Опубликовано в журнале СловоWord, номер 65, 2010
C
ТРАНА, ГДЕ МЫ ЖИЛИ
Роберт Киршенштейн
ДОМИК С ПАЛИСАДНИКОМ
Противны занесенные руки марксистской опеки в идеологии сущности искусств. Они строят руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове.
Сергей Есенин
Командировка в Рязани затянулась. Пришлось нам с Валентиной Гавриловной, по мужу-казаху Ундасымовой, остаться в чужом городе на субботу и воскресенье. Шел 1963 год. Его героиней была первая женщина-космонавт Валентина Владимировна Терешкова, которая, по её собственному признанию, чуть было навечно не осталась в небе. В стране оставался развенчанный, но живучий, как таракан, культ личности Сталина.
В нашем проектном отделе был культ Сергея Александровича Есенина – поэтического сердца России.
Поэзией, правда, с сильной примесью алкоголя был пропитан воздух в коллективе.
Кто-нибудь постоянно декламировал стихи Ахматовой: – муж в могиле, сын в тюрьме – помолитесь обо мне.
Саши Черного: – губернатор едет к теще, нежны кремовые брюки, пристяжная на отлете вытанцовывает штуки.
Или Есенина: – не такой уж горький я пропойца, чтоб, тебя не видя, умереть. Из «Письма матери». Есенинские строки читали с душевным надрывом, облокотясь мыслями на свою собственную, зачастую не трезвую жизнь.
А вот Маяковского не любили и никогда не цитировали. Иногда кто-нибудь с содроганием душевным вспоминал его фразу, которую поэт написал на стене кабачка «Бродячая собака»: – я люблю смотреть, как умирают дети. Илья Эренбург видел эту гнусность извращенца.
Я не случайно отвлекся от Рязани. Моя спутница вспомнила, что мы на родине Есенина, и стала меня упрашивать поехать в его родное село. Она обожала стихи поэта. Меня не надо было уговаривать. Я только плохо себе представлял, как и на чем туда можно добраться. Отвлекусь еще раз. Если Гоголь, по выражению Белинского, является апостолом невежества, то Рязань, по мнению прилично изъездившего страну командировочного человека, является бесспорным лидером в безграмотности и чудовищных упражнениях с несчастным великим и могучим русским языком. Знакомство с темой началось на вокзале в мужском, пардон, туалете. Местная типография подарила отхожему месту плакат-ультиматум: «Стирать белье и мыть ноги в унитазах категорически запрещается». Господи, какие ноги, чье белье? К этому лобному месту опасно подойти близко. Можно унести в подарок аромат на обуви. Здесь стоял сильный запах Советского Союза. Без противогаза дышать здесь было трудно, как, впрочем, и везде в стране советов. Центральный ресторан гордо носит имя самого города. Все в мраморе и зеркалах. Так местные эстеты представляют себе понятие о хорошем вкусе. На зеркальной глади масляной белой краской к вам обращаются с загадочным предложением попробовать фирменную гордость кухни и повара: «клюквенное кисельё из ситра грушев». Я долго стоял перед зеркалом, мысленно пытаясь приготовить это «блюдольё». За столик сел с головной болью. Поданное меню меня озадачило. Там я прочел: – компот изя блок. Имя и фамилия с маленькой буквы. Подозвав официантку, я предложил ей свою версию:
– Девушка, поэта Блока зовут Александр. Если вы намекаете на то, что он Изя, то это не подтверждается документами. И потом нам чужого не надо. У нас своих талантов до фига. У нас поклонников не хватает.
Однако девица стала грудью на защиту меню:
– Вы зачем сюда пришли? Есть или придираться? У нашей пишущей машинки буква “я” все время отскакивает. Это компот из яблок.
Мне стало стыдно, что я не понял машинку с её «отскакиванием». Добивал меня в городе уже продуктовый магазин с огромной надписью от живота до потолка: «В нашем магазине вы всегда можете купить соль, чай, спички и другие ликеро-водочные изделия». Ну допились рязанцы до чёртиков: магарыч с бормотухой путать стали. А рядом в магазине мясо-рыба было пусто, как в желудке у нищего. Продавец, как лошадь, спал, стоя за прилавком. За его спиной на полке сиротливо выстроились рядами банки с соусом Кабул. Зато на стене какой-то садист-вегетарианец откровенно издевался над рязанцами своим перлом: – «Мясо продается только по-тушно». Взваливай на хребет корову и уходи.
