Опубликовано в журнале СловоWord, номер 70, 2011
ПРОЗА И ПОЭЗИЯ
Сергей Мартиросов
ПИГМАЛИОН И ГАЛАТЕЯ*
Новелла
Удачная кандидатура
– Ваше имя, отчество и фамилия?
– Галатея Боголюбова.
– А отчество?
– Отчества нет и не было, – девушка подняла голову, нервно постукивая пальцами по сумке.
– Как это «нет и не было»? Что, у вас не было отца? – секретарша недовольно заглянула в папку, принесенную претенденткой.
– Не было ни отца, ни матери. Поэтому и назвали Галатеей.
– Не поняла, – раздраженно сказала секретарша.
– Ничем не могу помочь.
– Хорошо. Вас вызовут.
Девушка вздохнула и пошла к двери.
Секретарша отвернулась. Без всякой причины эта Галатея ее безумно раздражала. Да еще неизвестно, от кого появилась на белый свет. Секретарша отделила заявление Галатеи от остальных. “Не дам ему ходу”, – ухмыльнулась она.
К четырем часам секретарша услышала:
– Виолетта, зайди сейчас же ко мне.
Она посмотрела на себя в зеркало и пошла к двери кабинета. «Сейчас же» не сулило ничего хорошего.
– Ты принесла мне двенадцать кандидатур на должность дизайнера автомобилей. Одна хуже другой. Так ты работаешь?
– Подожди, – Виолетта вышла и вскоре вернулась, – тут вот одна странная особа лично принесла папку со своими документами. Взгляни на всякий случай.
Анатолий Гаврилович стал читать: «золотая медаль… диплом с отличием… немного говорит по-английски и по-немецки… дипломная работа на
Volkswagen… рекомендация профессора…». Он снова взглянул на фамилию: Галатея Боголюбова.– Почему ты не узнала ее отчества?
– У нее нет отчества, так как у нее не было папы и мамы, – Виолетта злорадно улыбнулась, – так она говорит.
* * *
Артур метался по мастерской в чрезвычайном возбуждении. Мне уже двадцать девять лет, но я впервые взялся за самостоятельную работу. Всегда делал только копии и картины из русских былин. Зарабатывал неплохо, но червь сомнения всегда точил меня изнутри. А правильно ли я делаю, что лишаю себя радости творчества? Моя скромность и боязливость от нищего детства, когда и поесть-то досыта не удавалось. Поэтому деньги казались мне самым главным в жизни. А теперь, когда столько заработал, захотелось стать художником со своим почерком и идеями. Наверное, глупо. Вряд ли у меня есть талант, но вот эту самостоятельную работу я все же сделаю. У меня получится, я чувствую. Это будет триптих о Пигмалионе. Я еще с детства размышлял и фантазировал на тему о Пигмалионе, когда влюбился в Машку.
Первую картину триптиха, когда Пигамалион вырезает из слоновой кости свою будущую любовь, сделаю в духе Густава Климта «Портрет Адели», как ее там, Адель Блох или что-то такое? Артур подошел к полке и взял нужный альбом, чтобы еще раз взглянуть на живописные приемы Климта. Хорошая работа. Мне таким мастером не стать. Я ремесленник в живописи.
Он погасил свет и вышел из мастерской.
В кафе было мало народу. Обычно в это время народ перекидывается в бары и рестораны, вот и посижу спокойно здесь. Он поднял голову от тарелки, когда услышал:
– Не помешаю, Артур? Давно тебя не видел.
Это был Толя Иващук, сосед со второго этажа, с которым когда-то вместе ходили в биллиардную шары покатать.
– Садись, Толь. Давненько тебя не видел.
– Я был занят. Открыл большое агентство по найму на работу. А как у тебя? Ты, помню, рисовал былинных богатырей! – Толя рассмеялся.
Артура больно кольнуло. Потом и острая обида пронзила насквозь. Так снисходительно говорят о ремесленниках даже люди, неосведомленные в живописи. Артур вздохнул, но улыбнулся:
– Жить-то надо. А был бы талант, наверное, писал бы то, что хочется.
