Опубликовано в журнале СловоWord, номер 64, 2009
Линия искусства
– Жорик, ты пересядь вон туда. Мне надо передвинуть мольберт, – художник отложил в сторону кисть и палитру, – рассказывай, ты мне не мешаешь.
– Ну так вот, Лёнь, когда она вышла на па-де-де, я уже был в полном отпаде. У нее ноги растут от горла. Я подскочил, когда она начала коду.
– Ты, я вижу, здорово поднаторел в балете. Жонглируешь терминами.
– Ну что ты. Только и знаю пару слов. Мне было бы стыдно говорить о балете со специалистом. Ты понимаешь, что со мной происходит, я чувствую эстетическую ценность произведения искусства или литературы. У меня это врожденное. Я еще был в школе, а уже чувствовал, да ты все знаешь, я уже в сотый раз тебе рассказываю это. Если балерина делала ошибку, я краснел.
Леня улыбнулся, поправляя мольберт и приглядываясь к освещенности. После этого он закрепил подрамник и продолжал слушать.
– Я не знаю, как это называется в балете, какой там термин, но, кажется, арабеска, когда одна ее нога на полу, а другая вытянута вверх, да еще эта прекрасная музыка… Я не могу. Одна вертикальная линия, а в середине ее улыбающееся лицо, а тела нет. – Тут Георгий вскочил со стула. – Я понял. Это не Захарова танцует, а вместо нее небесная красавица: апсара или гурия. Нимфа, божество. Обыкновенный человек не в состоянии создавать своим телом такую совершенную линию. – Георгий бегал по мастерской. – Леня, я все понял. Когда она ждет выхода на сцену – она просто женщина, а на сцену вместо нее выскакивает и танцует полубогиня, а все мы думаем, что это балерина. Нет-нет, не так. Просто в нее вселяется божество в момент выхода на сцену. Ты понимаешь, я о чем? Была балерина, а потом божество, создающее эстетику.
– Смешной ты, Георгий. Ты, так же захлебываясь, говорил об Ананиашвили: «Ей равных нет и не будет. Меня один раз вынесут мертвым после ее танца. Она богиня». Я же помню. А когда Мариинка гастролировала здесь? Ты же из долгов не вылезал. Кажется, там была балерина по имени… не помню. Ты просто маньяк.
– Леня, ну не надо. Ты Ананиашвили не трогай. Дело не в наших русских балеринах, а в эстетике. Создание танцевального рисунка и образа. Ты можешь прекрасно танцевать, но если природа тебя не одарила телом, в которое может войти божество, то линии не получится. Вон сколько прим танцуют прекрасно, а божество только одно. У многих то мышцы большие, то колено некрасивое, то координация нечеткая, то на полсекунды раньше выходят из баланса, то одно, то другое. Танец у них изумительный – слов нет, а линия отсутствует, и нет совершенства, нет хореографического рисунка. Смотри, сколько их танцует умирающего лебедя. А создать это плавное движение рук, которые двигаются в отрыве от движения ног! Ты понимаешь, какая координация. Не руки, а настоящие крылья лебедя. Вот Нина это делала изумительно. И у Светланы получается. В тебя должно вселиться божество. Человек на это не способен. Все танцуют, а приглядись к балансу, когда балерина застывает на пуанте. Поддержки нет ниоткуда, а она стоит на одной точке свободно и легко мгновение, второе парит в воздухе. Даже Сильви Гилем иногда боится оторваться от партнера. А наши девочки нет. Не все конечно, а те, в которых вселились апсары. Я очень люблю Сильвию, а все же Нина совсем иная. Когда ее черные глаза светились счастьем после вариации Китри, я закрывал глаза, чтобы не потерять сознание.
– Тебе лечиться надо, Жоржик. Ты весь в долгах из-за балета.
– Ерунда какая. При чем здесь балет. Да я так же могу говорить о Норме в исполнении Марии Каллас. Или о поэзии Мандельштама. Или о гениальном Андрее Платонове. Или о Моцарте. Или о Фра Анджелико. Все дело в эстетике. Понимаешь, в эстетике. Я ее чувствую.
– Или внушил себе, что чувствуешь. Вот скоро придет Ляля, и мы двинем в кафе. У тебя, небось, и вшивого рубля нет в кармане. Признавайся.
– Нет.
– Вот я и говорю. Женщины, даже твои богини, не потерпят нищего, как ты. Они любят победителей, которые бросают им цветы на сцену вместе с бриллиантами.
– Дурак, ты, Леня, хоть и гениальный художник. Они богини. Им наплевать на твои бриллианты. Им даже грохочущий от восторга зал не нужен.
– Это ты дурак. Ты же сам рассказывал, как прибегал со спектакля и садился к интернету, чтобы послушать их интервью и успокоиться, потому что на интервью они обыкновенные женщины. YouTube приводил тебя в чувство. Сам говорил.
– А что я говорю сейчас? В них вселяются апсары на сцене, и тогда они стирают меня в порошок. А ты сам тоже выходишь на связь с небом, когда берешь кисть в руки. Сам ты – просто человек. А как выходишь на связь с небом, появляется эстетика. И заметь, не всегда небо открывается для тебя. Прав я?
