Опубликовано в журнале СловоWord, номер 63, 2009
Биографическая справка
Александр Михайлович Кобринский родился в 1939 г. в Запорожье. Жил в Днепропетровске.
С 1987 в Израиле. Произведения публиковались в журналах «Зеркало», «Алеф»,
«Слово писателя» (Израиль); «Сичеслав», «Борисфен» (Украина); «Крещатик»,
«СловоWord» (США).
Вместо предисловия
Гармоничной частью атмосферы, которая окружала его здесь, являлось небольшое кирпичное строение, служившее для развода поливных труб. Среди многочисленных объектов панорамы эта развалюха более всего приковывала внимание. Вначале он не понимал почему. Может быть потому, что ассоциировалась по форме с дольменом? Иногда ему казалось, что там, на перекрытии, языческий жрец четвертует очередную жертву. В этот момент он начинал слышать звуки, издаваемые железной арматурой от столкновения с отсеченной, падающей внутрь помещения головой. Неоднократное повторение этого жуткого видения натолкнуло его на мысль, что исходная причина галлюцинации – дверной проем, напоминающий чем-то квадрат Малевича. Интересно, почему этот проход в любое время дня – и на рассвете, и в полдень, и на закате– всегда оставался непроницаемо черным? Но мало того, когда солнце становилось красным, углы квадрата аберрационно вытягивались и четырьмя черными лучами уходили в далекое прошлое, переплетающееся непонятным образом с перипетиями текущего существования.
Первый Черный луЧ
Он сразу заприметил ее лошадиное лицо в очереди к билетной кассе.
– Присоединяйся!– сказала она, приглашая в кино.
– Не до этого.
– А что случилось?
– Подал на выезд и тут же уволили.
– Я тоже в подаче!
– Но ты же работаешь.
– Разве была бы я в середине дня здесь!– сказала она, выговаривая каждое слово медленно и певуче, – но имеется возможность подзаработать. – Нужен напарник.
– А в деталях?– спросил он заинтересованно.
– Ходить по домам и набирать фотографии.
*
Процедура занимала до пятнадцати минут.
– Кто там?– спрашивали за дверью.
– Делаем цветные портреты из черно-белых фотографий – денег сразу не берем,– говорил наборщик.
“Денег не берем” действовало как наживка на крючке и если клевало, то на Божий свет вытаскивался пожелтевший от времени альбом, выбирались на заказ лучшие фотографии, с клятвенными заверениями об их возврате.
*
Вскоре он пришел к выводу, что одному работать легче, чем в паре или группой. Одиночка мобильнее– все зависит от него самого.
*
– Полезное дело– укрепляет родственные традиции,– сказал хозяин одной из квартир. – Каждый человек должен знать откуда он родом, но, к сожалению, в родословную граждане не углубляются. – Да и память пресечена не по их вине. – и неожиданно: – А ну покажи паспорт!
– Зачем?– вы же положительно относитесь…
– У службы свои законы.
– Сегодня суббота.
– А ты оказывается еще и шутник.
– И что теперь?
– Все то, что ты имеешь ввиду.
Второй Черный луЧ
И решил он во спасение свое к нечистой силе за помощью обратиться.
– Помоги, Господи,– говорит,– с чертями связаться.
– Почему ко мне обращаешься?– спрашивает.
– А потому,– отвечает,– что все от Тебя пошло, а значит и нечистая всякого рода и племени.
Наступило короткое молчание и ударил гром и молния сверкнула, а на небе ни одного облачка. И понял он, что услышан. И тут аллея закончилась и бездорожье пошло, и устал он – ноги с трудом передвигает. Голова семитская долу клонится, хазарским чубом землю подметает. Смотрит, лежит что-то необыкновенное. Протянул руку, поднимает, рассматривает– подсунули ему черти, как талисман, засушенный нос вепря. Вернулся он домой и решил квартиру свою нечистою силою от всяческого беззакония оградить. Вышел на балкон и вырубил в наружной стене дома углубление, приготовил немного цементного раствора, вставил находку свою, закрепил слегка алебастром и цементом неровности загладил, чтобы стена плавно в этот нос переходила, чтобы силу она и нюх вепря приобрела. И заклятие Господь надоумил произнести: «Учуй и недопусти!»