Пока ждали кофе, Артур обратил внимание, что Иващук все время рисует какие-то загогулины на салфетке. Приглядевшись к надписям, Артур прочел: «Галатея». Он чуть не подскочил.
– Толь, ты чего это там пишешь все время, как маньяк?
Анатолий рассмеялся, покачивая головой:
– Пару дней назад ко мне приходила девушка устраиваться на работу, которую зовут очень странно – Галатея. Отчества у нее нет. Говорит, что ее сделали из слоновой кости, а потом боги ее оживили. – Анатолий улыбнулся. – Очень приятная особа. Мы посмеялись ее шутливому рассказу. И вот второй день пишу на листочках это имя, а раньше, задумавшись, рисовал треугольники и кружки. Она не знает своих настоящих родителей. Может, детдомовская и не хочет об этом говорить.
Артур почти не дышал.
– И где она теперь?
– Ну если эта фирма приняла ее на работу, то, наверное, там, где-то на Петроградской стороне, кажется, в районе Большого проспекта. А тебе чем Галатея приглянулась, что ты проявляешь такой интерес к незнакомому человеку?
– Толь, будь другом, добудь мне ее адрес и фамилию. Я тебе сейчас объясню, в чем дело, – Артур шумно и нервно отпил кофе, удивив своей возбужденностью приятеля. – Я работаю над картиной, которая будет называться Пигмалион и Галатея. История этой идеи такова…
Анатолий с интересом выслушал рассказ о скульпторе, который влюбился в изваяние женщины, и Афродита ее оживила. Художники, как и положено, странноватый народ. Неужели больше нечего рисовать? Ну делаешь своих былинных богатырей и деньги текут на счет, что тебе еще надо? Нет, подавай Галатею и Пигмалиона. Смотри, как увлекся, говорит и говорит.
– Толь, прошу тебя, помоги мне увидеть ее. Я хотел бы сделать с нее пару рисунков для своей картины. Ужасно тянет повидать ее, пожалуйста.
– Далась тебе эта Галатея. Да я тебе бесплатно пришлю мою Виолетту. Она красивей этой Галатеи, а фигура – закачаешься. Рисуй ее, сколько хочешь. Ей это понравится.
– Прошу тебя, Толь.
– Не могу, Артур, хоть тебе и верю на все сто.
Художник и модель
Артур уже третий день работал над срочным заказом «Микула Селянинович». Он был в отчаянии. Как назло, очень хорошие заказы поступили именно в это время. Отказаться от таких денег не было никаких сил, да и потерять доверие этой галереи, поставляющей заказы, не хотелось. Времени на триптих о Пигмалионе не оставалось. А как же искусство, которое требует жертв? Согласен, если ты чувствуешь, что ты талантлив и твоя судьба – творить нечто новое. Никто и никогда во мне не видел таланта. У меня хороший рисунок, есть чувство колорита, но талант – это нечто другое. Я в себе не чувствовал призвания стать большим художником. А ремесленник я неплохой. Этим нуворишам мои «Ильи Муромцы» очень нравятся. Даже парочку продал иностранцам. Не могу отказаться от такого заработка. Гоген из меня не получится.
Уставая к вечеру, он все же делал наброски к триптиху, а потом рвал их. Сделаю так. Моделью Пигмалиона буду я сам, а вот Галатеей позову Виолетту и заплачу ей, чтобы позировала обнаженной.
Но что-то в нем протестовало против этой идеи. Виола его не вдохновляла, хотя показалась миловидной и стройной при знакомстве. Что делать? Ясно, что не с Виолетты надо начинать. Она тоже может сгодиться, когда возникнет нужда в ню, наверное, для второй и третьей картин триптиха.
Он вытер руки и прошел на кухню готовить кофе. Спать не хотелось.
