Опубликовано в журнале СловоWord, номер 69, 2011
КАДРЫ
1
До седин ноября
пребываю один,
до седин…
двор, зима на дворе,
будто кто досадил,
досидим
до запёкшихся ссадин
на горле зари,
где твои снегири?
До рубцующих льдин
рану чёрной реки,
ты теперь нелюдим.
Фотография
память твою бередит…
ваших встреч рецидив…
что ж, бреди
меж сугробов медвежьих хребтин –
никого впереди…
Где твои облака?
Фонарей балаган…
как она далека…
Скоро будет декабрь –
ледяной карантин
за завесой гардин, за засовом груди…
погоди…
2
Я губами поймаю
ладони твои.
Где они?
Тонет город в снегу.
Как желты в нём огни.
Где тебя он таит…
Посреди снегопада
проедет трамвай,
фаршированный сотней лиц.
Город кажется адом.
Горят слова,
будто ночью окна больниц.
А пока трамвай
въезжает на мост,
где всегда стоит пустота,
по моим шелкам
далеко от слёз
прогуляется простота.
Я шатаюсь по улицам
где тебя нет,
но толпа так полна тобой,
что когда на кого-нибудь
падает свет,
я опять ощущаю боль.
Это значит не ты!
Это значит я
превращаю тебя в снег,
полон боли свет
и слепоты
в этом городе, где тебя нет…
3
Помнишь в мае Москву,
лебедей на воде,
нас они не зовут?
Будто Золушка
бальное платье надел
этот пруд, отразивший листву.
Помнишь лица людей,
их глаза, голоса
проплывали назад мимо нас, –
я устал вспоминать
и болят глаза,
да не встать – не пустит сеанс.
Кто-то тащит по нервам,
по кости грудной
в канифольной пыли – визг,
потанцуй, побудь,
посиди со мной,
раздражённым ртом обернись.
Ах ты, ласковая ласточка,
крылья вширь?
Мои перья дыбом встают,
подыши со мной,
дай положить
лоб на лёгкую жизнь твою.
Как цыганит скрипач,
как плачет гобой
надо мной, над тобой, над тем
кто касался
любящих рук
как краями скользящих лент.
4
Сумрак, утро Москвы
заполняет экран,
нас с тобой под землёй трясёт,
складки мрамора,
люстр старомодный канкан,
и старуха сметает сор.
В восемь в клинику.
Бежим в метро!
Плачет девочка ваша в дверях.
Открывают.
О, если б узнал твой «патрон»,
как тебя я терял…
Незабудки
пришлось из палаты убрать
и забыть, слишком запах саднил.
По бульварам
кружили до ночи с утра
и на Пятницкой были одни.
Там китайский запах
в диванах жил
и текла в сундучке Янцзы,
и в страну блаженных
мастер уплыл,
бросив в жёлтую воду часы.
Был он с рисовым,
бледным лицом старик,
и с косичкой смоли черней,
ночью слышался мне
его тонкий крик
в поднебесном краю теней…
5
А когда забирались
под рыжий плед,
нас укачивал лодкой дом,
ты буфетчице утром
сказала: – Балет,
и поэтому сласти потом.
На скамью к нам садились
пьянчуги, коты,
волновался миманс листвы,
приближенье почуяв
твоей красоты,
на оградах дрожали львы.
И как строг и печален
был каменный страж,
что стоял над Садовым кольцом,
когда мы проходили –
смятенье и страх
становились его лицом.
Помнишь мостик как бровь
изогнулся дугой,
дальше поле, ивняк и ручей
и у самой дороги
нашли мы другой,
где на вязах огромные гнёзда грачей…
————————————————
Ах, как быстро плёнка бежит.
Кадры слиплись в сплошной свист,
еле слышимый в утренней давке.
Я смотрю на экран;
стрекочет жизнь,
как кузнечик, которого держат за лапки…