Рассказ
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 68, 2010
Мы получили на имя редактора “Слово-Word”письмо и последний рассказ
от одного из наших уважаемых и любимых авторов – Ефима Гаммера:
Лариса, добрый день. Читайте:
СООБЩЕНИЕ
Оргкомитетом международной литературной премии «Золотое перо Руси» израильский писатель
Ефим Гаммер награжден именной медалью с присвоением звания «Лучший автор нового тысячелетия».
ПОЗДРАВЛЕНИЯ
Москва
Глубокоуважаемый Ефим Аронович!
Поздравляем Вас с достойной наградой. Оргкомитет Бунинской с большим интересом следит за успехами наших лауреатов. Я обязательно озвучу эту информацию перед Попечительским советом «Бунинской премии» и членами авторитетного Жюри.
В свою очередь, если вдруг Вы окажитесь в бунинские дни в Москве имею честь пригласить Вас, как лауреата Бунинской премии 2008 года на торжественную церемонию чествования победителей 2010 года.
С уважением, Николай Захаров.
Санкт-Петербург, журнал Сетевая словесность
http://www.netslova.ru/
ПОЗДРАВЛЯЕМ нашего постоянного автора Ефима Гаммера с наградой «Лучший автор нового тысячелетия» в рамках международного конкурса Национальная литературная премия «Золотое перо Руси 2010»!
Москва — Иерусалим
Поздравляем нашего любимого автора, известного израильского писателя Ефима Гаммера с победой в конкурсе » Золотое перо Руси-2010″. Он награжден именной медалью с присвоением звания «Лучший автор нового тысячелетия».
Международное издательство Э.РА
——————————————————————————
Редколлегия“Слова-Word” поздравляет Ефима Гаммера
и желает ему здоровья и творческих удач!
ПРОЗА
Ефим Гаммер
Мама Рива
Легко ли повернуть время вспять? В Израиле очень просто. В особенности, если вам исполнилось 91. Посмотрим на это цифровое диво по-еврейски, справа налево, и – пожалуйста – вам уже 19. Не верите? Взгляните на эти фотографии, и убедитесь. Они сняты в день рождения Ривы Гаммер, 4 декабря. Но, понятно, в разные годы.
Взглянули? Теперь мысленно представьте: а что было между ними? Понимаю, догадываетесь: появление на свет Сильвочки, Фимочки, Бореньки. А еще?
В незапамятном году, когда юная Рива Вербовская закончила Одесский медицинский техникум и обзавелась дипломом, к ней на прием в поликлинику пришел за уколом знаменитый баянист Арон Гаммер, играющий на концертах и танцах в парке Шевченко. Укол был настолько удачным, что Арон Гаммер пригласил Риву Вербовскую в ЗАГС. И что? Она таки согласилась. А почему бы и впрямь не расписаться, если любовь, как поет Утесов, «нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждут».
Любовь нагрянула, они расписались, и Арон Гаммер стал не только музицировать в парке Шевченко, но и петь куплеты собственного изготовления:
В понедельник я влюбился,
Вторник я страдал.
В среду с нею объяснился,
А в четверг ответа ждал.
В пятницу пришло решенье,
А в субботу разрешенье.
В воскресенья свадьбу я сыграл.
Свадьба пела и плясала, как это принято в Одессе. В том же доме на улице Средней, где когда-то мама Ривы Вербовской выходила замуж за ее папу – Ида Гинзбург за Аврума Вербовского, героя и инвалида Первой мировой войны. На той свадьбе 1917 года, проходящей под аккомпанемент залпов «Авроры», гулял король Молдаванки Мишка Япончик.
На свадьбе Ривы, теперь уже Гаммер, гуляли другие звезды Одесского неба, больше имеющие отношение к искусству, чем к налетам. На столе было не так, чтобы очень. Но и не так, чтобы ничего. И картошечка, и селедочка, и выпить, и добавить под «горько». И… И надежды, что юношей питают. Одна из таких питательных надежд квартировала в Москве, где на студии грамзаписи предполагали издать пластинку фрейлехсов Арона Гаммера. Вторая, подобно бессонной кошке, гуляла по оцинкованной крыше Первого Артиллерийского училища. Почему? Эта загадка легко разрешима, если прикинуть, как Арон Гаммер, представляясь гостям со стороны невесты, говорил:
– Я закончил Первое Одесское артиллерийское училище.
– О! – отвечали гости на доступном разумению языке восхищения и искали на отвороте пиджака Арона петлицы, а в них лейтенантские кубари. Искали чего-то хорошего, как это принято в Одессе, и не находили, что тоже присуще городу Соньки – Золотой ручки.