Наверное, до утра поработаю. Я иногда сплю наяву и вижу свою Галатею. Лица нет, фигура неясна, только улыбка похожа на солнечный зайчик, который мечется в темноте, а я пытаюсь его поймать своей панамой. Что происходит со мной? Я всегда был спокойным и трезвым человеком и не пытался хватать звезд с неба. Я первый раз так загорелся, но еще ни один набросок не удовлетворил меня. Не получается. А почитать книги о великих художниках, чтобы вдохновиться, нет времени. Ну совсем нет времени.
Он пригласил Виолетту в ресторан и осторожно стал прощупывать почву, не поможет ли она найти Галатею Боголюбову. Она сразу же согласилась помочь ему. Ксерокопия фотографии, которую ему тайком дала Виолетта, не вдохновляла. Через пару дней она подкинула и адрес этой Галатеи. Тогда Артур поехал к шести взглянуть на нее. Однако она не пришла, и он в восемь вернулся в мастерскую. Ну не дурак ли я? Оставить все дела, все заказы и пытаться получить в качестве модели для триптиха эту девушку, и только потому, что ее зовут Галатея.
Однако через две недели его снова потянуло встретиться с ней. В метро он внимательно смотрел на ее фото, хотя нужды в этом не было. У него была профессиональная память на лица.
Артур несколько опоздал, а еще, когда вышел из метро, попал под проливной дождь. По инерции он прошел квартал, а потом, воскликнув: «Черт! Не судьба», побежал назад к метро. В это время подземка выплеснула на улицу очередную партию людей, возвращающихся с работы. Они торопливо раскрывали зонты, и вот тут он увидел ее. Она открыла зонт и уже собиралась пойти.
– Извините, девушка, вас зовут Галатея, я не ошибся?
– Нет, вы не ошиблись. – В ее глазах был вопрос.
Дождь еще больше усилился, и струйки дождя стекали за воротник. Одежда сразу же намокла. Его раздражало и то, что она одеревенело смотрит на него и не предлагает встать под зонт.
– Я, собственно, к вам с просьбой приехал. Пойдемте вон в то кафе, и я вам все объясню. Пожалуйста, это займет у вас не более пяти минут.
Она недовольно поджала губы, но пошла за ним. В кафе, когда они присели к столу, он уже чувствовал такое раздражение, так был зол на себя и на нее, так наэлектризован, что не сразу подобрал нужные слова и выражения, чтобы начать говорить.
– Простите, мы разве знакомы? – она смотрела на него, пытаясь вспомнить.
– Нет, но можем познакомиться для начала. Меня зовут Пигмалион. – Что дернуло его так назвать себя, он не знал.
Видимо, почувствовав насмешку в его словах, Галатея резко встала с места.
– Галатея, простите за шутку. Я не собираюсь вас обидеть. Просто я работаю над картиной, которая называется “Пигмалион и Галатея”, где натурой для Пигмалиона буду я сам. Случайно я узнал, что есть у нас в Питере девушка по имени Галатея Боголюбова. Тогда я решил попросить вас позволить мне сделать подготовительные рисунки с вас для своей картины. Я мог бы пригласить позировать профессиональную модель, но с вами у картины нарисовалась бы даже забавная биография: я художник, а вы Галатея – все как было у Пигмалиона. Теперь вы понимаете, почему я здесь?
Девушка стоя выслушала, а потом присела. Она не очень разговорчива.
– Не знаю, что и сказать, – она распахнула куртку, а потом и сняла ее.
И тут он увидел, что не напрасно приехал. У нее была кожа цвета слоновой кости, но не беловатая, а белая-белая, и не питерская бледная белизна, а с таким едва заметным розоватым оттенком, красивейшая и полная жизни. Как только Артур представил себе этот цвет кожи на третьей картине, где будет ожившая Галатея, он взволновался. Неужели она откажет?
– Галатея, для вас все очень неожиданно, я понимаю. Но не торопитесь отказывать мне. Давайте вместе поужинаем, если вы не торопитесь. Я этот район плохо знаю. Наверное, здесь есть хороший ресторан, давайте пойдем туда, и я вам все расскажу. Если вы мне откажете, то весь мой замысел полетит к черту. А я хорошо плачу моделям.
