Опубликовано в журнале СловоWord, номер 61, 2009
Запомним это имя!
Сказать, что главным отличительным признаком XX-го века станут преступления невиданных доселе кровожадных диктаторов, было бы неверно, потому что в прошедшем столетии появились и выдающиеся открытия, дарованные человечеству редкими гениями, с именами которых будут его ассоциировать грядущие поколения. Но в противоположность безжалостным деспотам, чьи постыдные подвиги общеизвестны, люди, украсившие эпоху своими деяниями, у большинства современников, как говорится, не на слуху, либо известностью вообще не пользуются. В значительной степени это относится к подданным бывшей Советской империи, в течение более 70 лет подвергавшимся мощной искривляющей и перемалывающей идеологической обработке.
Одной из благодетельных личностей, которыми Провидение осчастливило прошедшую эпоху, был Александр Леонидович Чижевский. Он пришёл в мир, чтобы помочь жителям Земли освободиться от сковывающих устаревших догм и осуществить прорыв к сулящему колоссальные преимущества пониманию причинно-следственных связей, в которые вовлечена Земля в системе ближнего Космоса. За проявленное богатство разносторонних дарований зарубежные коллеги-учёные назвали его Леонардо да Винчи XX века.
И было за что. Вскоре после успешного окончания сначала Архивного и Коммерческого институтов, а затем медицинского и физико-математического факультетов Московского Университета 28-летний магистр философии и доктор исторических наук Чижевский получил звание профессора. К тому времени он уже выдвинул ни более – ни менее, как теоретико-физическое обоснование единства всей природы. Что же касается признания в научных кругах, то по результатам проведённых им исследований влияния аэроионов на живые организмы Чижевский был приглашён продолжить научные изыскания в лаборатории выдающегося шведского учёного Сванте Аррениуса. Для полноты картины нелишне добавить, что уже тогда Александр Леонидович издал два сборника стихотворений и трактат о поэзии, играл на скрипке и фортепиано, сочинял музыку, написал более сотни картин, и ещё был награждён солдатским Георгиевским крестом.
Учтём также, что всего этого он добился в не располагающее к научной деятельности смутное время Первой Мировой войны, двух русских революций, Гражданской войны, голода и разрухи, так что даже если не знать, что в дальнейшем Чижевский станет основоположником нескольких новых направлений в науке, многогранность его дарований и масштаб личности обозначатся достаточно зримо. Судьба одарила этого человека не только множеством талантов, но, что нечасто встречается – на редкость гармоничными условиями для их развития и расцвета с раннего детства.
Будущий почётный член десятков Академий Наук Европы и Америки родился в 1897 году в посаде Цехановец Гродненской губернии, где была расквартирована батарея, которой командовал его отец, высокообразованный кадровый артиллерийский офицер Леонид Васильевич Чижевский, отпрыск славного рода российских военачальников. Начало династии положил бежавший в XVI веке в Россию польский граф Ян Казимир Чижевский. В большинстве своём его потомки были военными, принимали участие в походах Суворова, Бородинской битве, обороне Севастополя. Во времена Итальянской кампании Суворова после взятия города Брешия прадеду Александра Леонидовича Никите Васильевичу, участнику более 100 сражений, были вручены ключи от города, которые он передал самому главнокомандующему.
Своё счастливое детство маленький Шура провёл в родовом поместье Александровке на Брянщине, его начальным домашним образованием занималась бабушка со стороны отца, с детства приобщившая его к иностранным языкам и рисованию. Кстати, по её линии будущий учёный принадлежит к роду адмирала Нахимова, на которого внешне очень походил Чижевский-отец. Мать мальчика Надежда Александровна Невиандт – из голландской семьи, переселившейся в Россию при Петре I, скончалась от чахотки через год после рождения единственного сына. Ее заменила ему тётка Ольга Васильевна, которую он называл мамой. Всесторонняя одарённость мальчика, жажда знаний, в особенности ранний интерес к астрономии, находили полное понимание и живейший отклик в семье, прилагавшей все силы, чтобы его разнообразные задатки и склонности получили богатое питание и достойное развитие. Он свободно владел немецким, французским и английским языками, а впоследствии мог писать по-итальянски и шведски, сочинял серьёзную музыку, любил импровизировать на рояле и скрипке. Как только мальчик проявил интерес к астрономии, отец приобрёл ему телескоп, с помощью которого с тех пор велись регулярные наблюдения солнечного диска и появляющихся на нём пятен. Интересующие Шуру книги заказывались даже, если изданы они были за пределами России. Вплоть до 1906 года его ежегодно возили на лето в Италию и Францию, где он не только отдыхал, но и учился живописи у парижского импрессиониста Нодье, посещал музеи, побывал в обсерватории.
В 1913 году семья переехала в Калугу, куда была переведена батарея отца. Здесь судьба преподнесла Чижевскому редкий подарок – преподавателем реального училища, в которое он перевёлся, оказался Константин Эдуардович Циолковский. Завязавшаяся, несмотря на большую разницу в возрасте, дружба переросла в плодотворное сотрудничество, которое прервала лишь смерть.
