Опубликовано в журнале СловоWord, номер 71, 2011
ФИЛОСОФИЯ И ЛИТЕРАТУРА
Майкл Кедем
«Это убьет то»*
В работе под названием «Основные закономерности исторического процесса или размышления о прогрессе» я писал о различных типах цивилизаций, классифицируя их в соответствии с учением о трех гуннах (traigunуa), сформулированном индийской философской школой санкья. Бытие, согласно этой традиции, включает в себя три качества или, точнее, тенденции – гуны (guna): саттву (духовность), раджас (энергию, страсть; я предпочитаю использовать в этом значении введенный Львом Гумилевым термин «пассионарность») и тамас (инертность, энтропию или, в духе Гумилева, антипассионарность). Генезис цивилизаций базируется естественно на первых двух гуннах. В качестве двух взаимопротивоположных и в то же время диалектически единых исторических преломлений принципа саттвы можно указать на культуры Индии и Китая. И в том и в другом случае человеческая индивидуальность воспринималась во всей совокупности ее свойств, включая самые тонкие и бескорыстные среди них, хотя их оценка была предельно различной. Индийцы рассматривали социальное бытие людей как исходное состояние для последующего внутреннего развития, имеющего конечной целью абсолютное растворение (samadhi) индивидуального «я» в космической душе вселенной или, согласно принятой в Индии терминологии, – в духовном абсолюте – Брахмане. Китайцы же стремились максимально укрепить и облагородить земную жизнь, превращая даже самые возвышенные элементы человеческой природы в материал для построения некоего идеального социума. Нельзя не признать, что в большинстве цивилизаций политически и социально принимались в расчет лишь прямолинейно прагматические способности людей при полном безразличии к таким существенным аспектам человеческой личности как мораль, образование или эстетическое чувство.
Китайская система с ее экзаменами была принципиально иной: от претендента на ответственный пост требовались не только формальные знания, но и высокий культурный уровень, художественный вкус и даже некоторая способность к творчеству. При назначении на должность учитывался также такой фактор как «жэнь», то есть нравственный облик будущего чиновника.
Отметим попутно, что идея прогресса была в одинаковой степени чужда обеим структурам.
Большинство цивилизаций было основано на пассионарности, но, в отличие от Гумилева, я полагаю, что пассионарностей изначально было две, причем (как и в случае Индии и Китая) их объединяли одновременно и различия и моменты сходства. Один из типов можно назвать центробежным, полисным или морским, другой – центростремительным, имперским или континентальным. Я положительно утверждаю, что прогресс возможен только как продукт «морской» пассионарности и в средиземноморской субойкумене можно проследить единую последовательность такого рода цивилизаций: Шумер (очевидная «первоначальность» данной культуры по отношению ко всем последующим так впечатлила историков, что возникло даже направление, названное «панвавилонизмом») – Финикия – Греция – совокупность арабо-иранских государств (вспомним, что европейцы долгое время читали Платона и Аристотеля в латинских переводах, выполненных в Испании с более ранних арабских переводов с греческого, а расчеты арабского астронома XIII века аль-Туси (Nasir ad-Din al-Tusi)** легли в основу системы Коперника) – города-государства позднесредневековой Италии – Голландия XVI-XVII-го веков – Англия того же периода – колонии на территории будущих Соединенных Штатов, основанные морскими беглецами из Великобритании, которая на глазах становилась все более «континентальной».
Наблюдения над историческим материалом привели меня к мысли, что империи возникают всякий раз как бы в ответ на истощение «морских» цивилизаций данного региона (я вижу в таких фактах проявление универсального «закона исторической предустановленной гармонии»). Древнему Востоку, этому «извергающемуся вулкану» прогресса на протяжении двух с половиной тысяч лет, потребовалось для окончательного угасания не одна, а целых пять следовавших друг за другом империй (Ассирия, Нововавилонское царство, Персидская держава, империя Александра, Рим; две последних гегемонии явились эпитафией не только для классического Переднего Востока, но и для Греции).
