Опубликовано в журнале СловоWord, номер 63, 2009
В июле 1923 года Франц Кафка отправился на отдых в небольшой курортный городок Мюритц на Балтийском побережье. Отдыхал он не один, а вместе с сестрой Валли и ее двумя детьми – Герти и Феликсом. Погода в то время выдалась не очень подходящая – дул сильный ветер, солнце редко проглядывало сквозь тучи. Как позднее признался Кафка, – «Мне здесь не нравится так, как в начале – отдых не пошел на пользу, ощущение усталости, бессонница и головная боль не только не исчезли, но скорее увеличились». И, однако, короткое пребывание в Мюритце принесло ему знакомство с двумя девушками, одна из которых – Дора Диамант – разделила с ним весь его оставшийся год жизни.
Рядом с отелем, где разместился Кафка с сестрой и племянниками, находился летний лагерь Берлинского Еврейского Дома. Кафка всегда живо интересовался деятельностью этого учреждения, созданного после Первой мировой войны для устройства и адаптации евреев, бежавших в Германию из стран Восточной Европы, в основном из Польши.
До комнаты Кафки не только доносились звуки голосов и шум игравших детей. Находясь на балконе отеля, он мог наблюдать за происходящим внутри самого лагеря, и однажды оказался невольным зрителем представления, которое давала своими силами молодежная группа лагеря. Девушка, несомненно, художественно одаренная, игравшая главную и очень сложную роль, от волнения стала терять голос и в самом конце спектакля перешла почти на шепот. Кафка это происшествие не оставил без внимания и вскоре девушке – Тиле Росслер – руководители лагеря передали его просьбу о встрече с ней.
Сверстники наперебой рассказывали Тиле о Кафке – известном писателе. Теперь она сообразила, что означали буквы F. K., выложенные еловыми шишками усилиями двух детишек на песчаном пляже недалеко от лагеря. Дети играли там под наблюдением семейной пары.
Впрочем, она и сама знала, о ком идет речь. Шестнадцатилетняя девушка ведь уже работала и не где-нибудь, а в книжном магазине, и не раз выставляла книги Франца Кафки на продажу; даже прочла его рассказ Кочегар.
Тиле Росслер родилась 25 июня 1907 года в городе Тарнове, на юго-востоке Польши, в семье очень набожного еврея-хасида. Семья Тиле, включавшая кроме нее еще пятерых братьев и сестер, с началом Первой мировой войны бежала в Германию. Нужда заставила девушку подрабатывать в течение учебного года, а летом она отправлялась в упомянутый выше лагерь работать волонтером – помогать в воспитании детей. В обмен Тиле получала питание, койку и возможность участвовать в самодеятельности лагеря – она играла на пианино, любила петь и танцевать.
К приглашению познакомиться с писателем девушка отнеслась со всей серьезностью. Войдя в отель («волшебный замок в окружении елей», по выражению Тиле) и увидев Франца Кафку, Тиле застыла. Она вглядывалась в прекрасное лицо, будучи не в состоянии произнести хотя бы слово. «Ну, конечно, – подумал Франц, – она ведь еще не восстановила голос» и начал разговор почему-то тоже шепотом. Так состоялось их знакомство. Темы, затронутые при первой встрече, обсуждались и в беседах на пляже, приобретая все большую серьезность и глубину; девушка обнаружила единство взглядов с Францем по многим вопросам. А разговор касался ее семьи, планов, Бога, сионизма, иудаизма. Окрыленная вниманием и интересом к ней нового знакомого Тиле раскрыла свое заветное желание: играть на настоящей, профессиональной сцене и получила полную поддержку своего нового друга. Однажды она упомянула о громадном впечатлении, произведенном на нее игрой прославленного артиста Алексадра Моисси. И на следующий день получила от Кафки коробку конфет с припиской: «Не так сладко и очаровательно, не так соблазнительно как М., зато скромнее, тверже и питательней».
Все вокруг полагали, и не без оснований, что Тиле влюбилась в Кафку.