Уже в 1915 году молодой Чижевский высказал, а вскоре и подтвердил научными исследованиями идею о влиянии периодичной активности дневного светила на земную жизнь. В ответ на выдвинутое в одном из собеседований с Циолковским предположение о вероятности влияния галактических полей солнечной активности на животный и растительный мир Константин Эдуардович, подумав, сказал, что было бы совершенно непонятно, если бы такого действия не существовало. Оно «конечно существует и отражено в любых статистических данных, охватывающих десятилетия и столетия, – продолжил он, – так что вам, молодой человек, придётся зарыться в статистику». О том, насколько хорошо Чижевский воспользовался советом старшего друга, говорит успешно защищённая молодым учёным в 1918 году докторская диссертация на тему «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса». Но до этого достойный отпрыск своего рода Чижевский успел в качестве вольноопределяющегося принять участие в Первой Мировой войне, получить ранение, контузию и награду за храбрость.
В следующем году Чижевский впервые экспериментально подтвердил благотворное действие на живой организм отрицательных ионов кислорода воздуха и угнетающее влияние положительных. По результатам именно этой работы он был приглашён в Швецию работать под руководством директора Нобелевского института Сванте Аррениуса.
Позвольте – можете вы спросить – каким это образом в провинциальной Калуге можно было ставить лабораторные опыты, публиковать научные труды, когда вокруг всё рушилось под ударами революции и Гражданской войны? Неужели не задевали его ни голод, ни разруха, ни экспроприации?
Совершить это чудо Чижевскому помогли отец и заменившая ему мать родная тётя. К тому времени Леонид Васильевич, преподавал артиллерийские премудрости красным командирам и скромно обеспечивал сестру и сына. На семейном совете решено было организовать исследования в собственном доме, для чего под лабораторию был отдан имеющийся зал. Деньги на приобретение подопытных белых мышей, клеток, кормов и необходимой измерительной аппаратуры были взяты из фонда, составленного членами семьи. Отец предоставил имеющиеся сбережения, Ольга Васильевна – всё, что удалось выручить за её наряды, а сам будущий исследователь вложил деньги от продажи написанных им картин.
Опубликовать результаты работы было, естественно, негде. Но, к счастью, занятые Гражданской войной большевистские власти ещё не успели плотно заткнуть каждую щель в уже сковывающем страну железном занавесе. Не успели они к тому времени и устранить всякую возможность неподконтрольного распространения печатного слова, поэтому сообщение о полученных экспериментальных результатах Александр Леонидович напечатал на ротаторе и разослал крупным учёным.
Как видим, надзор властей ещё не стал всеобщим, и тогда эта вольность сошла ему с рук. Но не совсем. В один прекрасный день зашедший к своему молодому другу Циолковский не застал его, но не откланялся, задержался и, помявшись, вынужден был сообщить Чижевским, что местные обыватели строчат на Александра доносы, обвиняя его в том, что «расплодившимися у него дома мышами он разносит заразу и что этому безобразию потворствует его отец». Сомневаюсь, что в современном краеведческом или ином местном музее среди тщательно собранных материалов, рассказывающих о деятельности двух великих учёных, которыми Калуга теперь гордится, есть сведения о подобном особом внимании окрестных жителей. Этот экспонат выразительно смотрелся бы рядом с сообщением о том, что было время, когда за свои космические идеи калужане считали Циолковского городским сумасшедшим.
Справедливости ради надо признать, что, затронув угрозу повального заболевания, автор доноса не совсем уж попал пальцем в небо. Чижевский действительно занимался эпидемиями. В 1922 году свою концепцию влияния периодических солнечных возмущений на земную биосферу он развил и подтвердил на примере их связи с появлением и распространением моровых поветрий среди людей и животных. Опубликованные учёным труды, в частности, «Физические факторы исторического процесса», выдвинули его на роль зачинателя нового направления в науке – гелиобиологии. О том, что на этом мысль учёного не останавливалась, свидетельствует говорящее само за себя название его капитального труда «Основные начала мироздания». Когда же, развивая выработанный подход, учёный указал на связь солнечных возмущений с исторически зафиксированными фактами изменения поведения людских масс, в частности, с явлениями массового психоза, он невольно вступил в противоречие с правящими идеологическими догмами, в частности, с той, что утверждает определяющую роль классовой борьбы. Но тогда он о подобной опасности либо не подозревал, либо не представлял себе возможных последствий.
Первым его шагом на этом минном поле стало утверждение о том, что механизмом передачи космического воздействия в сферу социальной психологии является внушение. Как в единичном, так и в массовом выражении оно, по его мнению, объясняется электромагнитным возбуждением центров одного индивида соответствующими центрами другого.