Вечером решили пойти в театр. Он в городе один и, естественно, носит имя Есенина. По фасаду целая вереница входных дверей. Но они все закрыты. Рядом рукописное объявление: – вход в театр сзади через детскую карусель. Ничего не скажешь: оригинально и с творческой фантазией. Попросили кассиршу билеты на вечерний спектакль. Присмотрелись – билеты на завтра. Снова сунул голову, насколько позволяли уши, в кассовую амбразуру:
– Девушка, я же просил на сегодня, а вы дали на завтра. Вот же дата стоит.
– О, господи, вы же видите я вам по диагонали красным карандашом линию провела. Завтрашнее число с красной линией и есть сегодняшнее число.
– Простите, как я сразу сам не догадался?
Спорить было не с кем и не о чем. Да, впрочем, что я всё о Рязани да о Рязани. Так мы никогда не доберемся до Константиново – родного села Есенина. Рязань, конечно, большой город, намного больше Соплянска, однако пора и честь знать… Администраторша в гостинице только молча подняла и опустила костлявые плечи на мой вопрос о дороге в есенинское село. Визиты в милицию и туристическое бюро были бесплодны. Мы уже прощались со своей идеей, когда на завалинке дома-развалюхи увидели очень старого мужчину. Откровенно говоря, ничего путного от старожила мы не ждали. А спрашивали скорее от безнадёги. А оказалось всё наоборот. То, что к стыду не знал никто из опрошенных, поведало нам это ветхое создание:
– Ты, мил человек, воперва возьми железку до станции Рыбное. А там шукай попутку: може лошадку, а если повезет, то и грузовичек. Кто знает, как оно обернется?
Станция Рыбное – небольшое вокзальное строение и при нем участок утоптанной земли, покрытой слоем шелухи от семечек. Ни лошади, ни грузовика. Хотя впрочем, на краю стояла старенькая потрепанная временем и дорогами Победа. В машине скучала седая женщина. Её облику, как нельзя кстати, подходило древнеримское обозначение матрона. Её внешность не гармонировала с окружающей вокруг средой. Дама явно была не местных туземных кровей. Я извинился, прежде чем спросить её, случайно не поедет ли она в сторону Константиново? И не согласится ли подбросить нас туда? Матрона вежливо улыбнулась и предложила подождать её мужа и с ним обсудить этот вопрос. А вскоре к машине подошел коренастый мужчина, стриженный бобриком. Я повторил просьбу, добавив, что готов заплатить за услугу. Он сказал, что до самого Константиново не едет, но там, где он нас высадит, будет уже недалеко и мы сможем дойти пешком. По дороге наш водитель не закрывал рот: рассказал, что был в суде, там уже давно рассматривается его дело. Отказался от денежного вознаграждения и предложил другой вид оплаты:
– Я тут превратился в сутягу, пропадаю в суде и, главное, не читаю газет и не слушаю радио. Короче, здорово одичал. Вот я и подумал, а не могли бы вы в счет оплаты за проезд рассказать о событиях в мире и стране?
– О, конечно, – согласился я и добавил, что в институте веду кружок по внешней политике и раз в месяц нас собирают в районе на лекцию по теме, где приводят материалы «Белого ТАСС,» то есть все, что не печатается в газетах. Наш знакомый был из той породы людей, у которых трудно понять, шутят они или всерьез? Его подковырки и подъялдыкивания были скрыты под легким флёром любознательности своего парня. Когда он узнал, что мы инженеры, он страшно удивился:
– Ваш круг интересов железки, с какого же перепугу вы тронулись в путь, даже не зная дороги, и все только для того, чтобы увидеть место, где родился Есенин.