Поздно вечером, возвращаясь домой, Артур был доволен уже хотя бы тем, что она согласилась, чтобы он сделал несколько рисунков с нее, а позировать обнаженной он не рискнул предложить ей. Так началась его работа над триптихом.
Она приехала в мастерскую не одна, а вместе с высоким парнем, которого представила как своего жениха.
– Галатея, у вас кожа цвета слоновой кости. Будто вас действительно сделали из слоновой кости, как ту греческую Галатею. А еще такой розоватый оттенок, который виден только художникам. Цвет жизни и здоровья.
– Я знаю. Так мне говорили мои приемные родители. Потом рассказали историю о Пигмалионе и стали звать меня Галатеей. Получая паспорт, я настояла на этом имени без отчества, будто меня действительно сделал скульптор, а потом боги оживили, – она говорила и смотрела на своего жениха, который приветливо улыбался ее фантазиям.
– А почему же вы сказали мне, что у вас не было родителей?
– Не было. Я же говорю – приемные. Никто не знает моих родителей. А может быть, их и не было? – она засмеялась.
Смотри, как разговорилась. А в ресторане каждое слово надо было клещами тащить из нее.
Вечером он сделал наброски к триптиху, пытаясь передать истинные оттенки кожи Галатеи. Хоть подохни, не получается. Тело ожившей Галатеи на третьей картине оставалось мертвенно-бледным. Всю ночь он ворочался, а потом несколько дней все свободное время отдавал поиску цвета – не то. Он попросил Галатею снова прийти. Только после третьего сеанса он нашел нужный тон. Это было тело живой Галатеи. Он снова и снова смешивал краски на палитре. Порядок, цвет Галатеи для третьей картины триптиха уже есть. Теперь пойдет. Только сейчас он понял, как мало у него опыта работы. Потребовался почти месяц, пока он решился перенести наброски на первый из трех холстов триптиха. Однако без натуры трудно было работать.
Он договорился с Виолеттой о встрече в ресторане, там он попросил ее позировать ему обнаженной. Она с радостью согласилась. Плата была приличная.
Когда Виолетта вышла из-за ширмы и встала на помосте, Артур ахнул:
– Виолетта, да ты красавица, каких мало. Ты мне подходишь.
– Как это понимать, Артурчик? – Кокетливо, нараспев произнесла Виола.
– Как понимать? Твое тело вдохновляет художника. Теперь помолчи, я начинаю работать. Если будет холодно, накинь халат и отдохни.
К концу недели первая часть триптиха была почти готова. Ему хотелось рассматривать и рассматривать картину, чтобы поймать то, что еще надо доделать. Однако он вынужден был накинуть простыню на холст, чтобы скрыть работу от любопытных глаз.
Его размышления прервались, когда Виолетта вышла из-за ширмы обнаженная и после сеанса. Смотри, не стала одеваться, с чего бы это?
– Артурчик, ты мне нравишься.
– А как же Толя?
– Перебьется. Артурчик, согрей меня.
Отказаться от такой женщины, да еще после четырех сеансов, когда изучил это тело как свое собственное, не было никаких сил. Да и зачем? Не первая модель просится ко мне в постель. Я все закончил на картине, кроме лица. Лицо должно быть греческое, Галатея должна быть брюнеткой. Пока Пигмалион сделал только часть ее. Видна одна грудь, и голова склонена в томлении, как у Адели. Вскоре мысли стали уплывать, и их место заняла Виола.
Он теперь ходил по городу только с фотоаппаратом. Через пару дней он увидел на Университетской набережной девушку, которая показалась ему подходящей. Он сфотографировал ее, а она показала ему язык. Он радостно рассмеялся и помахал ей рукой. После этого он так запомнил ее лицо, что мог бы обойтись и без фотографии. Дома он неистово работал над рисунками, пока не понял, какое это должно быть лицо. Что-то от Галатеи Боголюбовой, что-то от Виолетты, которая и во время сна было красива, но темноволосую суть надо взять от этой девушки на набережной, а кое-что еще добавить и от Адели. Артур развесил десятки рисунков, потом взял окончательный. Было уже десять вечера, но он продолжал работать, пока не перенес портрет на холст. В четыре утра лицо было готово. Оно выплывало из густых волос скульптуры, греческого орнамента, наполняющего фон картины, и белого мрамора ее тела, частично вырезанного Пигмалионом из слоновой кости. Лицо выплывало к зрителю как бы из глубины орнаментированного фона, еще скульптурное, еще неживое, но томное выражение и привлекательный изгиб губ почти не оставлял сомнения, что скульптура могла быть и реальной женщиной.
