Опубликовано в журнале СловоWord, номер 58, 2008
Однако по мере чтения я увидел, что далеко не со всем в этой статье согласен, и мне захотелось высказать свои соображения.
Мое знакомство с сонетом началось, когда в двенадцатилетнем возрасте мне в руки попал однотомник А.С. Пушкина большого формата. Эта книга надолго стала моим любымым чтением. Я повторяя, старался осмыслить:
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли. взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Но вернемся к сонету. Приложим немного алгебры, поверяя гармонию поэтического порыва, который способен создать крепкую структуру.
Первый катрен – экспозиция, в нем утверждается основная тема сонета: поэт должен быть выше популярности. Во втором катрене развиваются положения, высказанные в первом: поэт должен идти своим путем. Оба катрена – это линия подъема. В терцетах уже нисхождение темы; в первом терцете намечается развязка: поэт способен к верной самооценке; развязка завершается во втором: толпа не может поколебать решимости поэта быть самим собой. Каким благородством, какой несгибаемой гордостью ЗВУЧИТ У Пушкина последний терцет!
А искуситель нашептывает: к чему такие сложности? Разве нельзя поэту просто «излить свои чувства»? На это можно ответить. что настоящие стихи всегда высокороганизованы, хотя «невооруженным глазом» этого можно не заметить. А многообразные стихотворные формы с древних времен существуют у всех народов. Бегло упомянем французскую балладу, триолет, рондель, ритурнель; на Востоке – газель, рубаи, хокку (хайку)… Да ведь и русская частушка – поэтическая форма с определенной структурой. Сонет, быть может, – наиболее сложная из этих форм.
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, потом живут века
В отточенной и завершенной фразе.
«Поэтический словарь» А. Квятковского посвящает сонету очень толковую статью, с выразительными примерами. Несмотря на строгость канона, порой поэты стремятся внести в сонет некоторое разнообразие. С. Прокатов верно пишет о своеобразии шекспировского сонета. Существует «обращенный» сонет, где терцеты стоят впереди катренов. У Ильи Сельвинского (цикл «Рысь») встречаются сонеты, где катрены, сохраняя общую рифмовку, расположены в начале и в конце стихотворения, а терцеты «зажаты» между ними.
Василий Курочкин писал:
Прибавить, сверх четырнадцати строк,
Горячую пятнадцатую строчку;
Но в кандалах гармонии, он сам,
Предупреждая цензора, к стихам,
Как «Гражданин» к реформам, ставит точку.
«Сонет с хвостом» трудно счесть новацией. По крайней мере, в гоголевские времена так не считали. Вот небольшой отрывок из описания карнавала в «Риме» Н.В. Гогопя: «Внимание толпы занял какой-то смельчак, шагавший на ходулях вравне с домами… Он тащил на плечах чучело великана, придерживая его одной рУКОЙ, неся в другой написанный на бумаге сонет с приделанным к нему бумажным хвостом, какой бывает у бумажного змея, и крича во весь голос: «Вот умерший великий поэт! Вот его сонет с хвостом!»
К этому Гоголь делает примечание: «В итальянской поэзии существует род стихотворенья, известного под названием сонета с хвостом (con la coda) – когда мысль не вместилась и ведет за собой прибавление, которое часто бывает длиннее самого сонета».
Теперь по поводу гипотезы С. Прокатова. Никоим образом созданная А.С Пушкиным «онегинская» строфа, состоящая из 14 строчек, не может считаться сонетом, даже самым модернизированным. И прежде всего потому, что в ней нет «сонетной души», нет мелодии подъема и нисхождения, да и перекликающихся катренов нет, и терцеты отсутствуют. У Пушкина после первого четверостишия с перекрестной рифмой ИДУТ два двустишия – одно с женской, другое с мужской рифмой, затем четверостишие с рифмой опоясывающей, и все заканчивается двустишием с мужской, которое часто звучит как афоризм или эпиграмма. «Онегинская» строфа в высшей степени благозвучна, и в ней совершенно другая музыка, чем в сонете. Помнте?
И гармонических затей
Читаю только старой няне.
Подруге юности моей.
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа.
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу
Или (но это кроме шуток).
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких УТОК:
Вняв пенью сладкозвучных строф,
Они слетают с берегов.
Страх прослыть «формалистом» – вот что отпугивало от сонета. Обвинение в Формализме было равносильно политическому, за ним зачастую следовали оргвыводы. И все же сонеты пробивались. К имени упомянутого в статье Г. Шенгели, можно добавить имена Бориса Чичибабина, Инны Лиснянской, В. Солоухина, Г. Сапгира, Ильи Сельвинского… Вот. например, что отстаивал в сонете Илья Львович в 1955 году:
Считаем правду не совсем удобной,
Бестактной, старомодной, допотопной —
И гаснут в сердце искры и огни…
Правдивость гениальности сродни,
А прямота пророчеству подобна.
Хотелось бы исправить некоторые неточности, вкравшиеся в статью С. Прокатова.
Афанасий Фет писал сонеты так редко, что никак не мог вызвать к ним «повышенный интерес».
Михаил Кузмин (не «Кузьмин», как встречается в статье дважды) – отнюдь не «забытый нынче» поэт. Он – один из тех, кем по справедливости гордится русская литература XX века.
Писать «одессит Бенедикт Лившиц» – все равно, что писать «астраханец Велимир Хлебников», хотя эти поэты действительно родились в указанных городах. Но к делу это не относится.
Владислав Ходасевич немало позабавился бы, узнав, что свой шуточный сонет «Шурочке по приятному случаю дня ее рождения» он писал «явно смущаясь (а, возможно, бравируя)». Откуда такие сведения? Кстати. «Подражание Петрарку» у Ходасевича – не опечатка, а игра, и в исправлении не нуждается.
На мой взгляд, часть информации, приведенной в статье, ощущается как избыточная. Например, сообщение о том, что в XVIII веке сонеты сочиняли, кроме известных поэтов, братья А.В. и С.В. Нарышкины. Кажется, это еще не дает братьям билет на вхождение в литературу.
Переводам сонетов Шекспира такими выдающимися поэтами, как В. Брюсов, С. Маршак, Б. Пастернак уделено столько же места в тексте, сколько первым переводам тех же сонетов на русский в XIX в. «стараниями графа И. Мамуны, а затем Н. Гербеля, С. Ильина, Ф. Червинского и других», а именно: приведены имена. Трудно ПРИМИРИТЬСЯ с таким беспристрастием.
Вовсе не упомянут Вячеслав Иванов, поистине мастер сонетного дела. Как можно забыть:
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край, и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
Бегло, в списке поэтов «серебряного века», упомянуто имя Осипа Мандельштама. Мне кажется, любую статью могли бы украсить даже несколько строчек из его оригинальных или переведенных сонетов.
Косящий бег. Срок счастья был короче,
Чем взмах ресницы. Из последней мочи
Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.