– Вы серьезно считаете, что профессия для прокорма живота это всё, что нужно человеку? Помимо желудка есть еще душа, которая тоже требует пищи. Но только духовная пища не похожа на картошку с селедкой.
– Хорошо, хорошо, вы что, очень любите поэзию и за что?
Тогда я не смог вразумительно ответить собеседнику. А сейчас из далекого сегодняшнего далека, с извинениями за опоздание, хочу ответить: – вся ядерная мощь Запада не смогла одолеть российский коммунизм. А один человек Александр Исаевич Солженицын, держа наперевес свой труд «Архипелаг ГУЛАГ», пошел врукопашную на великую империю зла и наповал уложил СССР. Но для этого ему потребовалась целая толстая книга. А вот родоначальнику и основателю «гариковой поэзии» поэту Игорю Губерману для того, чтобы размазать коммунизм по грязной стенке истории, потребовалось всего 4 строчки: – Б-г лежит больной, окинув взором/ дикие российские дела/ где идея вывихнула разум/ и залившись кровью умерла. Вообще-то я не люблю, когда язык подворотни и притона начинает претендовать на звание литературного языка. Однако наше прошлое мы носим в рюкзаке нашей памяти за спиной всю жизнь. Поэтому Игорю Губерману, Сергею Довлатову, Дине Рубиной можно простить использование слов нижепоясного происхождения по причине блестящего остроумия и бесспорного таланта. Сталинские университеты Губермана и Довлатова с морозным сибирским ветерком и соленым русским матерком, как заноза, сидят в их памяти. Возвращаясь к разговору с собеседником, я ответил, что считаю поэзию выше прозы на несколько ступеней творческой иерархии. Матрона, молчавшая до этого, вдруг вступилась за гостей и, обратившись к мужу, пожурила его:
– Твоя манера разговора обижает людей.
Он деланно встрепенулся:
– Боже мой, я вас обидел?
Вежливость определила наш ответ:
– Что вы, что вы, мы нисколько не обиделись.
Тем временем, проезжая мимо деревенек, мы заметили, что люди, видевшие нашу машину, здоровались с водителем. Видимо, он был приметной личностью здесь. Молчание тяготило его, и он снова обратился к нам с вопросом:
– А знаете ли вы, чем еще знаменито село Константиново, – и, не дожидаясь ответа, добавил: – огромными свиньями, хряками.
Мы поняли, в чем дело. Перед нашими глазами валялась в придорожной грязи огромная хрюшка. Наш знакомый весело добавил: – Вы в селе Константиново.
Бревенчатый домик Есенина с тремя резными окнами по фасаду и одиноким деревом слева навевал грусть. Чуть правее и сзади него крошечный огородик с морковкой, редиской и немудрящей зеленью. В домике 2 комнаты: горница и кухня. Между входной дверью и комнатами крошечные сени с кладовкой. Вот и весь музей великого русского поэта. На стенах несколько фотографий, на столиках с десяток сборников стихов Сергея Александровича. Расписались в книге посетителей и передали её нашему знакомому. Он замахал руками:
– Моих записей тут и так неприлично много. Я хотел вам сделать предложение. Вы отсюда обратно в Рязань не выберетесь, поедемте ко мне в гости: поговорим, переночуете, а завтра я вас подброшу до Рыбного.
Я переглянулся со своей спутницей и понял, что она против. Поблагодарив наших новых знакомых, мы вежливо отказались. На прощание он как-то застенчиво задал свой последний и довольно странный вопрос:
– Скажите, пожалуйста, а вы ничего не читали Елизара Мальцева?
– Нет, не читали, – покачали мы головами.
– А вы прочтите, может быть вам понравится?
Когда мы только подходили к домику Есенина, увидели худую женщину лет 60. Наш спутник познакомил нас:
– Это Екатерина Александровна – сестра поэта.