Артур пил кофе и смотрел на будущую Галатею. Она не была красавицей, но от такого лица художник может потерять голову. Итак, Пигмалион на первой картине уже сделал часть скульптуры: голова, плечо, одна грудь и часть бедра. Удалось, удалось. Ай да Артур, а не верил в себя! Неужели осилю все три картины триптиха?!
Вторая часть триптиха по замыслу должна была изобразить Пигмалиона, но русского, который стоит на коленях перед иконой Богородицы и молит ее о том, чтобы она оживила скульптуру. Художник не видит, что скульптура уже превратилась в Галатею, которая протягивает руку к художнику, стоящему на коленях перед иконой, спиной к Галатее. На третьей части триптиха должна быть Мадонна, кормящая младенца, а в отдалении художник стоит перед новой скульптурой и смотрит на свою семью.
Пошлятина, если сделать все вот так прямолинейно. Настоящая пошлятина для мещанина. Сюжет должен содержать тайну, хаос мыслей и чувств, горячие эмоции. А техника? Больше абстракции и намека, меньше слез умиления. Больше экспрессии и меньше лубкового блеска. Ясно, плохая идея. Лучше сделать так: вторая картина – она еще не ожила, просто художник любуется скульптурой, отступив на шаг, а третья часть триптиха как раз история с Богородицей – она ожила и смотрит с улыбкой на коленопреклоненного художника. Так будет лучше, много лучше. Реалистично только лицо, как у Адели, а все остальное – это аура Галатеи и внутреннее напряжение художника. Поэтому ее лицо на третьей картине будет, как у футуристов, перемещаться по всей картине, как бы многократное видение художника при мольбе. Много-много ее портретов в анфас и профиль, вполоборота и т. д. Меньше реализма, больше футуризма. Ее лицо должно завораживать зрителя, а нежная белая кожа должна вызывать желание потрогать ее, чтобы убедиться, что она живая, из плоти и крови. В картине есть сюжет, но это будет не литература, если сделать ее ближе к современной экспрессивной живописи. Бело-розовый колорит живой Галатеи должен завораживать, излучать магнетические лучи, притягивать к себе, а вот фоновые пятна будут желтые и черные, как у Фра Анджелико, только в орнаменте появятся все цвета радуги. Артур уже ясно видел весь триптих целиком. Еще приступая ко второй части, он уже был влюблен в будущую Галатею.
Было уже шесть утра, когда он уснул в кресле.
Выставка одной работы
В день закрытия выставки одной работы петербургских художников Артур пошел туда к полудню, чтобы немного походить по залам и посмотреть в последний раз, как работают другие художники. Однако его потянуло в тот зал, где висел его триптих. На скамейке, напротив картины, сидела женщина спиной к нему. Он стоял в проеме двери и смотрел на свою работу. К нему подошла искусствовед Раиса Григорьевна Якулова, которая в прессе положительно отозвалась о его работе. Они были знакомы давно и всегда поддерживали дружеские отношения, несмотря на большую разницу в возрасте.
– Артур, видите вон ту девушку, что сидит недалеко от вашего триптиха?
– А что?
– Она приходит сюда почти каждый день, хоть ненадолго. Так мне сказала одна моя знакомая, работающая в этом выставочном павильоне. Она говорит, что девушка удивительно похожа на вашу Галатею. Эта девушка сидит здесь и, как завороженная, и смотрит на себя. Видимо, хочет, но боится познакомиться с вами. Так считает моя приятельница.