Друг у него был– мечтал изобрести вечный двигатель. Детали для воплощения собирал на городской свалке. Чуть что интересное надыбает, кричит – смотри, что нашел! Перебирают они с ржавым грохотом железо и мусор в один из таких дней и находят статуэтку – не фигурка там балерины какой-нибудь, а на тебе! – волчья морда изображена.
– Вечного двигателя из этого не смастеришь.
– А она и есть вечный двигатель,– говорит друг,– бери, мне не нужна.
И оказался подарочек прикрепленным к входной двери, и снова заклятие– не заученное, а экспромтом– по желаемому результату: «Да не войдут через эту дверь плохие вести, да вызовут меня в ОВИР и отпустят на все четыре стороны». И сработало. Вызвали. И предложили покинуть СССР. Чем он и воспользовался.
Приземлился на аэродроме имени Бен-Гуриона и его тут же отправили в общежитие. А потом…
А потом амидар1– в беер-коявском поселке неподалеку от психбольницы. Величину счастья определил тогда, когда наступил сезон зимних дождей. По стенам потекли струйки дождя, и разгерметизированная комната погрузилась на дно Марианской впадины.
Но, спасибо Господу за то, что наступает лето.
Спасибо и за то, что двойник продолжает скользить вниз по второму черному лучу, чувствуя собственную задницу… Жизнь продолжается… Давит седло. Не привык он еще к только что купленному велосипеду. Он едет мыть лестницы и подъезды, и единственное чего он боится – потерять поломойство. До того боится, что сразу же после хирургии – с кровоточащими еще швами – находит в себе силы управиться с двумя десятиэтажками. Тромбозы у него после аминозиновых уколов в советских психушках – вот и приходится время от времени жертвоприносить износившиеся вены.
Повествование наше, наконец, доведено до кульминационной точки. После очередного хирургического вмешательства и затем сразу же после тяжело отработанного дня он приехал домой и, что называется, скончался. Но его мозг продолжал воспринимать окружающее на слух и даже видеть, хотя глаза его были закрыты. Отчетливее всего запомнилась женщина– в анфас ничего характерного, но со спины – чопорная еврейка XVII века с устоявшимися религиозно-ортодоксальными традициями.
– И совсем он не христианин! – сказала она, тыча костяшками скрюченных пальцев в какой-то документ. – Он мой родственник и его родословная восходит к роду Ааронидов, вы обязаны похоронить его, как коэна.
– А это что?– спросил местный ашкеназский раввин, указуя пальцем.
– Что вы имеете ввиду?– спросила она с негодованием.
– И вы еще спрашиваете? Ваш родственник христианин!
ПоЯснительное отступление
Прогулки по свалкам и в израильский период его жизни вошли в норму. Переходит он от одной мусорной кучи к другой и вдруг– металлический коробок с небольшой дверцей и торчащим во внутреннем замке ключиком, похожим на крестик. Имея за спиной опыт известных лет, он вырубил под эту находку нишу в амидаровской стене, забетонировал заподлицо и произнес самопально-совковое заклятие: Не обойди, Господи, своими щедротами!
– Вы определенно ослепли?– сказала женщина,– это же обыкновенный ключик, даже не золотой!
– Это крестик!– сказал раввин с непоколебимой уверенностью.
