Опубликовано в журнале СловоWord, номер 58, 2008
“АНН АРБОР – ЛУЧШЕЕ МЕСТО В МОЕЙ ЖИЗНИ…”
Иосиф Бродский
С тех пор, как живу в Детройте, не раз приходилось бывать в соседнем уютном и живописном университетском городке Анн Арбор. Но, к сожалению, никогда не удавалось там зайти во всемирно известный Мичиганский университет, где в течение нескольких лет жил и творил в Америке будущий Нобелевский лауреат Иосиф Бродский. Давно хотелось собственными глазами увидеть обстановку, а если повезёт, ощутить духовную атмосферу, в которой на старте американской жизни работал выдающийся поэт.
И вот как-то вечером я из дому позвонил в Анн Арбор моему доброму приятелю и поэту Борису Ганкину: попросил помочь найти кого-либо из тех, кто, может быть, когда-то работал и общался с Иосифом Бродским в университете.
– Как же, знаю, – обрадовал Борис, – на одном факультете с ним работал мой знакомый профессор Виталий Викторович Шеворошкин. Сейчас он трудится в бывшем кабинете прославленного поэта. Одну минутку, поищу его телефон. Вот он…
На следующий же день я связался с профессором, и он согласился меня встретить.
Морозным январским утром, по скоростному шоссе подъезжая с сыном к Анн Арбору, сквозь рассеивающийся туман слева вдали на холме мы увидели синеющие от изморози высотки университетских зданий. И тут невольно пришли на память слова Бродского, обращённые к выпускникам Мичиганского университета: «Для моих глаз, ушей, ноздрей это место все ещё Анн Арбор. Оно синеет – или кажется синим, как Анн-Арбор, оно пахнет как Анн Арбор… Таким образом, оно выглядит Анн Арбором, где я провел часть моей жизни – лучшую, как мне кажется…».
Как тридцатидвухлетний русский поэт Иосиф Бродский, которого Анна Ахматова признала талантливейшим лириком своего поколения, оказался в этом университетском городе, расположенном на юге американского штата Мичиган?
Он вынужден был покинуть родной Ленинград, родителей, единственного сына и друзей после безосновательных обвинений в «паразитическом образе жизни», предания суду, ссылки и последующего вызова в КГБ, где ему предложили «выметаться» из его же страны. К счастью, на жизненном пути поэта встретились и те, кому навсегда он остался благодарен. Ещё в Ленинграде, после архангельской ссылки, он познакомился с профессором Мичиганского университета Карлом Проффером – редактором уникального издательства «Ардис» (Анн Арбор), которое выпускало книги на русском языке и их переводы на английском.
В доме на улице Пестеля, где в «полутора комнатах» коммунальной квартиры на шесть семей проживал с родителями Иосиф, профессор Проффер с супругой Эллендеей ожидали возвращения поэта из ОВИРа. А когда Бродского выдворили за рубеж, Карл Проффер встретил его в Вене.
«Он спросил, – вспоминал поэт, – что ты собираешься делать?». – «Я говорю: понятия не имею». – «Как ты относишься, чтобы стать «poet in residence» (поэт при университете. И.Т.) в Мичиганском университете?». – «С удовольствием»…
«Это избавило меня, – вспоминал Бродский, – от массы размышлений. Там были другие предложения – из Англии, из Франции, но Мичиган был первым… И я подумал: если уж происходит перемена, то пусть она будет стопроцентная».
Точно в назначенное время профессор Виталий Шеворошкин, которого мы с сыном узнали, как договаривались, по его высокому росту, светлой теплой куртке и черной шапочке, встретил нас у входа в здание главной Университетской библиотеки. Познакомились, и я тут же спросил:
– А что, сейчас в помещении этой библиотеки, где часто любил бывать и заниматься Иосиф Бродский, хранят память о Нобелевском лауреате? Возможно, здесь мы увидим бюст или стенд, или хотя бы его портрет?
