшую им шанс малярить не в Одессе, а в Нью-Йорке. Один из них, Додик, прославившийся полоумными баснями о том, как его дядя ювелир делал на заказ серьги самой супруге президента, чувствовал себя абсолютно счастливым. А признайся ему Алик в собственном смятении, так тот просто покрутил бы пальцем у виска:
– Малахольный…
Жизнь Додика изменилась ровно в той степени, что свиные отбивные он покупал теперь не у своего рубальщика на Привозе, а шёл в «Интернэшэнл» и брал там первоклассную вырезку. Впрочем, не только… Ещё при знакомстве тот, протягивая руку, ныне самодовольно называл себя мистером.
Алик мистером себя не ощущал. Как и вообще никем. Его дни плавно чередовали друг друга, одинаковые, как разовые бутылочки с питьевой водой в пластиковом брикете. Работа, дом, да русский ресторан по праздникам и именинам. Единственной отдушиной стали для него вылазки в Европу. Раз в год и крайне непродолжительные; только в составе туристической группы от авиакомпании «Американ Эйрлайнз», предлагавшей самые дешёвые поездки. Никаких достойных внимания событий и сплошная сумятица в душе – это всё, чем Алик мог похвастаться в тот момент, когда его отыскал привет из Одессы. И как обычно бывает, произошло это совершенно неожиданным образом…
В один прекрасный день в Нью-Йорке объявилась Майечка. С ней Алик был знаком когда-то близко и даже очень… Очевидно, именно поэтому та не увидела для себя препятствий ему позвонить…
– Вот приехала поглядеть на американскую жизнь, – прощебетала она задорно, – а заодно и друзей навестить.
Последние слова Майечка произнесла так, что у Алика как-то нехорошо ёкнуло сердце.
– Ты мне не рад?
– Нет… Отчего же? – он, едва совладев с охватившем его предчувствием чего-то неминуемого, терялся в догадках о целях её звонка.
– Как поживаешь? – поинтересовалась Майечка. И хотя Алик не виделся с ней уже больше двадцати лет, он не мог не услышать в её голосе хорошо знакомые ласковые нотки.
– Нормально. Как ты? Надолго в Нью-Йорк?
– Не знаю. Как получится. Хотела показать дочке её отца… – Майечка вдруг замолчала, выдерживая многозначительную паузу. – И ты не спрашиваешь, кто он?
– А почему я об этом должен спрашивать? – Алик ощутил противную сухость во рту – предвестницу негаданного известия.
– Ну… Я не знаю. Ведь и у нас с тобой теоретически мог быть ребёнок…
– Майя, – жёстко перебил её Алик, – по-моему, мы всё тогда решили. Не так ли?
– Ты решил…
– Что ты имеешь в виду?
– А то, милый, что ты дал денег на аборт и преспокойненько умыл руки. Вот только аборт я делать не стала…
У Алика на секунду пропал дар речи, словно он подавился куском отварной индюшачьей грудинки. Ему моментально припомнилась нервотрепка тех дней и сопутствующее ей скверное настроение.
– Ты это серьёзно?
Представить, что молодая особа, смышлёная и недурная собой, захочет родить без мужа, просто не укладывалось в голове…
«…И почему же она всё это время молчала? – мелькнуло естественное подозрение. – И чего хочет добиться сейчас?..»
– Да ты не волнуйся, – Майечка, будто прочитав беспокойные мысли, возникшие у Алика, покровительственно рассмеялась в трубку.
– Я без претензий. Ирише, слава Богу, исполнился двадцать один год. Совершеннолетняя. Сама уж невеста. Кстати, захочешь её увидеть, позвони. Я у подруги остановилась.
Майя не спеша и чётко продиктовала номер, уверенная в расторопности бывшего кавалера разыскать карандаш и бумагу. А уж в его порядочности и подавно…
Она не ошиблась. Алик, судорожно записавший телефонный номер, пребывал теперь в неописуемой прострации. Да и какие ощущения посетили бы душу вполне ответственного мужчины, в одночасье ставшего отцом взрослой дочери? Который к тому же не злостный неплательщик алиментов, а добропорядочный супруг, имеющий в браке тоже почти взрослого ребёнка?
