Опубликовано в журнале СловоWord, номер 65, 2010
ДЕТЯМ
Борис Ривкин
Песенка с горечью
While noodles are baroned and earled
There’s nothing for clever obscurity.
Вот клецки в графьях и баронах,
И дела нет никому,
Как прозябает картошка,
Что выше их по уму.
Ах и увы, не сносить головы
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
У лука худые кафтаны,
В долги горошек залез.
Зато господа марципаны
Возвысились до небес.
Ах и увы, не сносить головы
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Но вся икра, что в продаже, –
Чванливая сдача с яйца –
Не стоит пупырышка даже
Последнего огурца.
Ах и увы, не сносить головы
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Светила ушли с небосвода.
Теперь, когда влюблены,
Лапши встречаем восходы,
Серенады поем под блины.
Ах и увы, не сносить головы
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Ступа на орбите
Потеха с бабою-ягой!
Бывало, с печки ни ногой:
– Ох, косточки ломит!
А нынче во дворе содом,
Стучит дверьми, гремит ведром…
– Хозяйничает!
Над ступой крышу разняла,
Метать подушки начала:
– Все в ступу!
И, не жалея наждака,
Все полирует ей бока.
– Почто так?
И костяной своей ногой
Шурует, словно кочергой:
– Гори ясно!
Яга над ступой ворожит,
А та, как верный конь, дрожит.
– Балуй!
Уж ступа ходит ходуном,
А баба крутит помелом:
– Ходи шибче!
Лихим взвивается прыжком
И в ступу валится мешком.
– Поехали!
У марсиан в глазах рябит
От переменчивых орбит.
– Ну, дает!
Елка
Как устоять перед игрою
<Огней на солнечных шарах,
Когда серебряной рекою
Бежит с вершины мишура!
Она блистает и гордится,
Ей подпевает зал, кружась,
Она невеста и царица,
Дарящая свой первый вальс.
И в шуме пьяного веселья
Внимает чутко соловью,
Не по сезону жаркой трелью
Открывшему любовь свою.
Но почему же лампы меркнут –
Неужто праздникам конец?
Зачем, пригнув, срывают с верха
Звезду и радужный венец?
И, грубо обдирая хвою,
Зачем сквозь двери волокут
Большое детище лесное,
Ласкавшееся к потолку?
Прижав надломленную лапу,
Она впадает в забытье,
И никакому эскулапу
Уже не вылечить ее.
И умирает на панели,
Невдалеке от тех дверей,
Где сладко рассыпает трели
Магнитофонный соловей.
Заплачь, соловушка, защелкай
Над изнасилованной елкой!
ДЕТЯМБорис Ривкин
Песенка с горечью
There’s nothing for clever obscurity.
Вот клецки в графьях и баронах,
И дела нет никому,
Как прозябает картошка,
Что выше их по уму.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
У лука худые кафтаны,
В долги горошек залез.
Зато господа марципаны
Возвысились до небес.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Но вся икра, что в продаже, –
Чванливая сдача с яйца –
Не стоит пупырышка даже
Последнего огурца.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Светила ушли с небосвода.
Теперь, когда влюблены,
Лапши встречаем восходы,
Серенады поем под блины.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Потеха с бабою-ягой!
Бывало, с печки ни ногой:
– Ох, косточки ломит!
А нынче во дворе содом,
Стучит дверьми, гремит ведром…
– Хозяйничает!
Над ступой крышу разняла,
Метать подушки начала:
– Все в ступу!
И, не жалея наждака,
Все полирует ей бока.
– Почто так?
И костяной своей ногой
Шурует, словно кочергой:
– Гори ясно!
Яга над ступой ворожит,
А та, как верный конь, дрожит.
– Балуй!
Уж ступа ходит ходуном,
А баба крутит помелом:
– Ходи шибче!
Лихим взвивается прыжком
И в ступу валится мешком.
– Поехали!
У марсиан в глазах рябит
От переменчивых орбит.
– Ну, дает!
Как устоять перед игрою
<Огней на солнечных шарах,
Когда серебряной рекою
Бежит с вершины мишура!
Она блистает и гордится,
Ей подпевает зал, кружась,
Она невеста и царица,
Дарящая свой первый вальс.
И в шуме пьяного веселья
Внимает чутко соловью,
Не по сезону жаркой трелью
Открывшему любовь свою.
Но почему же лампы меркнут –
Неужто праздникам конец?
Зачем, пригнув, срывают с верха
Звезду и радужный венец?
И, грубо обдирая хвою,
Зачем сквозь двери волокут
Большое детище лесное,
Ласкавшееся к потолку?
Прижав надломленную лапу,
Она впадает в забытье,
И никакому эскулапу
Уже не вылечить ее.
И умирает на панели,
Невдалеке от тех дверей,
Где сладко рассыпает трели
Магнитофонный соловей.
Заплачь, соловушка, защелкай
Над изнасилованной елкой!
Борис Ривкин
Песенка с горечью
There’s nothing for clever obscurity.
Вот клецки в графьях и баронах,
И дела нет никому,
Как прозябает картошка,
Что выше их по уму.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
У лука худые кафтаны,
В долги горошек залез.
Зато господа марципаны
Возвысились до небес.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Но вся икра, что в продаже, –
Чванливая сдача с яйца –
Не стоит пупырышка даже
Последнего огурца.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Светила ушли с небосвода.
Теперь, когда влюблены,
Лапши встречаем восходы,
Серенады поем под блины.
Тем, чьи слова горчат!
Грозит беда: кипит вода,
Ножи на кухне стучат.
Потеха с бабою-ягой!
Бывало, с печки ни ногой:
– Ох, косточки ломит!
А нынче во дворе содом,
Стучит дверьми, гремит ведром…
– Хозяйничает!
Над ступой крышу разняла,
Метать подушки начала:
– Все в ступу!
И, не жалея наждака,
Все полирует ей бока.
– Почто так?
И костяной своей ногой
Шурует, словно кочергой:
– Гори ясно!
Яга над ступой ворожит,
А та, как верный конь, дрожит.
– Балуй!
Уж ступа ходит ходуном,
А баба крутит помелом:
– Ходи шибче!
Лихим взвивается прыжком
И в ступу валится мешком.
– Поехали!
У марсиан в глазах рябит
От переменчивых орбит.
– Ну, дает!
Как устоять перед игрою
<Огней на солнечных шарах,
Когда серебряной рекою
Бежит с вершины мишура!
Она блистает и гордится,
Ей подпевает зал, кружась,
Она невеста и царица,
Дарящая свой первый вальс.
И в шуме пьяного веселья
Внимает чутко соловью,
Не по сезону жаркой трелью
Открывшему любовь свою.
Но почему же лампы меркнут –
Неужто праздникам конец?
Зачем, пригнув, срывают с верха
Звезду и радужный венец?
И, грубо обдирая хвою,
Зачем сквозь двери волокут
Большое детище лесное,
Ласкавшееся к потолку?
Прижав надломленную лапу,
Она впадает в забытье,
И никакому эскулапу
Уже не вылечить ее.
И умирает на панели,
Невдалеке от тех дверей,
Где сладко рассыпает трели
Магнитофонный соловей.
Заплачь, соловушка, защелкай
Над изнасилованной елкой!