Опубликовано в журнале СловоWord, номер 68, 2010
ПРОЗА
Анна Коваленко
УРАШИМИАДА
или
ДАЛЬНИЕ СТРАНЫ
…Где-то лежит незаконченной эта моя повесть, «Дальние Страны». Там рассказывается о нашей дружбе с Шурой, о том, как мы, две деревенские девчонки-сироты, мечтали вырваться из деревенского ада с его голодом, нуждой, трудом и т.д. и уехать вместе куда-то далеко-далеко… Расписались в верности нашей дружбе собственной кровью, расцарапав себе запястья пером от ручки… Сушили сухари в дорогу; репетировали пение дуэтом, выйдя за деревню – это чтобы по пути в дальние-дальние края петь-ходить по вагонам… И ещё много, много чего вспомнить. Вышло так, что её выдали замуж совсем молоденькой, чтобы избавиться от лишнего рта, а я уехала-таки; в Москву, чтобы выучиться и стать кем-то; бабушка хотела видеть меня инженером – чего, правда, не случилось, не вышло… И потом, в течение жизни, мы никогда не забывали нашей дружбы. У меня не было лучшей подруги… Бывая в Сибири, останавливаясь у моих нелюбящих родных, я много раз порывалась её найти, навестить, но как-то не получалось, либо не давали.
Лето-2010. Нью-Йорк. Жара. Тоска по родине. Там подснежники, правда, уже отцвели, не успела, опоздала. И голоса кукушки через речку не услышать… Но будет ещё 15 июля – начало ягодного сезона. Лесная земляника!.. Смородина… Правда, там меня ждать некому, бабушка, мама умерли давно, умер отчим… Сестра по матери, Валя, после гибели мужа запила, умерла… Разве вот Коля…
Хоть племянница Оля (Валина дочь) и написала электронной почтой: «…приезжайте, тётя Нина, мы что-нибудь придумаем», – имея в виду accommodation, сама она работает-живёт в Кемерово, в некоем КГТ, написала… Но это может быть обыкновенная вежливость, я ведь уже попадалась на крючок этого «что-нибудь придумаем», и всё же… Соберу в дорогу свой зелёный чемодан.
21 июля 2010.
Позвонила Оле на её мобильный, сказать о дате вылета, услышала в ответ: «Тётя Нина, а у нас горе: дядя Коля умер». Это о моём сводном брате Коле, что живёт, т.е. жил в нашей избушке. Не спала ночь. Заплакала утром, когда произнесла вслух: «Умер брат».
23 июля 2010.
В Кемеровском аэропорту встретили племянники Женя и Саша и повезли, и привезли в деревню, мою деревню Сидоренково, в дом среднего племянника, Сергея. (У Вали – четыре сына: Женя, Сережа, Олег, Саша и дочь Оля.)
И вот я «тётя Нина» для тех кто постарше, и «баба Нина» – для младших, для детей племянников, например, – тут степень родства на строгом учёте. Ну, и для их ровесников… Вспоминалась Анастасия Цветаева с её воспоминаниями о сибирской ссылке, где её пришлось побывать «тетынькой» и «бабынькой» до возвращения в более цивилизованные края.
Для тёти-бабы Нины тотчас нашлись трудовые повинности: мытьё посуды, сбор огородных ягод, бэбиситтерство с двухлетним Ярославом-Культ Личности; вынос помоев (ведро тяжеленное, переполненное, плещет через край, на ноги, на юбку, на штаны, о прости Господи!..) Еле удосужилась посетить кладбище.
…Колю похоронили ещё в день моего вылета – подождать меня никому в голову не пришло, так было и с мамиными похоронами. А теперь ведутся разговоры о продаже его дома, вернее, избёнки-развалюхи, где и я родилась и выросла… По закону, сказали Серёжа и его жена Юля, дом должен перейти к Рае, другой моей сводной и его родной сестре Рае, приехавшей из Москвы. Потому что она «носит одну с ним фамилию»… Играли (от скуки) с Раей в карты, в «дурака». Когда на вопрос «во что будем играть» бросила шутливое «на дом», – вызвала бурю. Скоро эта фраза стала известна за пределами вотчин. Юля приступила к расспросу: «Тётя Нина, а Вы зачем приехали-то?» Еле убедила, что не из-за дома : «Ностальгия – это такая болезнь… И потом, когда покупала билет, он ведь, Коля, был живой…»
31 июля.