– А я готова доказать, что это ключ!– сказала женщина и посмотрела на мертвого с обожанием и любовью, и тогда…
И тогда он внезапно понял, что ей хорошо известно местонахождение тайника. И не ошибся. Она прикоснулась к предмету религиозного спора (о-образная головка ключа висела на металлической цепочке, которую он постоянно носил на шее) и, сорвав умелым и резким движением, направилась к Сальвадору Дали. Сняла «The persistence of memory» с дюбеля. Открыла дверцу и сунула хранившиеся там тысячу долларов в свой пропитанный потом корсет так быстро, что раввин не успел заметить, и тогда…
И тогда он ощутил возвращение жизни. Сноп черных лучей исходил из самого солнца, превратившегося над его головой в огненный парашют, в который он вцепился всеми силенками пробудившегося в нем инстинкта самосохранения. Несмотря на то, что окно квартиры было зарешечено, какая-то неописуемая сила втянула его так, будто никакой решетки и вовсе не существовало… В комнате– ни раввина, ни женщины… Сальвадор Дали – на полу… Дверца сейфа с торчащим в ней ключом – приоткрыта… Деньги исчезли, но с этой минуты он почувствовал, что по своему желанию может порождать двойника в двойнике и, благодаря этому, бывать одновременно в разных местах.
Прежде, чем продолжать, отметим, ирреальность наших героев и двойник в двойнике также не имеет прототипа в действительной жизни, но, тем не менее, из уважения к бытийности будем называть его Остяком.
Необратимые изменения чувствовались на каждом шагу. Остяк полдня бродил по городу и, к своему удивлению, не встретил, ни одного знакомого. Город будто повзрослел и стал воинственнее – улыбчивость исчезла– на скуластых азиатских лицах жестокость, коварство и безжалостность.
Остяк сел в трамвай и прислушался.
Провайдер, фотошоп, пентиум… «Умные, должно быть, ребята, но почему у них лица такие непроницаемые? Раньше я куда лучше знал людей,– подумал Остяк,– со сколькими поневоле пришлось беседовать! – скольких выслушать! И все это, благодаря кобылкам.2 Интересно, сохранилась ли у жителей тяга к портретам?».
Остяк решил пробить несколько зданий на окраине города и к вечеру получился приличный набор. Беда только в том, что сдавать его все равно некому и заказчики портретов не дождутся. Но результат, надо сказать, потрясающий– тяга к портретам осталась неизменной. «Еще одну квартиру пробью и довольно»,– решил он, хотя никакой разумной необходимости в этом не видел, но задумано – сделано: позвонил и, не глядя, протараторил:
– Делаем цветные портреты из черно-белых фотографий, денег сразу не берем.
– Очень приятно,– произнес миловидный женский голос,– проходите.
Она улыбалась. Лицо круглое, небольшое, похожее на аккуратно испеченный картофель. Подвинула столик к мягкотелому дивану. Вытащила альбом и, соблазнительно улыбнувшись, предложила присесть. Ее колено слегка прикасалось к его колену, что действовало возбуждающе на его материализованную сущность. Он чувствовал, что вот-вот в нем отключится сознательное и он бросит хозяйку на диван, сорвет с нее халат и нырнет в омут ее желания, как новоявленный утопленник. И это случилось бы немедленно, если бы среди фотографий в альбоме не промелькнуло лицо его настоящего хозяина, пославшего его силою болезненной ностальгии в город своего незабываемого исхода.
– Неплохой портрет получился бы,– сказал Остяк, возвращаясь к собственному изображению.
– Еще бы,– сказала она,– здесь тебе не больше тридцати… – Я тебя сразу узнала, а иначе бы не пригласила. – Ты Костя Хоривицкий, известный диссидент-шестидесятник. Наверно, узнал, что я председатель Областного объединения журналистов и решил познакомиться. – Денег сразу не берем,– сказала она, копируя его голос.– Где ты, дружище, остановился?
– Завтра улетаю,– сказал Остяк, ошарашенный происходящим.
– Завтра наступит завтра,– сказала она с непоколебимой решительностью,– а сегодня ты мой гость.– Не бойся, не съем. Если уж очень испугался, раскладушка найдется.
Она засуетилась. Накрыла стол. Поставила самогон. Нарезала сало. Принесла кастрюлю.
– Да я не голоден!
– Понимаю, дружище. Свининку запрещено! Да и борщ на сале. Но мы любим тебя и помним. Все без исключения и даже антисемит Моржанин. Он, когда не врет, всегда матерится. А человек, в общем, великодушно светский. И мысль высказал интересную: «Неплохо было бы этого жида, Костю Хоривицкого, в нашу спилку3 принять».
