Опубликовано в журнале СловоWord, номер 66, 2010
ЛИТЕРАТУРА
Анатолий Либерман
Владимир Батшев. Франкфуртский поток*)
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОБЗОР
Хотя Батшев родился на десять лет позже, чем я, в молодости он, возможно, успел еще попасть под обаяние тех же писателей, что и предвоенное поколение. Одним из заметных событий в жизни моих сверстников было появление журнала «Иностранная литература». Напечатали повесть «Старик и море», и все бредили никогда не исчезавшим из памяти, но плохо доступным Хемингуэем. Я вспомнил об этом, когда прочел диалог мужа и жены во «Франкфуртском потоке»: «Я ему сразу сказала: пора спираль вынимать, вторую дочь рожать. Он мне: как дочь? почему дочь? Я отвечаю: потому что старшая будет младшую воспитывать. […] А он: а если мальчик? Я ему: да брось, какой мальчик, от тебя только девки рождаются, и радуйся» (53). «От тебя только девочки рождаются», – говорит женщина в романе «Иметь и не иметь». В то время я был так потрясен этой фразой, что узнал ее больше, чем через полвека. Очевидно, не забыл ее и Батшев, хотя не исключено, что она стала расхожей цитатой и попала к нему из вторых рук. Но скачущий ритм «Франкфуртского потока» и обмен стреляющими репликами в нем не от Хэмингуэя. Наиболее вероятно, что они из двух источников: от кинематографической направленности повествования и от попытки приблизить его даже полиграфическими средствами (ломаная строка, столбик и прочее) к потоку машин на немецком автобане, где предел скорости условен и где только искусство водителя – слабая гарантия от гибели. Впрочем, гипотезы здесь излишни: автор и не скрывает своих пристрастий.
Оказавшись во Франкфурте, Батшев полюбил этот разрушенный до основания, а потом восстановленный город и Майн, на котором он стоит. Многие страницы посвящены описанию улиц Франкфурта, людей и увеселений в нем. Там же встречаются и герои романа, занесенные туда каждый своим недобрым потоком. Кадры переносят нас из страны в страну и из настоящего в прошлое. Этот роман отличает то, что можно назвать кинематографическим видением, и, должно быть, не случайно Батшев посылает одного из персонажей на курсы кинематографистов и на Мосфильм и приводит выписку о немецком кино тридцатых годов.
Главных женских фигур в книге две: подруги Татьяна и Алла из новосибирского Академгородка. Мужчин трое: полуеврей-полунемец Эдуард Хинберг, немец-славист Хайнц Альвенхаузер и Вадим Золото, тот, от которого рождаются только девочки. Придумать фамилии книжным героям – трудное дело, и я не знаю, существенно ли то, что Хинберг намекает на «ту гору», а Альвенхаузер, возможно, на «дом эльфов» (или «наваждений»). Будущее обоих видится нечетко. Но уж Золото не может быть случайной фамилией. Татьяна, жена Вадима, и сама обыгрывает ее. Жаль только, что золото не прилипает к рукам ее мужа, и он терпит крах.
В калейдоскопе мест и десятилетий мелькают оттепель и пришедшаяся на нее юность Аллы и Татьяны (Алла сочиняет глупые эпатажные стихи, замеченные якобы самим Вознесенским: он их даже обещал напечатать; но не напечатал; отплачется ей та дурашливая эротика); немецкая оккупация юга России с поголовным уничтожением евреев; бегство русского населения с отступающей немецкой армией (это бегство от своих подробно описано Батшевым в его эпопее «Власов»); участие в РОА генерала Власова; безуспешные попытки добиться свободы в СССР, опираясь на советские же законы; разорительный шквал перестройки (он и погубил Вадима) и, конечно, жизнь российских эмигрантов в Германии.
Разговор персонажей часто заострен. Приведу один краткий диалог и один длинный. В постели: «…она… вспомнила руки Сусуева, как она отбивалась – надень презерватив, надень! – ты боишься. – да, боюсь! – забеременеть боишься! – заразиться боюсь! – ты мне не веришь! – а почему я должна тебе верить! – ах ты, дрянь! – пошел вон!» (77). Кстати, гэбисты и стукачи у Батшева (а Сусуев, видимо, не зря получивший фамилию не то Су-суев, не то Сусу-ев, – как выясняется, осведомитель) уродливы, и у них плохо пахнет изо рта. Есть разумное начало в уверенности старой литературы, что хорошие люди красивы, а плохие имеют отталкивающую внешность: внутреннее благородство, как и подлость, не может не налагать отпечаток на черты лица и выражение глаз. А вот сцена между матерью и замужней дочерью. «…заметила мать. – Ты к себе скоро? Татьяна удивилась. – Не знаю. Я отдохнуть хотела. – А все-таки? Татьяна заморгала, встала, подошла ближе. – Я тебе мешаю. Настя не смутилась, глаз не отвела. – Не мешаешь. Но мы с мужем привыкли вдвоем. Да и воды ты много тратишь. Татьяна снова сморгнула. – Какой воды? – Да моешься по два раза в день! А вода здесь не как у вас во Франкфурте, она дорогая. – Я тебе заплачу. – Не надо мне твоих денег. Татьяна потрогала высохшие волосы и кивнула. – Я сегодня уеду. Дочь сжала губы. – Не надо жестов. Автобус ходит один раз в день. По утрам. После завтрака и поедешь. Мать сглотнула вставший в горле комок. – А твой муж не подбросит меня до города? У него хорошая машина… – Не хорошая, а новая. Ему в другую сторону» (186).