– Может, ты и прав. Ну хватит, немного помолчи, и я закончу эту часть. Скоро придет Ляля. Хоть она и просто человек, но клевая девчонка. Не забывай наш уговор.
Георгий вздохнул и стал листать альбом. Потом отложил его и подошел к столу, чтобы налить себе немного кофе. С утра не ел. Конечно, дела идут из рук вон плохо, хотя работа и есть. Жадный я. Хочу все видеть, все знать, а даже за границей не был. Что может получать младший научный сотрудник без степени? Гроши. Если бы не Леня, я бы и в Большой театр не ходил. Но я верну все долги. Их так много накопилось. Если бы не дедушка с бабушкой, мать и не подумала бы разменивать нашу трехкомнатную квартиру, чтобы у меня была однокомнатная квартира. А все из-за моего отчима. Прохвост. Приживал. Все время подсказывает ей что-то непотребное. А она? Эх, мама. Георгий закрыл глаза. Тут он вспомнил дочь академика, у которого работал. Дело было четыре года назад. Я к ней жутко клеился, а она и говорит: «Вы, Георгий, мне симпатичны, но я предпочитаю других мужчин. В них должна быть твердость и уверенность в будущем. Мужчина должен быть сильный (понимай, милый Жорик, богатый). Я ни в чем не нуждаюсь, а все же женщина должна опираться на руку мужчины. В этом наша природа». А теперь осталась одна с ребенком. Надежный мужчина ушел к своей секретарше. Она мне недавно на гала-концерте все и рассказывала, да так, как будто не прошло столько лет. А как смотрела мне в глаза, намекая на возобновление отношений, которых и не было-то никогда. Но я ее здорово отбрил: «Извините, я подумываю о смене сексуальной ориентации». Ну точно как из голливудского фильма. Она аж шарахнулась в сторону. А как ты думала? Для меня либо любовь, либо нет. Потом ее отец смотрел на меня, выпучив глаза. «Георгий, вот у вас на экспериментальной установке фотография милой девушки. Это ваша сестра?» – «Нет, Константин Федорович, моя подруга». Ясно было, что дочка уже сказала ему «о моей нетрадиционной ориентации». Попалась на удочку. Еще бы, мне двадцать шесть лет, а не женат. Потеха, да и только. «Как подруга? (ага, понимает, что у гея подруги не бывает)». – «Мы с ней вместе живем уже второй год». – «Она балерина?» – «Ну да. Из кордебалета Большого театра». Смотрит на меня, но не верит. И как я так нахально врал ему, сам себе удивляюсь. А кто из моих коллег знает эту кубинскую прима-балерину, которая так очаровательно танцует Эсмеральду? Никто. Вот и вру всем. А если академик поймет, то скажу, что пошутил, хотел похвастаться, что дружу с такой красавицей.
– Мальчики, я умираю от голода, – это была Ляля, – пошли пообедаем. Ты закончил уже, Лёнь?
С порога кричит, заглатывая наше пространство и не считаясь с нами. А то, что Леня в творческом напряге, ей начхать. Двадцать лет, а напор, как… Георгий не нашел подходящего слова для сравнения. Но девчонка она клевая. Все время старается, чтобы мне было хорошо. Леня мне недавно прямо сказал: «Мне она малость поднадоела. Пора менять пластинку. Дарю тебе. Поверь, она стоит того, чтобы ты с ней понянчился. Не боись, без денег не оставлю». Так и буду всегда подбирать с чужого стола. А впрочем?
– Ляленька, а меня ты не поцеловала. Забыла. В первый раз прощаю.
– Георгий, я просто очень голодна. Прости. Ты же моя любовь, а Леня мой папочка, хоть вы и одного возраста. Пойдем, мальчики.
Ленька за восемь лет после школы окончил художественное училище и нашел свой путь в живописи. Теперь каждый экзебишн с распродажей приносит ему столько тугриков, сколько ему и не снилось. При этом цена на его работы растет. Комедия. В школе он мог учиться только потому, что я ему помогал, а так – пень, ничего в него не влезало. Но как возьмет карандаш, то наш Ленька царь и бог. Целую папку моих портретов храню с того времени. Верный друг, только вот как начнет пить, так не вытащишь. Говорит, снимает стресс от работы. Чушь. Наша российская тоска. Вот где нет эстетики, так это в пьянстве. Потом поостынет и стыдится даже меня. Вот так и дружим уже двадцать лет. С первого класса. Как родные, лучше братьев. Если говорит, что Лялька надоела, не врет. Видимо, на грани новой ликеро-водочной встряски. «Будь спок, возьми ее». – «О чем с ней говорить?» – «Дурак ты, Жорик. С такой, как Ляля, не говорят. Ее удовлетворяют. Ты меня понял? Неужели все ученые такие недоразвитые? А производят впечатление серьезных людей. Может, вы вообще боитесь баб?»
Георгий вздохнул.
