Опубликовано в журнале СловоWord, номер 63, 2009
Кёльнские иды
1
Моя бабушка была немкой. Об этом мы узнали в самом начале перестройки. Мне тогда было двадцать, и я писал в анкетах, что не имею родственников «за бугром». Так считали и мои родители – лучше не знать о своём происхождении, чтобы не загреметь в Сибирь. Старуха мало верила в «перестройку», и твердила в каждом письме – пока Горбачёв не оклемался, надо поскорей рвать когти из Союза и поспешать в Германию.
К сожалению, мои родители тяжело болели, им было не до взявшейся неведомо откуда «тронутой» старухи. Прошло ещё два года; тяжкий кризис, полуголодное прозябание и тяжёлый вирусный грипп превратили меня в сироту, а памятник предкам на Киевском кладбище в Берковцах увековечил их имена, но окончательно меня разорил.
Несколько знакомых выезжали на разведку в Германию, и я надеялся на скромные подарки от бабки. Моя фантазия укладывалась в две пары джинсов, пару кроссовок, приличную куртку и электробритву. В письме к ней я скромно перечислил этот джентльменский набор, но она оказалась прижимистой, и вместо вещей прислала длинный вопросник. Есть ли у меня среди предков евреи или немцы, знание языков, образование, отношения с женщинами, физические параметры (?). Сверх того потребовала фотки в анфас и профиль, как у преступников.
Мой ответ, наверняка её не порадовал. Немцев не было, и знать их не хочу. Еврейских генов – избыток; сексуальный маньяк; окончил четыре класса; кроме русского владею украинским; рост – карлик. Сверх того послал фотку какого-то амбала, взятую из Интернета.
Между прочим, до двадцати лет прожил без бабки и без её з… Германии.
Ответ оказался ласковым: “Дорогой внучек – главное, что у тебя всё в порядке с головой. Бабка тебе и впрямь не нужна. Сходи в ваше ГПУ, сдай справку о рождении; пока тебя больше года будут мытарить – изучи немецкий и переведи инструкцию по установке круглых антенн, которую я тебе вышлю. Это на первых порах обеспечит тебе неплохой заработок – все «русские» не могут жить без телевидения и нуждаются в ремонте квартир. Остальные жизненные блага тебе предоставит наша демократическая страна, а Кёльнскую прописку обеспечит бабушка. Постараюсь до этого времени не протянуть ноги… Чууууус”. (Немецкая форма прощания).
2
Моему отъезду сопутствовала удача – разрешение на приезд я ожидал не год, как большинство будущих «беженцев» (так назывался наш статус), а всего два месяца. Наверное, бабка постаралась! Вещей у меня было – кот наплакал. Попрощался с друзьями. Купил бабке хреновые сувениры. Обменял сотню баксов на немецкие марки. Следовало соблюдать осторожность при обмене – могли выследить и замочить, но я менял зелёненькие только на Главпочтамте напротив недавно поставленной видеокамеры – там боялись тусоваться блатные.
На почтамте мне вручили до «востребования» заказное письмо с сургучовыми печатями; в нём находился посланный бабкой билет в прицепной вагон поезда по маршруту Киев – Дортмунд – Кёльн. Поезд следовал из Москвы – до боли знакомый, сработанный в ГДР: четырёхместные купе с русскими надписями, мятые пыльные занавески и плохо убранный туалет.
Русский проводник проверил паспорт и с трудом открыл дверь в занятое купе. На нижней полке лежал пассажир в пижаме, тюбетейке, с перебинтованной головой.
Засунув на верхнюю полку небрежно брошенные им вещи, проводник помог мне открыть нижний ящик для чемоданов.
– Надеюсь, это последняя совковость на пути в Европу, – с тоской подумал я.
Вагон дёрнулся, застучали рельсы, проводник принёс чай и стал расталкивать соседа. Тот грубо выругался:
– Ты гляди, как Фриц научился русскому в Москве, – засмеялся проводник, и мы стали усаживать соседа на нижнюю полку.
Запив минеральной водой таблетки, он оживился, открыл глаза, и, глядя на меня, вежливо поздоровался: «Гутен таг!»
За два дня мы успели познакомиться. Он неплохо объяснялся по-русски, и я с робостью впервые произносил немецкие слова из учебника Носкова.
Гюнтер один из немногих уцелел после авиакатастрофы в аэропорту Домодедово, и последний месяц долечивался в Московском институте судебной психиатрии имени Сербского.
В Дортмунде вагон пополнился пассажирами, среди которых были немцы-переселенцы и еврейские семьи. К нам заглянула, улыбнувшись, стройная молодая женщина, напоминавшая итальянку с длинными ресницами и глубокими карими глазами. Поняв, что я русский, она извинилась – её место было в соседнем купе.
Потом наш вагон отцепили, и микроавтобус отвёз эмигрантов в пересыльный пункт в городке Унна-Массен. Меня продержали там всего три часа, проверили документы, дали направление в Кёльн и вернули в вагон, где остался мой чемодан.
Дверь в наше купе была открыта. Гюнтер почему-то был напуган и выкрикивал непонятные слова; его старалась успокоить молодая женщина с аппаратом для измерения кровяного давления. Проводник попросил меня пересесть.
Поезд тронулся, и через полтора часа из окна вагона я увидел «вилку» из двух башен. Десять минут занял выход на маленькую привокзальную площадь, и знаменитый Кёльнский Собор надвинулся на меня своей «неимоверной громадой».
3
Это была любовь с первого взгляда. Поражённый я застыл перед его величеством Собором – полётом вертикальных линий, статуями святых в нишах, ажурной вязью «архитектурных излишеств», крестоцветами с устремлёнными вверх лепестками. Я впервые знакомился с одной из старейших культурных столиц Европы – Рейнской Колонией, хранившей бесценный культурный слой античности. Не знал, что чудные домики, которыми любуются пассажиры проплывающих по Рейну судов, и даже старая ратуша – послевоенные копии, погибших во время бомбардировок зданий.
На площади звучала русская речь, и я подошёл к рыжему шарманщику, накручивающему разухабистые русские шлягеры, и показал карточку с адресом общежития. Шарманщик представился древним именем Елисей:
– Тебе повезло, что наткнулся на меня. Будем дружить, студент. Хочешь, поселяйся в моей хазе. Мы с Каштанкой бомжуем, и редко ночуем дома.
Остановиться в её квартире на недельку-другую мне предложила и бабушка – ухоженная старушка – типичный персонаж туристических автобусов в европейских городах.
Трудно было определить её возраст. Она проговорилась, что в Париже перед войной за ней, бывшей киевлянкой, пытался ухаживать Илюша Эренбург – староватый для неё и недостаточно сексапильный.
– Когда это было? – поинтересовался я.
– Вскоре после прихода фашистов к власти.
Меня покоробило, что она не расспрашивала о нашей семье. Она это поняла:
– Мы с мужем предчувствовали, что Франция может перед Гитлером не устоять. Но твой дед, коммунист в душе, рвался в Советский Союз, а я в Америку. Парижскую клинику, где я лежала, немцы разбомбили. Мужу с нашим ребёнком удалось пробраться в Западную Украину, а оттуда в Семипалатинск, где его посадили, и он из лагеря не вернулся, а твоего отца отдали в детдом. Я же выжила, натурализовалась во Франции и вышла замуж за немца. При Хрущёве через Красный Крест я разыскала сына – твоего отца. Ему было двадцать лет – время поступления в институт, и он от меня отказался.
– До чего тривиально, – подумал я, – листок давно прочитанной книги.
Она угадала мои мысли:
– Не будем копаться в прошлом; слава Богу, что мы теперь рядом. Твоё сиротство не лёгкий удел, но один из способов избавления от родимых пятен социализма, или как теперь говорят, «совковости».
– Если родимое пятно, то лучше с ним не бороться, – заметив бородавку на лбу у тёти, нетактично заявил я.
– Ты прав, – сделав вид, что не замечает подвоха, тётка, однако, заглянула в зеркало, – вытравливать совковость бесполезно, споры остаются и прорастают. Что поделать, – это свойства народов. У русских это бунт, страшный и бессмысленный, у немцев – организованная покорность.
4
Моё общежитие и впрямь оказалось паноптикумом совковости: разговоры на коммунальной кухне, очереди на стирку белья, телефонные звонки на родину, посещения «выбросов», где на халяву можно подбирать выставленные для мусорщиков, часто ненужные вещи. Даже естественное для эмигрантов чувство ностальгии окрашивалось воспоминаниями о политическом укладе прошлой родины, где якобы не было эксплуатации человека человеком, «а здесь – наоборот».
