Переводы Бориса Ривкина
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 62, 2009
Откуда ночи знать про песнь ночную?
Ведь песнь живет в себе, как я в себе,
Но через песнь я лучше понимаю
Обоих нас. Ведь только нам с тобой
Дарить друг другу все, чем мы богаты.
Ведь ты со мной одно, не ты и ночь,
Не ночь и я, а ты и я одно,
Одно настолько, тесно так одно,
Так далеко от жалких одиночеств,
Что ночь лишь оттенит единство наших «я»
И верность каждого своей отдельной части
В том слабом свете, что идет от нас.
Тишина была в доме…
Тишина была в доме, и мир притих.
Читающий в книгу переходил,
А летняя ночь понимала все.
Тишина была в доме, и мир притих.
Помимо книги рождалась речь,
Но над книгой читающий был склонен.
Все склонялся, чтобы суметь войти
В книги той глубинную суть,
Прозрачную, как летняя ночь.
Тишина была в доме, как должно быть.
Покой был в замысле, открывал
Верный путь в совершенство строк.
И мир притих. Истина в нем,
В мире тихом, где нет вражды,
Сама и покой, и лето, и ночь,
И читающий, что над книгой склонен.
Ибиск на сонных берегах
Мне помнится, Фернандо, в этот день
Душа, как бабочка, летала,
Кружила над цветами там, за пляжем,
А легкий шум от набегавших волн
Над водорослями и над камнями
Тончайшего б не потревожил слуха.
И вот тогда та бабочка большая,
Дремавшая на голом берегу,
Сложивши крылышки у синевы
И фиолета солнечного моря
И не внимая болтовне воды, –
Взлетела вдруг, свежа, и понеслась
К тем зарослям, где красные огни
Желтейшею посыпаны пыльцою,
И там порхала весь дурацкий полдень.
Женщина солнечного сияния
Просто это тепло и движенье подобны
Теплу и движениям женщины.
И не то чтоб мерещился в воздухе образ,
Возникало бы что-то и пропадало, –
Нет ничего. Но женщина в золоте
Нас обжигает касаньем платья,
И обилье ее переменчивой сущности,
Еще более пышной
От того, что свободна от тела,
Одаряет нас запахом летних полей
И признаньем в немой и еще нерешительной,
Но единственно ясной любви.
Начало
Вот лето добралось и сюда, к засохшим следам
И ржавеющей двери, которую открывала она.
Дом пуст. Но она садилась вот здесь.
Расчесывая влажные волосы – свет невесомый,
С удивительным темным отливом.
Вот зеркало, в которое иногда
Она взглядывала мельком, без интереса,
Полная ощущением лета
С его улыбкой и деревенскими радостями
И поражаясь ему до дрожи в губах.
Вот стул, с которого она брала
Свое платье; в эту чуткую ткань
Ткач вбивал первозвон дюжины колоколов…
Теперь оно, сброшенное, лежит на полу.
И те, кто были свидетелями трагедии,
Подают голоса тихонько из-под стрехи.
Блюдо персиков в России
Эти персики пробую всем своим существом,
Я трогаю их, обоняю. Ну, кто там ведет разговоры?
Я готов поглотить их, как Анжевин
Поглощает Анжу. Я их вижу глазами влюбленного:
Так замечает влюбленный набухшие почки весной,
Так смуглый испанец касается струн своей гитары.
Кто же ведет разговоры? Должно быть, я сам
Та скотина, тот русский, тот изгнанник, по ком
Колокол храма звонит, прорастая
Стуком сердца… Большие круглые персики,
Ах, и румяные с легким пушком, ах,
Сочные с нежною кожурой.
И на них цвета деревни моей,
Мирных дней, и тепла, и росы.
Тихо в комнате, и распахнуты окна.
Солнцем пронизаны занавески.
Даже легчайшее их колыханье
Тревожит меня. Я не знаю,
Какие жестокости так раздирают чью-нибудь душу,
Как персики эти мою.
Потаенный человек
Дождь барабанит по крыше,
Как будто воркуют голуби.
Давно голубей не бывало
На крышах моих домов.
Мне бы лучше всего
Под завывание ветра
Приветствовать осень, не утруждаясь
Вспоминанием лета.
Ведь мир – высокая башня.
Там синие ветры ходят,
Дожди кропят основанье,
А лета с нее стекают.
Будут кружиться голуби,
А настанет утро –
Прощай, высокие облака,
Осени честь и место.
И человек осени,
Закрывшись скорбной маской,
Будет хохотать в жухлой траве,
Будет вопить с башни.
Ангел в окружении поселян
Один из поселян:
– Похоже, кто-то
В дверях здоровается? Никого…
Ангел:
– Я ангел сущего. Я здесь.
Вот я на миг заметен у дверей.
Ни крыльев пепельных, ни золота одежд,
И не нуждаюсь в нежном ореоле.
Те звезды, что бегут за мной, – не свита,
А часть меня и сущности моей.
Но я один из вас, и только так
Могу я быть и понимать себя.
И я Земли необходимый ангел,
Через мои глаза она открыта вам
Свободною от вековых тенёт.
И через мой же слух до вас доходит
Все нарастающий тревожный гул…
Слова и смысл качает на волнах
Полуосмысленного. Разве сам
Я не кажусь вам чьей-то половиной
И тенью, возникающей на миг,
Виденьем в одеяньях столь воздушных,
Что слабое движение плеча –
И вот уже – как скоро! – нет меня?
Самая суть
Пальма на самом краю ума,
За последней гранью встает
В бронзовеющем небе.
Златокрылая птица
На пальме поет – непостижимо уму,
Непонятно для слуха.
И ясно тебе, что вовсе не разум
Делает нас счастливыми или несчастными.
Птица поет. И перья сияют.
Пальма на самом краю пространства,
И ветер блуждает в ее ветвях,
И чуть шевелятся перья, схваченные огнем.
Фабльо Флориды
Фосфорные кораблики
От берега пальм
Уходят в небо ночное,
В его алебастр
И синеву.
Неразличимы пена и облака.
Душные лунные чудища
Тают.
Загрузи свои трюмы
Белым светом луны.
Нет конца
Этому гулу прибоя.
Перевел Борис Ривкин