– Не хочется с первых минут вас огорчать, но ничего подобного, к сожалению, нет… Единственно, что смогу вам показать – это кабинет, где Иосиф трудился до отъезда в Нью-Йорк. Но это в другом здании, на факультете славистики. А пока, в такой «крещенский» мороз, я предлагаю зайти в ближайшее кафе, чтобы там согреться… – И вот мы сидим на втором этаже небольшого уютного кафе, расположенного на Main street, пьем эспрессо с сэндвичами, и невольно в мыслях мелькают слова, когда-то сказанные поэтом: «Вот сейчас в Анн Арборе полно кафе, а когда я там жил, если вы хотели выпить эспрессо или капуччино, нужно было садиться в машину и ехать в Канаду, в Виндзор – только там было ближайшее кафе с эспрессо»…
— Бродский, – начал свой рассказ профессор Шеворошкин, – прибыл в Мичиганский университет в июле 1972 года на должность приглашенного профессора факультета славистики. А я, лингвист, доктор филологических наук из Института русского языка Академии наук СССР, успев поработать до Анн Арбора в двух американских университетах, приехал сюда позже, и получил постоянную работу на факультетах славистики и лингвистики. После того, как мы познакомились, у нас с Иосифом оказалось немало общего: нас объединяла любовь к русскому языку и схожая судьба. Он читал лекции по истории русской поэзии, поэзии ХХ века и теории стиха, вёл семинары и принимал экзамены, а я, вынужденный эмигрировать из Советского Союза по той же причине – из-за травли со стороны рьяных сатрапов брежневского режима – преподавал сравнительную и смежную лингвистику и занимался научными исследованиями…
Первый дом, где жил поэт в Анн Арборе
Согревшись в кафе, мы подошли к университетскому зданию факультета славистики. Поднимаемся на третий этаж. Сегодня суббота. Занятий нет. Тишина. Коридоры пусты. Лишь на стенах информация о выпуске новых книг и статей на русском, чешском, польском, украинском, сербском языках и объявления о предстоящих конференциях и семинарах.
– На этом месте, – показывает Виталий Викторович, – раньше была витрина книг, издаваемых на русском «Ардисом», но после смерти профессора Проффера издательство закрылось…
Наш уважаемый «гид» приглашает в его небольшой кабинет. Повсюду книги, папки. На столе компьютер.
– Это был первый кабинет Иосифа Бродского, который ему предоставили вскоре после приезда в Анн Арбор. Здесь он готовил лекции, сочинял стихи и принимал экзамены у будущих американских славистов. Однако к тому времени, когда я приехал и приступил к работе на этом факультете, Бродскому уже дали другой, чуть больший кабинет, на двери которого Иосиф прикрепил листок «Russian are here» («Русские – здесь»). А мне через некоторое время предложили этот. Когда я впервые вошёл сюда, он был пуст. Только в ящике письменного стола я нашел какие-то мелкие предметы прежнего хозяина, среди них старая летняя шляпа типа панамы. Если бы я знал, что эти «мелочи», оставленные будущим всемирно знаменитым поэтом – Нобелевским лауреатом, вскоре станут историческими реликвиями, я бы, безусловно, их сберёг. Кто знал? Но до сегодняшнего дня я сохранил точно таким, каким увидел впервые, вот этот вид внутренней стороны входной двери, обклеенной когда-то руками Иосифа Бродского. Вы видите копии художественных открыток, фотографий и даже плакатов, которые, видимо, коллекционировал поэт.
Вверху бросаются в глаза четыре склеенные фотографии видов Венеции. На самой правой из них снимок, изображающий любимую поэтом «Набережную Неисцеляемых», где противоположный берег напоминает питерский, а пролив – Неву. По каналам плывут гондолы. Далее – вид сверху на венецианские дворцы и дома…
Вскоре после приезда в Америку Иосиф впервые побывал в этом удивительном и внешне по-своему похожем на его родной Ленинград городе. Он навсегда полюбит Венецию. Там будет и похоронен. Ниже – копии пейзажей, картин, странички из «Евангелия», ещё ниже копии плакатов времён «Окон РОСТА», «1-е Мая в Петрограде»… Видимо, эти виды для Бродского являлись источником вдохновения, и из таких зрительных впечатлений у него рождались поэтические образы.