– Ты чего, Георгий Победоносец, вздыхаешь? Тебя что, с ложки надо кормить? – оба хохочут.
Лялька неглупая. Только легкомысленная. Учится живописи, а в голове только тусовки. Не всем же быть такими занудами, как ты, Георгий Иванович. То о своей научной работе думаешь, то об искусстве. Книг дома на целую библиотеку, и свои, и от отца осталась тьма-тьмущая. И это когда есть интернет, где все можно найти. Чего-то я делаю не так.
– Ляль, ты побудь с Жоржем, ко мне не приходите три дня. – Ленька говорит серьезно. – Дайте мне закончить этот холст. Американец хоть и богат, но в живописи разбирается. Я должен сделать его заказ супер. Он мне хорошо заплатил. Договорились?
Ляля посмотрела на Георгия. Она понимает, она же неглупая.
– Ляль, пойдем в кино, а там видно будет, – Георгий смотрел на девушку, а Леня, улыбаясь, на обоих.
В кино он взял ее руку и поцеловал, а потом положил свою руку на ее колено и…
– Георгий, прошу тебя, не здесь. Не выношу целоваться в общественных местах.
– Ты права.
Вот так просто и «по-братски» Ляля переехала временно к нему. Умная. Понимает, что Леня потерян. Достойная девушка. От гения и богача сразу в постель к дураку и нищему, не каждый на это способен. Уважаю.
Линия науки
– Георгий, шеф пришел. Хочет видеть тебя.
Георгий был еще под впечатлением воскресной ночи. Горячая Ляля, вот и не выспался. Он проверил микроэлектроды, но операцию на подопытном животном отложил на время. Наркоз рано давать, неизвестно, надолго ли задержит босс и что у него в голове, вечно мотается по заграницам.
– Присядьте, Георгий. Я попросил вас зайти, чтобы сообщить о странном письме профессора Эштона из Нью-Йоркского университета. Так вот, он пишет, что был рецензентом вашей статьи по гипоталамусу. Она скоро выйдет в печать. Он говорит, что вы сделали открытие, – лицо босса побагровело. – Вам не кажется странным, что я, ваш многолетний руководитель и заведующий сектором, ничего об этом не знаю?
– Я тоже не знаю, – Георгий говорил правду, хотя и догадывался о том, что накопал что-то интересное в этих экспериментах, – вы тогда были с лекциями в Бостоне. Позвонили в лабораторию, и я вам рассказал о работе. Вы сказали, чтобы я отослал в печать.
– Но почему там нет моей фамилии? Это первая работа без меня.
– Вы рассердились на меня, что я влез в этот участок мозга. Он же находится в глубине. Потом сказали, чтобы я не ставил вашу фамилию и не дожидался вашего возвращения. Я не виноват, что так вышло.
У академика было обиженное лицо. Напрасно. Тут и идея была моя, и высиживание допоздна. Я тогда очень увлекся. Настоящая эстетика. Можно всю жизнь прожить и не увидеть такого. Электрическая реакция тормозных клеток была крайне необычной. Затяжная и не похожая ни на что другое. Красиво. Чего же обижаться? Ну, небольшую заметку написал без вас, уважаемый академик, да и то по вашему распоряжению. Я не честолюбив. У вас статьи, книги и мировая известность, что вам от этой заметки в английском журнале какого-то маленького Жоржика?
– Не ожидал я от вас такого честолюбия и изворотливости. Иначе и не скажешь. В обход своего руководителя, который всегда заботился о вас.
Георгий начал злиться. Вот уж кто никогда обо мне не заботился, а только все таскал себе в карман – это ты. Но сдержал себя:
– Извините, что так получилось, но своей вины не вижу здесь.
– Срок вашего контракта истекает в мае, через месяц. Я больше вас не держу, можете получить деньги в бухгалтерии, с завтрашнего дня вы свободны. Идите, – академик демонстративно отвернулся от Георгия. Настоящий царь-батюшка.
Георгий шел по коридору и понимал, что это конец. Надо же было так увлечься этой работой. Я же знал, что он жестокий и нетерпимый человек, да еще думает, что я гомосексуалист, который вывесил у себя красавицу, чтобы скрыть свою нетрадиционную ориентацию. Было жутко плохо, и еще этот огромный долг. Просто перед Ленькой стыдно, который потакал моим привязанностям. Что же я буду делать без работы, которую так люблю? Все рушится. Ведь даже Ленька не знает, как я привязан к исследованиям по физиологии. Для художника ученый – это нечто вроде черного ящика, набитого формулами. Ленька же, кроме живописи, ничего не признает. «Я гений». Так и говорит. Какая муть лезет мне в голову.
– Дементьев сказал, чтобы я получил все, что мне причитается за апрель и май, а дальше скатертью дорога, – он смотрел на бухгалтершу.
– Можете воспользоваться скатертью сейчас, а за деньгами придете через две недели, – смеется кривая рожа, издевается.
Писал я на вас всех из своего утомленного члена. Что-нибудь да подвернется. Не умру без вас. На душе было жутко. Он собирал свои нехитрые пожитки. Все сторонились его, даже лаборантка Катя, для которой он столько хорошего сделал. Ну да. Наш российский страх перед тираном. Я вас не осуждаю, но я бы себя так не повел перед лицом этого погрязшего в грехе академика.