Взяла из чемодана необходимые вещи и перешла спать в Колин дом. Со мной – Рая. Приходила местная женщина Галя, спрашивала, можно ли купить этот дом в рассрочку для её дочери (одной из восьми), страдающей от мужниных побоев. Вскоре мне довелось быть слушателем (отныне – молчаливым) возмущённых диалогов и монологов: «… Галька-то! Ё… её мать, тоже мне, «купить» собралась, а у самой денег ни х… нету!» «Вот, бл…!» И пр. Дом, оказывается, стоит «не меньше двухсот тысяч»(рублей). Переведя в уме на доллары, о, не менее семи тысяч, я поняла, что мне он, этот дом, был бы тоже не по карману… Если бы надумала купить. У Раи. О состоянии этой «проперти» можно судить по фотографии. Построенный более ста лет назад, крытый землёй-дерном, затем, лишь в шестидесятые, перекрытый досками; переживший десятки поколений и теперь пришедший в дырявую негодность; в нём жил и умер «бобылем»мой сводный брат Коля, отравившись некачественным алкоголем. За домом – огород, который Коля, даже после того как огород весной вспахали, не стал ничем засаживать. (Предчувствие скорой смерти, лень ли…) Оттого что огород вспахали, выросли, вымахали сорняки, дали небывалый, так сказать, урожай. Надо заметить, сорняки тут – особая статья.
Художественная правда. В моей «Белой Лошади» я писала о том, что случилось с лицом деревни после того как была сооружена ГРЭС (имелась в виду, Беловская ГРЭС):
«…Письмо из деревни. Целые деревни затоплены. Достраиваются гидра… гидроэлектростанции. Наша река потеряет своё лицо: когда-то прозрачная и чистая, с камешками и ракушками на дне брода; черно-зелёная у крутого обрыва; поросшая кувшинками за кузницей; просто питьевая у мостков – отныне здесь будет кишкообразный омут. Число утопленников растёт. (Геометрическая прогрессия.) Строят новые кладбища, новые станции, (Цепная реакция.)»
«…Сибирь. (Вновь я посетила) Всё как в том, давнем сне: затоплено. Построена гидра… гидроэлектростанция.
За той рекой, что была, с наступлением каждой весны где-то в зелени согры куковала кукушкаю (Вижу пустой, разорённый участок… участки…) Вон там когда-то цвели подсолнухи, сладко пахло спелым паслёном… Был покосившийся плетень, под ним валялись пьяные супруги Варнаковы: шла война, их детей, молоденьких Колю и Полю, отправили на трудовой фронт…»
Живая правда. Вслед за речкой мутировали растения. (За растениями – люди…) Может быть, оттого, что я здесь бываю наездами, эти страшные перемены заметны мне? (Ведь ещё не все мои сверстники поумирали…) Иначе – отчего никого не удивляет обилие и, главное, размеры сорняков в огородах и на улицах?! Это лес, это джунгли, джунгли лебеды-полыни-крапивы-«собачек»-плоскуши-конолли… Вот цветочек, обычный придорожный жёлтенький цветочек: я смотрю на него снизу вверх, как на пальму! А «ромашка лекарственная»! Не видала прежде такой величины шляпок «любит-не-любит». Умные люди скажут потом: «Это определённо радиоактивные отбросы.» Да я и сама как-то увязывала эти мутанты с радиацией… Принялась выпалывать эти заросли вокруг дома и усадьбы – несмотря на то, что была в рукавицах, пусть дырявых, – сожгла себе ладони, страшные волдыри, потом будет долго сходить с них кожа (и вдобавок ощущение пытки электрическим током).
Люди… Какие-то другие. Не те, которых я привыкла знать и называть сибиряками. Никто не помнит наши, челдонские, культурно-ритуально-моральные традиции. Другой язык. Другие мерки.
Навещают женщины, соседки. Угощают. Огурцами, вареньем (эх, так и не сходила за ягодой в согру: Рае лень, а одной боязно). Разговор на крыльце.