Тиле вспоминала: «Если он сидел в купальном костюме, я не могла отвести от него глаз. Особенно прекрасными я находила нежные пальцы его длинных ног – казалось, он мог бы ими играть на пианино». И хотя Кафка в тот период был болен, ей он показался совсем молодым человеком, излучавшим невероятную свежесть и юность – никакой разницы в возрасте. Полная обожания и энтузиазма девушка предложила писателю посетить пятничный ужин в лагере, красочно расцветив процедуру встречи Субботы, описав сопутствующие молитвы, песни и царящее там веселье. Кафка приглашение принял со всей серьезностью, заранее выучил тексты, произносимые при освящении пищи. Весь обед прошел под знаком присутствия почетного гостя. Тиле с пылающим от счастья лицом сидела рядом с ним. А по другую – кабы знала, да ведала! – усадила свою подругу по комнате, Дору Диамант1.
Кафка написал об этом вечере Хуго Бергманну: «Мне немного повезло: в пятидесяти шагах от моего балкона расположился летний лагерь Берлинского Еврейского Дома. Сквозь деревья я вижу играющих детей. Веселые, здоровые, энергичные дети… Половину времени дом, лес и пляж заполняют их песни. Я пока не счастлив среди них, только на пороге счастья».
Ну, а о Тиле и говорить не приходилось: «Когда расставаясь после обеда, мы стояли на крыльце дома, лицо его озарилось лунным светом. Он протянул мне свои руки, и мне захотелось либо поклониться, либо упасть на колени и поцеловать их…».
Но подошло время разлуки, а ведь надо было столько сказать своему кумиру. Она заранее засела за письмо, а в день отъезда, накинув плащ (лил дождь), и взяв с собой заранее подготовленный подарок – маленькую серо-голубую вазочку – отправилась к Кафке попрощаться. В ожидании обожаемого человека стояла она в холле, продрогшая; с маленькой фигурки, стекала вода, смешавшись со слезами; пианист играл Грига – мир померк для нее. Как все это пережить? И что же сказать Францу? Или просто отказаться от всего и объяснить, что она остается с ним?
Вдруг все вмиг замерло, даже музыкант прекратил играть, когда на лестнице показалось излучавшее свет лицо Кафки. Он попросил извинения, вернулся к себе и появился с большой картонной коробкой. Сердце Тиле отчаянно забилось. Она догадалась: в коробке лежала, завернутая в десятки бумаг, как луковица в шелухе, конфетница рубинового цвета – та самая, заветная, от которой она с подругой как-то в магазине не могли отвести взор, не имея из-за отсутствия денег возможности ее приобрести. Кафка оказался свидетелем этой сцены и невольно подслушал, как девушки восхищались этой вазочкой!
Тиле на всю жизнь запомнила слова, сказанные им: «Когда невеста стоит под хупой2, ей положено разбить стекло. И когда ты будешь под хупой, разбей, пожалуйста, эту красную вазу». Он довел ее до стеклянной выходной двери; ветер завывал как дикий зверь, Тиле больше не могла сдержать слезы, но Франц, Франц! – он поцеловал ее только в лоб.
В прострации девушка вернулась в Берлин; сказочный мир, навеянный Кафкой, рассеялся. Чувствовать себя в его присутствии взрослым человеком, заслуживающей уважения личностью и вдруг превратиться в «золушку»!
Ваза красиво устроилась на черном пианино в ее комнате, а тут пришел и ответ на второе письмо. Тиле впоследствии утверждала, что запомнила его содержание наизусть, хотя оно было достаточно длинным. Тон – теплый, отеческий, текст полон реминисценций; чувствуется, как Кафка старался не касаться эмоциональной стороны их отношений. И никакого намека на продолжение знакомства, просто сообщил пражский адрес. Это ли не расстройство! И тем не менее…
В один из осенних дней Тиле вместе с другой продавщицей закрыла магазин пораньше, им хотелось навести порядок с книгами. Вскоре, однако, в дверь настойчиво постучали. Девушки, не желая отвлекаться, сделали вид, что не слышат. Посетитель не унимался, пришлось обернуться: за стеклянной входной дверью стоял долговязый «юноша» с букетом фиалок. Возвращаясь в Прагу, Кафка по дороге решил завернуть в Берлин и пригласить Тиле в театр – в тот вечер там ставили драму Шиллера Разбойники. С облегчением вспомнила Тиле, что дома никого нет, никто не будет приставать с вопросами. Оба отправились к ней домой, где она переоделась. Чудный, незабываемый вечер вместе! Особенно запомнился Тиле момент в пьесе, когда по ходу действия Швейцер обращается к Францу: «Где ты, каналья?»3. При этих словах Кафка наклонился к своей спутнице и с детской игривостью шепнул на ухо: «Слышишь, Тиле, они называют меня канальей». Кафка сообщил о намерении перебраться в Берлин, где Дора Диамант будет вести его хозяйство. Тиле обрадовалась этой новости: Кафка будет рядом, и присмотр за ним будет хороший; вдобавок Дора хорошо готовит.