В метро какой-то подвыпивший «герой» все хватал Георгия за руку и пытался рассказать, как у них в эскадрильи было хорошо. И мне было хорошо работать физиологом в такой хорошей лаборатории. В этом Дементьеву не откажешь. А теперь нищий и безработный.
К матери не поеду. Он вышел из метро, чтобы зайти к деду и взять немного денег. Потом застыдился. Вместо того чтобы я их поддерживал материально, я пойду клянчить денег. Муторно.
Дома он открыл холодильник и обрадовался, что Ляля не доела вчерашний обед, а еще осталось немного вина и сыра. О, даже торт есть. Остатки былой роскоши. У Ляли деньги водятся, что-нибудь да купит себе. Он поел, потом лег навзничь на кровать и уснул. Когда открыл глаза, было уже около часу ночи. Зазвонил телефон.
– Жора, я сегодня не приду (хохот, шум, но слышен шепот «убери руку, дай договорить»). Я останусь у подруги.
– Не эстетично, девочка.
– Что?
– Ляля, больше не приходи, пожалуйста. Я уезжаю в Америку. Шутка, конечно, но к тебе имеет отношение. Не приходи.
– Ты обиделся на меня? Я такая, Георгий. Искусство требует жертв, – пьяный смех.
Он сел к компьютеру. Надо будет отменить интернет, а еще продать часть папиных раритетных книг. Все завтра, а пока посмотрю и сравню, как танцуют Михаил Барышников и Владимир Васильев. Очень мне нравятся такие приколы. Сперва танцует один, потом то же самое другой. Я же безработный физиолог, смотрю этих титанов балета и сравниваю. Клево. В три часа ночи он зевнул. Пора и баиньки, малыш.
Утром Георгий приготовил себе кофе и стал думать. Если выйдет моя статья о тормозных клетках, то это мне поможет устроиться на работу куда-нибудь. Как-никак, а сам тиран сказал, что сделано открытие. Это после слов профессора Эштона, который рецензировал работу. Какой жадный этот Дементьев. И чужой труд подавай, и расчетливую дочку пристрой к нищему физиологу, и доллары подкачай из толстопузой Америки. Все вам, господин тиран, а бедный Георгий Иванович Русанов оставайся из-за вас без кандидатской степени и даже без прожиточного минимума. Не эстетично. Не по-христиански. Не по-человечески. Зазвонил телефон.
– Жоржик, давай вали ко мне. Такой сабантуй устроим. Американец забрал три работы. Был со специалистом из Пушкинского музея. Теперь я обеспеченный человек. Ну давай, Жоржик, не тяни. Где твои «эстетические» восторги? Деньги-то всем нужны, даже Диогену для его дырявой бочки.
– Еду немедленно. Я теперь безработный.
– Да ты что. Ладно, все на завтра, а сегодня оттянемся по высшему разряду, – Ленька явно не врубался в понятие «безработный».
Забыл уже, как я ему покупал краски и холсты, пока он стал зарабатывать. Он же из совершенно нищей семьи. А какой друг, лучше и не надо. Бывает же так. Где-то плохо, а где-то хорошо. Теплую бы телку на сегодня, чтобы забыться. Я не смогу жить без исследований на этих клетках. Сколько у меня идей. Скотина ты, Дементьев, а не академик. Тиран, хуже Ивана Грозного, Сталина и Пол Пота вместе взятых.
Обругав бывшего босса, Георгий подсчитал деньги. Хватит еще на несколько поездок в метро, а потом у бабушки займу.
Ленька был красавец. Серый цветастый шарф на шее, джинсы и роба. Не курит, а трубку для фарса держит. Смешной гений. Георгий знакомился с гостями в мастерской, а мысли витали далеко, там, где плыли в поднебесье слова доктора Эштона: «открытие». А что? Очень «эстетичные» клетки. Вместо того чтобы помочь мне довести открытие до конца, он меня выгнал с работы. Осел, а не академик.
– Слушай, Жора, очнись. Валя и Ася балерины. Девочки, он помешан на балете. Целый день может говорить о каких-то линиях и образах в танце.
– А я не верю, что они балерины. Валя, будьте добры, пройдите немного вон туда, чтобы я проверил, не обманывает ли меня мой гениальный друг.
Валя с удивлением посмотрела на него, а потом пошла с разведенными в сторону ступнями. У Георгия все внутри потеплело. Он подошел к ней, взял ее руку и поцеловал. У нее был удивленный взгляд. Ясно, думает, что я чокнутый балетоман. Наверное, так и есть. Поздно вечером он наклонился к Леньке:
– У меня ни копейки, чтобы взять Валю к себе, но и у тебя не займу. Можно, по старой дружбе останусь и переночую здесь в мастерской?
– Не дури, Жоржик, вот тебе двести баксов. Бери ее на буксир.