– …Ой, ноги. Болят, прямо…
– А ты попробвай его… крапивы нарви и залей водкай… Попробвай.
«А если – без крапивы?» Кажется, они так и делают, без крапивы. Водка здесь – что-то вроде кофе для человека, так сказать, усреднённых достоинств: принимается с утра… Ещё один монолог на крылечке. Protagonist разделяет мою скорбь об утраченных духовных ценностях:
–…Раньше кина какие показыли, поцелуи какие скромные… А сейчас – срамота, бл… X… знает што…
«Politics unlocked»:
–… Он говорит «не надо ничево», купил пива мне, села я в вагон, а там дети. По бокам – нормальные, а там – из Венгрии ли, откуда ли, бл… Ну, такие, денежные. Всё себе покупали. Тулеев (губернатор Кемеровской области) всё оплатил, поездку, и все. Балет. («?») Ну. Оне-то мне сказали «Тулеев оплатил». Ну, с одной стороны, молодец Тулеев, даже еслив не из своего кармана. Я как-то политикой не интересуюсь. Ну дак што Горбачёв, што Медведев, всё под одну е…ну мать. Все х…та. Дачи, 6л…, настроили, бл…
– Ой,ой, ой, ой.
– …Раньше был, до Лужкова… ой, бл…, х… его знает, забыла, бл… По тридцать рублей добавил к пенсии. А они, бл…, взяли и послали ему назад…
– Ой, прибавляют и прибавляют, ой, ой, ой, ой.
Кстати, о пенсиях. В деревнях, во всяком случае, в нашей этой деревне, как я уже писала несколько лет тому назад, пенсию «дают» до наступления пенсионного возраста – возможно, за выслугу лет, что, конечно, заслуженно, и хорошо делают; ведь от пьющих работников одни убытки. И я бы не сказала, что эти пенсии маленькие – в переводе на доллары получается в среднем 300-400 в месяц. У них же у всех есть кров, приусадебные участки. (Система – опять колхоз.) Цены на товары массового потребления, за немногим исключением, раза в три ниже американских. Мой сосед Ваня (помню его синеглазым мальчишкой, теперь отец взрослой дочери) пожаловался, что «не смог бы купить билет до Нью-Йорка», так мала его пенсия. (Но ведь и я не от роскоши приехала…) Вообще, пенсия, пенсии – излюбленный предмет разговоров. Я слышу налево и направо один и тот же вопрос: «А как там в Америке, пенсию дают?..» и т.п. Обещала устроить вечер «спрашивайте – отвечаем».
Я напрасно привезла свой лап-топ, здесь нет интернет-связи. У меня нет с собой телефона, негде купить хотя бы газету (уже не говоря о концертах… музеях…), и не могу понять, как это их устраивает жизнь без всего этого. Книги, приличную библиотеку я видела лишь в доме Вали, ныне пустующем, – дети никак не могут поделить… Скука. Уговариваю себя: «Скука может быть лишь в нас самих», и чувствую: вот, поселилась она во мне и гложет изнутри, смертельная скука…
На крылечке. Раи нет, ушла, кажется, за водой. Впрочем, к Серёже, переговорить о доме – на продажу. Пришла та самая Галя и рассказывает о всех наших общих знакомых. Когда-то я училась с её сестрой Люсей, немножко дружили, а потом Люся обиделась на то, что я её выбрала как прототип для своего рассказа «Лиля», опубликованного в местной прессе. Это было давно… Я спросила, знает ли она, Галя, что-нибудь о моей Шуре, и вот, Галя сказала: Шура живёт в некоем «Плотникове». Я повторила: «Плотниково». Запомнила. Найду!
… Пришла на речку, выполоскать полотенца. От укусов крапивой щиплет ладони , особенно когда мокрые. Подъехал на велосипеде, спЕшился щербатый (это тоже местная марка) красавец-мужчина. Я ему:
– Я мешаю Вам рыбачить? Сейчас уйду…
Он:
– Тётя Нина, это же я, Олег!