Бедные на воображение, они не догадывались, что Арон – известный для них в качестве музыканта-исполнителя и сочинителя доступных понимания на Средней улице стихов, был заодно и потомственным жестянщиком – сыном великого мастера кровельных работ Фроима Гаммера. Вот в качестве кровельщика и закончил он военное училище, то бишь, в переводе с одесского на русский, закончил крыть крышу военного училища, за что и получил, помимо премиальных, и похвальную грамоту от самого Гамарника. Но о грамоте Арон Гаммер уже не говорил вслух, разве что младшему брату командарма, с кем работал на заводе. На дворе стоял, примкнув штык, 1937 год. Наступило время Большого террора. И вся Одесса полнилась слухом, что 31 мая в Москве, после ареста Тухачевского, последовавшего 22 мая в Куйбышеве, застрелился Ян Борисович Гамарник (настоящее имя-отчество – Яков Пудикович), бывший одесский сорванец, ставший с мая 1919 года председателем Одесского губкома КП(б)У, а ныне армейский комиссар 1 ранга.
Время течет. Но не к добрым вестям навстречу. Сначала арестовали Ривиного папу Аврума Вербовского, а потом разразилась война. Одно утешение – Сильвочка.
Сильва родилась, как это принято в Одессе, через девять месяцев после свадьбы. Подсчитать это легко на пальцах. Ходили под хупу 1 августа 1937 года, а в родилку 13 мая 1938. Радости было много, света прибавилось и воды в Черном море тоже. Бывалые одесситы говорят: для того, чтобы ребенок – невроко! – рос сытым и здоровым, горшочек из-под него с первыми писями надо опрокидывать в заветные воды, на коих некогда, согласно поверью, качался Ноев ковчег.
И опрокидывали – не ленились.
Так что Сильвочка росла не по дням, а по часам, словно предчувствуя, что вскоре разразится война, которая не даст ей, кроме голода и холода, никаких достойных приобретений.
Бомбежки. Одесса на колесах. Эвакуация. Бесконечные перегоны. Южный Урал.
В первый класс Сильвочка пошла в Чкалове, так назывался в ту пору Оренбург – родина «Капитанской дочки» А.С. Пушкина. Портфель ее разбухал от пятерок, переполнявших тетради по чистописанию, и мама Рива смотрела на малюсенькую дочку с удовольствием, полагая, что Сильвочка тоже поступит в медицинский техникум и станет дипломированной медсестрой, а то и врачом. Лично ей, по вине обстоятельств, пришлось отказаться от продвижения по медицинской стези. Война шла не только на фронте, но и в тылу, и для разгрома врага страна потребовала переквалифицироваться из медсестер в жестянщики, что Рива Гаммер и успешно сделала. Благо под боком – в прямом и переносном смысле – находился ее муж Арон Гаммер. В данный исторический момент он возглавлял бригаду жестянщиков, которая вкалывала в три смены на 245-ом авиационном заводе, изготовляя подогревы для бомбардировщиков дальнего следования, утюживших крыши Берлина.
Подогревы были личным изобретением Арона Гаммера, и это радовало Риву, так как мужу полагался в заводской столовой «стахановский суп», где «крупинка крупинку догоняла, не давая сдохнуть с голода».
Арон Гаммер ел, давясь, а его бригада из Ривы Гаммер и ее младшей сестры Бебы Гросман, окунали на пробу свою ложку в «стахановский суп» и слизывали с нее неиспарившиеся калории. Словом, набирались сил для трудовых рекордов. И что? Думаете, не ставили их? Ставили, и еще как, выполняя чуть не ли не на триста процентов производственные нормы.
Рива при этом успела и забеременеть. Раз, потом второй раз.
Сначала она родила Эмочку. Но Эмочка, так и не дождавшись, когда ее отлучат от груди, чтобы жить впроголодь на «хлебных карточках», умерла от воспаления легких. И тем самым выправила для меня вакансию. Я не задержался – и появился на свет в ночь начала штурма Берлина 16 апреля 1945 года, ровно в 3.50, когда вспыхнула хорошая сотня прожекторов и началась атака, в ритме которой я и живу до сих пор.
Самое удивительное со мной было в том, что я не плакал. Родился без плача, и дальше – все первые дни не подавал ни звука. Наверное, ждал, чем окончится битва за Берлин. Мама Рива бегала по врачам, спрашивала:
– Что же будет? Он ни слова не говорит ни на каком языке. Будто не из Одессы.
– Мы тут все не из Одессы, – отвечали врачи.
– Но вы ведь говорите, – донимала их мама.