Туго стянутые в пучок сзади седые волосы, белая блузка и черная юбка были прилично заношены, туфли на низком каблуке стоптаны. В сенях на керосинке она жарила себе картошку. Лицо со следами усталости и невзгод, что обрушились на эту хрупкую деревенскую женщину. Много, много позже я узнал о её судьбе. Садисты-коммунисты в свое удовольствие 20 лет мучили несчастную: арест и расстрел мужа-поэта, друга её брата, её собственный арест, Бутырская тюрьма, ссылка, лишение права проживать в 15 городах в течение 5 лет, отправка её сына Андрея и дочери Натальи в Даниловский детский приемник, а потом в Пензенский, подорванное здоровье. И только в 1956 году реабилитация и право жить в Сходне под Москвой, а потом и в Москве. Вся беда этой мученицы в том, что она родилась в России… Умерла она от инфаркта в Москве в 1977 году. Я спросил её, кто нас привез сюда? Она удивилась:
– Он не сказал вам, это писатель Елизар Юрьевич Мальцев.
Я вспомнил его романы: «От всего сердца» и «Войди в каждый дом». Меня мучили вопросы и я не смог сдержать их внутри себя:
– Екатерина Александровна, почему ни в Москве, ни в Рязани, ни, наконец, в Константиново нет музея Есенина, сохранились ли вещи и литературные реликвии вашего брата?
– Все задают мне этот вопрос. Моя квартира забита Сережиными вещами и книгами. Да еще 2 сундука со скарбом и рукописями. Много раз я сама, писатели Рязани и Москвы обращались в Кремль с просьбой открыть музей. И все напрасные хлопоты. Даже не отвечают. И потом посудите сами. Дорога сюда из Рязани – горе горькое. Транспорта нет. И на перекладных не доберешься. А само село: нищета и грязь и мерзость запустения. В центре полуразрушенная обезображенная церковь, пущенная под склад ржавеющего металлолома под названием сельхозтехники. Это зрелище похоже на символ. Я уже не говорю о доме приезжих или гостинице: где людям остановиться на ночь? А наше сельпо, в котором кроме фруктовых подушечек, слипшихся в безобразный ком, ничего нет… На этом печальном, горьком и рвущим душу откровении мы расстались с Екатериной Александровной Есениной, любимой сестрой поэта, которую он в молодости называл шустрой за веселый живой нрав. Не в лучшем настроении мы побрели с Валентиной Гавриловной по селу в поисках хоть какой-нибудь еды. Нам удалось купить 4 вареных яйца, кусок черного хлеба и пучок зеленого лука. Банку с водой нам дали за так. В один из домов нас пригласила войти сгорбленная старуха с вытекшим глазом. Ряд половиц в полу отсутствовал. Хозяйка пояснила: зимой нет сил выходить за дровами и она топит печь, вынимая доски из пола. А с глазом ерунда получилась. Фельдшер по пьяной лавочке перепутал глазные капли. Я их закапала – глаз и вытек.
Когда мы ей сказали о цели нашего визита, она сообщила, что является теткой Сергея Есенина. Моя спутница не выдержала: – Почему вы не уезжаете отсюда в город, здесь же жить невозможно?
– Дочка, чтой-то ты говоришь, милая моя? Куды ж я поеду без паспорта?
– А где ваш паспорт?
– У чёрта в суме, у нас отродясь его не было. Мы нешто люди? Крепостные, не крепостные, рабы, не рабы? Но, точно не люди. А вы что, поди не знали? Ну, Господь с вами.
Мы только вышли из дома, как Валентина Гавриловна разрыдалась: – Мне трудно в это поверить и мне трудно стало дышать в своей стране без противогаза…
Разговаривать не хотелось. Уж больно тяжелы были впечатления и болела душа. Мы побрели вдоль Оки к месту, где, по словам сельчан, были мостки. Здесь посоветовали нам, если повезет, можно дождаться буксира, баржи или лодки до Рязани. Нам повезло. Не прошло и часа, как нас подобрал буксир с баржой. Команда – 3 человека. Капитан – студент техникума на заработках. Матрос – его жена, тоже студентка. Юнга – их годовалый мальчишка. Всю ночь мы добирались до Рязани и в 6 утра были на месте.
От редакции “Слово-Word”: Изложенное выше происходило 37 лет тому назад.
Как обстоят дела теперь в этом районе, мы постараемся узнать и сообщим читателям в предстоящих номерах журнала.