Ни у кого ничто не проходит гладко. Рушатся семьи. Случайные мужчины входят в жизнь женщин и выходят из нее (не нам знать, чей ребенок живет с матерью, но она-то знает, чей), гибнет в пожаре любимая дочь (по давней привычке я плохо отношусь к насильственной гибели литературных персонажей от пули, ножа, катастрофы, болезни и при родах: литературный герой бессмертен и должен пройти свой путь до конца, будь то Базаров, маленькая княгиня или кто угодно из самой знаменитой классики), но конец сплетен искусно. Хотя никому не удалось выйти из потока невредимым, те, кто не сломался, нашли пристань и успокоение. В романе это случается на исходе средних лет (давно не молодость, еще не старость). Вот заключительные строки романа: «На ограде синела доска, на ней выделялись бело-оранжевые буквы. ‘Лагерь беженцев’, – прочитала она [Алла] и вздохнула. Мальчик [сын] поднял от земли глаза. От снега. От дороги. Она молчала. Тогда он стал смотреть на решетчатые ворота, которые подплывали с каждым шагом. Неужели все? Неужели дошла? (Дошли поправила себя) и выдала вздохом. – Неужели все мучения позади? Мальчик спросил решетку, не поворачивая головы: – Что такое мучения? Она тоже смотрела вперед, но не в решетку, а сквозь нее – на проступающий сквозь кусты дом. – Это то, что мы испытали, – выдохнула она. И голос свыше сказал: – Входи» (212).
После рассуждений о кинематографическом видении Батшева роман (набросок романа) «Мой французский дядюшка» об актере Петре (Пьере) Бачеве выглядит закономерным. Несведущий в истории французского немого кино, я не могу решить, был ли такой актер или все, рассказанное о его ролях, равно как и фотография на обложке, – мистификация. Но и решать эту загадку незачем, так как эпизоды, связанные с Бачевым, в любом случае придуманы. Если определить тему «Франкфуртского потока», как укрощенная буря или поток остался позади, то определяющий мотив второго романа – борьба с акцентом. Мечта эмигранта (если ему уже исполнилось лет восемнадцать-двадцать) преодолеть акцент неосуществима, но не потому, что нельзя добиться хорошего произношения на иностранном языке, а потому, что в речи самого образованного «туземца» сохраняется налет тех лет, в которых он вырос; этот налет легко спародировать, но невозможно усвоить, как невозможно «стать» немцем, французом и даже американцем.
Герой радуется, что забывает русские слова и что его уже не принимают за русского. Акцент упоминается снова и снова. Плохо говорит по-французски Мозжухин, варварское произношение у старого генерала, с которым обменивается приветствиями Пьер, а сам Пьер говорит, почти как француз, но именно почти, а тут вдруг начинается эпоха звукового кино. Великие мастера, включая Чарли Чаплина, с пеной у рта доказывают, что кино должно оставаться немым, что именно в этом его смысл. Другие уверены, что американские фокусы не перешагнут через океан. Сладкая греза. По-французски без иностранного акцента говорят одни французы (русские дворяне, воспитанные французиками из Бордо, тоже говорили, но это дело прошлого). «23 апреля 1932 года мой французский дядюшка был найден мертвым. Полиция констатировала самоубийство, хотя это была обыкновенная смерть. Если к смерти подходит подобное определение» (114). Акцент победил. Действие романа обрамлено контрапунктом: набранные курсивом заставки к главам – это сцены сюрреалистического фильма ужасов с многочисленными наплывами.
Пьер с матерью чудом спасся из озверевшей после 1917 года России. Около него толпится множество знакомых теней: Поплавский, Горгулов (застреливший французского президента Думера), Дали с женой, Поль Элюар. Они дерутся, колются, пьянствуют, рассуждают о поэзии и бодро идут навстречу славе или бесславию (как кому суждено). На заднем плане возникает Сергей Эфрон; Горгулов рассказывает жуткие подробности о его белогвардейском прошлом (садист, чудовище). Поплавскому нравятся стихи Цветаевой. Генерал с варварским акцентом – Кутепов. Его похищение описано подробно. Пьер, конечно, оказывается на роковом перекрестке в тот момент, когда Кутепова заталкивают в машину. (Это часто используемый прием: например, литературные персонажи регулярно встречают загримированного Ленина по дороге в Смольный вечером 25 октября.) Еще подробнее воспроизведена по газетам того времени реакция возмущенных французов («долой бандитов-советчиков»), ни к чему не приведшая, кроме бегства Эфрона. Среди французских голосов выделяется драматический тенор Луи Арагона, автора пламенных стихов: «Я воспеваю ГПУ, / которое формируется / В сегодняшней Франции. / Я воспеваю ГПУ, которое нужно нам во Франции… / Я призываю ГПУ готовить конец света… / Да здравствует ГПУ, / диалектическая фигура героизма / и т.д.» (105).
Таков «конспект романа». Может быть, у Батшева и был во Франции дядюшка. Если же его не было, обойдемся его литературной тенью. Племянник жив и здоров, правда, обитающий не во Франции и не в России, а в Германии. В кино он не снимается, а пишет книги и издает два журнала: «Литературный европеец» и «Мосты». (Наплыв: интеллигентное лицо с бородкой. Один глаз смотрит в прошлое, другой – в будущее. На заднем плане Красная площадь, но вместо мавзолея на ней стоит франкфуртский замок. Слышна русская речь без акцента.)
_______________________________________
*) Владимир Батшев. Франкфуртский поток: роман. Франкфурт-на-Майне: Литературный европеец. 212 с.; Владимир Батшев. Мой французский дядюшка: конспект романа. [Б.м.]: Franc-tireur, USA. 115 с.