Они распрощались, и в сердце Тиле зародилась новая надежда.
Как-то придя домой, девушка узнала от родителей, что звонил некий мужчина по фамилии Кафка, оставил номер телефона и просил связаться с ним. Тиле немедленно позвонила. Ответила Дора, но пригласить Франца отказалась, ссылаясь на то, что он спит. Но ведь он только что звонил?! Тиле упорствовала, и вскоре в трубке послышался знакомый голос: «Никто не спит, я переехал в Берлин, приезжай». Они договорились о встрече.
Положив трубку, Тиле долго размышляла над поведением Доры и причиной, по которой та солгала. Объяснения так и не нашлось, но доверие к подруге пропало. В ближайшее воскресенье Тиле отправилась в Стеглиц, пригород Берлина. Дверь открыла Дора, формально и холодно поздоровалась, провела в комнату Франца и оставила их наедине. От той встречи у Тиле осталась на память подаренная Францем маленькая японская птичка, вырезанная из дерева, плоская, как камбала. Птичка заняла место рядом с рубиновой конфетницей, а мечты уносили Тиле далеко в будущее.
Но во время одного из домашних скандалов, вызванного нервным срывом матери, полетели на пол и разбились на кусочки и ваза, и птичка. Такой потери Тиле не смогла перенести, впала в депрессию и слегла в постель на долгие дни, мечтая о том времени, когда сможет встать на ноги и быть рядом с Францем, ее Францем!
Однажды, сквозь дрему услышала она свое имя, повторенное несколько раз. Открыла глаза – в дверях стоял посыльный с коробкой леденцов. А на коробке столь дорогим ей почерком было написано: «Посылаю тебе леденцы, лежи на диване и клади себе в рот; вообрази, будто я сижу рядом».
В одно из воскресений Тиле проснулась с тяжелым сердцем и, хотя чувствовала себя неважно, отправилась навестить Кафку. Дора на сей раз была несколько разговорчивей, но к Францу не пустила: «У него плохое самочувствие и он спит». Решительно настроенная девушка уселась напротив закрытой комнаты, не доверяя сказанному. «Не может быть» – вертелось у нее в голове. Дора молча входила и выходила, а Тиле все ждала. Внезапно Дора раскрыла дверь – Франц полулежал в центре комнаты в халате темно-красного цвета. Состояние его здоровья настолько ухудшилось, сообщил он Тиле, что ему надлежит отправляться в больницу. На прощанье Франц подарил Тиле книгу Кнута Гамсуна Под осенней звездой. «Когда я посмотрела ему в глаза, – вспоминала позднее Тиле, – то все поняла! Абсолютно все: и что я не увижу его снова, и что смерть уже витает над ним». Действительно, жить Францу оставалось считанные месяцы. Но даже выдели ему судьба больше, мечты ее были разбиты вконец, как и подаренная ваза-конфетница; другая девушка, и тоже польская еврейка, упомянутая Дора Диамант, заняла ее место в сердце Кафки, и не намерена была уступать никому.4
А Тиле Росслер окончила школу, затем торговое училище, работала библиотекарем и продавцом в книжных магазинах. Одновременно училась и окончила трехлетнюю балетную школу в Манхейме, что дало ей право преподавать. В течение многих лет, кроме работы главным инструктором в известной танцевальной школе Палукки, в Дрездене, она давала сольные представления и выступала вместе с театральной труппой.