Остяку подумалось о более разноплановых вариациях высказывания Моржанина, и с этой минуты лицо хозяйки стало похожим на атаманскую булаву.
*
В абажурном свете ночника ее ромбические глаза смотрели в какую-то только ей известную пасторальную даль…
– Коровки на лугу пасутся.– Ручеек журчит.– Пчелки нектар собирают.– Солнышко светит,– рисовала она воображаемую идиллию.– Не волнуйся,– шептала с нежностью,– все будет хорошо.
«Господи, какая она несчастная»,– подумал Остяк.
– Тебе, Костя, целый день по городу бегать, а ты вон какой – не человек, а развалина. Я знаю, что делать.
Игриво соскочила с дивана. Расстелила на столе коврик и села сверху– по-турецки.
– Ну и что дальше?– спросил он слегка настороженно.
– Садись напротив, так чтобы я видела и смотри,– показала пальчиком.– Не отвлекайся– сосредоточься только на ЭТОМ.
Неожиданно он зримо почувствовал, что у хозяйки ЭТО и не ЭТО вовсе, а черный луч исходящий из третьего угла черного квадрата израильской жизни. И его стало ТУДА втягивать с неодолимой силой.
Третий Черный луЧ
Выключил телевизор. Выглянул в окно. Помещение для развода поливных труб стояло на прежнем месте. Третий черный луч испытывал особую аберрацию и резко отличался от остальных.
На следующий день пришлось корпеть над заявлением:
Я, Констянтин Мойсейович Хоривицький, прошу прийняти мене до Нац╗ональної Сп╗лки журнал╗ст╗в з бажанням принести якнайб╗льшу користь, бо народився у N-ську ╗ протягом б╗льш сорока рок╗в дихав пов╗трям та курганами українського степу.
И наступило очередное утро. Выполнив серию дыхательных упражнений, он отправил своего двойника в неизвестность параллельно текущего мира.
– О,– сказала она,– я только что о тебе думала.
– Вот заявление и три книги публицистической прозы.
– А где рекомендации?
– Из Израиля?!
– Хорошо,– сказала она,– одну дам я, остальные… Дарнееву предложу и Моржанину!
– Можно,– сказал Остяк,– только я не верю в их благожелательность.
– Ты о Моржанине говоришь?
– И о нем тоже… Пересеклись на книжном базаре… А ты случаем не Хоривицкий? – спрашивает. Очень уж ты похож на него. Да,– киваю, – так мне и самому кажется. Он и говорит, – витаю тэбэ, дорогый Костя, як нашого гостя!– и с тем же пафосом,– будь на то моя воля, я бы тебя на Нобеля выдвинул. – Х-ха! – он меня за полного идиота держит. Думает, что я его панегирики– костя-гостя, нобеля-…беля!– за чистую монету принимаю.
– И откуда такое недоверие,– сказала она и томно потянула его к дивану.
– Извини, но сегодня не могу.
– Постой, постой, а ты, случаем, не импотент?
«Найду где-нибудь чердак с отопительными трубами – там и переночую», – подумал Остяк. Сбежал по лестнице, перепрыгивая через три-четыре ступеньки. Распахнул дверь подъезда и выскочил на морозный воздух.
Спал на чердаке среди мяуканья голодных и бездомных кошек.
Как только начало светать, спустился по пожарной лестнице, освежил лицо снегом и задумался… Ему удалось узнать, что она полиглот– владеет многими языками и даже ивритом, что в особом отделе N-ска пользуются ее услугами.
Через неделю позвонил.
– Рекомендации готовы?
– Твоя проза у Дарнеева. Читает. Большой мастер. В украинской энциклопедии упомянут. Позвони через недельку.
К назначенному сроку Остяк повторил вопрос.
– Я должна тебя огорчить,– выпалила она,– в твоих текстах есть матерщина. Мы обсудили твою проблему и решили, что тебе необходимо издать эту книгу заново.