История изобилует красноречивыми фактами массового внушения. «В сущности, – писал учёный, – не совершилось ни одного исторического события с участием масс, где нельзя было бы отметить внушения, подавляющего волю единиц. Это внушение в некоторых случаях не ограничивалось только какой-либо группой людей, но охватывало города и целые страны, следы его на протяжении долгого времени сохранялись в политических или военных партиях, передаваясь из рода в род и отражаясь в различных произведениях искусства. Так внушение в ходе исторического процесса психической эволюции человечества приобретает огромное значение первостепенной важности».
Исходя из этого, естественно для Чижевского было сделать напрашивавшийся и успешно подтверждённый привлечёнными статистическими данными вывод о том, что «…сила внушения – влияние единичных лиц на массы – возрастает с усилением пятнообразовательной деятельности Солнца. Анализ многочисленных исторических событий, – пишет он далее, – показал, что … влияние на массы ораторов, народных вождей, полководцев не всегда имеет одинаковую силу и колеблется не только периодически по этапам солнечного цикла, но даже и по временам года <…>. Поэтому возникает предположение, что увеличение пятнообразовательной деятельности Солнца, связанное с увеличением его электрической энергии, оказывает сильнейшее влияние на состояние электромагнитного поля Земли, так или иначе, возбуждая массы и способствуя внушению». Вот как писал он об этом в одном из своих стихотворений (привожу его полный текст, курсивом выделено четверостишие, изымавшееся цензурой):
И омрачились трезвые умы
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.
И вал морской вскипал от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи.
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.
И жизни лик подёрнулся гримасой,
Метался компас, буйствовал народ,
А над Землёй и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.
Самым же опасным в подобных воззрениях было то, что, обосновывая теорию подобной зависимости, Чижевский призывал рассматривать её не как теоретическую отвлечённость, а как руководство к действию. «Государственная власть, – писал он, – должна знать о состоянии Солнца в любой данный момент. Перед тем как вынести то или иное решение, правительству необходимо справиться о состоянии светила: светел, чист ли его лик или омрачён пятнами? Солнце – великий военно-политический показатель: его показания безошибочны и универсальны. Поэтому государственная власть должна равняться по его стрелкам: дипломатия – по месячной, стратегия – по суточной. Военачальники перед каждым боем должны знать о том, что делается на Солнце».
В Древнем Египте жрецы не простили подобных взглядов даже фараону Аменхотепу. Мимо таких утверждений, да ещё в печати, не могли пройти и большевистские идеологические ищейки. В 1927 году о «еретических» идеях Чижевского доложили Сталину.
Другой Леонардо, другаЯ судьба
Казалось бы, в 1927 году Сталина, который был поглощённого борьбой с Троцким за власть в стране, должны были занимать дела поважнее, чем нестандартные взгляды молодого учёного на солнечную активность. Тем не менее, о «еретических» работах Чижевского «велено было доложить». К тому времени Александр Леонидович уже перебрался в Москву и работал также над изучением возможности телепатического общения человека с экзотическими животными на примере питомцев знаменитого Уголка Владимира Дурова. Такую возможность предоставила ему существовавшая тогда на базе этого детища знаменитого дрессировщика Зоопсихологическая лаборатория.
Сам факт обсуждения научных воззрений молодого учёного на столь высоком партийном уровне говорит о многом. Будущего «отца народов» связь между возникновением эпидемий и вспышками на Солнце, конечно же, интересовала слабо. Другое дело – то, что сродни дрессировке, а именно – осуществимость манипулирования поведением отдельных людей, социальных групп и целых народов, плюс способность предсказывать удобные для такого вмешательства моменты по наблюдаемым изменениям в космических объектах. Ведь по данным Чижевского анализ периодичности солнечной активности и отслеживание пятен на лике светила действительно предоставляют такую возможность.
Впоследствии Чижевский вспоминал: «В конце 20-х годов И.В.Сталину была доложена суть моих работ в грубо извращенной форме, но после его личного разговора с Н.А.Семашко дело уладилось без каких-либо последствий. Однако мои недоброжелатели еще долгое время обрушивали свой гнев на меня, чем премного вредили».
Начало этой малопочтенной деятельности положил уже упоминавшийся сигнал калужских обывателей по поводу мышиной угрозы, исходящей из домашней лаборатории Чижевского. Позорная традиция была продолжена местной учёной братией после опубликования в 1924 году труда Чижевского «Физические факторы исторического процесса». В отношении этой новаторской работы научный мир резко поляризовался. Были ценители, даже горячие поклонники и среди крупных ученых (Аррениус и др.), и среди общественных деятелей (наркомы Луначарский и Семашко), и среди деятелей литературы (Горький, Брюсов), но обнаружились и отчаянные хулители. Молодого исследователя обвиняли в лженауке, мракобесии, возрождении астрологии, причём требовали – не только отказа от своих идей и покаяния (ну как тут не вспомнить Галилея?), но даже «осквернить» собственное сочинение! Любопытно было бы узнать, что конкретно имели в виду учёные коллеги под этой отдающей садизмом формулировкой?