Сохранившиеся в позднеримский период большие торговые города Востока (Дамаск, Каир и др.) породили своим упадком могущественный халифат Омейядов, но эта империя просуществовала немногим более столетия, распавшись затем на множество небольших или относительно небольших государств (самым обширным среди них был халифат Аббасидов), сделавшихся на много веков главным оплотом прогресса в Средиземноморье. Их пассионарное истощение вызвало к жизни огромную Османскую Турцию. Современные арабские историки объясняют кризис в позднесредневековом арабском мире турецким гнетом, но хронология не сходится: культурный упадок мусульманского Переднего Востока стал фактом в конце XIV века, турки пришли в эти области спустя почти полтораста лет. «Дух веет, где хочет» (от Иоанна 3:8), и мы никогда не узнаем, чем был вызван этот роковой переход, как и не ответим на вопрос, почему Греция, героически отразившая натиск гигантской Персидской державы, через сто с небольшим лет без боя сдалась царю Македонии Филиппу? Ослабление и провинциализм Италии в конце XVI-го века неслучайно, на наш взгляд, совпали с подъемом габсбургской Австрии, положившей заодно конец вольным городам Германии, первенствовавшим когда-то в Ганзейском союзе. Обращаясь к другому региону, можно отметить, что возникновение блистательной империи Великих Моголов оказалось исторической реакцией на энергетический застой позднесредневековых мусульманских государств в Индии, включая и самое значительное среди них – Делийский султанат.***
Любая подлинная империя черпает силы в континентальной пассионарности, которая никак не может быть отождествлена с состоянием апатии и застоя (в такой ситуации империя немедленно утратила бы витальность и стала жертвой расчленяющих ее сепаратистских движений.) Внутренняя энергия имперской структуры проявляется в усилиях по сохранению статус-кво и приобретению при случае дополнительных территорий (вспомним поход Ассаргадона в Египет или Трояна в Дакию), а также в широком применении технологических достижений, заимствованных данной авторитарной системой у тех полисных или квази-полисных образований, которые ей выпало заменить. Так Рим прославился прежде всего дорогами и акведуками, не считая, конечно, таких чисто имперских искусств как бюрократическое управление и военная иерархия. Самостоятельный вклад римлян (мы не говорим сейчас о таких выдающихся иноплеменниках, как Терренций или Апулей) в литературу, искусство, философию и науку ничтожен.
Эта негативная черта отчасти смягчается, впрочем, космополитическим духом имперской государственности, легко включающей в число своих служителей представителей культурной верхушки порабощенных народов. Столица державы поражает обычно многообразием наций и культур, как Вена конца XIX– начала XX века или Петербург от Екатерины Второй до 1917 года. Что касается римлян, то они пошли даже дальше, превратив Александрию в элитарный противовес военно-бюрократическому Риму.
И последнее. Привлекательной (по крайней мере, для поэтов) особенностью деградирующих имперских структур является фигура «последнего рыцаря» традиционного уклада, который отстаивает наследие предков, внутренне осознавая бесплодность своих усилий. Такими были Аурангзеб в Индии и Людовик XIV во Франции – этот «Великий Могол, но с человеческим лицом». Стоит вспомнить Филиппа II и графа-герцога Оливареса в Испании или Николая I в России. Никто среди них не был оптимистом и их общее умонастроение лучше всего передают слова того же Оливареса, произнесенные им перед началом 30-летнего конфликта, изменившего политическую карту всей Европы. «Мы проиграли мир», – сказал тогда граф-герцог, – «но мы еще можем выиграть войну». Впрочем, как отмечают историки, – «войну они тоже проиграли».
* * *
Но вернемся к началу – к вопросу о классификации цивилизаций.
Наряду с упомянутыми выше образцами выделяется один, который никак не попадает ни в одну из названных групп. Мы имеем в виду древний Египет. Я думаю, что специфику одной странной культуры можно по-настоящему понять лишь при сопоставлении ее с историческими реалиями, относящимися к Центральной Америке или, как теперь говорят, Мезоамерике. Кстати, само наличие этих общих черт наводит на мысль о единой прародине, которую принято именовать Атлантидой. Оговорим сразу же, что никаких материальных следов этой протокультуры до сих пор не найдено. В первую очередь это касается поисков в северо-западных районах Африки, так что скорее можно предположить существование некой территории, исчезнувшей затем в водах Атлантического океана и пока еще не попавшей в поле зрения геологов. Напомним, что пирамиды мексикано-гватемальского типа обнаружены на Канарских островах; в языке островитян-аборигенов, быстро уничтоженных испанцами, имелись слова, близкие к языкам Мезоамерики. Сами аборигены считали себя потомками некой развитой цивилизации, спасшимися на новых землях после того, как их страна «утонула во время потопа».
