Опубликовано в журнале СловоWord, номер 60, 2008
Главное качество этого журнала отмечу сразу. Что греха таить, терпимость – вовсе не отличительная совковая черта. Совсем наоборот. Даже если «совок» покинул родину и обосновался в одном из центров русскоязычной диаспоры в демократической стране. Общеизвестно: горбатого могила исправит. Тем более поразительно, что в период резкой поляризации русской журнальной жизни за рубежом, когда в одном только Париже, например, выходили, постоянно наезжая друг на друга, «Континент» Владимира Максимова и «Синтаксис» Андрея Синявского-Абрама Терца, журнал «Время и мы» являл редкий в нашей среде образчик политической толерантности, предоставляя свои страницы Владимиру Войновичу и Василию Аксенову, Юзу Алешковскому и Виктору Некрасову, Саше Соколову и Сергею Довлатову, Геннадию Хазанову и Нине Воронель, Александру Галичу и Фридриху Горенштейну. Я называю только несколько имен, чтобы не превратить статью в доску почета русской литературы и журналистики. Сколотить вокруг журнала такой авторитетный коллектив авторов Виктору Перельману удалось именно благодаря демократизму, терпимости, если угодно – всеядности (убрав у последнего слова уничижительный оттенок).
Столь редкие, столь удивительные в нашей – как там, так и здесь – русскоязычной среде качества, что даже не очень понятно, откуда они взялись у человека, кончившего два московских вуза – Юридический и Полиграфический (отделение журналистики), работавшего корреспондентом московского радио, газеты «Труд» и «Литгазеты». Свою советскую журналистскую карьеру Виктор Перельман описал в книге «Покинутая Россия» – правдивый документ хрущевско-брежневской эпохи. Эта вполне удачливая карьера была прервана Виктором самолично – в 1973-ом он эмигрировал в Израиль, а уже в следующем году стал выпускать журнал «Время и мы». На двадцать втором номере в редакции произошел раскол – диссиденты во главе с Нудельманом так и назвали свое отпочкование «22», а вовсе не по числу букв в еврейском алфавите (позднейший апокриф). Хороший, кстати, журнал, интеллектуальный и талантливый, но так и оставшийся по преимуществу израильским. Тогда как Виктор Перельман искал и добился более широкого охвата тем, сюжетов и аудитории. Я думаю, именно этот раскол и толкнул Виктора превратить свой журнал в международный. Он хотел охватить всю русскую диаспору, независимо от географической прописки и идеологической ориентации читателей. Переезд в 1981 году в Нью-Йорк, этот современный Вавилон, и означал окончательную космополитизацию «Время и мы», местом издания которого указывались теперь две столицы мира, пока к ним не присоединилась третья: Москва.
Я и Лена Клепикова начали сотрудничать с “Время и мы” в конце 70-х, сразу после моего приезда в Америку, когда Виктор был еще в Израиле. На русскую аудиторию мы не очень и рассчитывали после того, как в самом начале нашей американской журналистской карьеры напечатали в «Новом русском слове» русской вариант американской статьи, днем раньше опубликованной в «Нью-Йорк Таймс» – это был наш американский дебют. Но если в «Нью-Йорк Таймс» он прошел успешно, то публикация в «Новом русском слове» оказалась как кость в горле нашей политэмиграции. Дискуссия вокруг этой статьи продолжалась месяца два, в чем только нас не обвиняли – вплоть до того, что мы писали нашу статью под диктовку Москвы!Мы зареклись публиковать наши политические комментарии в русскоязычной прессе. Через пару лет к нам обратились два главреда: Сережа Довлатов для издаваемого им еженедельника «Новый американец» и Виктор Перельман предложили печатать наши политкомментарии. Так мы пробились обратно к русскому читателю-эмигранту.
С Виктором мы теперь регулярно созванивались – как раньше переписывались. Я перебрасывал ему иногда самиздатные материалы, которые получал по тайным каналам из Москвы. Журнал Виктора Перельмана стал доступен и, пусть в узких кругах, но популярен в Москве: он печатал то, на что пока что не решались столичные либеральные издания. Если проза «Время и мы» была от случая к случаю, то постоянно сильным был отдел публицистики – именно этим и привлекал журнал российского читателя. Плюс, конечно, публикация самиздата: к примеру, первая публикация Тимура Кибирова состоялась именно в журнале “Время и мы”. Знакомил журнал также с переводной прозой, которая была пока что запрещена или полузапрещена в России – Джойс, Кундера, Сол Беллоу. Там журнал прочитывался от корки до корки: как говорится, всё волновало нежный ум. А общественный ум пробудившейся от летаргического сна страны и в самом деле походил на нежный росток.
В то время открыл свое книжное издательство Илья Левков – друг и конкурент Перельмана. Это он дал приют в Манхэттене редакции “Время и мы”. Он же сообщил мне в 2003 году о смерти Виктора.
К Виктору Перельману, как редактору, издателю и автору, можно применить известную формулу: его журнал пал жертвой собственного успеха. С наступлением горбачевской гласности, а тем более ельцинской демократии, пусть и управляемой из Кремля, нужда в зарубежном литературно-общественном периодическом издании отпала, а вскоре и в самой России толстые журналы утратили свой авторитет, упали их тиражи, одно время они существовали на подачки Джорджа Сороса. Жаль, конечно, но что делать? Умер Владимир Максимов, умер Андрей Синявский, умер Сергей Довлатов, умер Виктор Перельман. В русской истории они останутся, как предвестники новых времен, которые наступили на их родине.
В том числе – благодаря их личным усилиям
Владимир Соловьев,
Нью-Йорк, 2008
Довлатов выступает на встрече редакции «Нового американца» с читателями в Филадельфии. Слева направо сидят: А. Орлов, А. Генис, П. Вайль, Б. Меттер, Л. Штерн (1981 г.) Фото Нины Аловерт.