Через две недели Георгий шел по фойе в бухгалтерию, когда вдруг встретил Женю Гудман, бывшую однокурсницу. Она работала в отделе биохимии.
– Георгий, ты еще здесь?
– Не понял, Женечка. Что ты имеешь в виду?
– Да весь институт знает, что какой-то профессор пригласил тебя на три года в Америку. Postdoctoral Fellowship. Крупно тебе повезло. Я очень рада за тебя. Вот и думала, что ты уже уехал. Я давно не видела тебя.
– Первый раз слышу об этом, – Георгий старался унять сердцебиение.
– Не может быть. Секретарша Дементьева всем растрезвонила об этом. Все считают тебя свиньей, что уехал, не попрощавшись.
– Не верь им. Они отворачивались от меня, так как Дементьев меня выгнал с работы и ничего об Америке не сказал. Вот такой нынче пошел академик.
– Черт, до чего все сложно в жизни. Ну да бог с ним. Так как я первая с хорошим известием, то с тебя магарыч. Свезешь в Нью-Йорк подарок моим родственникам. Давно ищу оказию.
Георгий забрал свою зарплату в бухгалтерии и вернулся домой. Покопался на интернете, нашел телефон Эштона и позвонил. Трубку взяла секретарша.
– Вас беспокоит Джордж Русанов. Я сегодня случайно узнал, что профессор Эштон взял меня к себе на три года.
– Совершенно верно. Очень странно. Я выслала вам и чек, и приглашение две недели назад. Доктор Эштон лично говорил с доктором Дементьевым. Очень странно. Оставьте ваш телефон и адрес, я переговорю с доктором Эштоном. Я вам перезвоню.
– Дело в том, что академик Дементьев меня выгнал с работы две недели назад именно за статью о тормозных клетках, если вы в курсе дела. После этого я ничего не знаю.
Длительное молчание. Получайте наш русский дёготь. Теперь уже Дементьев не будет для вас русской бочкой с медом. Сейчас не советская власть, чтобы скрывать истинное положение вещей. Получай, тиран. Однако месть была глупой, и, конечно, эти американцы ни хрена не поймут в наших русских заморочках. Он уже хотел сказать ей по-русски: «Оглохла, что ли?», и тут услышал очень сердечный голос этой дамочки:
– Я вам все вышлю повторно и немедленно на ваш домашний адрес. Доктор Эштон с нетерпением ждет вас. Рады будем вас встретить в Нью-Йорке. У вас хороший английский.
– Бабушка у меня преподаватель английского. Вот я с детства и знаю. Пока писал только статьи по-английски, а теперь и побеседую с вами.
Она рассмеялась.
Георгий вышел из дома и направился к Леньке в мастерскую. Тот снова начал пить. Дверь была приоткрыта. Леня дремал на тахте, а рядом сидела та вторая балерина, кажется Ася, и с любовью смотрела на пьяного художника. Когда он открыл глаза, Георгий ему все рассказал. Леня как-то сразу протрезвел:
– Как только выкрою время, прикачу к тебе в Америку. Давно хотел побывать там. – Леня с трудом встал и обнял друга.
Американская жизнь
– Ну что ж. Первые результаты очень обнадеживают. Поздравляю, Джордж, – сказал профессор Эштон после доклада Георгия на семинаре, когда они уже вернулись в его кабинет.
– Спасибо, профессор. Но и вас поздравляю. Хорошая была идея поискать такие клетки и в коре головного мозга. Как вы думаете, для чего они нужны?
– Не знаю, Джордж. Будем копаться. Я вот зачем попросил вас зайти. Со следующего года моя очередь быть заведующим кафедрой. Если вы за год сдадите необходимые экзамены и напишите диссертацию, то мы вам устроим защиту и присудим докторскую степень. Как вы на это смотрите?
– Не уложусь, профессор Эштон. Очень много работы.
– Хирургические операции на животных я сниму с вас и передам Дженифер, а вы будете проводить только измерения. Как, а? Я это к тому, что с докторской степенью вы впишитесь в академическую структуру Америки.
– Большое вам спасибо.
Я всего четыре месяца здесь, а уже какой прогресс. Как раньше ученые не наткнулись на эти клетки? Мне повезло. Я же по способностям середнячок, а вот открыл их. Он шел по коридору в лабораторию и снова встретил эту черноглазую женщину, которая появилась здесь совсем недавно. Он так пристально смотрел на нее, что она улыбнулась и кивнула, здороваясь. Типично американское. Когда я, как русский неотесанный мужичок, уставлюсь на улице или в кафе на американку, она тут же улыбается. Не любят напряженки. Наша бы вызывающе отвернулась. А они очень доброжелательны. И их боссы, вот так же улыбаясь, прогоняют с работы. Никакого скандала. Где она работает? Наверное, там, в конце коридора, где комнаты профессора Санчеса.
