Опубликовано в журнале СловоWord, номер 66, 2010
НАШИ ИНТЕРВЬЮ
Светлана Вайс
Вопросы из прошлого к Андрею Терновскому
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ШКОЛЬНАЯ ФОРМА
Американские мифы заманчивы и оттого устойчивы. В них хочется верить, но жизнь иногда поворачивается так, что предоставляется возможность их проверить. Причем на себе. Вот что я имею ввиду: когда мы были маленькие и жили в стране, которой уже нет на карте, про заокеанскую жизнь ходили слухи, похожие на легенды и мифы. Ну, в то, что негров линчуют мы, понятное дело, не верили, а вот в то, что всякий американец избавляется от зубной боли путем тотального принудительного удаления зубных нервов еще в раннем детстве – верили. Почему? Очень хотелось верить, что где-то уже нашли способ райского существования на земле без этой всепронизывающей и запоминающейся на всю оставшуюся жизнь боли. И что оказалось на самом деле? Зубные врачи – наиболее процветающая прослойка американского общества.
Некоторые мифы оказываются чистой правдой, другие лопаются как мыльные пузыри, а некоторые так и остаются загадкой – видимо, мыло для них в американских кулуарах варили круто. Покопаться в прошлом и все-таки понять – как оно было на самом деле, я решила сделать самым простым способом: путем прямого вопроса, обращенного к правильному человеку. Вы спросите как я его нашла? Я его вычислила. Он был такой же здесь, как я там. Из того же общественно сословия, называемого у нас тогда интеллигентской прослойкой, а здесь – университетскими кругами; того же возраста – детство в 60-х и студенческая юность в 70-х; русские корни, чтение литературы и желание выпить при каждой встрече со старым другом, даже при условии, что друг живет в соседнем доме. Все это сближает и располагает.
Андрей Терновский из семьи русских эмигрантов второй волны. Благодаря родителям, прекрасно говорит по-русски. Читает. И утверждает, что может писать. На мои вопросы отвечает подробно и растолковывает все в деталях. Иногда у меня создается впечатление, что в Америке мифы про Россию были еще покруче.
– Андрей, а вот правда – про зубы… может все-таки что-то делали…
– Перестань.
– Тогда миф первый. Про школу. Вернее, про школьную форму. Наше детство в союзе было отравлено единой по всей стране школьной формой – жуткой, убивающей всякую индивидуальность. Мы страдали не только от общей уравниловки, но и от реально неудобной одежды. А вы?
– Я сразу предупреждаю, что говорить буду только про Нью-Йорк – я здесь вырос и живу, но, как ты знаешь, он сильно отличается от всей остальной страны. Я имею в виду демократический и либеральный настрой практически во всем. И так было всегда. Даже в вопросе школьной формы. Во-первых, школы были, да и есть, разные: общественные, частные и частно-религиозные. В религиозных школах к вопросу подходили серьезно. Особенно католики. Частные школы могли потребовать форму. Я жил в Квинсе и учился в обычной школе – паблик, ты знаешь. Установленной формы не было, но одежда должна была быть пристойной.
– Поясни до какой степени.
– Вот я отчетливо помню, что иду в первый класс в брюках, белой рубашке и красном галстуке.
– Неужели пионерском?
– Шутка, да? Обычном. Вот почему-то был красный. Брюки, рубашка – все должно быть опрятно. Никаких футболок и джинсов.
– Вот оно – развенчание мифа: мы были уверены, что американцы в джинсах везде.
– Даже речи не могло быть! У девочек никаких мини юбок, все юбки ниже колена. И это в Нью-Йорке. Я даже представить не могу, что там внутри страны надевали в школу, до какой степени там консерватизм доходил.
– Я вот не помню – может, мини тогда вообще еще не носили?
– Насколько я помню, по городу еще не ходили, но по телевизору показывали. Девочкам тесты устраивали.
– Это еще как?
– Заставляли прыгать. Если нижнего белья не было – отправляли домой. И никаких там вырезов и декольте. К прическам строго относились. Чтоб волосы не закрывали ухо. Вот у меня брат пошел на принцип – отказался стричься. Это было время Битлов – многие пытались подражать. Для начала вызвали родителей, но он стоял на своем. Тогда его выгнали из школы, а потом исключили из общественной школьной системы города Нью-Йорка. Он все равно стоял на своем. Ну, это Нью-Йорк. В конечном итоге, родителям удалось его устроить в Манхэттене в частную школу, где учились дети либерально и авангардно настроенных родителей. Это им стоило 500 долларов в год и, скажу я тебе, это были очень большие деньги. Просто огромные.