С Иосифом мы работали на одном Department of Slavic Languages and literatures, и где бы ни встречались – в университете или в доме покойного Карла Проффера, всегда тепло приветствовали друг друга.
Лев Лосев, друживший с Бродским около 30 лет и окончивший аспирантуру в этом же университете, вспоминал: «Бродский относился к своей преподавательской деятельности без особого восторга…, но он умел и любил говорить о литературе». Моя жена Галина Баринова, по профессии лингвист, соавтор академической монографии «Русская разговорная речь», всегда старалась не пропустить ни одной лекции Иосифа Бродского. Галина рассказывала мне, что его лекции поражали слушателей необычайной глубиной мысли и знаний мировой культуры и искусства. А его «чуть гнусавый, богатый смысловыми оттенками, почти поющий голос» буквально завораживал. После того, как Иосиф уехал в Нью-Йорк и начал преподавать в нескольких университетах и колледжах, а затем стал Нобелевским лауреатом и Поэтом-Лауреатом Библиотеки Конгресса США, он не забывал наш университет, часто приезжал, звонил, заходил на факультет и интересовался научными исследованиями наших сотрудников, в частности, моими – по древним языкам. Даже хлопотал о выдаче гранта для продолжения исследований. Однажды Бродский зашёл ко мне в свой бывший кабинет. Я показал ему на открытки и фотографии, наклеенные им на двери. Он внимательно посмотрел и прошептал: «Мои старые открытки…». – «Иосиф, возьмите их», – предложил я. В ответ он с грустью улыбнулся и сказал: «Пусть висят…»
Не прощаясь, вышел.
– Пока я здесь работаю, – продолжает Виталий Викторович, – они будут напоминать мне о великом русском поэте Иосифе Бродском. Но через год мне «стукнет» 76 и я уйду на пенсию. Не знаю, кто потом станет «хозяином» этого кабинета. Хочется, чтобы эти открытки и фотографии попали в заботливые руки, а может быть, в музей поэта.
Надо сказать, что творческая жизнь Иосифа Бродского в Анн Арборе была очень плодотворна. В первый же год после его приезда здесь вышел первый сборник русских стихотворений и поэм «Остановка в пути». В следующем году был издан том его избранных стихотворений, переведенных на английский язык, а в 1975 он пишет программное стихотворение «Колыбельная Трескового мыса», посвященное сыну Андрею. В 1977 году вышли в свет ещё два важнейших сборника стихотворений «Конец прекрасной эпохи (1964-71 гг.) и «Часть речи. Стихотворения 1972-76 гг.». За эти годы в местном издательстве «Ардис», возглавляемом Карлом Проффером, были опубликованы семь книг поэта.
Фотографии, расположенные Бродским на двери в кабинете профессора Шеворошкина,
когда в нем прежде работал Иосиф. Бережно хранятся новым хозяином комнаты.
– А где и как жил поэт в Анн Арборе?