Есть и еще один любопытный факт. К древнейшим образцам мезоамериканского искусства относятся огромные стоящие на земле человеческие головы с ярко выраженными негроидными чертами, тогда как на всех остальных (весьма многочисленных) изображениях людей в этой субойкумене данный антропологический тип совершенно не представлен.
Основой мезоамериканского мировоззрения являлась идея тождества двух миров – небесного (звездного) и подземного. Потусторонний мир в этой системе существовал одновременно и над человеком в виде светил Млечного пути и глубоко в толще земли под его ногами. (Я называю эту мировоззренческую модель би-космизмом.) До недавнего времени такое представление казалось настолько нелогичным, что трудно было поверить в существование людей, всерьез исповедовавших подобный абсурд. Ситуация изменилась, однако, после выхода в свет работ Станислава Грофа (их резюме приведено в его книге «The holotropic mind», New York, 1992).
Гроф привел в них убедительные доказательства наличия «вселенского сознания», благодаря которому человек способен непосредственно ощущать единство космоса, воспринимая любые границы и различия как иллюзию.
Приведем отрывок из С. Грофа, поясняющий данную мысль. Психологический опыт человека, вышедшего на уровень вселенского сознания, «часто и без вмешательства органов чувств открывает прямой доступ к источникам информации, явно выходящим за рамки конвенциального круга. Он может включать сознательный опыт других людей и представителей других видов животных, растительной жизни, элементы неорганической природы, микроскопическую и астрономическую области, недоступные без специальных приборов, исторический и доисторический опыт, знание будущего, отдаленных мест или других измерений существования».
(Stanislav Grof, Beyond the brain: birth, death, and transcendance in psychotherapy, New York, 1985; русский перевод: Станислав Гроф. «За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии. Москва, 2005, стр. 142.)Всепроникающий дух единства, свойственный данной системе, проявился в частности в том, что основные города, построенные носителями цивилизации майя, создавали своим расположением на географической карте рисунок, повторявший контуры Млечного пути. (См.: Г. Ершова. «Мезоамерика».)
Пирамиде в данном комплексе идей отводилось особое место. Устремленная в небо, она связывала послестороннюю жизнь человека с Млечным путем, а захоронение под ее основанием было аналогом Пещеры предков, то есть подземным отражением звездного мира. Все люди входили в одну семью и посредством реинкарнации периодически покидали земную твердь, чтобы затем вновь родиться на ней. Глубокий интерес к астрономии был естественной чертой мезоамериканцев, а пирамида, с вершины которой люди наблюдали за звездами, являлась одновременно и усыпальницей и обсерваторией.
В свете приведенных выше соображений специфика египетской цивилизации уже не кажется странной. Богатство астрономических зданий, характерное для Древнего царства, то есть для самого раннего периода в истории Египта, так явно контрастирующее с крайней неразвитостью почти во всех других областях, вполне созвучно имеющейся у нас информации о прошлом Мезоамерики. Понятно и сочетание ориентированности пирамид на звезды с их функцией надгробного сооружения. И в Египте и в Центральной Америке пирамида предстает метафизической горой, связывающей звезды с Пещерой предков.
Но и в ту далекую эпоху египетская традиция уже несколько отступила от своих архаических корней: идея реинкарнации была утрачена, своеобразный эгалитаризм уступил место культу правителя, характерному для других древневосточных деспотий, и Пещера предков под пирамидой превратилась а индивидуальную усыпальницу обожествленного монарха.
С течением времени пирамиды также отошли в прошлое, но напряженное внимание к проблеме смерти и загробного существования по-прежнему отличало египетскую державу от политических образований, возникавших за ее восточной границей. Не в пример Шумеру с его бесчисленными «потомками», подчинившими в конце концов своему влиянию даже Грецию, египетская цивилизация не имела наследников, если не считать, конечно, отголосков мифа об Осирисе и Изиде в христианской теологии.
Но был ли египетско-мезоамериканский культурный эксперимент единственным в своем роде? Некоторые из известных нам фактов позволяют предположить, что пирамиды по обе стороны Атлантики явились предельным выражением некоего типа развития, проявившего себя в предисторическую эпоху в различных областях нашей планеты.