– А ты видел, как сейчас дети в школу одеваются? Когда это все началось?
– Я тебе точно скажу, когда и где. В моей обычной общественной школе в Квинсе – Van Wyck Junior. Это было в 72-м или в 74-м году – на исходе вьетнамского конфликта. Надо сказать, что в то время каждое утро в школе начиналось с клятвы и прослушивания гимна.
– Да и сейчас так же.
– Тогда еще хуже было – клялись при каждом удобном случае. И гимн прослушивали по несколько раз в день. Так вот в одно прекрасное утро две девочки в нашей школе во время гимна не встали. Одна была из семьи атеистов и не хотела слышать про Бога каждый день, а другую что-то не устроило в словах о равенстве. Вызвали родителей, но никто не пошел на компромисс. По инстанциям дело дошло до Верховного суда, который, что интересно, принял решение о том, что нельзя учеников в принудительном порядке заставлять прослушивать такие вещи. Этот инцидент спровоцировал дальнейший развал США. Это мое такое мнение. До этого события никто не мог директора школы послать на х… .
– А что сейчас кто-то может?
– Может. В Нью-Йорке может.
– И тем не менее, утром клятву произносят. Как миленькие.
– Это уже потом при Рейгане заново началось. Он снова запустил аппарат патриотизма.
Развенчал ли Андрей наш миф о том, что в американских школах того времени не было формы? Наполовину. Посмотрим, какое дальше будет процентное соотношение лопнувших мыльных пузырей по отношению к нелопнувшим, то есть правдивым, если можно так сказать, мифам про Америку. В следующий раз я его спрошу про супермаркеты 60-х – самый большой из всех мифов.
ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ ОДНОГО КОСТРА
В этом году исполняется 100 лет со дня основания русского скаутского движения. Для меня всегда было загадкой – как это нерусское понятие прижилось в русском лексиконе без перевода? «Мы разведчики! Всегда готовы за Россию!» – выкрикивают русские скауты уже целый век на практически всех континентах. Разведчики чего? И на что они готовы за Россию? Вопросы риторические, но идея, замешанная на патриотизме, видимо, настолько сильна, что укрепляет веру в правильности выбранного пути. Но все-таки иностранное слово «скауты» настораживает и напоминает о вечном русском желании что-нибудь, мягко говоря, скопировать.
А ведь все движение могло называться исконно русским словосочетанием «потешные полки», в котором все понятно, и их история прослеживается аж до Петровских времен. Но на скаутах настоял Его императорское величество Николай II.
Идея пустить энергию подростков в правильное русло волновала и продолжает волновать государственных мужей всегда. Подростки как мужского, так и женского пола взрывоопасны, и их совместные усилия подчас имеют колоссальный коэффициент разрушения. Как поменять минус на плюс? Как сделать эту энергию созидательной? Как не дать пропасть огромному числу детей, которые еще не сделали выбор дальнейшего своего пути? Как их уберечь от криминала? Один из ответов лежит на поверхности: детишек надо организовать на основе правильной идеи. Самой универсальной является идея патриотическая – из нее можно настрогать все, что угодно: и пионеров с октябрятами, и футбольных фанатов.
Первый скаутский лагерь был основан, как можно догадаться, в Англии – на острове Браунси – генералом Британской армии Робертом Баден-Пауэллом. Скауты в Англии – это логично. Было это в 1907 году. Основная идея генерала была в том, чтобы определить подростков в отряды и организовать патрульную службу на острове. Такая своего рода военизированная игра – и я не удивлюсь, если она называлась «Зарница», конечно, в британской транскрипции. Мероприятие удалось, и генерал Баден-Пауэлл в качестве руководства к действию написал книгу – Scouting for Boys («Разведка для мальчиков»). В кратчайшие сроки ее перевели на русский язык и издали под названием «Юный разведчик».
Между тем, к этому времени в Царском селе уже существовали и функционировали Потешные полки – организованная в военизированные отряды молодежь. Причем эти полки не только могли организовать патрульную охрану острова, но уже давно и успешно демонстрировали успехи в Соколинской гимнастике, военном марше и перестроениях под музыку, оружейных приемах и других основах армейского дела. Формирование полков происходило по немецкой военной теории. И вот тут вышла в свет книга – вышеупомянутый «Юный разведчик», в которой предлагалась альтернативная английская теория. Эту теорию на деле воплотил офицер лейб-гвардии Олег Иванович Пантюхов. Имеется даже официальная дата основания русского скаутинга – 30 апреля 1909 года. Какое событие взято за основание – остается неизвестным. И это несмотря на многочисленные воспоминания, в том числе и самого Пантюхова. Но суть не в этом. Главное – иноземное движение шагнуло на просторы России. И сразу прямо в Царское село.