– Говорим, потому что вы нас спрашиваете.
Мама поняла и спросила меня:
– Фимочка! Ты уже будешь один раз говорить?
Я сказал:
– Угу! – и с тех пор рот не затыкаю.
Мама была счастлива: Фимочка говорит!
Папа был счастлив: Фимочка говорит еще нечленораздельно, никто его слов не извратит и не напишет донос.
Дедушка Аврум, папа моей мамы Ривы, был тоже счастлив: ему было теперь с кем поговорить по душам без опаски, что настучат вертухаю.
Только что его, инвалида Первой мировой войны, попросившегося добровольцем на фронт, освободили из лагеря и направили вохровцем на охрану 245-го авиационного завода, где работала вся наша семья.
В лагере, когда он ковал Победу подручными средствами – пилой и топором, уголовники обрушили на него подрубленное дерево, сломали ногу, и теперь он едва ковылял. Но все же был рад: ковылял ведь на свободе, а не за колючей проволокой. И охотно вышел бы на парад Победы, если бы его пригласили.
Но дедушку на парад не пригласили. И он вместе со всеми нами, под расписку о неразглашении тайны о передислокации военных предприятий, отбыл в Ригу, где 245-й авиационный завод был переименован в 85-й ГВФ и разместился в корпусах бывшего винно-водочного завода, адрес: ул. Анри Барбюса, 9.
Здесь в районе концлагеря смерти Саласпилса и на товарной станции Ошкалны прибывшие с Урала рабочие разбирали штабеля дров, с вмерзшими между бревен трупами людей, тех, кого фашисты не успели сжечь перед бегством из Риги.
Здесь, в большой нашей одесской семье, уже имевшей в моем лице урожденного уральца с голубыми, как небо Оренбурга, глазами, появился и первый рижанин. Им, к собственному недоумению, оказался Леня Гросман, весь из себя чернявый, как смуглянка-молдаванка, которому пристало появиться на свет скорей у Самого Черного моря.
Очевидно, в память о Черном море его и сотворили на берегах Балтийского.
Мы с ним представляли разительную пару – я блондин, он брюнет, мои глаза – пронзительно голубые, его – отборный чернослив. Не похожи, но братья – не разлей-вода. Куда я, туда он. Я был старше Лени на один год, но когда пошел в первый класс, он – шести лет отроду – увязался за мной. И что? Таки – да, тоже поступил в 67-ую семилетнюю школу и сидел со мной на одной парте, не отлучаясь. Впрочем, эта привязанность объяснима. Он мне не только по родству двоюродный брат, он мне и брат молочный. Ленина мама Беба Гросман умерла в Риге в феврале 1947 года, и моя мама Рива, ее старшая сестра, отлучив уральского молодца от груди, выкормила рижского младенца своим одесским молоком, чтобы он был здоровым.
А выкормив, стала следить, чтобы в учебе он не отступал от меня. Он и не отступал. Учился, учился и выучился в инженеры. У нас все выучились. Причем стахановскими методами, досрочно. Я, допустим, на один год раньше положенного срока закончил Латвийский государственный университет, отделение журналистики, установив своеобразный мировой рекорд: за один день однажды сдал восемь экзаменов и зачетов. Вы спросите: к чему такая спешка? Отвечу: в моих ушах с первого класса стояли мамины слова:
– Пока ты донесешь до меня свою пятерку, я уже умру от ожидания.
Теперь понятно, почему я спешил? Я не мог с самого раннего детства допустить, чтобы моя мама умерла. Такого просто никогда не могло произойти. Представьте себе, я заболел скарлатиной… Эта неприятность произошла в пять лет, когда ребенок практически безоружен для старших по возрасту пацанов, с кем его поместили лежать в одной палате. Воспитанники улиц и прочих закоулков кричали мне: «бей жидов!». Они бросались на меня, а я героически отбивался от их численного преимущества, как Маугли, кусаясь и царапаясь.
Исходя из этого, мое лечение шло с переменным успехом, прибавляя к высокой температуре и многочисленные синяки и ушибы. Но тут, спасения для, младший мой братик Боря, следуя примеру Лени, который таким образом собрался ко мне на выручку, тоже заболел скарлатиной. В результате мама Рива, прикрываясь грудным Борей и четырехлетним Леней, добилась разрешения лечь ко мне в больницу и тем самым закрыть амбразуру хулиганского дзота, которую проделали своими драчливыми кулаками мальчишки-антисемиты.
Я выжил. Боря выжил, Леня выжил. И мама тоже. Будем жить дальше, придерживаясь еврейских традиций. Вперед, до 120!