Первое время мне приходилось разделять тот же образ жизни (даже заниматься ремонтом квартир и установкой антенн – старуха оказалась права!), но всё же, по капле я выдавливал из себя «совка»: у меня отсутствовала враждебность к стране, давшей нам дом и кров, и росло стремление к самостоятельному выбору своего пути.
Мой сосед по комнате, Аркадий из Одессы, средних лет смуглый мужчина с курчавыми, тронутыми сединой волосами был любитель поговорить. Током било от пристального взгляда его полуоткрытых глаз, но он с первого дня стал ругать Германию и окрысился, когда я спросил, почему бы ему не вернуться в Одессу, где немцев не встретишь на каждом шагу. Вначале было приятно, что я живу не один, но под конец мы с облегчением разъехались, получив отдельные квартиры.
В свободное от занятий на курсах время я слонялся по Кёльну, заглядывал в церкви, присоединялся к туристическим группам; нередко оказывался на площади перед собором, где звучала шарманка и распевал песни рыжий Елисей.
Пятидесятилетний моряк – невозвращенец с лицом клоуна Олега Попова, он давно жил в Германии; издевался над немецкой демократией, отказывался от социальных денег и бесплатной квартиры – всё ждал, что его «прищучат», но чиновники перед ним заискивали, давали деньги на выпивку и содержание любимой собачки. В очередной раз пропившись, он сдавался, ставил подпись под денежными документами, получал положенную сумму, и без остатка переводил по почте голодавшей в Сибири семье.
Меня Елисей привлекал, как знаток Кёльна, прирожденный гид. До сих пор не могу забыть его хриплого голоса: «… оставили святое место (Собор), движемся по самой буржуйской, бюргерской улице; на маленькой площади водружён фаллический памятник – стела… В дни приезда Римского Папы лично видел чудо – из неё потекла вода,… самый эротический памятник города, а улицу надо бы назвать именем Фрейда… Вот ренессансная ратуша с приземистой башней скульптур, а рядом древняя еврейская миква, где обнажённые женщины совершали омовение… Близость этих двух мест не случайность, а источник зачатия старого города…».
Неожиданно я встретил Елисея с Аркадием в баре; трезвые, они спорили, а, увидев меня – сразу замолкли.
Оба посмеивались над моей «невинностью» и предлагали вместе посетить одно из заведений с красным фонарём:
– Это тебе не Амстердам с его пороками; здесь нельзя получить травку – идеальная чистота, немецкая аккуратность и хорошие девушки по умеренным ценам.
В тот вторник в восемь вечера в Соборе был запланирован органный концерт – Бах, Лист и Бриттен. Мы ждали Елисея возле центрального входа, но он, как потом выяснилось, занял нам места на скамье для верующих. После первого звонка в ДОМ, опираясь на палку, вошёл высокий мужчина. Сняв тюбетейку, осмотрелся в надежде найти свободное место; вплотную к нему подошёл Аркадий, а Елисей из зала поманил нас рукой; втроём с «незнакомцем» мы оказались на занятых Елисеем местах.
Я попросил программку концерта, и мы узнали друг друга – это был мой сосед по купе Гюнтер. К возобновлению знакомства он отнёсся равнодушно, а я – с радостью. Преуспев на курсах немецкого, я нуждался в разговорной практике, и за десять минут антракта выложил весь свой словарный запас. Он слушал меня доброжелательно; дважды помог правильно произнести сложные слова.
После концерта мы спустились к вокзалу, а моих друзей как ветром сдуло. Оказалось, что оба мы жили в районе Зееберг, где селились иностранцы. Гюнтер пошёл направо, я – налево. Мимо меня, улыбнувшись и приветливо кивнув, пробежала красивая девушка. Мне показалось, что это она ехала с нами в одном вагоне из Дортмунда в Кёльн. Осанистая, с зовущим взглядом, она старалась привлечь внимание хромавшего немца, но он равнодушно отвернулся и свернул в переулок.
5
Вечером, подготовившись к занятиям на курсах, я прилёг и, листая местный русскоязычный журнал, обнаружил среди брачных объявлений фотографию девушки по имени Алиса; ей было 25 лет, и она предлагала встретиться для «серьёзных отношений».
Занятия на курсах продолжались семь часов; после окончания я пообедал в кафе и купил за одну марку толстую книгу Зюскинда. «Парфюмер» показался мне сложным, но «Историю господина Зоммера» я с лёгкостью прочёл.
Остановка U-банна, по-нашему, трамвая была расположена в десяти минутах ходьбы от нашего дома возле сквера с каштанами, напоминавшего мне о Киеве. На скамейке, сгорбившись, дремала красивая молодая женщина. Увидев меня, она радостно встрепенулась и выронила записку с номером моего телефона.
– Давно ждёте? – «Итальянка» покраснела, одарив меня чувственным взглядом, и ответила невпопад, что очень устала – едва ноги носят. Мы отоварились в продуктовом магазине, а после еды она пять часов проспала на моей кровати.
Я преувеличил, назвав себя в письме к бабушке «сексуальным маньяком», но способен провести ночь с девушкой, особенно после долгого воздержания, – перед отъездом на ПМЖ опасно было водить подруг в пустую проданную квартиру, «где деньги лежат» – могли замочить.
Часть первой ночи с Алисой мне пришлось провести в старом кресле, подобранном на выбросе. Разбудил меня плеск воды в туалете; вышла женщина без лифчика в обтягивающих джинсах; с ловкостью фокусника одним движением стянула их с себя, зажгла люстру, дав рассмотреть длинные гладкие ноги без вен и слегка раздавшиеся бёдра, и стала доставать бельё из шкафа.
Потом ловко освободила меня от джинсов и рубашки, и уложила в кровать. Последующие ласки сочетались с верховой ездой, а после завершения выездки меня сморил мёртвый сон. Небольшие перерывы Алиса позволяла делать для приёма пищи, после чего египетские ночи повторялись.
Через два дня окончились продукты в холодильнике и моё терпение. Напуганный её опытностью и явным намерением продолжить «серьёзные отношения», я вынужден был соврать, что ожидаю прихода жены и должен подготовиться к контрольной на курсах немецкого языка.
Пять дней я отдыхал, отключив телефон; в квартиру возвращался под покровом ночи; свет вечером не включал.
Не знаю, пыталась ли Алиса захватить меня врасплох, но, по-видимому, поняла, что жить со мной не сможет.
На шестой день я решил устроить ловушку – вечером включил свет, раскрыл окна и запустил на полную громкость телевизор.
Через полчаса раздался звонок – на лестничной клетке стояла Алиса:
– Ты дома один? – робко спросила она.
Бывшая амазонка превратилась в растерянную женщину с тёмными слезинками размазанной туши на ресницах и тоской в глазах.
Я накрыл стол, пригласил выпить и закусить, но она торопилась и присела ненадолго, не сняв плаща.
– Прости, Гена, я ужасно подзалетела. Дальше потекли слёзы, и начался рассказ о мытарствах в Германии, неудачном устройстве по контракту на должность гувернантки в богатый дом, где пришлось отбиваться от приставания хозяина. Ей угрожает досрочное лишение шенгенской визы, и нет денег на общежитие…
Тронутый, я постарался её приласкать, но она шарахнулась, чуть не перевернув стул.
– Замужество, вот единственное, что может меня спасти. Это легко сделать в Дании. К счастью, кандидатом в женихи она выбрала не меня, а соседа по купе, с которым мы приехали в Кёльн.
– Но мы едва знакомы – во время поездки он плохо говорил по-русски, а я не понимал немецкого. Лишь недавно мы случайно столкнулись в Соборе.
– Это не важно, – воскликнула Алиса, – от тебя требуется только одно – свести нас вместе, а потом исчезнуть.
– Хорошо, но наберись терпения, пока я сам с ним сойдусь…
– Спасибо, Геночка.
С благодарностью она бросилась мне на шею, но без желания вновь закусить удила…Я вынужден был отступить.
Зазвонил телефон.
– Эта жена? – с разочарованием спросила Алиса.
– Нет, – моя родная бабушка Гера…
Старая дама приоделась, подкрасила губы, припудрила бородавку под глазом, но выглядела суровой – возможно, из-за моего опоздания минут на пятнадцать.
– Прости, внучок, но неплохо бы заглянуть в календарь – сегодня 15 мая, день рождения твоего папы; для приличия следовало бы иногда вспоминать покойных родителей. Пардон, это нарушение моего обязательства не давать советов. Придётся заплатить штраф – в конверте для тебя сто марок. Кстати старая куртка, которую ты носишь, наверно, куплена на Евбазе? Сохранился ли ещё в Киеве популярный в моё время рынок?
Потом Гертруда – полное имя бабушки, начала рассказ об отце. После моего рождения в Киеве отец через друга, работавшего в ГДР, стал тайком писать матери письма. Так мои фотки младенческого и школьного возраста стали попадать в бабушкин альбом. Мы раздавили флакончик водочки «Петрофф», фирмы, если верить 1913 года.