В 1933 году в соответствии с т.н. Арийским параграфом, предшественником Нюренбергских законов, запрещавшим евреям заниматься творческой деятельностью, Тиле Росслер была уволена. Будучи убежденной сионисткой, она разъехалась с родителями (т.е. эмигрировали в Америку) и отправилась по туристской визе в Палестину. По дороге, на корабле, Тиле познакомилась с возвращавшимся домой Гансом Винером и, выйдя за него замуж, получила право на постоянное проживание в подмандатной Палестине. Там она сменила имя Тиле на близкое по звучанию ивритское Техилла (Tehillah), означающее «торжествующую песню».
Поселившись в Тель-Авиве, Тиле организовала Студию танца и гимнастики, работала хореографом, гастролировала в кибуцах, за границей (в Швейцарии и Соединенных Штатах). Ее хореография строилась на восточных и библейских мотивах, а также включала темы, отражавшие строительство новой жизни в Израиле.
Умерла Тиле Росслер 25 апреля 1959 года в Тель- Авиве. В последние годы жизни из-за болезни ей пришлось оставить свою профессию. Она писала мемуары и стихи. Друзья собрали часть ее стихов, в основном, связанных произведениями, на сюжеты которых писал музыку композитор С. Прокофьев, и опубликовали в виде машинописного варианта. Известен единственный экземпляр книжечки в Городской библиотеке Мюнхена (Германия). Среди стихов, помещенных там, можно найти и поэму, посвященную Кафке. Поэма – яркое свидетельство сохранившейся на всю жизнь неумирающей любви Тиле Росслер к человеку, от которого «не могла отвести глаз» и который повелел ей в свое время посвятить жизнь танцевальному искусству.
Вот эта небольшая поэма, полная неизбывной тоски и нежности:
Памяти Франца Кафки
Она стояла у его могилы
Со скорбно склоненной головой
Так в жизни никто не стоит
Так стоят только у могилы
Много лет утекло
С того дня
Когда он ушел от нее
Друг, который так близок ей
Время бежит вперед
Принесло войну и несчастья
А на кладбище все это время
царила тишина
Сейчас его можно только посетить
Склонившись к могиле
В глубокой скорби
И ощущать тоску и пустоту
Вот она слышит звуки колокольчиков
Они доносится из склепа
И напоминают небесные звуки,
Нежные, как аромат
Они шепчут ей в ухо
О том прекрасном времени
Она слышит его голос
Доносящийся из далека
Все ближе звучит голос в ее ушах
Она восторженно прислушивается
к нему и чувствует
Как звуки рождаются вновь
Она слышит дорогие слова
Произнесенные для нее
«Иди, девочка, танцуй, танцуй»
И лед был сломан
И она начала танец
На кладбище, где полный покой
На могильном холмике
Возбужденная его песней
Голос торопит ее
Она усиливает движения
Продолжай танцевать, девочка,
Поет все тело
Но вот колокольчики
Сливаются в один глухой звук
Танец прерывается
Она скользит вдоль могилы
Да, друг, так случилось, что
Танец стал моей сутью
Танец дал мне все
Я больше не была одинока
А сейчас я хочу расстаться
С этим тихим местом
Боль и мои слезы
Я уношу с собой
Она припадает к могиле
Склонив скорбно голову,
Ибо так в жизни никто не сидит
Так сидят только у могилы.
____________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Дора Диамант – последняя любовь Кафки.
2 Специальный навес, церемониальный навес во время бракосочетания по еврейскому обряду.
3 Пятый акт, Сцена Первая
4 В 1950 году Дора посетила Израиль и встретилась с Тиле. Встреча, по словам Доры, была радостной.
ЛИТЕРАТУРА
1. Hofmann, Martha Dina und der Dichter Verlag O.F.A. Tel-Aviv, 1943.
2. Fanny Rossler-Bone, written testimony, Universitet Hamburg – Institut fur Germanistik II W.A.Berendsohn-Forschungsstelle fur deutsche Exilliteratur
3. Rossler, Tile Tile Rossler, Poems, 1907-1959, manuscript, Deutschen Nationalbibliothek, Frankfurt am Main, Brungs.
4. Письмо Ф. Кафки к Тиле Росслер из Kafka, Franz. Letters to friends, family, and editors. New York, Schocken Books, 1977