Они вдвоем подошли к девушке, чтобы поговорить с ней, а заодно и взглянуть на нее. Оба ахнули, когда она повернулась к ним. Это была Галатея, которую придумал Артур на своем триптихе. Один к одному. Она ожила.
– Девушка, вы копия той Галатеи, что на картине. Вы это знаете, как я понимаю. – Искусствовед подошла к ней вплотную и показала на триптих.
– Весь этот месяц я прихожу сюда, чтобы полюбоваться на себя, – женщина рассмеялась. – Действительно, будто я ожила. Все мои знакомые только об этом и говорят. Я боюсь познакомиться с самим художником. А похож ли художник на Пигмалиона на этой картине… – тут она осеклась, взглянув на Артура. – Вы и есть Пигмалион. Я права?
– Да, – Артур потерял дар речи.
Женщина пристально смотрела на него:
– Должна огорчить вас, я не Галатея, меня зовут Антонина Романенко. Я такая черноволосая, потому что во мне течет греческая кровь. А ваше имя А точка Топоров.
– Да, Артур Топоров. Я каждый день вижу вас во сне, вот что со мной произошло. У меня есть икона Богородицы. Я тайком молился, чтобы вы ожили. Но честно признаюсь, никак не ожидал, что такое возможно и что вы действительно оживете.
Она зарделась, посмотрела на искусствоведа, а потом на Артура.
– Вот поэтому я и хожу сюда. Будто миф ожил, будто сказка пришла в мою жизнь, в мою совершенно земную профессию. Я же врач скорой помощи. Мне и сейчас хочется смотреть на себя, – она обернулась, чтобы взглянуть на триптих, – меня эта Галатея просто завораживает. Вы гениальный художник.
Артур взял ее руку и поцеловал:
– Спасибо. Большое спасибо. Я уже давно живу как в тумане, а вы апофеоз моей странной жизни в последние месяцы. Невероятно, просто невероятно.
– Я тоже так думаю – просто невероятно.
Раиса Григорьевна грустно заметила:
– Молодые люди, искусство и жизнь разные вещи, к сожалению.
Антонина вздохнула:
– Вы правы. Сказка приходит к нам очень редко. Я устаю на работе и дома, а здесь я отдыхаю душой, будто кто-то понял меня и мою впечатлительность. Будто кто-то протянул мне руку.
– Вы очень красиво говорите, Тоня. Я согласна. Так романтично то, что случилось с вами и Артуром, – Раиса Григорьевна улыбалась.
– Женщины, я приглашаю вас в ресторан на ланч. Прошу вас. – Артур говорил, а сам, как завороженный, смотрел на Антонину.
Вечером, сидя в мастерской, он смотрел на телефон и адрес Антонины и понимал, что «искусство и жизнь разные вещи». У нее моя визитная карточка, захочет – позвонит. Муж, ребенок и работа в скорой помощи. Не до сантиментов. И все же Галатея ожила. Артур отпил немного пива. Неужели придется возвращаться к моим былинным богатырям после того как я вкусил от блаженного плода искусства?
Наутро он неохотно приступил к созданию небольшой копии триптиха для себя, на случай, если найдется покупатель на эту работу. Саму работу продам, только если заплатят очень много. Я в деньгах не нуждаюсь, чтобы торопиться и продать такую работу задешево. Да и продавать ее не хочется. Потом взял один из акварельных вариантов третьей картины, надписал его, чтобы отнести Антонине в больницу. Вот и все. Вместо радости было муторно на душе. Говорят, что после душевного подъема и вдохновения наступает депрессия. Позвонить, что ли, Виолетте? Нет, только не сегодня. Сегодня только Галатея и Пигмалион.
* * *
Антонина смотрела на него, снимая белый халат и надевая куртку, однако папку так и не открыла, чтобы взглянуть на акварель. Они молча шли к кафе, чтобы поговорить, хотя о чем могут говорить два малознакомых человека? Артур решил, что начнет разговор с рассказа об акварели. Вдруг она сказала:
– А вы знаете, что мой муж случайно наткнулся на очень хорошую статью о вас в одном журнале? Я даже помню, что вашу «Галатею» назвали обворожительной находкой художника, – она сказала и смутилась, – не обо мне, а о Галатее.