– Кстати, сегодняшний день определялся по римскому календарю, как мартовская ида. – Я прочёл такую книгу, но не уразумел, что вкладывал автор в понятие «иды»? – В эти дни в Древнем Риме приносились жертвы. Иды – дни жертвоприношений. Жизнь твоего отца оказалась полной жертв. Кстати, какого числа он умер? Я покраснел, и стал перелистывать записную книжку.
– Не надо коллекционировать таких дат – это похоже на общение с нечистой силой. Кстати, я родилась 13 июня (снова ида!), и в моей жизни было много жертв. Но позабудь эту тему: как пророчества Нострадамуса – это притянутые за уши бредни. Лучше расскажи про своих аидов из общежития – они выглядят в Европе как туземцы, попавшие в другое царство, не зная, что оно не менее коварное.
6
Несмотря на просьбу Алисы, я не спешил сблизиться с Гюнтером. Этот странный человек удивительно напоминал мне какого-то знакомого. Однажды в жаркий день, пугливо озираясь, он разделся в камышах, и, не оставляя палки, стал медленно заходить в озеро. Тут я вспомнил – это господин Зоммер, персонаж рассказа Зюскинда, который мы читали на уроках немецкого. Такая же фигура, тот же рост, склонность к самостоятельным прогулкам, правда отсутствовал рюкзак, и он не собирался топиться.
Вода показалась ему холодной, он вытерся полотенцем, оделся и увидел меня. Сейчас закричит:
«Так оставьте же меня, в конце концов, в покое!»
– Привет, Гена, – сказал он дружелюбно. Нравятся тебе наши озёра?
Мы заглянули в кафе возле лодочной станции и заказали по бокалу пива. Он долго молчал. Потом стал что-то бессвязно говорить по-немецки. По-моему, вспоминал московскую больницу. Я запомнил только два слова: детектор лжи.
Потом Гюнтер с непостижимой быстротой стал тасовать неизвестно откуда возникшую колоду карт. Можно было подумать, что вся она состоит из тузов. По лесной дороге вдоль озера мы вышли к домам, церемонно пожали друг другу руки, и разошлись.
Третий раз мы встретились возле местной кирхи. Он окликнул меня, когда я шёл на остановку U-банна. Пробормотал что-то бессвязное по-немецки, потом улыбнулся и стал повторять скороговоркой:
«католики воняют восковыми свечами, евреи – чесноком, православники – ладаном, муслимы – ногами…», и так несколько раз.
В этот момент он показался мне ненормальным. Потом глаза его расширились от ужаса – перед нами, приветливо улыбаясь, стояла Алиса.
Пробормотав: «шайсе» – все за мной следят», опираясь на палку, он побежал в сторону.
– Плохи твои дела, – сказал я Алисе. – Расскажи толком, на кой чёрт тебе сдался этот националист?
Она не стала отвечать.
7
Первым раскололся Аркадий. Грубо ворвавшись ко мне домой, он стал требовать, чтобы я рассказал всё, что знаю о Гюнтере.
Кончилось тем, что я послал его подальше. Вместо него пришли Елисей с Алисой.
Шарманщик спрашивал, какое впечатление производит на меня Гюнтер. Этот парень определённо был «не в себе», но чем вызван интерес к нему Аркадия и самого Елисея? Похоже, что они втроём устроили против него заговор? Вначале Елисей пытался уклониться от ответа. Ему, якобы, известно, что выздоравливавшего после аварии самолёта немца отправят по месту жительства; присматривать за ним по дороге должен проводник, а Алиса получила задание установить с немцем контакт.
Услышав это, девушка пунцово покраснела и стала вытирать глаза платком.
– Чьи задания она выполняет? Твои или полиции?
Елисей промолчал.
– Не старайтесь втянуть меня в непонятную авантюру. Давайте разойдёмся, и скажем друг другу «гуд бай».
В это время раздался звонок; в трубке резкий голос Аркадия прохрипел:
– Снимите показания у Лисы – Алисы: она видела, что он обрезанный.
– Какой негодяй, – схватившись за голову, закричала девушка и с плачем вырвалась из квартиры.
Елисей набрал номер Аркадия:
– Если ты соврал, то сегодня же будешь давать показания в полиции.
– Итак, гудбай, – и я распахнул входную дверь перед шарманщиком.
– Гена, я всё объясню, но не здесь и не сейчас. Если можешь, выслушай меня.
Его просьба, открытый взгляд и волнение победили мой страх, и мы договорились провести следующий день на озёрах, опоясывающих наш район Кёльна.
8
С провизией и парой бутылок пива мы доехали на электричке до леса, а потом прошли к озёрам.
Страх перед беседой с Елисеем не проходил, но я решил, что расскажу обо всём Гертруде. Умная старуха разберется, что к чему. Постепенно я сам начал с интересом втягиваться в детективную историю…
Стоял чудесный воскресный полдень. На асфальтовых дорожках вдоль озера там и сям пестрели разноцветные костюмы, шлемы бегунов на роликах, и велосипедистов. Водную гладь озера разрезали белоснежные байдарки, оставляя после себя морщины волн и пляшущие солнечные блики.
– Не перестаю удивляться, в какой рай я попал, жалкий бродяга и бомж, задумчиво сказал Елисей, – не только я, десятки тысяч людей, ставших эмигрантами – добрых и злых, согрешивших и пострадавших, среди которых многие действительно хотели бы честно работать. А немцы нас всё принимают, и кормят, и поселяют в отдельных квартирах, и лечат, но не могут найти нам работу, – сами же и плодят тунеядцев. Совестно даром есть их хлеб, – и пошёл я добровольно на преступление против своей совести, одним словом, скурвился.
– Не понял, – удивился я. – Видно, что ты зелёный, не сидел в тюряге – засмеялся Елисей. – «Скурвился, значит, стал полицейским осведомителем; причём не за деньги. Я с них ни пфенинга не возьму. Ладно, слушай дальше.
Во время очередного запоя, Елисей, избитый и больной, определив Каштанку в собачий приют, тайком занял свободное место в палатке у озера, в которой жили молодые немцы – студенты, участники регги – фестиваля. Две недели крепко сдружили его, пятидесятилетнего, с молодыми людьми, честными и открытыми, полными доброжелательности к людям разных наций, живущим в соседних палатках – итальянцам, французам и голландцам. Они полюбили друг друга, обменялись адресами и приглашениями в гости в разные страны. В десятитысячном лагере не было случаев насилия, вандализма, краж. Елисей познакомился и прикипел душой к ребятам, олицетворявшим для него новую Европу.
Между тем в самом Кёльне возрастают хулиганские настроения, – мерзкие надписи оскверняют поезда, молодые пассажиры ставят ноги в грязных ботинках прямо на новенькие сиденья; с каждым годом пополняются тюрьмы. Вместо наказания немецкие «демократы» дошли до идиотизма – стали посылать «трудных» подростков в Сибирь – на исправление к «русским медведям».
Елисею пришло в голову, что теракты в Лондоне можно было бы предотвратить, если бы полисмены в дурацких касках не устраивали на бомжей облавы, а привлекали их к слежке.
В приёмной одного из ведомств городской безопасности его выслушали, проверили документы, заставили заполнить бездну анкет, долго выясняли, не сотрудничал ли он с КГБ и со «штази» во время краткого пребывания в ГДР. Всё было чисто – тогда его познакомили с Клаусом, работавшим «по обмену» в «органах» Санкт-Петербурга.
– Сколько хочешь себе получать за работа? – спросил он. – Ни цента, и не стану связывать себя никакими обязательствами. Работать буду на совесть, но не за деньги. – Окей, – сказал Клаус. – Ты не будешь сексот, доносчик; ты будешь наблюдатель-осведомитель. У нас в Германии таких много. Немец закон уважает, а русский думает, что закон как бумеранг: пожалуешься – тебе самому голову снесут.
«Ну, я тут не выдержал, и сказал Клаусу, что они хорошо соблюдали закон и при Гитлере, а он мне в ответ – зато быстро исправились, надо, чтобы другие теперь брали с нас пример».
…Наступила пауза. Елисей раскурил сигарету. Туристы над озером затеяли игру в red-bull – разгонялись и погружались в воду на макетах разноцветных самолётиков. Каштанка громким лаем приветствовала каждое погружение.
– Ну, а дальше? Чем ты помог полиции?
– Не спеши! – яростно растерев пальцами окурок, раздражённо сказал Елисей.
– Погляди, однако!
В соседнем озёрном «фиорде» купался Гюнтер. Потом он оделся, собрал вещи и, жестикулируя, – по-видимому, говоря с самим собой, опираясь на палку, пошёл в сторону леса.