Что же касается астрологии, то здесь обвинители были правы, Чижевский не только испытывал к ней глубокий интерес, признавал, что она питала идеями многие его научные изыскания, но считал себя прямым продолжателем дела астрологов прошлого. Пока было возможно, он открыто защищал эту древнейшую науку. В частности, в 1925 году он опубликовал работу «От астрологии к космической биологии», а через год напечатал в журнале «Огонёк» статью «Современная астрология», в которой объяснял её основные понятия, используя современную естественнонаучную терминологию. Под давлением обстоятельств он вынужден был маскироваться – в частности, в 1928 году работу, первоначально названную «Астрология, мантика (искусство прорицания – Р.С.), антропогеография» переименовать в «От астрономии к космической биологии».
Однако по своей потенциальной опасности все эти нападки не шли ни в какое сравнение с угрозой, которую сулил проявленный Сталиным личный интерес. К счастью, тогда, как уже упоминалось, на защиту Чижевского встал нарком здравоохранения Николай Семашко, и опасность отступила. Более того, своё понимание и высокую оценку работ Александра Леонидовича нарком выразил в том, что в 1927-28 годах в редактируемом им Русско-немецком медицинском журнале был опубликован целый цикл статей учёного.
Труды Чижевского издавались, но преимущественно на иностранных языках и за рубежом. Именно там его считали выдающимся новатором, создателем космобиологии – нового направления в науке, из которого на основе его дальнейших исследований стали выделяться космоэпидемиология, космомикробиология и космоэкология. Всё это принесло молодому учёному международное признание. Он был избран действительным членом ряда Академий наук стран Европы и Америки, причём присуждения нарастали лавинообразно, их число достигло 18!
И хотя на родине не прекращались наскоки, ситуация для него складывалась благоприятно. Выручали изобретения, в частности, знаменитые «люстры Чижевского». В 1931 году работам Александра Леонидовича было посвящено специальное постановление Совнаркома, который присудил ему престижную премию своего имени и принял решение о создании ЦНИЛИ – специальной научно-исследовательской лаборатории, в которой учёный мог продолжать свои эксперименты по использованию ионизации в медицине, сельском хозяйстве и животноводстве. В довершение благосклонности властей, ютившемуся в восьмиметровой комнатёнке Александру Леонидовичу была выделена трёхкомнатная квартира в центре Москвы, что позволило ему, наконец, жениться на одной из первых красавиц Москвы, актрисе Малого Театра Татьяне Сергеевне Толстой-Перелецкой. Казалось бы – ну, чем не счастливчик?
Однако даже в этот, столь успешный период Чижевского постигло горькое разочарование, невосполнимый урон, масштабы которого прояснились лишь много позже. Ещё в 1921 году он впервые попытался опубликовать первоначальный вариант своего главного детища – монографии «Морфогенез и эволюция с точки зрения теории электронов», впоследствии вылившейся в обобщение его трудов и воззрений. Вся печать в стране уже взята была под жёсткий партийный контроль, поэтому обратиться пришлось в государственное издательство. И тут, несмотря на благоприятные отзывы таких известных деятелей, как нарком Луначарский, знаменитый народоволец и шлиссельбургский узник Н. А. Морозов, а также маститых учёных Бехтерева, Кольцова, Леонтовича и др., а главное – блестящую рецензию и личное вмешательство биофизика академика П.П.Лазарева, руководитель Госиздата О.Ю.Шмидт наотрез отказался дать разрешение. Своё упорство этот убеждённый коммунист мотивировал тем, что не может «нарушать чистоту марксистского учения». Единственное, чего удалось добиться Лазареву, было смягчение формулировки отказа. Вместо идеологически опасной – «противоречит марксистской точке зрения», на которой уважаемый Отто Юльевич настаивал с упорством, достойным лучшего применения, он согласился сослаться на «дискуссионность» рукописи. Однако, судя по тому, чем в дальнейшем всё трагически обернулось, настоящая причина была где надо зафиксирована.
О том, чем, по мнению автора, должна была стать эта работа для него и для всего человечества, он написал сам. «В течение ряда лет я дополнял книгу, любовно обрабатывая отдельные главы, надеясь все-таки с прогрессом науки опубликовать ее, ибо с каждым годом ее смысл становился все понятнее и понятнее в связи с успехами физики и физической химии. Должен признаться: я очень дорожил этой работой. Она с каждым годом становилась увлекательней. Возможно, что некоторые главы можно было бы опубликовать в периодических изданиях, но я этого делать не хотел. Любая из глав была доходчива и звучала, как музыкальный инструмент звучит в оркестре, именно во всей книге, а не соло. Я оберегал созданное мною от саморазжижения и саморасхищения, надеясь издать когда-либо книгу целиком. Я предвкушал острое чувство авторства именно такой книги, где, по сути дела, все тогда было ново. Применение теории электронов к наиболее интимным процессам в организме открывало, как мне тогда казалось и что в действительности оправдалось спустя 30-40 лет, перспективы не только в теоретических науках о жизни, но и в практической медицине, тем более что один из способов влияния на эти тонкие и глубокие процессы также уже был мною установлен. <…> Я гордился этой работой и очень любил каждую ее страницу».