– Тоня, не скромничайте. Там была скульптура, а когда она ожила, то стала Антониной Романенко. Вы прекрасно это понимаете. Вам, наверное, не раз говорили, какая вы обворожительная. Пигмалион так просто не влюбился бы в свою скульптуру.
– Артур, я никогда не была счастлива. – Лицо ее затуманилось, и напряжение в глазах говорило о том, что она еле сдерживает себя, чтобы не поделиться своими бедами с незнакомым человеком. – Я имею в виду, так счастлива, как я представляла это себе, будучи девчонкой. Меня ваша картина сделала счастливой.
– Не преувеличивайте. Я же не гений, чтобы создать шедевр. Но над вашим портретом я много работал. Вы у меня получились, – он тронул ее руку, – живая, действительно живая. Богородица подарила Галатее жизнь.
Оба засмеялись, но как-то грустно, как показалось Артуру.
Потом они стали рассматривать акварель. Она прослезилась, когда прочла на обороте работы: «Антонине Романенко – прекрасной Галатее, которую я оживил своей мольбой. Артур Т.». Они неохотно прервали беседу и приступили к обеду.
Провожая ее обратно к больнице, он молчал. Что-то навсегда уходило из его жизни, а удержать он не осмелился.
Буду фаталистом. Любовь и удача в работе несовместимы. «Искусство и жизнь разные вещи». Однако, расставаясь с нею, он взял ее руку и тихо сказал:
– Обещайте, Галатея, что если вам будет плохо, вы вспомните Пигмалиона.
– А вы обещайте, Пигмалион, что если вам будет плохо, вы немедленно дадите знать в скорую помощь, – она быстро прижалась к нему, а потом торопливо пошла в сторону больницы. Ему показалось, что она готова расплакаться.
* * *
Прошел год, Артур непрерывно работал над новыми полотнами, выбирая сюжеты сказочные и мифические. Пока были деньги, надо было развить собственную технику и сделать побольше работ. Однако то, что стало смыслом жизни, не приносило денег, даже нашумевший триптих никто не захотел купить. Ясно, надо завоевывать известность.
История «Пигмалиона и Галатеи» перескочила на новый виток, когда Якулова повезла триптих в Амстердам на выставку современных русских художников в числе других работ петербургских живописцев. После выставки должен был состояться аукцион. Раиса Григорьевна сделала удивительную вещь: она поместила рядом с триптихом цветной портрет Антонины и описала, как «ожила» Галатея.
Эта история быстро распространилась по Европе с помощью шустрых репортеров. Поток туристов в Амстердам увеличился за счет желающих взглянуть на триптих «Пигмалион и Галатея». Вскоре стали в газетах появляться портреты женщин, которые утверждали, что они тоже похожи на Галатею. Началась длительная дискуссия о совпадении внешности живых людей с Галатеей. Какой-то меценат готов был оплатить приезд Антонины и Артура в Амстердам, чтобы люди познакомились с реальными действующими лицами этой истории. Артур не нашел Антонины. Она уволилась и не проживала по прежнему адресу. Ехать без нее не имело смысла.
Однако этого и не понадобилось, так как сюжет о новой Галатее сделал крутой поворот.
Артур не хотел продавать триптих, поэтому, по его просьбе, Якулова назвала цену за работу: один миллион евро. Покупателей, естественно, не ожидалось. Ну кто станет покупать работу неизвестного художника за миллион евро? Ясно было, что художник не собирается расставаться с работой. Однако, ко всеобщему удивлению, представитель одного греческого судовладельца предложил назначенную сумму под общий шум и возбужденные выкрики журналистов. Артур читал емельку от Раисы Григорьевны и не верил своим глазам.