Георгий так уставал, что еле добирался до постели. Нетерпение было велико. Надо было набрать статистику до конференции в Риме. Эштон повезет наш доклад, теперь кое-что можем с полной гарантией опубликовать. Ошибки уже не может быть. Я все проверил. Даже часть опытов дал Дженифер, чтобы она проверила мои измерения без моего участия. Так я снял предвзятость в экспериментах. Эштон все хлопает меня по плечу, доволен мужик. Сразу понял значение этих клеток и тут же подкинул хорошую идею. Мог бы сам все замерить, столько людей у него работает, но нет, пригласил меня. Три года в Нью-Йорке. Везет же дуракам. Георгий лег в постель и зевнул. В мае следующего года приезжает американский балетный театр, снова увижу Диану Вишневу. Может, и «Бхакти» привезут в ее исполнении. Она там неподражаема. Только Бежар ее полностью не раскрыл. Он себя раскрывает в своих балетах. Ему тесно в классическом балете. Гений хореографии, а прима исполняет его замысел. Тоже приемлемо. Вообще, мне кажется, великие хореографы нашего времени не умеют работать со звездами. Они создают гениальные танцевальные узоры. Ультрасовременные. Но звезды теряют свое очарование, свою божественность, что балерины, что танцовщики. Остается только хореография. Послушал бы меня специалист. Наверное, сказал бы, ну и дурак этот балетоман, а воображает, что понимает нашу профессию. Георгий уснул.
Каждый день несколько раз встречаемся в коридоре. Я уже знаю, что она новая аспирантка Санчеса. Зовут ее Анна Флорес, она из Мексики. Красивая женщина. Теперь мы здороваемся, выхода же нет. Все время встречаемся. А вот и сам босс.
– Джордж, я хочу, чтобы вы с Дженифер тоже поехали со мной в Рим. Вам будет полезно пообщаться с коллегами. Там будут все, кто занимается связями подкорки с корой. Как вы? Все расходы я покрою.
– Спасибо, профессор. Я никогда не бывал в Риме.
Дуракам везет. Я как Иванушка-дурачок. Сидел на печи, а потом поймал волшебную щуку. Теперь раскручиваю удачу. «По щучьему велению, по моему хотению». Вечером позвоню Леньке, может, прикатит в вечный город. Впрочем, не надо. Буду очень занят. Работа прежде всего. Гляди, я прямо как американец заговорил. Работа, работа, работа. А почему бы и нет? Я всегда любил физиологию. Даже прочел всего Ивана Петровича Павлова, вот кто гений. Мы, русские, любим много работать, а все же чего-то нам недостает. Наверное, дисциплины. Опять Анна навстречу. Он загородил ей дорогу.
– Простите, мы встречаемся в коридоре каждый день. Я хотел сказать, что я из Москвы, работаю у профессора Эштона и зовут меня Джордж Русанов, а вас зовут Анна Флорес. У меня кругом есть шпионы.
Она засмеялась. Какая милая чувиха, так и тянет тронуть ее руку и сказать что-нибудь теплое по-русски: «Клевая ты девчонка».
– И у меня есть шпионы. Они говорят, что профессор Эштон считает вас очень одаренным человеком с большим будущим, – она вглядывается с уважением.
Так вот почему она всегда пристально смотрела на меня. Сейчас мне будет плохо, я расплачусь. Надо же. «По щучьему велению, по моему хотению» работает. Меня, оболтуса, стали уважать. Иванушка-дурачок слез с печи. Ну и Эштон, конечно, помог, щука ему правильно подсказала, что я люблю свою работу. Говорят, он скоро получит Нобелевскую премию, а никакого высокомерия. Простой и деловой. А мой академик. Сразу полез в диктаторы, в цари. А ты холоп, который ест с его руки. Никакого уважения к личности.
– Анна, сегодня в четыре party по случаю начала учебного года. Вы придете?
– Не удастся, к сожалению. Извините, я тороплюсь. Потом поговорим.
Черт, как я не заметил, что она держит в руках коробку с ферментами. Торопится к морозильнику. Пристал к девушке. Нет, ты все еще Иванушка, хоть и имя тебе Жоржик, как говорит Леонид.
* * *
Их возили по Риму и все показывали. Дженифер, моя сеструха по работе, то и дело хватает меня за руку, восхищаясь вечным городом. А мне все не в радость. Анна не смотрит на меня. Она всегда вместе с компанией из своей лаборатории. Все в мире устроено глупо. Могли бы ездить с ней, прижавшись друг к другу. Он слушал объяснения гида, но ничего не запоминал. Всю жизнь мечтать приехать в Рим, а теперь остаться равнодушным к этому великому городу из-за Анны. Не эстетично. Почему она так изменилась ко мне. Не дури, вы едва знакомы.
На заключительном банкете Георгий все же решился и подошел к ней:
– Можно пригласить вас потанцевать?
– Конечно, Джордж, – она была возбуждена и шепнула ему на ухо: – Я так много выпила вина. Первый раз в жизни.
Он прижимал ее к себе и чувствовал, что ей это нравится:
– Пойдем прогуляемся, Анна. На воздухе тебе станет лучше.
– А мне и так хорошо с тобой.
Была уже полночь, когда она вдруг резко отстранилась от него и стала одеваться. Он так растерялся, что не встал с постели. Только через минуту он сообразил, что она собирается уйти. Он завернулся в простыню и подошел к ней:
– Анна, что с тобой?