Несмотря на полученный отказ, он с увлечением продолжал работать над этим своим главным трудом, находясь в постоянной научной связи и переписке с крупными отечественными и иностранными учеными. Тем временем в Советском Союзе наступали другие времена. Поскольку марксизм был возведён в звание непререкаемой истины, понимание развития человека и общества было жёстко втиснуто в прокрустово ложе социально-классовых отношений. Всякие там «космобиологические» идеи уже рассматривались как вредная мистика. Утверждать, будто объективные законы развития общества изменяются под воздействием космических факторов, а мировой прогресс зависит не от классовой борьбы за средства производства, а от активности Солнца или положения звезд, стало недопустимой крамолой. Тем более что гелиобиология покушалась не только на общефилософские понятия марксизма, но ставила под сомнение саму теорию революционной борьбы, увязывая кризисы не с движением к коммунизму через революцию, а с действием солнечных пятен.
Чем дальше, тем больше идеи Чижевского оказываются под ударом. Нападки, которые никогда не утихали, переросли в прямые наветы, зачастую принимавшие какой-то осатанелый характер. Отговорки о том, что речь идет о чисто научном изучении взаимодействия живых организмов с космической средой на клеточном уровне, больше не принимались.
Сомнительная честь стать главным критиком гелиобиологии принадлежала тогдашнему директору Всесоюзного института животноводства Завадовскому. Инициировав и возглавив комиссию по проверке руководимых Чижевским исследований, он подвергал их ежегодной разгромной проверке, добившись, в конце концов, закрытия ЦНИЛИ. Кроме того, этот неутомимый противник организовал публикацию нескольких критических статей в «Правде», в которых называл гелиобиологию лженаукой. В 1935 году в той же «Правде» появилась статья этого академика от животноводства, красноречиво озаглавленная «Враг под маской ученого». Идеи Чижевского Завадовский называл «контрреволюционной галиматьёй».
О материальных последствиях подобных жизненных передряг свидетельствует тот грустный факт, что в это самое время Александр Леонидович вынужден был продать давний родительский подарок – скрипку работы итальянского мастера, на которой некогда доводилось играть Паганини… Самого ученого в то время спасло только то, что он отвечал за конструирование аэроионизаторов для строящегося в Москве Дворца Советов.
За рубежом его давно признали выдающимся новатором в науке. В 1939 году он был избран одним из почетных президентов Первого Международного Конгресса по биофизике и биокосмологии, который состоялся в Нью-Йорке. За железный занавес Чижевского, конечно, не выпустили. Тем не менее, в специальном Меморандуме этого конгресса было сказано: «Гениальные по новизне идеи, по ширине охвата, по смелости синтеза и глубине анализа труды поставили профессора Чижевского во главе биофизиков мира и сделали его истинным Гражданином мира, ибо труды его – достояние Человечества». Решением Конгресса кандидатура Чижевского была выдвинута на соискание Нобелевской премии. В соответствующем официальном документе о Чижевском было сказано, что многогранная деятельность учёного олицетворяет «для нас, живущих в XX веке, монументальную личность Леонардо да Винчи».
О причинах отказа Чижевского от столь престижного выдвижения догадаться столь же нетрудно, сколь и о названии подсказавшей ему это решение инстанции. Похоже, и нелепая формулировка «по этическим соображениям» поступила из той же конторы. Тем более что на родине страсти вокруг Чижевского, которые и так далеко вышли за границы академических споров, достигли максимального накала. По собственному его выражению «ушаты помоев были вылиты на мою голову». В 1940 году «делом Чижевского» занималась уже Комиссия партийного контроля Совнаркома и даже ЦК ВКП(б), возглавляемая получившим повышение после «успешной» работы в качестве государственного обвинителя на недавних политических процессах Вышинским. Её решение было идеологически подготовлено всё тем же Завадовским, в таких выражениях доносившим в печати о «преступлениях» Чижевского: «…в статьях, напечатанных им в вплоть до 1939 года во французских журналах, Чижевский продолжает выступать перед капиталистической реакцией в качестве автора …теорий, охаиваивающих Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию и подающих надежду международной реакции на крушение этой революции». То, что за всем этим не последовал арест, представляется чудом.
Через год началась война, и околонаучные споры временно отступили. Вместе с семьёй Александр Леонидович эвакуировался в Челябинск. Здесь его и настигла злая судьба. Но, поистине удивительно было то, что после стольких тяжёлых политических обвинений, причиной ареста послужили не заботливо заготовленные Завадовским и иже с ним обвинения, а нечто из совсем другой области.