Всю ночь Алик не смыкал глаз. Ворочался с боку на бок и, перебирая в памяти короткий роман с Майечкой, так ни до чего не додумался. История ему виделась крайне странной. Майя всегда была хорошо себе на уме. Даже пообщавшись с ней очень недолго, Алик без труда разглядел, с кем имеет дело. Она относилась к типу тех женщин, которые никогда не ждут счастливой случайности, как девица у окошка, подперев кулачком нежную щёчку, истомившись и вздыхая про себя: «И где она там запропастилась?..»
Напротив, подобные Майечке практичные особы открывают ворота пошире, чтобы та, сердешная, не дай Бог, не заплутала часом и не ошиблась дверью:
– Эй, девушка! Вам, драгоценная, сюда. Ну, куда, дура, попёрлась? Говорят тебе – сюда, значит, сюда…
Попробуй, откажись от такого приглашения! И вдруг выясняется, что благоразумная и деловая Майечка – чуть ли не мать-одиночка?.. Ведь даже про беременность она тогда сообщила совершенно невозмутимо, с твёрдым намерением избавиться от неё. И без сопутствующих такой ситуации колебаний. Мол, есть знакомый доктор и за двести рублей сделает аборт. Взяла деньги, и на этом расстались…
Жену Алик решил ни во что не посвящать. И хотя Людмила не ревновала его к добрачным связям, всё равно заикнуться о подобном казалось Алику неловким. Впрочем, и Майечке он не поверил безоговорочно, но, тем не менее, предложил встретиться. На его счастье, Людмила работала в предстоящую субботу, что давало Алику удобный шанс без её ведома провести пару часов с новоявленной дочкой и с её мамой. А уж потеряться от посторонних глаз в Нью-Йорке проще простого. Решили сходить вместе на ланч…
Майечка сильно изменилась, превратившись из смазливой барышни в представительную даму. И выглядела теперь отнюдь не хуже той девушки, с которой появилась в итальянском ресторане, куда Алик их пригласил. Обе стильно одетые, они вовсе не производили впечатление обиженных жизнью женщин. Да и в глазах юной особы и, по логике вещей, его дочки, Алик не заметил терзающего совесть упрёка ребёнка-безотцовщины. Наоборот, они смотрели на него если не с равнодушным любопытством, то уж наверняка без всякого осуждения.
– Ну, вот, Ириша, можешь с полным правом называть этого человека папой, – представила Алика Майя. Тот смутился и вдруг поймал себя на мысли, что ищет в лице девушки собственные черты. Свой фамильный нос с горбинкой или слегка скошенный подбородок, доставшийся ему от мамы и от бабушки… Какой-нибудь внешний признак, который подскажет ему их кровное родство. Внимательно разглядывать девушку Алик постеснялся, но потом, время от времени, бросал на Ирину пристрастные взгляды, как бы примеряя на себя новый статус.
– Здравствуйте, – чинно поздоровалась девушка.
– Именно таким я вас всегда и представляла, – тепло добавила она.
– Каким?– прервал наконец напряжённое молчание Алик, воодушевлённый её доброжелательным тоном.
– Интересным мужчиной, с которым мне хотелось бы появиться перед друзьями. Я наверняка испытала бы гордость, представив вас как своего отца.
Ирина виновато улыбнулась, не скрывая сожаления о том, чего до сих пор была лишена…
Во время ланча никто никуда не торопился. Для начала Алик заказал бутылку вина и карпаччо. В перерыве между закусками Майечка решила ненадолго отлучиться. Она словно нарочно оставила Алика и Ирину наедине, а когда вернулась, нашла их подружившимися. Отец с дочкой что-то живо обсуждали. На прощанье они даже обнялись…
Последующие дни Алик прожил под впечатлением от душевной встречи, но ещё сильнее на него подействовало объяснение с Майечкой.
– Ты так быстро тогда согласился, – горько усмехнулась она, когда Алик завёл разговор о том, что между ними произошло. – Будто испугался, что я надумаю рожать. Ах, Алик, ты даже не представляешь, насколько предупредительная готовность мужчины заплатить за аборт может стать для женщины оскорбительной. Мне показалось, что этим ты меня предал. А как я хотела услышать твой протест. Ну хотя бы одно слово в защиту будущего ребёнка… Нашего ребёнка! – У Майечки на глазах навернулись крупные слёзы. – Потом я узнала, что ты с кем-то встречаешься. Даже видела тебя с ней в городе… Не стала мешать твоему счастью. Да и сердцу, как известно, не прикажешь… Ведь и со мной оставалась частица любимого человека. Ну, как я могла решиться лечь под нож?..
