Памяти М.И.Танича
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 62, 2009
Сергей Колмановский
Видный композитор, известный своей универсальностью: работами и в песенном жанре, и в камерном. Пишет также симфонии и театральную музыку. Его имя хорошо знакомо любителям музыки Германии, Израиля. Да и в Советском Союзе было достаточно известным. Последний его мюзикл “Одесса-мама” и сейчас идет в Одессе.
Колмановскмй говорит:
– Я живу в Германии с 1990-го года. Из Союза хотел уехать давно. Я не считал и не считаю, что человек должен жить непременно там, где родился, он должен жить достойно. Зачем, за что надо мучиться от страха, несправедливости, хамства, просто бытовой некомфортности, если можно перебраться туда, где лучше? Но я уничтожил бы отца: в то время его как композитора просто-напросто запретили бы, как поступали с другими в подобных случаях. Кроме того, эмиграция в Америку или репатриация в Израиль были не по душе: это регионы с не очень понятной для меня культурой. Позднее, появилась возможность эмигрировать в Германию, и это совпало с тем временем, когда можно было уже не бояться, что этим шагом я уничтожу профессиональную деятельность отца. Он поддержал меня, потому что Германия – это страна с большими музыкальными традициями, это самая музыкальная страна, которую можно себе представить. Но он сказал, что уедет сам только тогда, когда это сделает вся семья. Однако брат остался в России. А в 1994 году папа умер. Он дружил и часто встречался с Михаилом Исаевичем Таничем и собрал много его анекдотов. В связи с юбилеем жизни и творчества Михаила Исаевича Танича Сергей Колмановский в память о нем написал и послал нам несколько его невыдуманных анекдотов.
Кому-то это, наверное, покажется странным: анекдоты, посвящённые чьей-то памяти. Но у знавших Михаила Исаевича этот парадокс не вызовет удивления – юмор был знаменем его поэзии, его нелёгкой судьбы.
Три невыдуманных анекдота
Памяти М. И. Танича
В этот день Михаил Исаевич с утра не подходил к телефону. Это было странно, обычно до обеда он бывал дома. «Что-то с телефоном.» – подумал я и поскольку у меня было к Таничу срочное дело, поехал к нему на риск. Он-таки открыл дверь, прошипел: «Только молчи!» – и мгновенно скрылся в комнате. Я пошёл за ним, и тут ситуация прояснилась. М. И. почему-то не увидел накануне прямую трансляцию матча Бразилия–Уругвай, и теперь смотрел повторение в записи, а телефон отключил, чтобы случайно не узнать результат игры. Было ясно, что разговора не получится, пока не кончится футбол. Мне было неинтересно – я уже смотрел это состязание, и от скуки спросил: «Интересно, в Бразилии и Уругвае один и тот же язык?» М. Танич мгновенно отреагировал: «Конечно, один и тот же – еврейский. Успокоился? Вот и не мешай смотреть.»
Мы с М. Таничем написали песню о любви и весне с таким припевом:
И этот первый клейкий лист –
Наш!
И за окном условный свист –
Наш!
И весь порядок на земле, и ералаш –
Наш!…
В инстанциях вызвало возражение слово «ералаш», рифмующееся со словом «наш». «Но ведь это относится к природе!» – возражаем мы. Именно это Танича и просят выразить яснее. Он предлагает:
И крыш нагревшаяся жесть,
И весь порядок, весь, как есть,
И ералаш –
Наш!
Опять возражения: «Весь, как есть – значит, не только природа. Пожалуйста, выражайтесь яснее.» «Хорошо, будет вам полная ясность,» – заявляет огорчённый, но не потерявший чувства юмора, Михаил Исаевич и с ходу декламирует:
И первый гром, и первый сев,
И весь порядок в странах СЭВ,
И ералаш –
Наш!..
…Слово «Ералаш» было ударным, тем самым, которого из песни не выкинешь. Многострадальный опыт подсказал Таничу единственно возможный компромисс: убрать слово «порядок». Тогда и ералаш не будет так раздражать. Песня зазвучала в таком варианте:
И ветра утреннего вздох,
И первых гроз переполох,
И ералаш –
Наш!
В конфликтах с пропагандирующими организациями Михаил Исаевич часто позволял себе дерзости, но их обаяние только сглаживало остроту ситуации и позволяло ему не испортить отношения с той или иной редакцией, если даже он отказывался калечить стихи в угоду власть предержащим. В песне «Хочу в артисты» воспевался великий дар перевоплощения:
Я и умник, и балбес,
Я и Пушкин, и Дантес,
Я за жемчугом ныряю и взлетаю до небес.
Но на очередном худсовете Таничу предложили «осовременить» песню – мол, советский артист должен в первую очередь играть строителей социализма. Танич поблагодарил за замечание, и предложил реализовать его следующим образом:
Я Кобзон, и Мулерман,
Я и Ленин, и Каплан…
Его прервали хохотом и аплодисментами, но песня на этот раз так и не прошла.
С 20-х годов в Москве на углу улицы Горького и площади Маяковского вывешивались сатирические плакаты под названием ОКНА РОСТА. Каждое такое окно состояло из карикатуры и четверостишия под ней. Случались, однако, особенно к праздникам, картины (соответственно и стихи) позитивного содержания. Долгое время ведущим поэтом ОКОН был сам В. Маяковский… Ясным постперестроечным утром из ОКОН РОСТА позвонили М. Таничу с просьбой написать к 8-му марта 4 тёплых строчки, как бы обращённые к маме от имени изображенного на плакате карапуза. Я был в это время у Михаила Исаевича, но слышал, естественно, только его ответы: «У меня не выйдет, как вам надо..», «Что изменилось? Я же читаю и сегодняшнюю вашу продукцию»… «Мы наверняка по-разному понимаем, что такое теплота и неказённость», – и, наконец, – «Ладно, дольше разговаривать, записывайте». И продиктовал, как и всегда в таких случаях, на удивление ни на минуту не задумываясь:
Наша мама рельсы носит,
Есть и пить почти не просит.
Терпелива как верблюд.
Нашей маме наш салют!
Как жаль, что я не слышал реакции на том конце телефонного провода!