Обратимся теперь к поразительному архитектурному феномену, вызвавшему не меньше споров, чем пирамиды Египта и Мезоамерики. Мы имеем в виду британский Стоунхендж. Но вначале – краткая историческая справка.
По общему мнению исследователей, первые постройки в этом внешне непримечательном уголке южной Англии появились около 3 тысяч лет до н.э., материалом для них служило дерево, но спустя 4-5 веков строители перешли на камень. Тот Стоунхендж, который привлекает сегодня туристов, был возведен во второй половине III тысячелетия до н.э., и после 1600 г. до н.э. комплекс не претерпевал уже никаких изменений. Его главным элементом, сохранившимся почти полностью, являлся круг, составленный из мегалитов – массивных каменных столбов весом около 40 тонн. Каждые два столба увенчивались каменной плитой, положенной на них сверху, вес плиты составлял примерно 10 тонн.
Часть столбов и перекрытий разрушена, но и сейчас можно видеть пять внушительных П-образных каменных конструкций. Главный круг (ученые называют его «sarsen circle» находился внутри кольца намного большего диаметра, состоящего из деревянных колонн, впоследствии уничтоженных временем, но углубления, в которых они были установлены, ныне найдены и зафиксированы археологами. Помимо этих двух концентрических кругов, имелся и третий или «внутренний» круг – кольцо небольшого диаметра в самом центре комплекса, образованное мегалитами из так называемого «голубого камня». Размером они не уступали мегалитам главного кольца (sarsen circle), но имели другое происхождение.
Приступив к изучению Стоунхенджа, ученые прежде всего задались вопросом: откуда взялись эти камни среди бескрайней заросшей травой равнины? Ответ поразил их воображение. Мегалиты главного кольца были доставлены из каменоломен в 40 км от Стоунхенджа, что же касается «голубых камней», то они проделали еще больший путь: горы Пресели (Preseli) в юго-западном Уэллсе, откуда они были взяты, отстояли от «стоунхенджских колец» на 240 км.
«Трудно представить себе объем труда, затраченного исконными обитателями тех мест, чтобы вручную перетащить эти неподъемные глыбы на такие фантастические расстояния!» – восклицает канадский научный журналист Дэн Фалк в статье под названием «Были ли древние астрономы создателями Стоунхенджа?» («Astronomy», July 2008, p. 54).
Этот пример наводит также и на мысли иного рода. В транспортировке камней явно участвовало все племя, не знавшее еще государства с его возможностями принуждения. Труд этих носильщиков и строителей был несомненно добровольным.
Можно ли после этого всерьез утверждать, что единственным подлинным стимулом, направляющим активность подавляющего большинства людей, является погоня за наживой или, на уровне социума, за непрерывным увеличением «продукции»?
Так был построен Стоунхендж, но эта информация никак не избавляет нас от другого не менее важного вопроса: зачем он был построен?
Намеком на ответ способно послужить быть может, следующее обстоятельство.
Внешний круг комплекса включал в себя «вход», обозначенный стоящими по бокам двумя одинаковыми плоскими каменными щитами. Три небольших камня, предварявшие их, образовывали собой прямую линию, проходящую между щитами, а затем пересекающую общий центр трех кругов и заканчивающуюся в противоположной точке внешнего кольца среди возвышений, формировавших «выход».
Расчеты показали, что центр оказывался в результате той точкой пространства, где можно было наблюдать первый луч восходящего солнца в самый длинный день года (летнее солнцестояние) или, повернувшись спиной, видеть последний луч заката в самый короткий из дней (зимнее солнцестояние).
Данная особенность еще более выделена в самой старой из многочисленных мегалитических построек Англии и Ирландии – в комплексе Ньюгрейндж (к югу от Дублина). Центральное сооружение (оно было возведено около 3100 г. до н.э., то есть за полутысячелетие до каменных столбов Стоунхенджа; от египетских пирамид его отделяет еще больший срок) представляет собой крытое круглое здание высотой 13,5 м. и диаметром 85 м. Вход (небольшое круглое отверстие) ведет в длинный коридор, упирающийся в гробницу (геометрический центр Стоунхенджа также был местом захоронений). Коридор весь год был погружен во тьму и освещался лишь однажды и всего на несколько минут, когда точно в отверстие падал первый луч солнечного восхода в день зимнего солнцестояния. В наше время луч «запаздывает» на несколько минут в строгом соответствии с изменениями наклона земной оси за последние пять тысячелетий. (Напомним, что сходные «астрономические поправки» позволили ученым определить, что главная пирамида в Гизе (Египет) была ориентирована на Сириус. Особое место эта звезда занимала и в пантеоне народностей майя.) Отверстие, озаряемое солнцем в особо значимые для календаря дни года, – характерная деталь также некоторых храмов древней Мезоамерики.