Государь отнесся к вопросу со всей серьезностью – вопрос о реорганизации Потешных полков обсуждался на самом высоком уровне. Как на самом деле скауты вытеснили потешных, до сих пор тоже остается неясным. Есть свидетельства, что обе организации существовали в Царском селе вместе, а потом как-то скауты приобрели больше покровителей, расширили материальную базу и резко увеличили численность. К 1917 году русских скаутов было около 50 тысяч в 24 губерниях. От английских и прочих скаутов, а движение стремительно распространилось по всему миру, русские скауты отличались тем, что несли знамя Православия и были всегда «Готовы за Россию!». Видимо, так же, как индийские «За Индию!» под знаменем многорукого и клыкастого бога Шивы.
Коммунисты в 1922 году учредили Пионерскую организацию – один к одному скопированную со скаутской, но под советским флагом и с атеистический догмой во главе. Русские скауты остались при своем мнении, и их в 1924 году объявили вне закона. Движение в России умерло, а его осколки рассеялись в эмиграции и, что удивительно, продолжали существовать и действовать. Есть даже историческое понятие – «русский скаутинг в странах рассеяния». То есть везде, где обосновалась русская эмиграция первой и второй волн, стали образовываться ностальгические лагеря Юных разведчиков.
И вот именно здесь они стали играть огромную роль в воспитании молодежи, прививая ей, в первую очередь, русский язык, который сохранить в эмиграции довольно сложно. Среди юных разведчиков пропагандировалось Православие как единственно правильное учение для русского человека и воспитывалась любовь к России, которую юные разведчики в рассеянии никогда не видели, но должны были любить заочно и быть всегда «готовыми» за нее.
Эмблемой всех скаутов, в том числе и их пионерской модификации, служил костер. И это справедливо – где как не вокруг костра возникает особенная атмосфера доверия и единения? А как завораживают угли, «подернувшись пеплом несмелым»? Сколько откровений было высказано под магией красных огненных языков, а сколько песен спето? Детство без таких костров можно считать неполноценным. А у некоторых это состояние затягивается – тогда мы получаем пионервожатых и старших скаутов.
На мою долю выпало быть пионером и печь картошку в пионерском костре. Выбора у меня не было – в пионеры шли принудительно. Но при всей мерзости лозунгов, пионерские костры скрашивали детство – естественный оборот вещей берет свое. Андрей Терновский подбрасывал поленья в костры Русских разведчиков в летнем лагере в окрестностях Нью-Йорка.
– Давай сравним?
– Давай!
– Шестидесятые годы: под Москвой…
– И шестидесятые под Нью-Йорком.
– Кто бы мне тогда сказал… Итак, чем начиналось утро? У нас был подъём и строем на линейку по-отрядно.
– Все тоже самое.
– Дальше. Поднятие флага и какие-то речи.
– У нас поднимали российский триколор с золотым крестом.
– Это что за флаг такой?
– Я сейчас уже не помню. А вот потом всех вели на службу в церковь. Помещение было маленькое – все не помещались. Оставались стоять на улице, а лето в Нью-Йорке жаркое – чуть в обморок от жары не падали. Но стоять было надо да еще одетыми в брюки. И петь что-то. И молитвы читать. Но главное – вовремя громко крикнуть «Всегда готовы за Россию».
– А ты не вдумывался, к чему готовы?
– Нет. Собственно, и готовы-то не были. Из моих сверстников России-то никто не видел – все родились уже где-то. Моих сверстников из России, то есть из Советского Союза, физически не могло быть. Все сведения мы черпали из семейных воспоминаний, а в каждой семье они были разные. Объединял всех сильный антисоветский настрой – в каждой семье думали и надеялись, что эта советская холера вот-вот пройдет. Уровень русского языка тоже зависел от того, как и что говорили в доме.
– Но большинство все же говорило по-русски?
– Почему большинство? Все говорили. Тогда русский язык можно было учить в Старосергиевской гимназии – была такая русская школа для старшеклассников. Многие там учились. Кого-то в семье учили.
– А между собой какой язык использовали?
– По степени надобности.
– Как я поняла, на церковные службы ходить не хотелось?
– Утром особенно. Но вообще, степень набожности тоже зависела от семьи. У меня в семье верующих не было, и я относился к этим службам, скажем так, свободно. Но общих правил не нарушал.
– Чем был занят день русского разведчика?
– Футбол. Однодневный поход в лес. Спортивные соревнования. Экскурсии. Обед. Костер. Много всего!
