Опубликовано в журнале СловоWord, номер 60, 2008
Мы продолжаем полемику о роли и задачах изобразительного искусства,
развернувшуюся на страницах нашего журнала (см. ##58-59 “Слова”).
Надя Рафальсон
СУДЬБЫ И ПРЕДПОЧТЕНИЯ
Знакомя собеседников со своей точкой зрения, человек рассказывает им о себе самом. Любая ненаучная дискуссия – это рассказы людей о себе, а тема дискуссии – повод для рассказа о себе. Если такая дискуссия затягивается, ведется искренне и с энтузиазмом, она может хорошо познакомить с теми, среди кого она затеялась. Два художника собрались под сенью журнала «Слово» и при посредничестве его главного редактора поговорили.
Более активные собеседники – С.Полищук и Н. Мамчур – представляются людьми, желающими заявить о себе при помощи слов. Похоже, что слова и беседа необходимы им как дополнение к их изобразительному творчеству, дабы выражение себя стало более явным, убедительным и значимым. Принял участие и третий художник, Илья Шенкер. Он не был многословен. Ведь он ни к той, ни к другой стороне идеологически не тяготеет.
Итак, должно ли искусство делать жизнь людей добрее, светлее и радостнее? Или же вопрос ставится еще прямолинейнее: должен ли художник сознательно направлять свои усилия на улучшение качества нашей жизни, подобно тому, как это делают фермеры, выращивающие фрукты и овощи, или дизайнеры, создающие разнообразные стили в одежде?
Разумеется, все прекрасно понимают, что искусство призвано ублажать не тело, но душу. Между душой и телом есть промежуточное звено: сознание, в основе которого – эмоции и чувства, они же – суть воображение, являющееся питательной средой для мыслей и образов.
А у души нет вспомогательных имен, она – везде, и она же – непостижимо далеко. Но есть указатели, показывающие нам, куда обращать внутренний взгляд, чтобы ощутить свою связь с душой. Для нерелигиозного человека главный такой указатель – красота.
Художник ничего никому не должен. Он либо создает красоту, либо не создает ее.
Любой человек, независимо от своей профессии или деятельности, должен только одно: не поступать злонамеренно и по мере сил не идти на поводу у собственной агрессии, эгоизма и раздражения. Говорить о том, что художник или какой-либо еще творец пуще других обременен обязательством творить добро, слишком поздно. Художник и жрец были слиты воедино в незапамятные времена – тогда, когда создавались так называемые «Псалмы» Давида, Книга Экклезиаста или «Дао де дзин».
Перешагнув через десятки веков и переведя взгляд с литературы на живопись, остановимся у картины Питера Брейгеля и (или) Иеронима Босха. Трудно оспорить, что характер образов, созданных этими художниками, устрашающий, даже антиэстетический. Еще труднее оспорить, что их картины – это образцы гармонической завершенности.
Если мы обратимся к 19-му веку и вспомним сцену из «Преступления и наказания», где Свидригайлов и Авдотья Раскольникова остаются наедине и демонстрируют трагический ужас своих взаимоотношений, то в очередной раз подивимся тому, как изобилие пугающе безвкусных деталей – грязное посягательство на честь достойной девушки, выстреливший из ее руки пистолет, размазывание крови, – не мешают, а наоборот, помогают почувствовать силу гармонии и красоты, продемонстрированных непостижимым образом.
Как известно, в романе «Мастер и Маргарита» много крови и огня. Там же на глазах у стремительно седеющего человека удлиняется и зеленеет ведьмина рука; катится оторванная от тела голова; роятся мухи над распятыми и агонизирующими. Если бы не уровень мастерства писателя, то детали такого рода оставляли бы тягостное, болезненное впечатление.
Современные русские писатели-гуманисты Венедикт Ерофеев и Людмила Петрушевская часто выводят на сцену повествования таких персонажей, которые не совершают ничего, кроме физиологических отправлений. И «Москва – Петушки», и «Время ночь» – это, увы, редкие образцы современной русской литературы, достойно продолжившие и Гоголя, и Чехова. Еще одна великая книга нашей эпохи – повесть Саши Соколова «Школа для дураков» – заключена, словно в раму, в слюнявый рот умственно отсталого мальчика.
И вот мастера Слава Полищук и Николай Мамчур отдыхают от творческого процесса, сидят в редакции журнала и рассказывают о себе. У них, в сущности, нет предмета спора, поскольку в их планы не входит желание услышать друг друга, даже если бы могли. Похоже, что у них слишком различные и жизненный опыт, и воспитание, и среда (в одном случае – городская, в другом, по-видимому, сельская). При этом они делятся своими взглядами так, словно оба они – потомки одного гнезда, этакие лицеисты.
В действительности же перед нами два представителя двух миров: столичного и периферийного, агностического и религиозного (по-моему, псевдорелигиозного), более современного и более патриархального. Их разговор не является обменом впечатлениями друг с другом, ибо они говорят на разных языках. С тем же успехом они могли произнести два монолога – сначала С. Полищук, потом Н. Мамчур. Можно сказать, что они – два забавных апологета российского исторического противостояния: западного и почвеннического. Идентификация довольно приблизительная, да уж никто из прочитавших интервью в предыдущем номере «Слова» не усомнится, который из двух художников по какую сторону этой «баррикады» находится.
Ни одно утверждение Славы Полищука не вызывает у меня возражений. Возможно, из-за схожести в биографии и воспитании, а вследствие – в эстетическом и интеллектуальном выборе.
Но лучше всего придерживаться позиции Ильи Шенкера. Он «всего лишь» красоту создает…