Опубликовано в журнале СловоWord, номер 62, 2009
Отрывок из новеллы
– А помнишь?.. Ты мне о Лермонтове обещал… Ты о якобы самоубийстве его обмолвился, но это никак не вяжется с тем, что мы все о нём знаем… Мне в подробностях помнится описание его дуэли, я ещё пятёрку с плюсом получила за рассказ у доски об этом событии, а ты…
– Ты всё правильно рассказала, я уверен, и пятёрку с плюсом вполне заслуженно заработала, но ни ты, ни твоя учительница (ах, учитель – прости!) да и все прочие, почти поголовно, ничего не знали и не знают о подоплёке этого финального эпизода в жизни поэта. А те, кто догадывался, – те молчали, по тем или иным причинам, трудно поверить, чтоб люди не размышляли.
Итак – внешняя канва не вызывает сомнений, ты её помнишь в подробностях, не правда ли? Можешь описать, как всё было, не пренебрегая деталями?
– Могу… Лермонтов в то время служил на Кавказе, в Пятигорске. У него был сослуживец, тоже офицер, Мартынов, которого Лермонтов терпеть не мог. Пошловатый, тщеславный хвастун – он выведен Лермонтовым в образе Грушницкого. Они поссорились… Не помню, почему, и…
– Постой, постой… Ты должна помнить, почему – это во всех почти биографиях есть, ты ведь шпарила не по элементарному учебнику, я полагаю.
– Да, да… Помню! Лермонтов назвал Мартынова «мартышкой», и это явилось причиной дуэли.
– То есть, кто кого вызвал?
– Ну… Мартынов Лермонтова, конечно. Мартынов ведь был оскорблён и потребовал удовлетворения.
– Всё правильно. А как дальше развивались события?
– В день дуэли, а она состоялась летом, кажется, в июле, числа не помню, у подножия горы Машук. И не утром, нет… Где-то во второй половине дня… – (Я утвердительно и поощрительно киваю). – И ещё помню, что ел он черешню – а он купил её по дороге – из своей белой офицерской фуражки и плевал косточками по сторонам. Вообще он был очень спокоен и казался совершенно беззаботным. Секунданты расставили дуэлянтов по местам, согласно правилам, и, по команде, прозвучали выстрелы. Лермонтов выстрелил первым, но почему-то направил ствол своего пистолета вверх. Выстрел же Мартынова сразил поэта наповал… – И Юлькины глаза наполнились слезами.
– Да, почти всё правильно. Только почему же они стрелялись?
– То есть, как это почему? Дуэли были в традициях того времени. Пушкин за несколько лет до этого тоже погиб таким образом…
– Ну, насчёт причин стреляться – в случае Пушкина абсолютно всё ясно. Он защищал честь своей жены и свою честь. А у Лермонтова какие были причины напрашиваться на дуэль?
– Ну… Он терпеть не мог Мартынова… К тому же имел нелёгкий, неуживчивый характер, был очень вспыльчив… Подвержен депрессивным настроениям.
– Хорошо. А имел ли Лермонтов основание ненавидеть Мартынова? Как тебе кажется?
– По-моему, он его презирал. Презираемые недостойны ненависти. А он его явно ни во что не ставил, не скрывая этого, постоянно подтрунивал над ним… Да, я помню, Мартынов всё просил его: «Ну, Мишель, ну зачем ты так? Мы ведь с тобой друзья, и если хочешь шутить, то изволь, но зачем же при дамах?».
– То есть, ты согласна, что у Лермонтова не было причин жаждать смерти Мартынова, в отличие от Пушкина, у которого желание застрелить Дантеса затмило всё остальное?
– Да, пожалуй… К тому же Лермонтов и выстрелил в воздух. У него явно не было намерения убивать противника. И послушай! Я понимаю, я чувствую, что у тебя есть какие-то свои, особые, предположения… Так и расскажи, что знаешь. Не тяни, не мучай!
– О’кей, расскажу всё по порядку. До войны, в моём отрочестве, я был постоянным читателем журнала «Пионер», и вот в этом журнале, я подсчитал, это было в октябре 1939-го, в юбилейном Лермонтовском году, были опубликованы многие материалы, посвящённые юбиляру. Это было 125-летие со дня его рождения. Там был, насколько помнится, напечатан и рассказ Ираклия Андронникова «Тайна Н.Ф.И.» (Ты, конечно же, читала его?) А вот в очерке, посвящённом детству поэта, моё внимание остановили следующие слова: «Родители Мишеля умерли от сухотки совсем молодыми, и мальчик был взят на воспитание бабушкой».