– Знаешь, кого он мне напоминает? – спросил Елисей.
Я подумал, что вспомнит Зюскина, но он назвал Дастина Хофмана из американской ленты «Человек дождя»:
– Гляди, он всё озирается по сторонам, – кого-то боится.
Мы присели на поваленное дерево в роще напротив озера, вытащили съестное, закусили, выпили. Каштанка с визгом окуналась в прохладную воду, тут же выскакивала на берег и отряхивалась от озёрного песка и тины.
Стали собирать вещи для возвращения домой, но я всё ждал продолжения рассказа.
– Так в чём же твоя помощь полиции?
– В чём, в чём, – сварливо ответил Елисей. Год назад я встретил этого парня подтянутого и без палочки в очень нехорошей компании. Кое-кто из его друзей после закрытого процесса крепко сел за взрывчатку.
9
Когда я шёл для «покаяния» к бабушке, меня мучили угрызения совести – это было предательство по отношению к Елисею, но пересилило чувство страха. Возьму с неё слово, что мои признания не нанесут шарманщику вреда; кроме того, нет необходимости называть его имя.
Гера была не в духе, и пожурила за приход без предупреждения. Её компаньонка, пожилая француженка, на ломаном русском объяснила, что старуха плохо спала ночь – дважды зашкаливало давление и пришлось принять нифидипин.
Она внимательно выслушала мой рассказ, напряглась, покраснела, приняла какие-то таблетки, и сказала, что меня впутывают в очень опасную игру.
– Не хочешь, можешь не называть имя своего знакомого, но с ним нужно немедленно связаться. История представляется мне криминальной и может окончиться смертью одного из участников.
– Я не знал, что ты Агата Кристи, – неудачно пошутил я.
– Ты имеешь в виду героиню её рассказов леди Марпл? – поправила меня Гера, – но нет времени для литературных споров, и надо срочно связаться с полицией. Твоего друга доставь ко мне. Если не захочет, пусть в разговоре со знакомым полицейским сошлётся на фрау Гертруду Штессель. Это фамилия моего покойного мужа.
К счастью, шарманщик распевал песни на обычном месте на углу Домской площади и Хое Штрассе. Я огорошил его требованием немедленно позвонить Курту – он подчинился, по-видимому, решив, что я сексот то ли из Москвы, то ли из Киева. Посмотрел на меня с укоризной, и взялся за мобильник.
Мы сложили шарманку, надели ошейник с поводком на Каштанку и отправились к бабушке.
Старушка подготовилась – вылезла из отвратительного халата, надела нарядное платье с широком вырезом спереди, прикрыв морщинистую шею гранатовым ожерельем – моим подарком из Паланги.
В этом момент она выглядела лет на двадцать моложе своих восьмидесяти пяти. Попросила Женевьеву покормить на кухне Каштанку, но Елисей предупредил, что собака берёт пищу только из его рук.
– У вас королевское имя из Пушкина, – вспомнила старушка. В Париже перед войной ставили балет «Сказку о мёртвой царевне и семи богатырях». Я танцевала в ней партию маленького гномика… Но у нас мало времени – через полчаса здесь будет Курт. Между, прочим, он сказал мне, что слежка за господином N. – ваша идея?
– Это правда, – огорчённо согласился Елисей. Мой район – Домская площадь и частично Хое Штрассе. Под моим началом ещё три живых «памятника» на площади, которые в нужное время перемещаются по этой улице.
– Сейчас меня интересуют ваши друзья Аркадий и Алиса.
– Аркадий – дома, а насчёт Алисы лучше спросить у вашего внука, мстительно ответил Елисей.
– Вот как, – подмигнув мне, – сказала бабушка, – Алису срочно разыскать и доставить ко мне, – тем более, что к ней проявляет внимание мной внучонок.
– И приказ, – с металлом в голосе распорядилась старая дама, – всем четверым немедленно прекратить слежку и любые контакты с N. Ну, а вы, Елисей вместе с вашими «памятниками» продолжайте наблюдения в установленных полицией точках. Чуууус. Не забудьте покормить собаку.
10
Мрачный Елисей вернулся на Домскую площадь и дал указания двум дежурным «памятникам» – сфинксу и рыцарю. Начал складывать шарманку, но вдруг напрягся, подозвал знакомого киоскера, а сам метнулся в толпу вокзальных пассажиров – среди них была Алиса с рюкзаком на плечах, уныло тянущая за собой большой чемодан на колёсиках.
Девушка встретила его недружелюбно. Вид у неё был измученный – синева под глазами, растрёпанные волосы, потрескавшиеся губы; одета она была по-дорожному – в теплое не по погоде платье и старый плащ.
– Нет у меня времени трепаться – завтра к вечеру я должна пересечь границу Германии.
– Мы вчетвером с Аркадием и Генкой должны быть на допросе в полиции.
– Не желаю вас всех видеть, особенно мерзкого козла Аркадия, который меня опозорил – сказал, что я была с этим противным немцем. И ты хорош – давал мне указания как немца заарканить. В этой «цивилизованной» стране все мужики пытаются вытереть об меня ноги. Объясни – за что? Я приехала, чтоб работать – у меня без лекарств умирает мать, единственный родной человек… Алиса уселась на чемодан посреди толпы, и стала искать носовой платок.
– Погоди, Алиса – я с немцем сам опростоволосился. Превысил полученные полномочия. Но и ты, потерпевшая, заслуживаешь помощи. После допроса я добьюсь продления твоей визы. Немцы были зверьми при Гитлере, но поверь мне, что ихняя молодёжь теперь лучше, чем у нас на Алтае, или в твоей Полтаве.
– Мне надо поспать; две ночи не пускают в общежитие; требуют уплатить, а откуда взять марки? Я давно не имела ничего во рту.
– Значит так, бери ключи от моей квартиры, в кошельке сто марок, я дам адрес знакомому таксисту. В шкафу свежее бельё, в холодильнике продукты – и отдыхай. Когда раскручусь – позвоню.
По мобильнику Елисей предупредил Аркадия, что допрос состоится в доме бабушки Геннадия. Она чувствует себя плохо, и не сможет приехать в полицейское управление.
– Причём здесь неизвестно откуда взявшаяся старуха? – Это нам с тобой она неизвестна, а в полиции приказали выполнять все её указания. Больше ни слова ты от меня не узнаешь. Один вопрос, откуда ты знаешь, что Алиса проникла домой к немцу?
– Я знаю, что она шлюха – жила с Генкой и не только с ним одним.
– Приготовься доказать это под присягой. Раз соврёшь, и потеряешь Шёнгенскую визу. Речь идёт об уголовном преступлении.
11
13 июня встреча у фрау Гертруды Штессель не состоялась. Ночью погиб Гюнтер Шляфентох.
По совету старой дамы, «любителей» отстранили, и слежка за N. была поручена опытным криминалистам. Фиксировали каждый шаг – прогулки, посещения магазинов или кафе. Ночью, убедившись, что он дома, вели наблюдения с полицейской машины. Телефонных переговоров не зафиксировали.
В два часа ночи на 13 июня в квартире зажёгся и погас свет. Открылась балконная дверь, и дежурный услышал хлопок – падение тела. Через пятнадцать минут врач скорой помощи обнаружил, что N. мёртв. В морге установили, что смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы. Расследование самоубийства и допросы свидетелей прошли в полной секретности. Больше всего контактов с N. было у Геннадия. Аркадий по указанию Елисея, установил в его квартире подслушивающее устройство, но переговоры отсутствовали.
По свидетельству Алисы, кровяное давление у больного в поезде было стационарно повышенным. Один раз она постучала в его квартиру, но, посмотрев, через глазок, он грубо отказался открыть ей дверь. Все свидетели подписали обязательства в течение трёх лет не выезжать за пределы Германии.
Главным виновником преследования потерпевшего был признан гражданин России Елисей Седых, но в связи с участием в раскрытии террористической группы, он был осуждён условно.
Рейтинг Гертруды в полиции после расследования возрос. На мои вопросы она отвечала неохотно, но её объяснения причин самоубийства Гунтера казались экспертам обоснованными. В их основе могли быть физические и психические травмы, связанные с аварией самолёта, и (или) слишком жёсткие допросы в печально известном Институте судебной психиатрии имени Сербского. Но желание покончить собой могло быть вызвано и страхом преследования – другими словами, нашими неумелыми попытками установить контакты с больным человеком. Здесь просматривалась аналогия с поведением героя Зюскинда, требовавшего оставить его в покое.
В дальнейшем выяснилось, что пожилая дама дала полиции ещё один важный совет, который решила скрыть от посторонних…
На мой вопрос о связи с правоохранительными органами, Гертруда помедлила и, убедившись, что рядом нет Женевьевы, приоткрыла окно и затянулась сигаретой. Выбросив окурок и откашлявшись, она сказала:
– Во время войны я одна из первых стала применять новый вид взрывчатки….
