Опубликовано в журнале СловоWord, номер 62, 2009
Какая музыка была, какая музыка играла! Артиллерия бьет по своим. Коммунисты, вперед! – Эти строки знают все, хотя, может, и не каждый помнит, кому именно они принадлежат…
…Узнав горькую весть о кончине Александра Петровича Межирова от главного редактора «Слова/ WORD» Ларисы Шенкер, а пятью минутами позже – и от дочери Александра Петровича Зои, с которой нас связывает давнишняя творческая и человеческая дружба, я бросилась к своему газетному архиву. Где-то среди бумаг лежат давние публикации присланных поэтом специально для «Нового русского слова» подборок стихов. Как важно их найти…
Мой архив – это пока еще множество несистематизированных пачек бумаг и вырезок из газеты, в первую очередь стопки выпусков еженедельной литературной рубрики «Глаголъ», которую я вела на протяжении 13 лет. В течение всего этого времени в ней появлялись яркие публикации, которыми можно гордиться, – и новые имена, и произведения хорошо известных, маститых, любимых авторов. Увы, рубрики больше нет, да и газеты «Новое русское слово», в сущности, тоже нет. В еженедельный же таблоид, который сейчас выходит под тем же названием, Александр Петрович, полагаю, свои стихи не направил бы: в этом вопросе он был человеком в наивысшей степени взыскательным, о чем рассказ впереди.
Впрочем, замечу в скобках, в новом «Новом русском слове» меня, проработавшей в газете полтора десятка лет, тоже больше нет…
Просидев над бумагами несколько часов, я наконец обнаружила искомое: подборки 1995-го, 1996-го, 1997-го, 1998-го… Александр Петрович присылал мне для публикации в «Глаголе» свои новые, еще нигде не опубликованные стихи, часто с авторским предисловием. Радости моей как ведущей рубрики не было предела: Межиров доверяет мне такую почетную миссию! Но и хлопот, связанных с этим, тоже оказывалось немало… Был он одним из самых лучших авторов, мэтром, но был и одним из самых трудных.
За годы работы я поняла, насколько по-разному поэты относятся к своим произведениям. Одни, небрежно набросав пару-тройку бессвязных и часто безграмотных строф, считают, что создали нетленку, и с негодованием отвергают всякую критику. Другие непрерывно продолжают работу над своими стихами, огранивая и шлифуя каждую строчку, до самого последнего момента – до утреннего типографского оттиска, после которого уже ничего нельзя изменить. Они не спят всю ночь перед выходом газеты из печати, спрашивая себя, все ли было сделано и так ли сделано.
Межиров относился к последним. Прислав в «Глаголъ» очередную порцию стихов, переговоры о которой велись у нас месяцами, он тут же набирал мой номер и просил немного подождать, пока их заново обдумает. После этого начиналась бесконечная правка. Чем ближе подходил срок публикации, тем больше тревоги он испытывал, тем чаще раздавались звонки с просьбой внести все новые и новые исправления и тем филиграннее и точнее становились строки. Несмотря на свою безумную занятость, я терпеливо выслушивала его и учитывала все пожелания. Но рано или поздно должен был наступить момент, когда полоса уходит в печать. Перед тем как дать разрешение на ее отправку, я последний раз звонила Межирову: Александр Петрович, все! Больше ничего исправить нельзя. Он вздыхал – и отпускал свои стихи на волю с тяжелым сердцем… Он испытывал подлинный страх перед собственным, как ему казалось, несовершенством. Иные произведения он писал годами, меняя строчку за строчкой, слово за словом, что-то уточняя, что-то изымая, так что даже его давно опубликованные произведения выходили в один прекрасный день снова «как новенькие», в уже неузнаваемом виде.
Так впервые в рубрике «Глаголъ» появились совсем новые и «старо-новые» стихи «Изнутри и откуда-то со стороны», «Ах, как сирены воют…», цикл «Смута»: «В 41-м, в лесах Первояну…», «62-й», «Оттепель» и многие другие. В частности, эти душераздирающие строки:
Даждь упование ми, –
Сквозь вавилонские реки, –
Блудного сына прими
Или отвергни навеки.
И это:
<…>
Оказия, случится, поспеши,
Чтобы письмо упало не в могилу,
Пришли негодованье – от души,
А также одобренье – через силу.
И это:
Блажными мыслями бедней,
От года к году забавляет
Но и на самом склоне дней
И при таком солидном стаже
Когда одуматься пора,
Все для меня игра, и даже
И то, что вовсе не игра.
И даже крадучись по краю,
В невозвращенца, беглеца
И в эмиграцию играю.
И доиграю до конца.
До конца ему тогда оставалось без малого 15 лет.
И еще одна деталь. В былые времена, в 1993-м, вел он в Бронксхаузе семинар для молодых поэтов. Я не поэт, но семинар исправно посещала – исключительно с целью послушать Межирова. Как деликатен он был с малоодаренными ребятами, как оживлялся при виде чьих-то поэтических удач! А как блистал он перед нашей скромной и весьма малочисленной аудиторией! Как прекрасно читал наизусть – и свое, и чужое, в основном чужое: классику, серебряный век, фронтовиков, шестидесятников!.. Он горстями рассыпал перед нами бесценные сокровища. Тихо-тихо, слегка заикаясь, он читал своего любимого Ходасевича из книги «Путем зерна» – «Обезьяну» и другое, – и мы, влюбленные в поэзию молодые люди, буквально замирали, стараясь уловить все уникальные вибрации его глуховатого, совсем нечтецкого голоса: «…В тот день была объявлена война…».
Лучшего чтеца, чем Межиров, мне слышать не приходилось.
 |  | Нью-Йорк. Александр Межиров читает стихи в магазине русской книги в 21-м веке |
24 мая 2009
Нью-Йорк