– Не смей, слышишь, не смей никогда подходить ко мне. Ты все испортил.
Вот тут с ним случилось то, чего он так ждал и не верил, что когда-нибудь такое и с ним случится:
– Анна, я люблю тебя. Ты первая девушка в моей жизни, кому я это говорю.
– Не лги. Не подходи ко мне, умоляю тебя.
Вот так и улетела в Нью-Йорк, избегая меня. Что же я такое сделал? Ведь мы оба хотели этого. Да и кто сейчас вообще обращает внимание на такого рода сексуальную связь. А в моем случае даже наоборот: я ее люблю. Я просто себе не признавался в этом. Еще два дня в Риме. Специально сделал это, чтобы погулять и оглядеться. Не нужны мне музеи и Ватикан. Только тихие траттории. Черт, кто же меня в Риме нашел по мобильнику. Он посмотрел: «Леня».
– Он в больнице, ожоги. В мастерской был пожар и выкрали двадцать тысяч долларов, когда он был в отключке. Я после спектакля зашла его навестить и все прибрать. Если бы не я, он бы погиб, – и снова Ася плачет, – я его так люблю. Георгий, приезжай. Он говорит, что быстро поправится, если увидит Жоржика. Говорит: «Я хочу видеть моего братана». Он совсем как ребенок. Сентиментальный и слабый.
Приходит беда – отворяй ворота. Пропади все пропадом, а Леньку не оставлю в беде. Мы же родные братья, да какие там братья, родные души. В Москву.
Ася встречала его в аэропорту. Они сразу же поехали в больницу.
– Жоржик, братуха, – Леня приподнялся, опираясь на забинтованную руку, а потом свалился на подушку и заплакал.
Насмешливый Леня плачет. Он совсем плох. Георгий обнял его и тихо сказал:
– Ну брат, не ожидал. Мы же с тобой всегда были в тельняшках. Как же ты так сразу и размок? Да ты бы прикурил от этого огонька в своей мастерской. А ты раскис.
– Сгорела моя лучшая работа. Я ее никому не продавал, ни за какие деньги. Как будто дитя у матери убили. Ты понимаешь?
– Восстановишь, а если нет, то не тыкай себя в грудь: «Я гений».
Смеется. Видимо, отпустило.
Уже в ресторане, куда Георгий повел покормить Асю, она сказала:
– Их поймали, и они признались. Он беспробудно пил с ними, вот они и решились стащить деньги, а чтобы замести следы, подожгли мастерскую. Подлые убийцы.
– Асенька, все позади. Он мне сказал, что тебе уже дают сольные номера. Поздравляю. Очень рад за тебя.
– Я бы больше работала, чтобы стать солисткой, но все мои мысли вертятся вокруг Лени. Я его очень люблю, Георгий. Он же такой замечательный. Эстетичный, как ты любишь говорить, – она рассмеялась.
Эстетика любви
Дженифер обняла меня после Москвы, а Анна не смотрит. За что? Ну за что? Если ты, глупая щука, не пошлешь мне снова «По щучьему велению, по моему хотению», я тебя отловлю и съем. Я не могу без Анны. Что делать? Работай до упаду и запугивай волшебную щуку. Вот дрянь рыба, а обещала исполнять любые мои желания. В сказке же даже печь шла куда надо.
Анны долго не было. Сеструха Дженифер с пониманием говорит:
– Анна улетела в Мексику. Хочет привезти сюда своего ребенка. Я ей нашла недорогую няню, пока она будет на работе. Аспирантура отнимает много времени. А женщине без своего ребенка всегда плохо, – Дженифер не смотрит на него, продолжая эту утомительную операцию на мозге кошки.
Так у нее есть ребенок! Ну и что. Это же не причина посылать меня подальше. Я же люблю тебя. Искренне говорю. Не вру.
Потом в коридоре он подошел к ней, когда встретил ее с ребенком. Для этого случая он держал в кармане маленький заводной автомобиль.
– А это тебе, герой. Как тебя зовут? – Анна переводит на испанский.
– Джошуа, – говорит тихо и жмется к маме.
Теперь она снова ему что-то говорит по-испански, а он поднял глаза на Георгия и тихо сказал:
– Gracias.
Ясно, мама воспитывает. Надо дяде сказать «спасибо».
– Спасибо, Джордж. Ты знал, что у меня есть сын?
– Теперь знаю.
Подошла Дженифер, а Анна ушла с ребенком. Дженифер и говорит:
– Она любила парня, а он ее предал, когда узнал, что она беременна. Обычное поведение мужчин. Обычная история. А теперь сам мается и просит ее вернуться в Мексику. Ох уж эти мужчины!
– Ты, Дженифер, оставь свои феминистские штучки для демонстраций. Женщины тоже предают мужчин. Еще как!
– Неправда. Мужчины более трусливы и боятся семейной жизни.