Оказалось: племянник, Олег. Изменился. ( Помню его белокурым подростком.) Вот, наконец, выбрал время поприветствовать. Вечером навестим его с Раей. Дом, жена, огород, скот, в доме – ТВ, обязательные вечерние просмотры сериалов. Смотрели (что делать!) некий сериал с птичьей ли, животной ли фамилией, кажется, «Глухарь» – о следователях, модная русская тема. Если верить русскому ТВ, то 99% русского мужского населения работают в следственных органах, и ещё …99% – ходит в преступниках.
В доме Серёжи суета: решили отучить Ярослава от груди, и Юля мобилизовала нас с Раей, двух «бабок», дежурить около него даже ночами, отвлекать разговорами от мыслей о материнском молоке. Мне досталось раннее утро. Читаю ему детские книжки, пытаясь перекричать вечноорущий в их доме телевизор. Сергей и Юля – местные буржуа… Их дом… обычный новый деревенский дом, но почему-то повторяется, что построен неким «немцем». Сергей – явно самый материальный из братьев. Жёсткий. Пару раз попросил показать моё портфолио, однако когда я извлекала портфолио из сумки, зевнув, со словами «как-нибудь потом» уходил спать. Жестокий. В загоне – куры, «бойлерные», как они выражаются. И ещё, сидит в клетке(?) щенок… Перед ужином входит в загон с топором, хватает любую курицу и запросто отрубает ей голову, отгоняя матом всполошившихся руммэйтов загона. Кровь, всюду кровь… Юля тотчас же обливает труп кипятком, ощипывает… Вскоре жадно съедают. В соседнем загоне – невероятных габаритов свиньи, видимо, тоже «бойлерные», а может, мутировавшие на радиоактивных кормах. На цепи – короткой – красивая, но опаршивевшая, обезумевшая от жизни на цепи собака. Когда я сую ей украденную со стола косточку, просто ли кусочек хлеба – повизгивает от благодарности. Надо сказать, в доме у Коли тоже собака, и ещё кошка, потрясающей красоты и goodbehaved, хорошо воспитанные животные. Вообще, деградация, случившаяся с человечеством, не коснулась домашних животных, нет, наоборот; животные стали в последние десятки лет как-то… умнее… мудрее.
… В избушке. Рая слушает диски, оставшиеся после Коли. Какие-то незнакомые мне исполнители и авторы, кажется, это называется «тюремная лирика», однако, тексты неглупые. Представляю, как ему жилось – совсем недавно… Всё-таки, хорошо что он (был) такой: мечтатель, никудышный, презираемый хозяйственными родственниками… (Потом найду, среди сентиментальных и философствующих записей, связку писем и открыток от меня – всё это он хранил.)
Через дорогу – дом «новых русских», ничего не видно из-за кирпичного забора. Забор-стена тянется вплоть до побережья и, оказывается, нельзя заплывать на лодке на их территорию – этот участок речки тоже их, новорусских, собственность… Интересно, кто они; имею в виду, о чём говорят, что их волнует и пр. (Усадьба построена на месте и вместо дома Анны, умершей от разрыва сердца по получению вести о самоубийстве зятя: накопил денег на машину, отправился в Москву, там – мошенники… Взяли деньги, а машину не привезли как обещали. Вернулся домой, односельчане засмеяли: «Эй, ну как новая машина?» Повесился со стыда…) …Холод. Рая истопила печь – во дворе куча угля, купленная Колей; а теперь она пьёт своё любимое пиво, «Охотничье». Или «Охота»? Потом будет блевать.
Меня пригласила Таня С. – когда-то моя мама дружила с её родителями, ныне покойными, как и моя мама. У них – шашлык на дворе, сказала она, беру камеру, буду фотографировать. От водки, от угощения водкой (и шашлыком, естественно – вегетарианствую) отказалась. Но нашлось вино, правда, подслащённое, хоть и красное. Ну, пришлось пригубить. Таня и подсевшая к нам её сестра сказали, что мою Валю, сестру, чтобы не пила, сыновья (кто из них?!) обрили, спустили в погреб и посадили там на цепь. (Как Аввакума… На заре раскольничества…) Так она и жила. Так, вернее, умерла… По возвращению от Тани увидела: Юля, стоит, ждёт. «Тётя Нина. Что Вы там делали?» «Фотографировала.» Кажется, поверила: фотографировала, и всё тут.
…Кто из них?..