– Ну, собственно, и у нас то же самое.
– Как надолго вы ездили?
– На месяц.
– У нас это называлась смена. А вы ездили с удовольствием?
– С огромным.
– Мальчики и девочки были в разных лагерях?
– В километре друг от друга. Но были совместные игры – флажки там украсть какие-то…
– А какое все же отличие от американских скаутских лагерей – чисто в бытовом плане?
– У нас было меньше комфорта. Мы жили в палатках, сами строили туалет. Условия были более походные, и нам всем это очень нравилось. Знаешь, эти лагеря до сих пор существуют в окрестностях Нью-Йорка.
– Я тебе больше скажу – в 1991 году в России возродилось движение русского скаутинга. Существует Федерация русского скаутинга и туда входят подразделения и НОРР-С (Национальная Организация Русских Разведчиков-Скаутов) – это то же название, что и было в лагерях рассеяния. Есть и ОРЮР – Юные русские Разведчики. Это вот как раз ваша структура – там раздельное воспитание мальчиков и девочек. И еще огромное количество региональных организаций.
– Ну, это хорошо!
– И самое главное: у вас как костер тушили?
– Видимо так же.
На этом можно было бы и закончить, но каким-то чудом мне попались в недрах интернета Законы и Правила пионеров. Не могу лишить читателя такого шедевра (особенно пункт 10 из свода Правил):
Законы пионеров
1. Пионер верен рабочему классу и коммунизму.
2. Пионер – друг и брат всякому другому пионеру и комсомольцу.
3. Пионер честен и правдив. Его слово – как гранит.
4. Пионер дисциплинирован.
5. Пионер ежедневно помогает трудовым собратьям в строительстве коммунистического общества.
6. Пионер трудолюбив и уважает полезный труд.
Правила пионеров
1. Пионеры стелют постели своими, а не чужими руками.
2. Пионеры моются тщательно, не забывая мыть шею и уши, чистят зубы и помнят, что зубы — друзья желудка.
3. Пионеры точны и аккуратны.
4. Пионеры стоят и сидят прямо, не горбясь.
5. Пионеры не боятся предлагать свои услуги людям.
6. Пионеры не курят; курящий пионер уже не пионер.
7. Пионеры не держат руки в карманах; держащий руки в карманах не всегда готов.
8. Пионеры охраняют полезных животных.
9. Пионеры помнят всегда свои обычаи и законы.
10. Пьяный пионер позорит дружину.
FAST FASHION
Прошедшие недели Высокой моды, как в Нью-Йорке, так в Лондоне и Милане оставили горький привкус надежд, которым никогда не суждено сбыться. Модельеры старались как могли приблизить подиум к улице, но не в этом дело. А дело в том, что нет денег. Ни у кого нет денег, чтобы запустить линии новой одежды к грядущим сезонам.
В «докризисной» эпохе весь годовой оборот легкой промышленности был настолько отлажен, что казалось, будто это навсегда. Кому «от кутюр» и прямо с подиума – заплатите по эксклюзивным расценкам. Далее серийное производство для дорогих магазинов: малые серии и большой тираж тех самых коллекций с недель Высокой моды. Нераскупленное – в магазины классом пониже, затем по провинциальным магазинам, потом по распродажам, а завершался цикл отправкой остатков по весу на экспорт контейнерами и, между прочим, в не самые отсталые страны. И снова неделя Высокой моды.
Пошивали все давно уже в третьих странах дети разных народов к обоюдной выгоде заказчиков и исполнителей. Цены на серийную одежду упали ниже плинтуса, и народ перестал вещи стирать. Понятно, что низкая цена не гарантировала качества: некоторые кофточки после стирки растворялись, оставляя лохмотья в цветной воде. Ну и что? Кофточка стоила дешевле чашки кофе в Старбаксе. Поход за новой кофточкой превращался в необходимую реальность с элементами развлечения. Появилась болезнь; людей, которые ею заразились, стали называть «шопоголиками». Предприимчивые люди сразу стали продавать таблетки от этого вируса, поразившего всю страну и шагнувшего за океан в виде американского синдрома.
Многие модельеры, наступив себе на горло, пошли в тираж. И не пожалели. Заменив хорошие ткани на синтетическую мерзость и отдав выкройки своих коллекций в китайские пошивочные цеха, они получили миллионную империю вторсырья. Вернее, они – империю, а народ – вторсырье. Имена первоклассных кутюрье притягивали взгляд и жгли руки на бирках бесформенной наэлектризованной одежды по доступной цене. А через месяц по очень доступной цене, а через два – почти даром. Бесподобный нью-йоркский кутюрье Айзик Мизрахи колесил по стране с показами своей концептуальной одежды в магазинах серии Target. Я думаю, подсчитывая прибыль, он втайне страдал от унижения.
