Опубликовано в журнале СловоWord, номер 61, 2009
(Из нью-йоркской лирики)
Девять карт моей колоды,
Неопознанная масть.
Я мечтал все эти годы
Окончательно пропасть.
Пьянству, похоти и лени
Предавался я, бузя, –
Вот и пройдены ступени
От шестерки до туза!
Сам себя обрек чужбине,
Блефом ставок охмурен.
Остается мне отныне
Лишь подсчитывать урон.
Сколько муз у Аполлона?
Сколько грамм в куске свинца?
С шулерами беззаконно
Заседаем с утреца.
Мне их прикупа не надо,
Сам за все держу ответ.
Девятью кругами ада
Обернулись девять лет…
17 августа 2002 г.
КАПИТАЛЬНЫЙ РЕМОНТ
Андрею Карепову
На пюпитре шелестели ноты –
Узелковому сродни письму
Перуанцев древних… «И давно ты –
Жрицею валторны?» – «Год тому». –
«А до этого на чем играла?» –
«На фортепиано. Еще там.
Узнаешь ли темку – из финала
«Травиаты»? – Тра-та-там-та-там…»
И покуда пальцы алебастром
Рассыпались, теребя металл,
По крутым перилам и пилястрам
Любопытный взор его летал.
Стыли кресла с пыльными чехлами,
На ветру гудзонском изболясь.
В ревматически никчемном хламе
Ощущался некий дисбаланс:
Мать ее роскошна, фон муаров,
В ретро-стиле вытравлен офорт,
На скатерке – томик мемуаров
Старого гебиста… Тьфу ты, черт!
И махровой желтизной гибискус
Вьется из горшка в соседний штат…
Для провинциала – что за искус:
Без пяти минут аристократ!
Перед ним – одна из петербуржек,
Для которых столь невыносим
Этот их шероховатый суржик,
Дух торговли под дождем косым.
Возвращаться? Малость рановато.
С женихом бы юным – это да!..
Не беда, что дед его когда-то
За Уралом сгинул без следа:
Где-то там, на лесосплаве горбясь,
Пел, хрипя, «Интернационал»…
А ее орел – вошел в дипкорпус,
С Молотовым пил и процветал.
Затаи дыханье: эти звуки –
Как брильянтовая снизка рос!
Не забыла родина о внуке,
Даже если хлопчик низкоросл.
Не робей, придвинься к ней поближе:
В Гонолулу упорхнула мать, –
Обними игрунью, обними же,
Разве кто-то запретит обнять?..
Но нежданно – Deus ex Mashina! –
Штукатуры в люльке подвесной
С облаков спускаются – и чинно
Окропляют стены белизной.
ВОСКРЕСНАЯ ПРОГУЛКА
Природа нам внушает раз от раза
Все больше черт своих – в положенный им срок:
Сплетенье солнечное, ветреность экстаза,
И радужную оболочку глаза,
И материнский родничок.
А мы – сполна ли нашим детям
Покой душевный жертвуем и стих?
И если нет – ужели не ответим
Перед собой, перед столетьем
Разрозненности всех живых?
И, обходя махровый тот овражек
В Порт-Вашингтон, я вспоминаю дочь:
Шестнадцать лет всего – а жребий тяжек,
Дай Б-г ей чашу превозмочь!
Малыш Артем сестрице Марианне
С приземистых фламандских берегов
Призывно машет – и уже заране
Москвичку бледную обнять готов.
Вибрируют лебедки сухогрузов,
И слышится лихое «труляля»,
И кто-то уж садится в кузов
Берегового патруля.
Матросы шляются, с повадкой куньей,
Не вслушиваясь в дальний перегуд,
Вокруг да около младых молчуний
И сигареты берегут.
Одна из них – мадонною Корреджо
Мне видится. Я потрясен.
Срываю розу с клумбы у коттеджа…
Ах, нет же, это только сон!
Глядите, вдоволь же себя натешьте,
Помпоны посрывав со лбов!
Да не забудьте, что надежде
Сопутствует одна любовь…
А, впрочем, между старым Амстердамом
И Новым – много сотен миль.
Резвитесь, бражники, и рубенсовским дамам
Поставьте от меня бутыль!
Я обманул предчувствия природы.
Мой облик фальшью искажен.
Не похожу я на ее восходы
И на пречистый небосклон.
Еще не осиян священным заревом –
Подлесок сморщился, пожух.
Плетусь обратно, к автострадам гаревым.
На мне обтерханный кожух.
И челка вьется – повторяя контур
Смущенных облаков. И на утес
У переносицы садится кондор:
Чтоб переждать потоки слез…