…А я помню день рождения Вали. Дальний Восток. Летний день. Я вышла за деревню; забрела в чей-то, кем-то заброшенный сад, где цвели красивые жёлтые цветы, Золотые Шары. Я нарвала букет для мамы; а когда вернулась домой, нашла маму лежащей на постели рядом с маленьким живым существом: Валя… Валя росла нежной, красивой, одухотворённой девочкой , старшей из трёх моих сводных. ( Другие двое родились уже в Сибири.)… Знала, любила классику… Толстого… В шестнадцать лет пошла работать дояркой, из любви к деревне («Деревня – это жизнь». Л.Толстой); в семнадцать вышла замуж за Васю-экономиста. Получили дом, хороший дом… Дети… очень хотела дочь, рождались мальчишки. Женя, Серёжа, Олег, Саша… Наконец, Оля! Но вот Вася погиб в автомобильной аварии, и она запила… Конец известен.
4 августа (2010, конечно).
У Ярослава день рождения. Рая не советует идти, если «они» сами не заедут, ведь подарка приличного нет, да и степень моего родства не позволяет спешить (в гости). Они не заехали; мы не пошли. Я уж и сама… Почему я не в Кемерово? Ведь Ольга обещала… Я тут как-то… От жизни бездуховной, бессмысленной, усыхают мозги. Завтра заберу у них свой зелёный чемодан, и… Вспомнила! Вспомнилась японская сказка «Урашима и Черепаха». Юного рыбака Урашиму увлекла морская черепаха, вернее, морская принцесса, принявшая образ черепахи, – на дно морское, где он пробыл-прожил во дворце четыре счастливых года. Но затосковал по родине и решил посетить свой берег. Принцесса дала ему в дорогу с собой зелёную (!) шкатулку – чтоб вернуться, только наказала: шкатулку не открывать.
…На берегу оказалось, что тут без него прошло не четыре, а четыреста лет, и он уже стал историей. Посетив старые могилы, включая свою собственную, он, по пути назад в подводный дворец,нечаянно открыл зелёную шкатулку, из которой вырвался туман, и он, Урашима, рассыпался в прах…
5 августа (2010).
В автобусе из деревни нелюбезная кондукторша заставила заплатить за зелёный чемодан(чик) как за «багаж», т.е. стоимость билета пассажирского. Чёрт с ней.
Когда пересаживалась на кемеровский автобус, в г. Белово, повидалась с тётей Ксенией, объявившей (с непонятной мне гордостью), что присланные мною годы назад на хранение мои книги, ранние картины, детские рисунки моей дочери – картонный ящик где-то 20x20x16 дюймов – она выбросила на помойку. На моё саркастическое: «Что ж, спасибо…» – «Ну дак чо, «спасибо», у меня нет места для говна…» Вот и пообщались.
Вспоминалась по пути в Кемерово Шура. Где-то рядом есть Шура.
6 августа.
Суббота. В Кемерово у Оли. Я просто жива. Оказывается, «КГТ» означает «Квартира Гостиничного Типа». Очень симпатичная маленькая квартира со всеми удобствами: ванная, кухонька (опять же – ТВ!…) и пр. Только дом, где таких «КГТ» множество: длиннющий коридор с дверьми-входами в эти КГТ налево-направо, налево-направо и т.д., – дом обшарпаный, тёмный, страшненький.
7, и 8 августа.
… Я просто жива. Не похоже, чтобы здесь, в этом мире, интересовались искусством, литературой, музыкой, театрами… По ТВ – только ритмы и, помимо сообщений о пожарах, локальные новости-сплетни. Пожары… А на улицах люди смотрят мимо, мрачно, враждебно. Лица серые. Одежда – униформа моды. Косметика, макияж на лицах женских – вульгарный. Мне по-прежнему (может, ещё сильней чем в деревне) неуютно, боязно «не соответствовать» в одежде и пр. Оля – очень миленькая, аккуратная, на работу – где-то бухгалтер, или «экономист» ; одевается элегантно и «соответственно». Вот, уходя, возмутилась негладкостью, да и клетчатостью моей юбки. Ушла, а я размышляю: если повяжу голову косынкой, как, ничего? («Что скажет княгиня Марья Алексевна?») Высунулась было на улицу, искать интернет-кафе: холодрыга. Пере-переоденусь. Кемерово – город пыли и неровных дорог, больно подошвам. Лучше иметь обувь на платформе. …Пыль, грязь. В автобусе юноша принял за кондуктора из-за моей лап-топовской сумки, и даже пытался сунуть мне в руки деньги за проезд – отказалась, объяснила: я не кондуктор…
9 августа.