И тут историю можно было бы завершить, если бы в одной из русскоязычных газет не промелькнула заметка о некоем Активиане Янгеле. Сообщалось, что он преуспевал и в советские времена, как председатель Общества еврейской культуры в N-ске… «Янгель? Активиан? В N-ске? Такого не помню. Забавно и даже очень»…
Эта заметка вывела его из равновесия и в результате– заказное письмо: “Привет от друзей из N-ска. Прошу назначить встречу. С уважением– Хоривицкий”.
На второй день звонят…
– Зэ4 адон5 Хоривицкий?
– Кэн!6
– Что вы от меня хотите?
– Расставить точки над ╗ в тех трудностях, с которыми я столкнулся в Израиле и продолжаю сталкиваться,– сказал он, сообразив, что с ним говорит Активан Янгель.
– Вы обратились не по адресу!
– Но ваши давнишние знакомые…
– Какие?
– Председатель союза журналистов N-cка. И не только…. Некоторые утверждают, что вы…
– Ну и что?
– Вопрос правильный – изменились не учреждения, а вывески.
– Это похоже на шантаж, господин Хоривицкий.
– Во-первых, шантаж – это еще не тюремное заключение и, во-вторых– я денег с вас не возьму.
– Каких денег и за что?
– За изготовление вашего цветного портрета.
– Портрета?!.. Цветного?!..
– Я получил из n-ского исторического музея патент на ваше изображение.
– Зачем им это нужно?
– Такие вопросы, господин Янгель, заказчикам не задают.
– Вы киллер!– прозвучал с трагическим надрывом яичный, как у оперного певца, голос Активиана.
И все же встреча состоялась в дружеской обстановке. Когда кончилась первая бутылка, расторопная секретарша принесла вторую.
– Да,– признался Активиан,– мне поручено опекать тебя, но совсем не с той стороны.
– Что значит не с той?
– Не со стороны n-чан– теперь понимаешь?
– А ты сучара и стукачок!
– Напрасно оскорбляешь, я мог бы тебе всего этого и не говорить,– сказал Активиан и продолжал, – в твоей ситуации занимаются не публицистикой, а бизнесом. – Здесь тебя куда большая удача ожидает и даже материальная наша поддержка.
Домой возвратился сразу же. Можно было, конечно, остаться в городе. Посидеть на скамейке возле пруда с плавающими лебедями и крякающими утками. Познакомиться с девушкой. Проводить ее домой. Назначить свидание– ненужное ни ему, ни ей; потому что ожидание от такой встречи у него, и у нее совершенно разное. Она не придет на это свидание и он тоже.
И слава Богу.
Мудрая тишина поселка и рутина абсолютного одиночества действовали на него благостнее бессмысленного многолюдья. Сгущались сумерки. Он подошел к окну. Закат от края до края разливал красную ярость по всей линии горизонта.
Четвертый Черный луЧ
Заниматься бизнесом ему никто не препятствовал, правда, до определенного предела– когда его возможности возросли до такой степени, что он попытался открыть свой собственный банк, за ним начали усиленно охотиться, но не так, как раньше, а по-настоящему. Очевидно, что и здесь он кому-то перешел дорогу. В результате ему пришлось скрываться, переезжать из одной страны в другую, но это, в сущности, уже другая история и не в ней изюминка…
Она в том, что с помощью незначительной ссуды он выкупил у киббуцников техническую подсобку, излучавшую с утра до вечера четыре черных луча; и в том, что не побоявшись разрушить ее до основания, он из отработанных материалов, найденных на ближайшей свалке, соорудил более привлекательное строение – фотосалон с вывеской на четырех языках:
ДЕЛАЕМ ЦВЕТНЫЕ ПОРТРЕТЫ
ИЗ ЧЕРНО-БЕЛЫХ ФОТОГРАФИЙ–
ДЕНЕГ СРАЗУ НЕ БЕРЕМ!
ПРИМЕЧАНИЯ
1
амидар (ивр.) – государственная квартира.2
кобылки (узко професс. термин) – портрет называли «кобылкой», а занимающихся набором фотографий и раздачей портретов «кобылятниками».3
спилка (укр.) – союз (общественная организация)4
зэ (ивр.) – это5
адон (ивр.) – господин.6
кэн (ивр.) – да