Стал меняться национальный характер: появилась необоснованная склонность к постоянной смене одежды. Приходить на работу в одной и той же кофточке в течение недели запрещалось под страхом всеобщего презрения. Трех дневная командировка на конференцию вынуждала покупать новую одежду из расчета ее замены три раза в день. С какими чемоданами стали летать американцы – сундуки контейнерного типа! Дети избаловались до безобразия: вопрос постирать или выкинуть стал чаще решаться в сторону последнего. Расцвела индустрия сбора поношенной одежды – часто и не ношеной вовсе, а просто не пригодившейся.
И вот год назад осенью наблюдаю такую картину: в большом магазине одежды развешивают товары нового сезона, стало быть, осеннего. Рядом стоят и держатся друг за друга две женщины, визуально впавшие в коматозное состояние. Они с ужасом обнаружили, что на манекенов напяливают шмотки прошлого года, которые уже были на этих полках. Вот так все и кончилось. Индустрия резко сбавила обороты, лишив американок удовольствия выходного дня и отняв последнюю горсть риса у китайских детей.
Конечно, разгуляться еще есть где – всего не перешопаешь. Но настроение уже не то – мы к такому не привыкли. А вот за какой срок привыкли? Ведь не всегда же было так, что на теток столбняк нападал от модели свитера годовалой давности. Спрошу у Андрея Терновского – живого, так сказать, свидетеля американского быта 60-х годов прошлого века?
– Андрей, какая ситуация в Америке была с одеждой в твоем детстве?
– Ну, во-первых, Америка – это страна, в которой не может быть дефицита. Если чего-нибудь нет, то это искусственно созданная ситуация. Если какого-то товара мало, то он может быть дорогой, но он будет. Впрочем, иногда бывают непредвиденные ситуации. Например, во время войны пропали женские чулки – весь шелк пошел на парашюты. Одежда, как я помню, была в достаточном количестве, но никакого фанатизма не было.
– Что значит в достаточном?
– Чтобы для каждого события была своя одежда: в церковь одна, в гости другая. В школу ходили в приличном виде: рубашка, брюки. Мужики в костюмах, женщины в платьях.
– А вот сколько костюмов было у мужчины, если он в нем на работу ходил?
– Два-три.
– Всего? У нас в Союзе в эти же годы – то же столько же. Нам казалось, это грань нищеты. А вот в Америке, думали мы, вешать некуда!
– Реально к жизни относились. Вещи чинили. Носки штопали.
– Ты ничего не путаешь?
– А как я могу путать? У меня другого детства не было: что помню, то здесь в Нью-Йорке было. Шили одежду.
– У портного?
– Это дорого, мне кажется, было. Дома швейные машинки были.
– Дефицита же не было – зачем шили? У нас-то шили, потому что ничего не было!
– Эксклюзив шили. По выкройкам из журналов.
– Ну, надо же! Мы б знали – не так бы завидовали. А цены на одежду какие были?
– Это я плохо помню. Думаю, мужской костюм долларов 80, а рубашка долларов пять.
– А футболка «I love NY» на Бродвее?
– Не было никаких футболок.
– Как не было? Это все равно как бы Америки не было.
– Писать на пузе лозунг придумали хиппи. Все перемены, включая и одежду, поползли от них. Появился «клеш» у брюк – это было своего рода сумасшествие! Потом пошли джинсы.
– Джинсы, вроде, давно пошли.
– Это как рабочая одежда – их полно в магазинах было. Но потом отделка джинсов стала видом искусства: вставляли кожаные куски, бархатные вставки, делали дырки, протирали и т.д и т.д. Как апофеоз, появились французские джинсы!
– Своих мало было?
– Свои дурак может надеть, а ты за французские втридорога заплати! Поколение хиппи экспериментировало во всем, в том числе и в одежде. Даже пробовали носить одинаковую одежду.
– Бесполую.
– Не-е-т. Женщины – мужскую, а мужики – женскую. Вроде как, без разницы что на себя напялить. Но они привнесли на улицы много красок. До них было более однообразно и скучно.
В какой момент шмотье как снежный ком навалилось на страну?
– Думаю, что когда шить стали в Китае и Мексике. Цены упали драматически. И пошло. А что получилось ты уж и сама видишь. Бабы без лифчиков по улицам ходят!
Нью-Йорк 2009 г.
(Продолжение в следующем номере).