Алик слушал её, терзаясь и позабыв о прежних сомнениях. И пусть он давно уже ничего не чувствовал к этой женщине, его честь и достоинство сразу же подтолкнули предложить ей посильную помощь.
– Ведь ты не будешь возражать? – краснея, спросил он Майечку, взволнованную воспоминаниями. – Я хочу это сделать для Ирины. Пожалуйста, не отказывай мне…
Незаметно прошёл месяц, и однажды вечером Людмила за ужином поделилась с Аликом свежими сплетнями, принесёнными ею из «Мэйсиса» – универсального магазина, где она работала в отделе посуды.
– У меня там сменщица, тоже русская. Да я тебе говорила о ней. Лилька! Одесситка. Помнишь? У её родителей ещё дача была в Аркадии рядом с нашей.
– Угу, – машинально кивнул Алик без всякого интереса. К новостям о личной жизни своих соотечественников он испытывал полное равнодушие.
– Слушай, такое рассказала! У неё подруга из Одессы гостила. Не поверишь, что вытворила… Комедия!
– Гастролёрша?
– Не то слово… И вроде, чудачка уже в возрасте, однако за неделю успела раскрутить здесь сразу двух мужиков. Причём, по полной программе…
– Способная, – отметил Алик, продолжая жевать и слушать вполуха.
– И чем же она их так прельстила? – он скептически усмехнулся. – Или в Бруклине уже не кого посмотреть?
– В том то и дело, что не тем местом, что ты думаешь. Она им работала раньше, – расхохоталась Людмила, – а теперь всё больше, головой. Развела этих дурней мулькой о взрослой дочери.
– В смысле? – Алик почувствовал, как у него в пищеводе на пути к желудку застрял кусок голубца.
– Наплела о себе душещипательную историю. Ну, вроде того, что когда-то переспала с каждым из них и потом одна растила ребёнка.
– Чьего ребёнка?..
– Алик, ты что, не врубаешься? Просто как всё гениальное. Разыскала телефонные номера своих бывших ухажёров, с которыми когда-то развлекалась, и каждому преподнесла сюрприз: мол, у тебя, дорогой товарищ, дитё имеется. А найти в Нью-Йорке мужиков, знакомых по Одессе, у которых рыльце в пушку, дело несложное. Уж где-где, а здесь, слава Богу, осела чуть ли не половина Молдаванки.
– И те поверили? – упавшим голосом произнёс Алик, уже догадавшись, о ком конкретно идёт речь.
– Как тут не поверить, если и доченьку предъявили в качестве вещественного доказательства. Лилькина подруга какую-то местную молодую оторву нашла и платила ей стольник за встречу с любимым папой. Ну, там слезу пустить для пущей убедительности или на шею, расчувствовавшись, кинуться к родителю… В общем, действовать по обстоятельствам. И что ты думаешь? Оба схавали. Ещё и в рестораны водили. Поили и кормили по первому разряду…
В тоне Людмилы послышалось невольное уважение к разбитной бабёнке, сумевшей так элегантно облапошить двух наивных простачков. И хоть поступила та некрасиво, сыграв на лучших мужских чувствах, сострадания к её обмишурившимся жертвам Людмила не испытывала.
– Я так полагаю, что эта находчивая красотка и на аборт в своё время с каждого из них получила. Который, кстати, никогда и не делала.
– Нет?.. – Алик потерянно смотрел на поквецанный и остывший голубец у себя в тарелке. Аппетит у него пропал начисто…
– Естественно! Лилька знает её чуть ли не со школы. Для той подобные мансы были всегда в порядке вещей.
– И где она теперь? – пытаясь оставаться безучастным, спросил Алик.
– Кто? Лилькина подруга? Да намылилась уже благополучно. Погуляла вволю в Нью-Йорке, скупилась, отбила поездку благодаря своей сообразительности, и обратно домой. В Одессу…