– Так что же здесь особенного, в этих словах? «Умерли от чахотки»… В то время, да и много позже, очень многие болели туберкулёзом и умирали от него.
– Погоди, погоди… Сказано же было, что умерли от сухотки, а ты о чахотке, о туберкулёзе!
– А разве это не одно и то же? Человек чахнет, сохнет… Разве это не так?
– Я тогда тоже так подумал, ну буквально как и ты, но впоследствии, через художественную литературу, я узнал об этой болезни и… И понял, что ошибался.
– Что ты говоришь? А я думала…
– Да не одна ты. Вот даже сейчас, по прошествии стольких десятилетий, на мой неоднократно задаваемый вопрос – что такое сухотка? – все, абсолютно все, люди всех возрастов притом самых, часто, высших степеней образования, отвечают, не задумываясь: «конечно же, чахотка». И исключением являются одни только врачи – они, конечно же, знают, что это такое. А меня надоумила, как я уже сказал, литература. Читая драмы Генрика Ибсена, знаменитого норвежского драматурга (две я даже видел в постановках), я обратил внимание на то, что некоторые персонажи, в частности, доктор Ранк из драмы «Кукольный дом» («Нора»), болеют, мучаются и умирают от этой болезни. Персонаж из другой драмы (кажется, «Столпы общества») поражён тем же недугом и объясняет его происхождение наследованием от своего отца-офицера, бывшего неразборчивым в своих интимных связях.
– Так ты считаешь?..
– Да. Вот смотри, что я выписал из Медицинской энциклопедии: «Сухотка спинного мозга (Tabes) – хроническое заболевание нервной системы с преимущественным поражением спинного мозга и спинномозговых корешков. Развивается через 5-15 лет (очень редко через 3-5 лет) после поражения сифилисом… …Преимущественно страдают нижние отделы спинного мозга… …Может передаваться потомству… …Дети рождаются внешне здоровыми, но С. проявляется у них впоследствии, иногда через много лет после рождения…»
– Подожди. Ну хорошо… Ты прочёл в довоенном журнале (поди найди его сейчас, но поверим в твою память) о причине смерти родителей Лермонтова, потом ты присовокупил ссылки на болезнь персонажей Ибсена, и на этом основании делаешь вывод, как я понимаю, о передавшейся Лермонтову по наследству страшной болезни? Нет ли ещё каких-нибудь достоверных сведений об этом?
– Увы. Официальных сведений никаких нет. Прямо сказано (комментарии, I-й том четырёхтомного полного собрания сочинений М.Ю.Л.): «Биография Юрия Петровича Лермонтова (отца поэта) остаётся до сих пор загадочной вследствие отсутствия материалов». Мать поэта – Мария Михайловна (в девичестве Арсеньева) умерла в возрасте 21 года, через 3 года после рождения Мишеля. О смерти её Ираклий Андронников, а уж он, надо полагать, знал всё, сказал в биографии поэта: «Ранняя гибель матери…». Не несёт ли слово «гибель» в данном случае определённую нагрузку?
– Мм… Ну, а сам Лермонтов, есть ли в его произведениях какие-нибудь подтверждения предполагаемому тобой?
– Вот, пожалуйста… – и я подал Юльке голубой томик. – Смотри, тут и закладки на нужных страницах, и листок, на котором выписки из этого же тома. Можешь, при желании, меня проверить.
I. «Ужасная судьба отца и сына», 1831 г. (это о своём отце и себе), стр. 225, I том.
«Хоть оба стали жертвою страданья,
Не мне судить виновен ты иль нет» (там же).
II. Эпитафия. 1832 г. (на смерть отца).
«Прости, увидимся ль мы снова
И смерть захочет ли свести
Две жертвы жребия земного»
«Как знать! Итак прости, прости!..» стр. 289, I т.
III. «Измученный тоскою и недугом
И угасая в полном цвете лет…» стр. 290, I т.
IV. «Болезнь в груди моей и нет мне исцеленья
Я увядаю в полном цвете!
Пускай! – я не был раб земного наслажденья…» стр. 293, I т.