Массивный столб, вертикально поднимающийся в небо, был, вероятно, самым простым и самым древним символом единства двух миров (подземного и надземного), тогда как наш изменчивый и «промежуточный» мир обретал обоснование и объяснение в сопричастности этим двум сферам. Столь популярные у строителей Стоунхенджа П-образные сооружения можно рассматривать как не завершившийся переход от каменной вертикали, этого прообраза мировой оси (axis mundi), мировой горы (mons mundi) или мирового дерева (arbor mundi), к мексиканской пирамиде, являвшейся, как мы отмечали, устойчивым синтезом обсерватории и некрополя.
По мнению Дэна Фалка, «монументы Стоунхенджа служили символическими линиями связи между жизнью и смертью» (op. cit., p.58), но нам представляется, что эти линии объединяли скорее два вида жизни – обиталище предков и мир небесных светил. Солнце, на движение которого ориентировано святилище, вполне входило в ту же схему, сочетавшую двойственность миров с единственностью солнечного диска.
Отметим, что эта двойная функция была воспроизведена на Древнем Востоке только в египетской культуре; месопотамский зиккурат, к примеру, не был связан ни с астрономическими наблюдениями, ни с заупокойным культом.
Некоторой аналогией может служить, скажем, христианская традиция ориентировать церковь на восток, но это слишком далеко от нашей темы.
Зато в архаических обществах та же географическая направленность проявляется в полной мере. Так, у североамериканских индейцев лакота главный ежегодный ритуал – праздник Луны (автор статьи принимал в нем участие несколько лет назад в резервации Pineridge в Южной Дакоте) проводится на большой поляне внутри выложенного камешками круга. Войти в круг можно лишь через «ворота», их четыре и они соответствуют сторонам света. Роль мировой оси играет высокое дерево, его срубают заранее в лесу и украшают ветки разноцветной бумагой и гирляндами. В центре круга – довольно глубокая яма, в которую затем вкапывают древесный ствол. В моем случае дерево привезли на грузовике, а затем в полночь накануне торжества группа из нескольких десятков человек тащила и устанавливала ствол руками и с помощью канатов. (Это была весьма эмоциональная процедура, так как дерево то и дело грозило вырваться из пут и убить кого-нибудь при падении.)
Ритуалы, совершаемые в следующие дни, были пронизаны чувством космичности и единения с природой. «То, что происходит здесь», заметил один из гостей (их было немного и все они приезжали туда уже не раз, туристы никогда не допускались на такие церемонии), «это жизнь на фоне космоса». И минутой позже добавил: «Безумие – жить иначе».
Археологические изыскания в Ньюгрейндже вызвали к жизни интересную гипотезу. Директор научных программ Фонда Джона Темплтона Пол Уотсон, основываясь на более ранних работах британских и американских исследователей, пришел к мысли, что древние люди производили в этой усыпальнице «эксперименты по расширению сознания». «Не исключено», писал Уотсон, «что здесь совершался сложный ритуал, во время которого его участники пытались погрузиться в потусторонний мир. Возможно, что в ходе обряда они использовали наркотические вещества». Загадочные изображения на стенах коридора, ведущего к гробнице (в их числе был трискалион – рисунок из трех спиралей), были вероятно «магическими кругами, позволявшими жрецам входить в транс».
В обряде участвовали, судя по всему, лишь уважаемые люди племени и прежде всего шаманы: коридор и захоронение были спланированы таким образом, что наблюдать за солнечным лучом, проникшим в эту обитель мрака, могли не более полутора десятка человек. Примечательно, что согласно одной из современных гипотез, древнейшая наскальная живопись южной Франции и Испании также являлась функциональным элементом шаманской практики. Эти красочные изображения к тому же можно было создать и увидеть лишь при искусственном освещении, они явно не были рассчитаны на многочисленных зрителей.