Подарила библиотеке им. Н.Гоголя – нашла тут – свою книгу «Тысячелистник». Потом проверила е-мэйл, разрешили. Когда закончила и шла к выходу, – окрикнули: «Эй, а кто платить будет!» Заплатила (не знала!) 12 рублей. Пошла дальше. Услышала вслед злобное «Хи-хи». Но уже плевать.
10 августа.
Рая уехала в Москву. Когда её провожали, нет, раньше, когда мы с Олей её встречали с автобуса из Сидорёнково-Белово, я увидела знак: «Платформа №5 – для автобусов на… Плотниково…»
Рая уехала, проводили.
У вокзала цветут калифорнийские маки. На улицах Кемерово – цветы, много цветов. Когда-то я работала здесь на телевидении, и не любила Кемерово именно из-за отсутствия цветов, а сейчас – появились…
Завтра отправлюсь в Плотниково.
11 августа. – Мой день рождения.
Пришла рано, купила билет на утренний автобус, на 8:30. Присела на скамейку в помещении автовокзала, рядом с бабушкой-и-внучкой, девочкой Ксюшей 4-х лет. Ксюша уселась мне на колени, стала показывать новую книжку… Как странно: здесь автобусы ходят строго по расписанию!! Опоздала на посадку, напрасно бежала за ним по кемеровским ухабам, не остановился, ушёл. Вернулась, купила билет до «Плотниковского поворота», села… На полпути к этому повороту автобус вышел из строя. Поймала «попутку». Водитель довёз до Плотникова, сказал, так называется станция, остановка, примыкающие же к ней деревни носят другие разные названия. Позвонил куда-то, сказал: женщина с фамилией Головачёва живёт в деревне Колычеве… Долгий путь в деревню и вдоль деревни Колычеве… Травы-мутанты… Магазин.
– Мне буханку хлеба… И… Вы не знаете, где живёт Александра Семёновна Головачёва?
– А она умерла… Я её внучка… Успокойтесь… Пойдёмте к нам. (Белокурая девочка. Теперь я вижу сходство с Шурой.)
За столом… На кладбище… Снова за столом, среди милых женщин, шуриных дочек, и милых девчонок – внучек. Мы вспоминаем вместе всё о ней… Я снова просто «Нина», «Нина Коваленко, лучшая подруга», как называла меня для них в своих воспоминаниях она… Странно, но возвращаются душевные силы. (Вдохновение?) Ещё там, на кладбище, я решила, поняла: быть похороненной рядом. Будем вместе в вечности, верные клятве верности.
13, 14, 15 августа.
До отъезда, до 26-го, вернусь в деревню: из-за животных. Собака – зову ее Кариной, и кошка Заза – понимают человеческий язык… Снова навещаема соседями и односельчанами; приносят овощи, яйца, варенье. Сосед Ваня – рыбный улов. Вечер «спрашивайте -отвечаем» с чаепитием. Ночую у Тани; спросила «Кто из них?» Оказывается, Серёжа и Олег…
25 августа.
Кемерово. Накануне отлёта. Зашла в редакцию «Огней Кузбасса», нашла. Оказывается, поэт Серёжа Донбай, с которым мы вместе ходили в Кемеровскре ЛитО (Литературное Объединение), теперь главный редактор журнала. В приёмной – поэт Александр Катков и художник-дизайнер Таня Григорьева, смотрят моё портфолио, восхищаются!! Возрождают меня к жизни … Саша читает стихи о любви и даёт свежий выпуск «Огней»; дарит свою книжку, а Таня – рисунки.
26 августа.
Самолёт держит курс на Нью-Йорк (надеюсь). Читаю «Огни», восхищаюсь уровнем авторским. Особенно запал в душу автор А.Иванов – о детях, о детстве в северном захолустье – какая светлая повесть…
А внизу облака, океан облаков.
Сентябрь. 2010.
New-York