Милая Татьяна Сергеевна,
бедная Нина Вадимовна
Итак, Чижевский был арестован. К такому повороту судьбы, казалось бы, должна была привести внутренняя логика непримиримых противоречий между его воззрениями и правящей в стране идеологией, столь явственно обозначившаяся в травле, которой он постоянно подвергался. Связанные с этим переживания отразились в одном из его стихотворений. В нём звучит естественное в его устах обращение к великому предшественнику, первооткрывателю пятен на Солнце, как и он сам пострадавшему от тех, кто, по его изящному выражению, отстаивал «старомодные фасоны научного мышления».
С великолепной дерзостью своей,
Не ведал ты, как будут мне понятны
И близки твои скорби, Галилей!»
Сравнивая свои тяжкие испытания, с теми, которым инквизиция подвергла Галилея, Чижевский с удовлетворением отмечал, что хотя некоторые, с позволения сказать, учёные и «требовали от меня официального отказа от своих многолетних исследований, публичного осквернения моих работ и отречения от них, но я крепился и не отрёкся». Однако он вряд ли предвидел, что аналогию правильнее будет провести с судьбой другого мученика науки – Джордано Бруно.
До сих пор, по большому счёту, счастье Чижевскому не изменяло. Каждый раз, когда над его головой сгущались тучи, их разгонял солнечный луч благоприятно сложившихся обстоятельств, и беда отступала. Спокойного развития событий вроде бы следовало ожидать и в провинциальном Челябинске, куда Чижевский был эвакуирован вместе с Малым Театром, актрисой которого была его жена Татьяна Сергеевна. Здесь же оказался и Уголок Дурова, тот самый, в Зоопсихологической лаборатории при котором Александр Леонидович участвовал когда-то в опытах по телепатическому общению с животными. Теперь Уголком руководила дочь знаменитого дрессировщика Анна Владимировна Дурова, ближайшая подруга Татьяны Сергеевны Чижевской.
Здесь, на Урале научные взгляды Чижевского не были на виду. В областной клинической больнице он приступил к работе в качестве консультанта по лечению огнестрельных ран, ожогов и язв, на основе метода аэроионизации. Однако несчастье настигло его именно там и тогда, в январе 1942 года.
Арестован он был по банальному квартирному доносу. Уместно вспомнить, что, несмотря на своё дворянское происхождение, усугублённое тем, что он был сыном генерала царской армии и не состоял в партии, Александр Леонидович был горячим советским патриотом. Истинная же причина доноса не имела ни малейшего отношения к науке и была продиктована до отвращения низменными мотивами, о которых знали его близкие. Так сложилось, что ещё тогда суждено было узнать об этом мне, маленькой девочке, в родстве с этими достойнейшими людьми не состоявшей.
Почти полтора года учёный находился под следствием. Лишившаяся работы и средств к существованию Татьяна Сергеевна долгие часы проводила в тюремных очередях. Испрашивать разрешение на передачу приходилось за целый месяц. В следственном деле Чижевского сохранился один из её запросов: «Прошу разрешить передать варенье, яйца, т. к. других продуктов не имею возможности приобрести», а также дубликат квитанции от 5 июня 1942 года: «булочек 12 шт., лук голов. 4 шт., баранок 16 шт., сахар комк. 300 г».
В этот самый период в нашу семью вошла Евгения Дмитриевна Васильковская, до этого проживавшая в одном доме с Чижевскими. С тех пор Татьяна Сергеевна часто бывала у нас и в Челябинске, и в Москве. Как администратор Уголка Дурова, она выписывала нам, детям контрамарки на выступления дрессированных зверей.
Всё, что при мне говорилось, я запоминала накрепко, в особенности, если это касалось милой Татьяны Сергеевны. С неё я почему-то не сводила глаз. Для меня в ней было нечто необыкновенное, притягательное. В моей памяти, не сосредоточенной на деталях внешности и одежды, почему-то явственно запечатлелся облик этой нашей частой гостьи – изысканный профиль, длинные пальцы с папиросой, гладкая причёска на пробор, как будто вырезанные из чёрного вара серьги, на круглой плоскости которых приютился крохотный золотой стебелёк с бриллиантовым бутончиком. Ни на что, из мною дотоле виданного, не были похожи её закрытые платья. Описать их я бы могла, но не определить, потому что ещё не имела понятия об элегантности. В ответ на моё восхищение её нарядами, мама Женя рассмеялась: «Ты разве не заметила, что у неё всего два платья?» Тогда до меня не дошло, что понимать это надо было – «осталось всего два платья».
Я жадно слушала рассказы о её необыкновенном муже, которого «взяли», знала, что он академик, что на дверях своей комнаты в определённые часы он вывешивал записку: «Работаю, прошу не беспокоить», что к ним в Москву часто приезжал Циолковский, у которого от голода опухли ноги, а спать гостя укладывали в ванной.