Эти феминистки все приплюснутые, даже моя сеструха Дженифер. Георгий шел домой и думал о жизни. Полюбил женщину, а она полна страха. Накололась однажды с козлом и живет в испуге. Как можно? Ведь жизнь это не прогулка по Риму. Всякое бывает. Вон Ленька. Гоголем ходил. Раньше всех открыл свой талант, свои линии и колорит. Да и тема выигрышная. Русь кондовая. Но как вписал ее в модерн. Не без влияния Шагала, а все же и свою ниточку нашел в живописи. Иностранцы без ума от него. А потом? Пожар, страх потерять талант. Вот и с ней так. Была красивая, цветущая и преданная. А потом ребенок и страх снова нарваться на козла. Я должен с ней поговорить. Она будет моей женой. Решено. Вот закончу эти эксперименты, сдам экзамены, а потом и поговорю. Трус. Боишься отказа. Перестал верить в щуку.
Георгий вышел в фойе во время антракта, очень довольный тем, как в Ковент Гардене поставили балет «Сильфиды», да и прима ничего. Тут он столкнулся с Анной.
– Ты ходишь на балет?
– Всю жизнь. Вот тебя никак не ожидала встретить здесь, Джордж.
– А я балетоман. Я везде ищу эстетическое совершенство, красоту, даже в науке.
– Я так глубоко не думаю. Просто с детства хожу на балет. Ты видел, как танцуют испанцы или латинос, а не только русские? Например, Анхел Корейа, Карлос Акоста, а великая Алисия Алонсо, что скажешь?
– Конечно, видел, но по телевизору.
– Это не то, на сцене божественно. Ну да, ты будешь теперь говорить Барышников, Нуреев, Плисецкая. Все вы, русские, привязаны к своим корням.
– А ты? Только латинос и испанцы. Прав я?
– Джордж, не будем говорить глупости. Мы с тобой культурные люди.
Он наклонился к ее уху:
– Я люблю тебя.
Они вместе шли по ночному Нью-Йорку, от Линкольн-центра по Бродвею на север. Он держал ее за руку:
– Анна, выходи за меня замуж, я хороший, я тебя никогда не обижу.
Она остановилась:
– И ты мне очень нравишься, Джордж, дай мне время подумать. У меня в сердце заноза от кактуса, на который я упала когда-то. Дай мне время.
– Но что же мешает нам встречаться как двум влюбленным?
– Прошу тебя, дай мне время. Я же женщина, мне нужно время, чтобы подготовиться к любви. Ты понимаешь, о чем я?
– Нет, не понимаю. Я же ничего не прошу, просто будем видеться вне университета. Я не могу без тебя, пойми.
– Поедем ко мне. С сегодняшнего дня мы будем вместе. Но о замужестве пока не говори со мной. Прошу тебя, потерпи. Дай мне вытащить эту занозу самой.
Эпилог
Георгий закончил свой доклад и начал отвечать на вопросы. Я так возбужден, как будто мне семнадцать лет. Эти клетки сохранили «эстетику» и в коре больших полушарий. Теперь мы с Эштоном знаем, как нам с ними работать.
В перерыве он увидел Дементьева, который старался не смотреть в его сторону. К Георгию подошли двое. Одного он знал. Это был профессор из Колорадо. Они давно переписывались.
– Доктор Русанов, у нас открылась вакансия профессора. Вы бы не хотели подать заявление на это место? Преподавательская нагрузка небольшая. Вы будете иметь много времени для исследовательской работы.
– Большое спасибо. Я обговорю это с профессором Эштоном, как только он вернется из Лондона, и перезвоню вам.
* * *
Он открыл дверь своим ключом и вошел с криком:
– Анна, я дома. Принимай путешественника.
Он прошел в гостиную и увидел импозантного мужчину с усами, в дорогом костюме. Анна покраснела, но все же нашла в себе силы сказать:
– Познакомься, Джордж. Это Хуан Родригес, отец Джошуа. Я возвращаюсь в Мексику, прости.
Вот так сразу, сходу. Без жалости и сострадания. Революционная Мексика. Выстрел, и нет человека.
* * *
Ему нравилось в Колорадо. Тишина на кампусе, покой в душе и наука. Он сидел под дубом, вытянув ноги после прочитанной лекции, когда увидел, что через дорогу от такси идут Леня и Ася:
– Черти полосатые, не могли, что ли, сообщить? Я бы вас встретил.
Леня протянул ему большой сверток.
– Здесь моя работа из нового цикла, тебе в подарок. Жоржик, а ты неплохо устроился. О, да ты, я вижу, не оторвешь глаз от Аськиного живота. Скоро у нас будет ребенок.
Что-то хорошо, а что-то плохо в жизни. Щука уже служит другим, а мне пора остепениться и быть более сдержанным и «эстетичным». Он засмеялся, подумав: “Меня преследуют эти навязчивые слова «эстетика», «эстетичный»”. Ася покраснела и возмутилась:
– Ты чего смеешься, Георгий? Я стала уродиной?
– Ты всегда прекрасна, а сейчас особенно. У тебя будет девочка и тоже будет классной балериной, как и ты. Вселяется искра божья, и человек творит чудеса. Любовь, которая мне пока недоступна. Эстетика жизни…