Памятники типа Стоунхенджа, как мы уже отмечали, – не редкость на Британских островах, но область их распространения далеко выходила за пределы северо-западной Европы. Не так давно мне случайно довелось посмотреть подготовленный в Москве телефильм об археологических раскопках в европейской России, обнаруживших несколько святилищ, довольно точно воспроизводящих топографию Стоунхенджа, хотя «столбы» в его восточноевропейских вариантах так и остались деревянными, не перейдя в следующую, «мегалитическую» фазу. По возрасту они почти совпадают с монументами Англии и Ирландии.
Сооружения в духе Стоунхенджа заставляют нас по-видимому отчасти пересмотреть само понятие цивилизации.
Строители мегалитических структур не знали письменности и городов, обходились без государства и не пользовались искусственным орошением, но обладали зато другими важными признаками цивилизованного развития: оседлостью, устойчивой системой хозяйства и способностью к взаимодействию внутри многочисленной группы людей, объединенных общими верованиями и трудовыми навыками.
Стоунхендж породил множество загадок, но один вопрос почему-то никогда не ставился учеными. Он касается хронологии.
Религиозные идеи, материально воплотившиеся в мегалитических монументах, были свойственны людям на протяжении многих тысячелетий и появились, возможно, так же давно, как первые опыты доисторических кроманьонцев в наскальной живописи. И все же каменные святилища Англии и Ирландии знаменовали собой принципиально новый этап, ничего подобного человечество еще не знало.
Так почему же этот «взрыв» так явно совпал во времени с пирамидами в Гизе и становлением первых мезоамериканских культур? Племена северо-запада Европы жили очень далеко от египетско-мексиканской («атлантической») оси и не находились под воздействием каких-либо культуротворческих влияний. Почему же созидательный порыв, таившийся столько времени где-то в подсознании народов, вырвался на простор именно в ту эпоху, которая оказалась судьбоносной для Переднего Востока и Мезоамерики? Случайность? Может быть.
В качестве концовки этой небольшой статьи вспомним один выразительный эпизод из библейской Книги Бытия:
Люди возгордились и решили построить в Вавилоне башню высотой до неба. Господь в гневе пресек эту попытку. Башня – несомненный аналог мировой горы в старой би-космической модели мира, но у евреев с их новым подходом (в другой работе я назвал иудаизм первым в хронологическом ряду линейных вероучений мира) она превратилась в символ богоборчества (теомахии).
Библейский фрагмент включает при этом одну интересную деталь: Господь, решившись покарать грешников, наказал их не казнями, а разделением языков. Почему? Следуя логике повествования, мы должны предположить, что до башни род человеческий владел лишь одним наречием, то есть являлся однородной этнической массой. Той массой, которая видела в башне воплощение своих устремлений.
С ее падением началось следующее действие некой всемирно-исторической драмы, главными событиями которого оказались в довольно быстром временном ритме избранничество Авраама, исход из Египта, Синайское откровение и вступление евреев в Эрец-Исраэль.
Иерусалимский Храм ни в коей мере не был, конечно, символической горой, к тому же обе попытки еврейского народа выразить религиозную идею архитектурными средствами закончились (и видимо, не случайно) разрушением и изгнанием.
Олицетворением веры стала не постройка, а текст, то есть словесно зафиксированное откровение, которое в бесчисленных, но строго идентичных свитках Торы разошлось по всему миру вместе с передвижениями еврейских общин. Евреев стали называть с тех пор «Народом Книги».
Ту же «книжную» традицию унаследовали затем христианство и ислам. Текст, читаемый в храме, стал бесконечно более значимым элементом религиозного мироощущения, чем воздвигнутое ради него здание. Книга восторжествовала над архитектурой.
Виктор Гюго с интуицией гения почувствовал и отобразил этот переход в своем романе, обращаясь, впрочем, к другой эпохе и к другим примерам.
Нью-Йорк,
ноябрь 2009 г.
___________________________
* В. Гюго. «Собор парижской Богоматери». Писатель имел в виду, что книга как форма коллективного творческого самовыражения людей должна была со временем заменить архитектуру.
*
* См. Jonathan Lyons. The house of wisdom: How the Arabs transformed Western civilization, New York, 2009. Рецензия: New Scientist, 21 February 2009.*** Под империей я понимаю в данном случае централизованное авторитарное государство, включающее, помимо господствующей нации, также другие этносы, покоренные силой оружия. Древний Египет и Китай, объединявшие в основном население одного этнического корня, с этой точки зрения не могут считаться империями.