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – вспомнил я пословицу. – Почему же ты не осталась после войны во Франции, а приехала в страну, где были главные убийцы?
– Потому что это единственное в мире государство, где новая власть покаялась за старые грехи.
12
Потеряв связь с Елисеем и друзьями по общежитию, я чувствовал себя одиноким. К тому времени я закончил с отличием разговорные курсы немецкого и начал поиски работы. Гера советовала поступить на юридический факультет университета, но мне было лень изучать юриспруденцию; кроме того, одолевала страсть к перемене мест – хотелось лучше познакомиться с Германией.
Однажды бабушка попросила взять такси и проехаться с ней вдоль Рейна от Кёльна до Кобленца.
– Тебе не жалко денег? Может, поедем на поезде?
– В гараже пылится старый «Мерседес», я намотала с ним много миль, но сейчас не уверена в себе. Поступай в фаршуле, и получишь в подарок этого старичка. Кстати, в Германии востребована профессия водителя – я найму тебя для получения трудового стажа.
В день рождения она подарила мне машину, и начались наши незабываемые путешествия…
Я много читал по-немецки, даже русские книги в переводе, занимался спортом, стал учиться игре на фаготе – мягкая грусть его низкого тона соответствовала чувствам моей души.
Иногда заглядывал в «Партнёр», где печатаются брачные объявления. Сердце бешено забилось, когда на одной из страниц я обнаружил новый портрет Алисы. Что она рекламирует теперь? Размер бёдер, объём груди для серьёзных отношений? Но на этот раз информация оказалась скромной. Она предлагала уход за больным или пожилым человеком, не связанный с переносом тяжестей. Внизу был адрес и код. Я предложил себя, указав, что лишён вредных привычек, но она не оценила юмора и не стала мне отвечать.
13
Пожилым людям необходимо выговорится; рассказы Геры были неожиданными, иногда полными юмора, порой исповедальными. Ей приходилось толкать меня локтем, чтобы следил за дорогой.
В одном картинном городке с крошечной площадью, фонтаном, зданием ратуши и фахверковыми домами с граффити мы встретили шарманщика, которому она уплатила сотню марок за любимую песенку про Августина.
Неожиданно Гера стала расхваливать Елисея, назвав его человеком недалёким, но бескорыстным, способным делать добро, несмотря на кочевой образ жизни и любовь к выпивкам. По её мнению, люди делятся на две категории – одни в опасных ситуациях стараются спасти себя, другие сохранить себя, как личность. Извинившись, она причислила себя ко второй категории.
Потом стала хвалить второго мужа, которого любила больше, чем моего деда, хотя он был старше её на двадцать лет.
– Ты и вправду немка? – спросил я не очень тактично. – Судьи были строги, когда мы со Штесселем венчались уже при Гитлере, но сочли моё происхождение арийским; хотя, будущий муж мог дать и взятку – он безумно меня любил. Став террористкой, я настояла на разводе. Навсегда запомнила взрыв в Виши, где стоял немецкий гарнизон. Был такой грохот, что я очумела и от страха обмочила трусы и рубаху. Женевьеве пришлось меня обмывать. Потом у меня случился выкидыш – разумеется, Штессель об этом даже не догадывался. Но после пятого взрыва в окрестностях Парижа меня взяли и хотели расстрелять на месте, но решили сначала сделать пытки. Штессель отдал своё состояние, чтобы отправить меня в Освенцим, и там, через конвоиров меня оберегал…. Потом он умер от инфаркта, но пришли русские, и я выжила…
В тот день мы вернулись под вечер. Я ахнул – на фоне темнеющего неба перед воротами прогуливались две фигуры – Алиса и Елисей.
– Женевьева сдаёт, боюсь, что это рак. Может, девочка, которую порекомендовал Елисей, будет нам помогать? Кажется, ты с ней знаком?
14
Вначале я не мог забыть «скачку» и испытывал ревность к Елисею. Но Гера сразу сблизилась с молодой женщиной, которая «прошла через страдания и нашла свою любовь». – Интересно, какую? – подумал я.
– Елисей помог ей поступить на курсы «пфлегеров» по уходу за больными и престарелыми.
Гере понравилось, как он убедил Алису временно жить у себя. Отправляясь в походы, он всегда брал с собой Каштанку, но на этот раз собака заупрямилась, стала скулить и прижиматься к ногам Алисы.
– Ты видишь, собака мне изменила и хотит остаться с тобой. Обижать зверя – большой грех…
Когда болезнь Женевьевы достигла последней стадии, Алиса добровольно оставалась ночевать в её палате.
Потом после похорон все мы нуждались в отдыхе, и пришлось пригласить огромного рыжего немца.
– В отличие от хрупкой Алисы этот юноша соглашается переносить тяжести. Не исключено, что придётся начинать с меня. Поэтому пару дней я поживу с Фрицем, а вы, будущие молодожёны, отправляйтесь в отпуск.
Алиса покраснела, и сутки вела себя, как паинька, а мне пришлось выслушать напутственное слово Гертруды:
«Тебе, мужчине, не понять первой любовной страсти женщины. Только Флобер смог проникнуть в душу мадам Бовари. Я три раза пережила это безумство, находясь на волосок от смерти. Это тайфун, блаженство и мучительный кошмар одновременно».
– Первое чувство бывает лишь первый раз, – ехидно заметил я. – Так считают только неопытные мужчины, – возразила бабушка, – но у влюблённых женщин всегда свой счёт! Правда, Алиса? Не надо краснеть, мы знаем, что у тебя сейчас первая любовь!
Я был шокирован, поняв, что Алиса рассказала бабушке о наших любовных скачках.
Теперь мы мчались в старом Мерседесе вдоль Рейна. Кругом расцветали плодовые деревья, распускались виноградники; мелькали одна за другой семь гор с травянистыми проплешинами базальта. Над нами сменялись арочные мосты, мелькали полуразрушенные замки с останками Людвигов, Генрихов, Фридрихов – живописные развалины ренессанса. Сверкала позолотой река с белыми яхтами и баржами. День сменился тьмой, когда мы, наконец, обнаружили скрещенье ложки и вилки – символ столовой и ночлега, где нас, наконец, ожидают скрещенья любовной ночи.
15
В этом месте наивный читатель ожидает сногсшибательной любовной сцены, но мой рассказ правдив – «риэлити шоу», и после утомительной автомобильной гонки моя героиня вела себя очень скромно. Лошадь продолжала виртуальную скачку только в нашем сознании, а рядом лежала очаровательная утомлённая женщина, готовая, однако, к исполнению моих фантазий. Очарованному страннику, познавшему если не Лорелею, то часть рейнской долины трудно было превратиться в скачущего Всадника; но свершилась любовь, и на смену ей пришёл глубокий сон.
Утро оказалось седым. На обратном пути клубни тумана восходили из ущелий; в обратную сторону проплывали развалины башней.
Нас настойчиво преследовал зелёный джип, который, в конце концов, перегородил дорогу.
Вышли двое мужчин в пятнистой камуфляжной форме, и один из них огромный, напоминавший оставленного в нашем доме Фрица, напрягшись, вежливо произнёс по-русски:
– Пожалуста, бабушка ждёт.
– Она здорова? – с трепетом произнёс я.
– Очен, – ответил Фриц, – подавая плохо известный мне тогда мобильник.
– Ты жив, дорогой? – ласково спросила бабушка.– И прошмандовка с тобой?
16
Алиса была почти той, за которую себя выдавала – не Мата Хара, а сообразительная авантюристка, и её трудности в Германии были реальными. Она оказалась замешанной в судебном процессе, разоблаченных в Кёльне террористов, занятых изготовлением взрывчатки.
Старая дама лукавила, когда, обнимая меня при встрече, сказала: «Я сразу раскусила эту штучку».
Первым её тайным информатором оказался обманутый Алисой одессит Аркадий, сообщивший пожилой даме, с кем спит её внучок.
Поняв, что я не возьму её в жены, Алиса приручила с помощью колбасы Каштанку и влюбила в себя её хозяина, искреннего, но не очень умного Елисея.
Хитрая бабушка пригласила её к себе «на работу», решив поплотней присмотреться к «моей пассии». Теперь аферистка была под жёстким контролем.
Первый раз она выдала себя, когда пыталась выяснить у тяжело больной Женевьевы, где бабушка сохраняет свои ценности и документы, не сообразив, что старуха очень плохо говорит по-русски. Установленная в палате камера записала её разговоры с больной.