А через несколько дней с ним встретился официальный представитель этого магната и предложил написать портрет жены этого судовладельца в том же футуристическом ключе. Для этого надо было лететь в Афины. Артур был рад уехать из Питера на время. Теперь он уже был художником. Спасибо судьбе. Галатея оживила Пигмалиона. Мог ли я думать, что спасение придет из Греции? Ай да Галатея! Артур все время видел перед собой Антонину. Только в Греции солнце так ослепило художника, что он на время забыл хмурый Питер и свои печальные мысли.
Эпилог
Вернувшись в Санкт-Петербург обеспеченным человеком, Артур был полон энтузиазма. Он получил заказ еще на один портрет от одного питерского нувориша, случайно прослышавшего об успехе триптиха. Однако не был уверен, что дело это выгорит. Агнесс Анастасиу заплатила ему двести тысяч евро за портрет. Он был не уверен, что такие цены приемлемы в России, а снизишь плату – это отразится на будущем. Надо будет обсудить с Якуловой, с моим ангелом-хранителем, донесшим до мира мою собственную историю Пигмалиона и Галатеи.
Агнесс, которая годилась ему в матери, учила его, что бизнес требует внимания и твердости. Вначале ему было смешно, но потом он стал прислушиваться к ее словам. Они подружились и часто вместе гуляли, хотя и общались через переводчицу.
Когда, наконец, она повесила триптих в дорогих рамах в гостиной, где среди прочих картин висели работы итальянских футуристов Дж. Балла и Л. Руссоло, она подвела его к триптиху и сказала:
– Вы видите, Артур, вы большой мастер, не снижайте своего уровня. Футуризм – это ваше будущее.
Потом она показала ему цветную фотографию, когда ей было тридцать лет. Она была очень похожа на Галатею на триптихе.
– Теперь вы понимаете, Артур, что я не могла упустить вашу работу, хотя для неизвестного художника цена была чрезмерной. Все понимали, что вы не хотите продавать триптих. Но я не прогадала. Мой американский приятель уже предложил мне за нее полтора миллиона евро. Вот что может сделать талантливая работа с хорошей биографией.
Гости, которые собрались посмотреть триптих, были в восторге от работы, хотя многие из них вряд ли разбирались в живописи. Их больше поражало сходство Галатеи с той Агнесс, которую они знали много лет.
Перед отъездом он сделал ее акварельный портрет, где изобразил ее такой, какой она была в тридцать лет, и подарил ей.
И вот снова дома. Он дышал сырым и холодным воздухом Питера с удовольствием. Родина – вот этот воздух, который много хуже теплого средиземноморского бриза, но что-то в нем есть родное. Он зашел в кафе поужинать, а на десерт заказал мороженое по «греческой» привычке.
На следующий день он был болен, поднялась температура. Артур позвонил Раисе Григорьевне и отменил встречу. Хотелось отлежаться. К вечеру стало хуже, и он решил принять антибиотики, оставленные мамой. В восемь вечера кто-то позвонил в дверь, Артур неохотно и с трудом встал и пошел открывать: «Кого принесла нелегкая, даже поболеть не дадут».
– Кто там? Я болен!
– Скорая помощь, откройте, – сказал твердый женский голос.
Галатея. Это Галатея. Это Антонина. Тоня.
Он открыл дверь. Она вошла и прижалась к нему.
– Меня нашла Раиса Григорьевна. – Она посмотрела вверх, чтобы увидеть восторженный взгляд, каким Пигмалион смотрел на статую, но увидела полуоткрытые красноватые глаза больного гриппом. – Да ты совсем болен. Немедленно в постель.
Когда он уснул, Антонина встала c постели, накинула на себя его халат и подсела поближе к копии триптиха. Тут она почувствовала, что у нее в горле першит. Заболела.
Как трудно дается счастье. Двое больных любовью. Два романтика в этом сыром и холодном климате.
________________________________
* По древнегреческой мифологии скульптор Пигмалион создал из слоновой кости статую девушки. Скульптура женщины была настолько прекрасна, что Пигмалион влюбился в свое творение. Он упросил богиню красоты Афродиту оживить ее, что богиня и сделала. В конце восемнадцатого века эта ожившая статуя была названа Галатеей.