Запомнила я и рассказ о том, откуда пришла беда. Чижевских поселили в самом престижном в те времена доме на улице Цвилинга (теперь на нём красуется напоминающая об этом событии мемориальная доска). Соседствовал с ними некий гомеопат, подрабатывавший частной практикой. Для приёма пациентов ему очень нужна была ещё одна комната. Её он и получил в награду за донос. Такие были времена…
На основании состряпанного обвинения в «антисоветской агитации», Особое Совещание при НКВД СССР объявило академика Чижевского врагом народа и осудило на 8 лет с конфискацией библиотеки. Этот «довесок» обращал на себя внимание содержавшейся в нём поблажкой – отсутствием упоминания об изъятии имущества. А ведь это были не только бесценные в условиях эвакуации вещи, но нечто иное – труды учёного, которые он, понимая их важность для страны, ещё в 1931 году завещал своему народу. Сохранив имущество, в том числе сотни папок научного архива мужа, Татьяна Сергеевна, смогла впоследствии, рискуя головой, вернуть всё это в Москву. Скорее всего, провезти махину из 15 ящиков рукописей ей удалось в багаже Уголка Дурова. Бесценные материалы она сберегла до возвращения Александра Леонидовича через долгие 16 лет. Но в те поры он уже не был её мужем.
Просто так поблажек органы не давали. После осуждения Чижевского Татьяна Сергеевна оказалась перед дилеммой. Лишиться работы в Уголке Дурова, которую предоставила ей верная подруга Анна Владимировна, и клетушки, в которую её вместе с дочерью уже переселили, и подвергнуться конфискации всего имущества или официально отказаться от мужа. Не дай никому Бог оказаться на подобном распутье… Она выбрала развод. Чижевскому пришлось пережить и это.
Татьяна Сергеевна спасла то, что осталось в их челябинском доме, и, наверное, в Москве на Тверском бульваре, где при проведении параллельного обыска и квартирного уплотнения богатейшая библиотека и часть изъятого была доставлена в НКВД – в проклятую «контору», а многочисленные папки архива учёного переданы на хранение дворнику Чупахину. Того же, что изъяли при аресте, было уже не вернуть. Тогда бесследно исчезли 150 папок, в которых хранилась так никогда и не увидевшая свет главная рукопись Чижевского объемом около 40 печатных листов. Это был труд двадцатипятилетней работы учёного, тот самый, первоначальный вариант которого не был допущен к печати О.Ю.Шмидтом, как противоречащий марксистскому учению. Об этом фундаментальном исследовании потомки могут судить лишь по его первоначальному тексту 1920-21 годов.
«Сожалел ли я об этом? – вспоминал впоследствии Александр Леонидович, бросая стоический взгляд на прожитую жизнь. – И да, и нет. В это время гибли миллионы человеческих жизней. Я – выжил, мой труд – исчез. Пусть будет так…»
Впереди были 15 тяжелейших лет, проведённых за колючей проволокой на Северном Урале, в подмосковной «шарашке», в казахских степях. От окружающей дикой реальности спасала поэзия. Но ужасом веет от записей, соседствующих со строгими, чеканными строками его «Космических сонетов» 1943 года: «Холод, +5 в камере, ветер дует насквозь. Жутко дрогнем. Кипятку не дают».
Но дух Чижевского не был сломлен. Несмотря на то, что как заключённый СГ-555 он обязан был носить этот номер на шапке, колене и спине, он так и не сделал этого – заставить его не смогли никакие наказания. К счастью, в конце концов, лагерное начальство махнуло на него рукой.
Находясь в заключении, этот прирождённый теоретик сумел проявить свою универсальность. Даже в этих нечеловеческих условиях ему удалось проводить экспериментальную работу, причем такую, которая давала немедленный практический выход. Несмотря на ухудшение и так слабого здоровья, карцер, обыски, всевозможные запреты и лишение убогих прав, он продолжает плодотворно трудиться. Используя ограниченные возможности санитарно-бактериологической лаборатории лагерной больницы, он работал над ранней диагностикой рака на основе аэроионизации, электрическими методами лечения ранений, способами борьбы с силикозом (маска Чижевского), очисткой воздуха при изготовлении вакуумных приборов, созданием неразрушающегося при взрывах бетона. Проведённые им в лагерных условиях исследования электростатических свойств крови (постоянным донором был он сам) легли в основу написанной позднее монографии «Биофизические механизмы реакции оседания эритроцитов» – знакомого всем по анализам крови на РОЭ.
В той его безрадостной жизни случился редкий просвет, когда в 1945 году случай свёл его с заключённой, которая оказалась дочерью его доброго знакомого и соседа по имению, барона Энгельгарта Ниной Вадимовной. Ей суждено было стать его женой и беззаветной помощницей.
В 1950 году, отбыв от звонка до звонка срок своего заключения, Александр Леонидович был этапирован в Караганду на ссыльное поселение. То, что здесь ему удалось обосноваться, а провести предстояло ещё одни долгие восемь лет, было большой удачей. Работая в областном онкологическом диспансере лаборантом (другого места для учёного-энциклопедиста не нашлось), он создал целостную теорию движущейся крови, экспериментально подтвердив, что она является структурно организованной электрически обусловленной системой.