Мастер конспирации бабушка дала полиции совет установить в подъезде, где проживал Гюнтер видеокамеру, которая записала несколько попыток Алисы проникнуть в его квартиру до и после самоубийства.
Прошло десять лет. Мы с женой Гюльсары и пятилетним сыном Виктором проживаем в завещанном нам бабушкой доме.
Она успела полюбить и проститься со всеми нами. В её архиве я обнаружил орден Почётного Легиона, письма де Голля и стихи Эренбурга. На похоронах старой дамы были гости из Франции, бывший немецкий министр иностранных дел из партии «зелёных», и другие почтенные люди.
В своих мемуарах бабушка писала, что её радуют открытые границы между странами, но огорчают незримые преграды между людьми. Она желала, чтобы в нашем веке не нарушался баланс между силами добра и зла, и «освобождённое зло не посмело превращаться во взрывчатку».
Вскоре после смерти Геры в Кёльне начался судебный процесс по делу террористов, среди которых была доказана роль Гюнтера. Это Алису, опасаясь шантажа, он боялся больше всех, и покончил собой. Она ловко выкрутилась, давая показания против мёртвого.
Мы с женой организовали маленькую туристическую фирму – всего один автобус, на котором колесим по Германии. Наша любовь родилась в единении душ и тел, а теперь воплотилась в рождении сына и общем бизнесе. Я сопровождаю русских, а жена немецких туристов. Попеременно мы сменяем руль на микрофон. От туристов нет отбоя, и мы мечтаем организовать ежемесячный маршрут в мой родной Киев.
Влюблённый генетик
Молодой, но уже известный учёный, Лев Зверозомб-Зубовский был сыном и внуком генетика. Родившись в Новосибирске, где родители работали в научном городке, маленький Лёва с юных лет прослыл вундеркиндом. В три года на радость родителям без единой запинки произносил трудно выговариваемое слово – «дезоксирибонуклеиновая кислота» и, когда его ставили на стул, мог одним штрихом мела на доске нарисовать двойную спираль – знаменитую молекулу наследственности.
От родителей он унаследовал маленький рост, подвижность сперматозоида и пылкую влюбчивость, проявлявшуюся еще в детском садике.
Вернувшись в самом начале перестройки вместе с родителями в Москву, он в стенах Московского университета изучил основы генетики, а учёную степень получил в одном из генетических центров США.
Карьеру в России Лёва начал в столичном институте молекулярной биологии. Там же его потянуло к бизнесу, и он организовал частную лабораторию по установлению родственных связей человека на основе генетических исследований.
Заказчиками его стали юристы, врачи, криминалисты, военные организации – все, кто нуждался в тесте на ДНК для точной идентификации человека, его родственников, или останков.
Как эксперт Лёва быстро добился успеха за границей и заработал сотни тысяч долларов за участие в раскрытии трёх сенсационных дел – разоблачении серийного убийцы, получении наследства дочерью знаменитого киноактёра и за обнаружение тела погибшего в горах известного альпиниста. Но, несмотря на стремительный рост клиентуры и гонораров богател он медленно, поскольку львиную долю доходов тратил на разработку новых идей, а остаток на женщин – подарки, дорогие рестораны, загородные кемпинги и катание на лыжах в Давосе. У Льва было всего три костюма, две пары туфель, три дюжины галстуков, оживлявших его скромные наряды, а из недвижимости – двухкомнатная квартира в Москве на Воробьёвых горах. Личную машину он разбил, заглядевшись на красотку во время парковки, и теперь пользовался служебным BMW.
Свою склонность к высоким женщинам Лёва воспринимал как неотвратимость судьбы. Его дед и отец считали, что влечение маленьких мужчин к крупным женщинам и наоборот – генетическая особенность, позволяющая поддерживать нормальный рост в человеческих популяциях.
Прошло время, и тест на ДНК своей тривиальностью уже не удовлетворял молодого учёного. Он стремился к новым идеям и источникам прибыли. Его увлекла недавно открытая возможность передачи генетической информации от животного или человека к растению. Представьте себе, что из крови или спинномозговой жидкости старика берут живые клетки, которые вместе со стимуляторами вводят в ткань растения. Они приживаются, начинают размножаться, их ДНК распространяется по листьям и плодам. Проходят годы, человек-донор умер, но его гены в листьях, цветах и плодах живут вечно. Значит, если не душа, то частица плоти от тленья убежит, и своим присутствием в зеленеющей кроне станет олицетворять живую близость с покойным.
Новый тип кладбища с «живыми» памятниками учёный решил назвать «трансгенным». Была, правда, одна червоточина религиозного плана: погост – освящённое крестом место успокоения душ. Не нарушит ли их вечный покой шелест зелёных крон с частицами плоти, воплощёнными в молекулах ДНК?
Однако оригинальная идея вызвала интерес во всём мире, посыпались заказы, было закуплено современное оборудование, и работа в фирменной лаборатории закипела.
Всё было бы хорошо, если б не встреча Лёвы с журналисткой Магдой, сотрудницей известной газеты, приехавшей из США, чтобы взять у него интервью.
Вначале они встретились в офисе, потом Лёва пригласил томную красавицу в своё гнёздышко на Воробьёвых горах, потратив около тысячи баксов на косметический ремонт, уборку квартиры и заполнение утробы холодильника закусками и винами.
Начало вечера оказалось удачным. Неглупая журналистка со степенью магистра очень заинтересовалась работами Лёвы, особенно идеей «трансгенного кладбища».
Её горящие глаза, красный рот с вывернутой изнанкой, томный взгляд, улыбки, зыбкость бёдер, водопад яркой материи с цветами или облегающие наряды, даже подмигивание (для самых нерешительных) – вульгарный набор сексуальных приманок – не оставлял равнодушным ни одного поклонника. Она редко обнажала плечи, но умело использовала отполированные загаром длинные ноги, постоянно выставляемые напоказ.
Высокий профессионализм Магды в любовных делах мешал маленькому ловеласу первому перейти к активным действиям: комсомольско-наскокистый метод тут решительно не подходил. Перед ним были не привычные объекты – тощие советские баскетболистки, грудастные акселератки-лаборантки, юные кокетливые актрисы или носатые стюардессы рейса: Москва–Тбилиси, не успевавшие стянуть с себя короткие юбки. Он боялся, что Магда его опозорит на глазах ехидного московского «бомонда». Подумаешь, известный генетик. Не кинопродюсер, не олигарх, даже не мафиози! Имело значение и несоответствие в росте – 185, против 166.
Когда-то тогда ещё юная Лёвина мама в перерывах между работой в генетической лаборатории, читала своему несмышлёнышу стихи про влюблённого зайчишку:
«Сердце тает льдинкой. Как шепнуть на ушко, если он дробинка, а слониха – пушка?» (В.Инбер).
После интервью и выпивки он оробел и впервые не знал, с чего начать.
Неожиданно смугло-кофейная кокетка задала непонятный вопрос:
– Лео, а могли бы вы include (включить) ДНК в яблоню?
– Почему в яблоню? Мы работаем с другими растениями.
Но, увидев огорчение на белозубом лице мулатки, он поспешил сказать, что теоретически такая интродукция возможна.
Потом они выпили, и Лёва встал, добавляя в виски содовую; в этот момент, оставаясь спокойной, Магда как крокодилица антилопу стала душить его в объятиях. На диване они провели полночи, а под утро удотворенная мулатка, потягиваясь, томно произнесла:
– У меня к тебе просьба, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты взял у меня клетки и включил их в яблоню. Потом мы высадим это дерево на моём ранчо в Калифорнии.
– А что потом? – спросил с тревогой Лёва.– Ты собираешься умереть?
– Наоборот, глупенький, – мы всегда будем вместе, и я рожу тебе смуглого ребёночка. То, что было сегодня – это только advance (аванс).
Когда на следующий день Лёва предложил изучать трансгенный перенос на яблоне, сотрудники поняли, что шеф спятил. И так исследования на «ура-патриотической» берёзе и лирически грустных иве плакучей и кипарисе не клеились – а тут вдруг веселящая душу яблонька – и куда шеф катится? Ясно, что мысли его далеки от науки; ранее открытый, даже распахнутый, он теперь запирается кабинете и часами названивает новой пассии по мобильнику.
Через неделю после первой встречи Лева услышал в трубке её чарующий бархатно-низкий голос:
– How are you, my dear friend? Is it OK with apple-tree? (Как дела, дорогой, с яблонькой?).
– Это во много раз сложнее, чем родить ребёнка, – вспылил генетик.
Магда его успокоила, назначила свидание в ресторане, а ночь они провели в дорогом отеле.
Последующие её звонки становились всё более редкими, но после свиданий Магда не уставала напоминать про яблоню – его держали на поводке и ограничивали в любви, хотя весьма практичная журналистка не оставляла заботы о Левином международном имидже. Взятое у него интервью было продано в разные страны, и число заказчиков, готовых выложить деньги за получение живых памятников давно превысило сотню.