– Да это же ужасно! И ты думаешь, что Лермонтов болел именно этой болезнью и именно она привела его к мысли о самоубийстве, замаскированном под дуэль?
– Увы, к сожалению, именно так, my dear investigator…
– Ну, хорошо… Так как же ты представляешь себе последовательность событий?
– Последовательность, на мой взгляд, такова: отец Лермонтова, Юрий Петрович, женится на девице Марии Михайловне Арсеньевой, будучи больным сифилисом. Маша, назовём её так, слабая здоровьем, умирает («погибает») через 3 года после рождения сына в возрасте 21 года. Бабушка поэта, Елизавета Алексеевна Арсеньева, обвиняет зятя в гибели своей дочери и наотрез отстраняет его от общения с сыном. (Юрий Петрович периодически видит своего Мишу только через щели в заборе.) Только в возрасте 13 лет Мишелю разрешено бабушкой погостить в имении отца. Юрий Петрович, прожив ещё 4 года, в страшных мучениях умирает в своём поместье. Мишелю – 17 лет. Он пишет эпитафию на смерть отца («Две жертвы жребия земного»).
У Мишеля в наследстве та же ужасная болезнь, симптомы которой с возрастом, надо полагать, давали знать о себе. И, по аналогии с тем, как болел отец и как он умирал, Мишель явственно представлял, что его ждёт. Будучи за стихотворение «На смерть поэта» сосланным на Кавказ, в действующую армию, он до поры до времени исправно несёт тяготы военной службы, но, вместе с тем, по состоянию здоровья, неоднократно лежит в госпиталях. Но болезнь прогрессирует, и у Лермонтова исподволь, подталкиваемая самочувствием и осознанием последующих мучений, зреет мысль об уходе из жизни. Быть убитым на дуэли, раз не удалось пасть от пули или кинжала горца – вот достойный в глазах общества способ, созревающий в его сознании… Выбор его, как на исполнителя задуманного, падает на Мартынова, отнюдь не злодея. Мартынов, как ты и описала его, просто недалёкий, фатоватый и смешной Лермонтову своей претенциозностью – казаться значительней того, кем он был на самом деле. Мишель подвергает Мартынова насмешкам, даже издевательствам. Он нисколько не щадит естественное, между прочим, самолюбие своего сослуживца, компаньона и собутыльника, и тот, как мы все знаем, взбешённый очередной издёвкой, той самой «мартышкой», вызывает поэта на дуэль. Как известно, у Лермонтова не было намерения нанести Мартынову хоть бы малейший физический ущерб – поэтому-то он и разрядил свой пистолет в воздух. Мартынов же не промахнулся (что от него и требовалось) и ввёл себя в историю русской литературы как убийца одного из величайших её поэтов.
Вот такие у меня соображения, гипотетические, естественно. Конечно, кому-то может показаться кощунственными, как эта цепочка фактов, так и сам вывод из них. Как-то «комфортабельней», быть может, не знать правды, или же бежать от неё по причине сохранения ложно понимаемой респектабельности тех или иных выдающихся личностей. Но, увы, очень и очень многие выдающиеся люди болели этим недугом или его последствиями… Вот, например: Генрих Гейне, Стендаль, Флобер, Мопассан, (возможно, Гоголь), Шуберт, Шуман, Доницетти… Шопенгауэр, Ницше, Врубель… Как видишь, «нехорошие» болезни поражают не только недостойных.
– Если б ты только знал, как мне его жалко… Как я люблю его… Ведь он в моей душе рядом с Пушкиным…
Юлькины глаза в слезах, и я не тороплюсь утирать их.
– Ведь иное у него даже лучше, чем у Пушкина… Вот «Песня о купце Калашникове», не правда ли? И некоторое другое… «Герой нашего времени» мне кажется интересней «Евгения Онегина».
Я согласно киваю:
– И, обрати внимание, что всё это за столь краткий отпущенный ему срок, собственно, за последние четыре года… И ты смотри – какой выпал ему двоякий жребий! С одной стороны, в свои неполные 27 лет вырваться в гении (иначе его не назовёшь!), а, с другой, – невозможность из-за страшного и мучительного недуга влачить земное своё существование…
Юлька молчит. Голова её опущена, и одна из чёрных прядей её лежит на голубом томике траурной лентой.