В 1958 году вместе с Ниной Вадимовной он вернулся в Москву, где продолжил работы по аэроионизации применительно к кондиционированию воздуха. Дальше руководителя лаборатории треста «Союзсантехника» подняться ему не дали. Полностью реабилитирован он был лишь в 1962 году!
Последние годы жизни Чижевский посвятил подведению итогов, написанию мемуаров «Вся жизнь», окончательному редактированию своих поэтических произведений. Началась, правда, вялая публикация некоторых его научных книг и статей, но всё это не могло принести полного удовлетворения. Здоровье его было подорвано. Вырванный на долгие годы из свободной научной работы, публикаций, профессионального общения, Чижевский был практически забыт. Трагизм ситуации состоял в том, что его идеи и экспериментальные результаты давно вошли в теорию и практику мировой космобиологии как ее азы и фундамент, сам же её основоположник волею горестных обстоятельств оказался вытесненным представителями нового поколения исследователей.
Не забыли свою жертву и идеологические ищейки, травля продолжилась. 20 декабря 1964 года в органе ЦК КПСС, журнале «Партийная жизнь» появилась статья «Темные пятна», в которой идеи ученого в очередной раз подверглись разгромной критике. Через три дня Чижевский умер.
В наши дни мало кто сомневается, что тогда наш мир покинул гениальный мыслитель-космист, создатель целого ряда направлений в науке, даже нового мировоззрения. Учёные отмечают смелость его научной мысли, компетентность, экспериментальную и теоретическую строгость, счастливо сочетавшуюся с эстетическим и даже своего рода благоговейно-религиозным преклонением перед величием и тайной Жизни, Солнца, Вселенной. Но это сегодня.
А тогда, в последние годы жизни этого необыкновенного человека значение его трудов, ценность результатов многогранной деятельности, важность каждой крупицы оставленного наследия раньше других оценила всё та же инстанция, которая когтила его долгие 16 лет. В лице особо сообразительного представителя нового поколения «контора» не выпустила из поля зрения имущество, которое она не добрала тогда в Челябинске. Тем более, что с тех пор научный багаж жертвы прилично вырос.
В последние годы жизни Чижевского к его большому неудовольствию в дом пару раз наведался журналист Леонид Голованов. После смерти учёного он зачастил к Нине Вадимовне. К тому времени из «Юного техника» он плавно перетёк в главный партийный орган страны – журнал «Коммунист», что с несомненностью квалифицирует его как номенклатурного работника идеологической структуры ЦК КПСС. Не раз он приводил с собой высокопоставленного офицера КГБ, который вёл с вдовой «разъяснительные беседы» – на специфическом языке «конторы» это называлось «курировать».
Посвятившая последние годы жизни публикации и популяризации работ мужа Нина Вадимовна оказалась под полным контролем Голованова, ему даже удалось, в обход дочери Чижевского, оформить на себя завещание на имущество учёного. Дальнейшее было делом техники. Когда умирающая от рака Нина Вадимовна переселилась к подруге, Голованов ускорил события. В отсутствие хозяйки дома он увёз привязанную к носилкам бедную женщину в больницу, где она вскоре скончалась.
Не теряя времени, расторопный «наследник» вывез и спрятал на чердаке своего загородного дома, аж во Владимирской области весь архив Чижевского, включая более 100 его картин, после чего пристроился монопольно «доить» в печати имя великого учёного, не обходя вниманием солидные доходы от популярной люстры Чижевского.
Бессовестное присасывание не прекратилось даже со смертью «приватизатора». Его ушлые сыновья покусились на немыслимое – вознамерились потревожить прах великого учёного, чтобы похоронить своего папашу в могиле Чижевского!!! Омерзительное святотатство удалось предотвратить в самый последний момент благодаря вмешательству внучки Чижевского Марии Игоревны.
Что бы сказал бедный Александр Леонидович, «Леонардо да Винчи XX века», если бы узнал об этой попытке последнего надругательства? Может быть, вслед за Пушкиным, повторил бы: «Чёрт догадал меня родиться в России с душой и талантом!»
БИБЛИОГРАФИЯ
Кузнецова Е. Б. «СГ-555. «В присутствии окружающих лиц»». Сургут. 2000
Первушин Антон «Астролог для Иосифа Сталина».
Сергеев В.И. «А.Л.Чижевский, или Тайны великого наследия» gpi-mpei.narod.ru/golovanov i zhizhev.htm-114k
Томилин К.А. «Вокруг трепещет пульс Вселенной. А.Л.Чижевский».
Чижевский А.Л. «Вся жизнь». Советская Россия 1974
Шноль С. «История науки в лицах. Александр Леонидович Чижевский».
Эфир радио «Свобода» от 23 марта 2003 г. «Казус Чижевского»
http://evdemosfera.com/bio/ch.html
http://www.flb.ru/info/35025.html (Ольга Богуславская)