Известно, что если вместо одной положить в больницу пять рожениц, скорость появления младенцев на свет не возрастёт. Умственные усилия шефа и многочасовые опыты сотрудников не давали результатов: дела в лаборатории шли хуже некуда. Но Льва больше всего тревожило охлаждение к нему Магды. Он стал плохо питаться, не спал по ночам, и чувствовал себя на грани нервного срыва. Во время участившихся ночных кошмаров ему мерещились измены красавицы-мулатки.
Среди груды книг у изголовья постели, позволявших преодолеть бессонницу, оказалcя сборник итальянских миниатюр 13 века под названием «Новеллино». Там его внимание привлёк рассказ, в котором речь шла о яблоне.
Слепой муж отчаянно ревновал и не отпускал от себя ни на шаг молодую жену. Тогда она договорилась с любовником встретиться на ветках раскидистой старой яблони. Оставив у ствола дерева тоскующего ревнивца-мужа и сбросив одежды, они предавалась любовным утехам, а на голову супруга дождём сыпались спелые плоды…
Дойдя до этого места, Лёва пришёл в неистовство. Так вот чего добивалась от него калифорнийская красавица. Он представил себе, как эта Ева, стоя в обольстительной позе возле дерева, с лёгкостью (при её-то росте!) раздаёт мужчинам яблочки, каждое из которых содержит её гены. Ей не требуется дьявол-искуситель. Она сама змея, возбуждающая будущих любовников.
Кошмарный сон прервал ночной звонок Магды:
– Я соскучилась и хочу тебя прямо сейчас, – прошептал томный голос.
От радости сердце его застучало как молоток, подскочило давление, онемели руки и ноги, и Лёва понял, что… сегодня любить ему строго противопоказано. Но, перестав быть мужчиной, можно навсегда потерять Магду. Поднявшись с постели, он начал лихорадочно высыпать на тумбочку все имеющиеся таблетки – виагру, оргазекс, аспирин, витамины; сгрёб всё в стакан, налил минеральной воды, залпом выпил и через пять минут едва успел позвонить в больницу Склифосовского. Его с трудом откачали и отправили в шестое отделение к старому другу – психиатру Соломону Абрамовичу.
Капельницы, инъекции, новейший зарубежный препарат и даже сострадательное вмешательство медсестры Клавы в бельевой комнате – не дали эффекта. Но доктор был посвящён в его сердечную тайну, и вовремя вспомнил о существовании смугло-кофейной Магды.
Красавица на глазах всей больницы вынесла генетика на руках, положила на заднее сидение Кадиллака, вылетела в США и поселила Льва на ранчо в Калифорнии.
Прошло два года. Гости Магды издали видели в гамаке коротконогую рыжую обезьяну с ноутбуком, а рядом на детской площадке резвилась рыженькая смуглая девочка. Генетика в жизни Льва победила, но не надолго…
Через пять лет произошла катастрофа в зоне Индийского океана. Подземный толчок сместил земную ось, и вызванное им цунами библейским потоком обрушилось на острова и побережья Юго-Восточной Азии. Образовались адские воронки, и через несколько минут наступающий океан смыл, как муравьёв сотни тысяч людей, находившихся на пляжах и вблизи от них.
Связавшись с американской комиссией по чрезвычайным ситуациям, Зверозомб – Зубовский вместе с Магдой срочно вылетели в зону бедствия.
Перед ними простиралась обнажённая пустота вымершего мира – один из красивейших в прошлом пляжей превратился в месиво жалких обломков, гор песка и мёртвых тел. Туземцы в белых хитонах укладывали штабелями трупы в специальные мешки. Рядом просеивался песок для обнаружения останков и вещей погибших.
Потрясённый генетик, прежде мечтавший продлить жизнь усопших с помощью «живого» кладбища, стоял теперь перед невиданным по масштабам кладбищем мёртвых.
В рекордно короткие сроки ЗвеЗу (так туземцы прозвали нашего генетика) организовал автоматизированную лабораторию для опознания трупов с помощью анализов ДНК.
Поразительные сведения ему сообщил профессор Вуд, изучавший экологические изменения в пострадавших районах.
На Шри-Ланке, где они вместе работали, было обнаружено 22 тысячи мертвых человеческих тел, но не найдено НИ ОДНОГО трупа животного. Собаки вовремя спасались от приближающейся волны, предупреждая испуганным лаем своих хозяев; в паническое бегство вовремя обратились все кролики; рыбы попрятались в кораллах; птицы, бросив беспомощных птенцов, успели перелететь в безопасную зону.
В трёх километрах от побережья был расположен уникальный слоновий заповедник Яла, рядом жила большая стая леопардов. Ни одно животное не пострадало, а ручные слоны, почуяв опасность, перестали подчиняться погонщикам и бежали подальше от океана, подхватив хоботами несколько туристов, которые благополучно спаслись.
– Господь сам обезумел и покарал всех людей без разбора, лишив их «шестого чувства» – предвидения катастрофы.
– Не всех, – возразил Вуд, – на Адаманских островах не пострадали племена «негритосов», которых считают самыми древними людьми; они близки к природе и обладают способностью к биолокации опасности.
Ночью учёный долго не мог заснуть – рассказ профессора Вуда не давал ему покоя. Неужели природа наделила животных геном повышенной чувствительности к природным катаклизмам, а люди этого гена лишены и не могут заранее предчувствовать надвигающуюся опасность.
Научные размышления отвлекли генетика от мыслей о жене, и он только утром обнаружил, что Магда рядом с ним в палатке не ночевала. Любые волнения этой женщины оборачиваются приливом сексуальной энергии, поэтому ЗвеЗу решительно бросился к палатке профессора Вуда, сожалея, что под рукой у него не оказалась ножа. Он успел вовремя – смеющаяся Ева в скандал-бикини ласково прощалась с новым возлюбленным. Вначале ЗвеЗу, подпрыгнув, отвесил сопернику увесистую пощёчину, но Магда прижала драчуна к обнажённой груди и, раскачивая как младенца, сказала:
– Успокойся, малютка, в палатке тебя ждёт всё, недополученное прошлой ночью.
В тот же день Магда отбыла с профессором Вудом в США, где написала серию репортажей о катастрофе, а бедный ЗвеЗу подвижнически продолжал свои исследования на Берегу Смерти.
Следующая их встреча произошла через три месяца в Калифорнии. Основательно потрёпанный Лев пришёл попрощаться с дочерью, которая повисла у него на шее и с плачем не хотела отпускать.
Душа его кипела ненавистью и злобой, но чем он мог отомстить Магде? Их брак не был оформлен; он оставался гол как сокол с единственным достоянием – надеждой обнаружить у человека ген предвидения природных катастроф.
Хитрая Магда при расставании решила не показывать шипов и пообещала, что сделает генетика богатым, даст ему возможность в любое время встречаться с дочерью при одном условии – он должен продолжить исследования с яблоней.
– На фига они тебе? – злобно воскликнул превращённый в драчливого кота Лев. – Ты не Ева, дающая совет надкусить запретный плод. Ты змея, сама сеющая зло.
Её карие глаза сузились, но она сдержалась:
– Господь дал право Адаму господствовать над женой и не слушать ничьих советов, а совершённый супругами грех дал жизнь всему человечеству. Яблоко в руках Богородицы – символ спасения, оно в Китае символ мира.
– Тоже мне Богородица нашлась, – начал было Лев, но Магда со смехом взяла на руки дочь:
– Чем не ангелочек? Готова поклясться на Библии, что в ней ни одного чужого гена!
Лев окончательно опешил, а лилово-чёрная богохульница с ребёнком на руках, улыбаясь напомаженным ртом с издёвкой спросила:
– Может, на прощание в последний раз приляжем?
Ему с трудом хватило денег на возвращение из Калифорнии в свою лабораторию в Москве. Организованные шесть лет назад исследования вяло продолжались. Но у него появилась новая навязчивая идея – обнаружить у человека ген чувствительности к природным катаклизмам. Для этого потребуются экспедиции к «негритосам» на Адаманские острова, опыты на животных из районов природных катастроф, сложнейшее оборудование. Но где найти спонсора для темы, которая может либо принести Нобелевку, либо закончится финансовым провалом и судебным преследованием?
Тяжкие раздумья были прерваны письмом богатой кладбищенской фирмы из Калифорнии, предлагавшей пять миллионов долларов США за внесение закодированных препаратов ДНК в завязи яблонь.
Стало понятным, откуда ветер дует и кто заинтересован, чтобы на могилах вместо плакучих ив и кипарисов зрели яблоки. Что ж, деньги не пахнут, а запах цветущих яблок привлекает не только птиц и пчёл, но и многих русских людей, в том числе поэтов и писателей – достаточно заглянуть в Интернет. Да и сами сотрудники лаборатории по весне млели на садовых участках, вдыхая ароматы молодой яблоневой листвы, покрытой молочно-розовой пеной буйного цветенья, а иногда под покровом трав и опавших лепестков совершали свальный грех. Лучше нету того цвету, когда яблоня цветёт… вся душа твоя играет, вся душа твоя… горит. Да и осень – пора созревания яблок – по ночам собирала души усопших, правивших вместо тризны осенний бал.
Ещё до формирования плодов генетики специальными шприцами вносили в завязи спирали ДНК, взятые у засекреченных доноров, среди которых была и Магда. Коварная красавица мечтала обольстить всех посетителей своей будущей могилы.
Думая о Еве, генетик не снимал вины и с Адама – ведь это ему господь дал бразды правления над миром, которые он упустил, подавшись влиянию грешницы…
Пролетели годы, лаборатория генетика превратилась в мощный институт, заказчик исправно платил деньги, а растущие трансгенные кладбища оберегали прах усопших.
Однажды в кабинет шефа, ставшего академиком без стука ворвалась секретарша и сообщила ужасную новость – Магда погибла.
Поддерживая постоянные контакты с Заказчиком исследований, секретарша издали следила за поведением Магды, которую в душе считала «разлучницей» – любовь к ней шефа мешала усилиям секретарши окольцевать, как селезня видного учёного.
Секретарша узнала, что Магда вышла замуж за очень богатого человека, которого в округе Лонг Бич все называли Минотавр за то, что он не давал прохода ни одной хорошенькой девушке. Но за первые три месяца супружеской жизни Магда так усмирила селадона, что он тайно вынужден был обращаться за советом к врачам.
Погибла она в результате автомобильной катастрофы – сорвалась на крутом повороте с обрыва.
Зверозомб-Зубовский дал задание немедленно послать телеграмму с соболезнованием и хотел встретиться с дочерью, но коварная секретарша скрыла её фамилию и адрес: Катрин удочерил новый муж Магды.
По правде говоря, генетик в последние годы старался выбросить из памяти неверную жену, да и прелестная доченька, рыжий птенчик, не успел свить гнезда в отцовском сердце.
Неожиданно он получил заказное письмо из Калифорнии с отметкой «вручить персонально с заверенной подписью получателя». Из письма выпала фотография молодой девушки с распущенными бронзовыми волосами, глубокими карими глазами и курносым славянским носиком. Катрин! – без сомнений это была его дочь!
«Мой любимый неласковый папочка, – у вас с Магдой были непростые разборки, но она нас обоих любила. Рассказывала, что ты большой учёный, умный человек и наверняка получишь Нобелевскую или какую-нибудь другую важную премию. Лично я думаю, что у тебя для мамы не хватало гормонов (много забирала наука?). Но та же проблема была у десятков её поклонников – мама была доброй, но вампиристой, и старалась брать всю пыльцу с каждого цветка на своём пути.
Насколько понимаю, и ты, слишком щедро раздаривал свои семена, и лишь одно ваше совместное вложение принесло достойный плод – родилась я.
В первое время я без матери очень страдала. Как поёт моя любимая Рене Флеминг: «Oh, what will I do without you?» *
Я не получила ни одного ответа на посланные письма, но сейчас случай особый – через две недели мне исполняется пятнадцать лет, и мама завещала, чтобы, забыв распри, ты пришёл в этот день на её могилу. Очень прошу почтить её память и прилететь в Калифорнию.
Твоя дочь Катрин Мак Эплс».
Письмо дочери очень разволновало Льва. Первым делом он уволил секретаршу, которая давно надоела ему как женщина; заказал билеты и вылетел в Калифорнию.
Дочь – смуглянка с бронзовой головой и курносым носиком потрясла его своей красотой – у неё были сверкающие карие глаза матери, сочные губы, фигура топ-модели и постоянная лукавая улыбка. Отцу пришлось встать на цыпочки, чтобы её обнять.
Дом, в котором она жила с отчимом, оказался копией какого-то итальянского палаццо – его построил архитектор из Сиены.
Отчим – двухметровый амбал с длинными руками, короткими ногами, удлинённым лошадиным лицом и морщинистой шеей, прикрытой стоячим воротником с бабочкой, несмотря на элегантный фрачный костюм, напоминал неандертальца. К удивлению, вместо низкого баса у него был теноровый голос. Он постоянно смеялся и прикладывался к бутылке. В прошлом выпускник Гарварда, известный вратарь студенческой команды, он сколотил огромное состояние торговлей недвижимостью и организацией конкурсов красоты.
За столом Катя перемигивалась с молодым художником; он написал очень похожий портрет Магды и поставил в парке её раскрашенный бюст.
По дороге в парк дочь рассказала, что Люччано уже два года не возвращается в Сиену, чтобы не оставлять её наедине с похотливым Минотавром. Они приняли меры предосторожности – установили в её спальне и трёх других комнатах скрытые видеокамеры. На подаренном ей перстне – пульт управления; стоит нажать драгоценный камень – заработают камеры, и «папеньке» не отвертеться: выложит миллионы за сексуальные домогательства к несовершеннолетней.
– Ты его называешь «папенькой»? – ревниво спросил Лев.
Это слово очень его разжигает, и скоро он попадёт в капкан, а я соберу деньги на приданное и выйду за Люччано. Правда, он староват – 24 года и, между нами говоря, как архитектор, не Браманте, но домишко и памятник сделал клёво.
Катя с отцом, обогнув парк, вышли к большой цветочной клумбе, постоянно орошаемой струями воды из пасти каменных лягушек.
На противоположной стороне клумбы две стоящие друг против друга глыбы каррарского мрамора образовывали подобие вазы, сквозь отверстие в ней был виден бюст Магды из темно-фиолетового гранита. Портретное сходство каменного лица увеличивали карие глаза; зрачки цепко следили за посетителем, а на розовых губах замерла улыбка.
С тыльной стороны памятника просматривалась узкая полоса яблоневого сада. Широкие кроны с весны до осени одевались в зелёно-желтый наряд листьев, сквозь которые казались игрушечными наливные яблочные шарики. По весне во время цветения яблочный аромат перекрывал навязчивые запахи парковой хвои; а зелёно-желтые цвета плодов краснели, как лица впервые согрешивших девушек; осенняя прохлада долго хранила в саду медовый запах созревших яблок.
Во время вечернего коктейля Лев, поощряемый Минотавром, крепко выпил; он блуждал по лабиринту парковых алей – прибежищу миллионера и заблудших девушек. Повисший над землёй красный фонарь заходящего солнца указал ему на выход из парка и привёл к бюсту Магды. Небо потемнело, и вечерний ветер учинил яблопад; весело щебетали птицы; полакомившись опавшими плодами, гонялись друг за другом кролики и мини-свинки. Блики меркнувшего света оживили каменное лицо памятника, и губы Магды растянулись в улыбку: – не побрезгай, подними и съешь яблочко, – попросила она.
Опустившись на жёлто-розовый ковёр, он не сразу выбрал спелый плод; но лишённая рук Магда направила его словесно:
– Посмотри, – яблочко справа напоминает «смайлик» – растянутый ротик и пара пятнышек глаз!
Пока он ел, она не унималась:
– Я дала всё, что могла: родила дочь, сделала тебя известным и богатым. Зачем было затевать против меня Троянскую войну? Невинную яблоню, названную «деревом греха» мы с тобой превратили в «древо жизни». Ты мечтал о кладбищах с памятниками – символами, а я подсказала тебе способ переноса любви, а значит, и жизни.
На прощанье Катрин принесла в аэропорт плетеную корзинку яблок.
– Это мамин подарок. Ты пробыл с ней в саду до утра, и теперь грустишь:
«What will I do without you? My hounted heart!»**
– Самое румяное я вложу в карман твоего плаща, – сказала она, обнимая отца.
Возвращаясь домой в первом классе на диване роскошного авиалайнера, Лев перебрал с напитками и безуспешно пытался утолить жажду содовой водой. Однообразные вздыбленные горы перисто-кучевых облаков навевали тоску. С опаской он вытащил из кармана яблоко и неторопливо наслаждался сочностью и ароматом плода. Пейзаж за окном стал меняться. Сначала между тучами протянулся безоблачный коридор; красный закат вызолотил дорогу, по которой к нему пришла Магда; улеглась рядом, и сладостная радость обладания смешалась для него с тоской разлуки…
Просыпаясь, он мучился вопросом, растут ли в Калифорнии яблоки?
* Что я буду делать без тебя?»
** Что мне делать без тебя со своим раненным сердцем?