– Иосиф Бродский говорил об Анн Арборе, где он провел в общей сложности около восьми лет, так: «То, что Америка для меня началась не с большого города, а с провинции, с Анн Арбора – это мне колоссально повезло. Начать хотя бы с английского языка. Если вы понимаете Midwestern accent (диалект, на котором говорят жители Среднего Запада. И.Т.), то понимаете всё. Это фокус, в котором все акценты сходятся… Вы находитесь в провинции, хотя для меня провинции почти нигде нет: поскольку существует библиотека и cigarette machine (поэт до конца его дней был заядлым курильщиком. И.Т.), то присутствует цивилизация»…
Приехав сюда, он снял в рент большой коттедж на тихой Marlboro Street, «предполагая, что родителей отпустят, и чтобы для них было место»… Но это оказалось несбыточной мечтой. И он в доме проживал один, холостяком. Готовить пищу дома он не любил, хотя вечерами после занятий в университете все же иногда приходилось: ведь, как он вспоминал, от его дома в Анн Арборе «вообще три года скачи, ни до какого ресторана не доскачешь. И поэтому там обедаешь, где придется. Где ночь застанет». Позже Иосиф также проживал в других домах на улицах Plimouth, потом Paccard … Своё тогдашнее состояние он великолепно описал в стихотворении «Осенний вечер в скромном городе»:
A собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
Молочник узнаёт о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
Глотать свой бром, не выходить наружу
И в зеркало глядеться, как фонарь
Глядится в высыхающую лужу».
(Соч. И. Бродского, т. 2 , стр.302-303)
В Анн Арборе Бродский исполнил пушкинский завет, обращённый к художнику: «Живи один». В 1987 году он написал: «Те пятнадцать лет, что я провел в США, были для меня необыкновенными, поскольку все оставили меня в покое. Я вёл такую жизнь, какую, полагаю, и должен вести поэт – не уступая публичным соблазнам, живя в уединении. Может быть, изгнание и есть естественное условие существования поэта…». Но ни в коей мере нельзя представить Бродского как замкнутого, одинокого поэта. Его с детства не покидала мечта о жизненном полёте, достижении высоты в поэзии и небе. Вот что вспоминал об этом его питерский приятель Михаил Петров: «За несколько дней до отъезда Бродский попросил меня совершить с ним прощальную поездку на автомобиле по окрестностям Ленинграда… Сначала мы поехали на Крестовский остров и поднялись на холм Кировского стадиона… В некотором возбуждении от открывающегося с холма вида и предстоящего отъезда, Иосиф сказал, нечто вроде того, что в Америке обязательно купит себе самолёт и будет летать над морем. Он даже произвел какие-то летательные движения руками» (из книги Людмилы Штерн «Ося, Иосиф, Joseph», 2005 г.). И это были не просто слова. Обосновавшись в Анн Арборе, Бродский начал учиться летать на самолетах. Взял несколько уроков, но, так как не знал профессионального языка американских летчиков, скоро пришлось уроки бросить… Однако опыт самостоятельного нахождения в воздухе он приобрёл. По мнению исследователей творчества Бродского «без этого опыта он в 1975 году не написал бы своё послание человечеству – «Осенний крик ястреба»:
выше и выше. В подбрюшных перьях
щиплет холодом. Глядя вниз,
он видит, что горизонт померк,
он видит как бы тринадцать первых
штатов, он видит: из
труб поднимается дым. Но как раз число
труб подсказывает одинокой
птице, как поднялась она.
Эк куда меня занесло!
Он чувствует смешанную с тревогой гордость…»
Бродский любил повторять: «Для того, чтобы жить в Америке, нужно что-то полюбить в этой стране». Он любил Анн Арбор – «этот небольшой городок. Вокруг – местечки, где живут рабочие всяких фордовских заводов, автомобильных – Детройт рядом»…
«Американским гражданином, – вспоминал поэт, – я стал в 1980 году в Детройте. Шел дождь, было раннее утро, в здании суда собралось человек 70-80, присягу мы приносили скопом. Там были выходцы из Египта, Чехословакии, Зимбабве, Латинской Америки, Швеции… Судья, присутствовавший при церемонии, произнес небольшую речь. Он сказал: принося присягу, вы вовсе не отрекаетесь от уз, связывающих вас с бывшей родиной; вы больше не принадлежите ей политически, но США станут лишь богаче, если вы сохраните ваши культурные и эмоциональные связи. Меня тогда это очень тронуло…».
В 1987 году поэт-эмигрант из Советского Союза стал самым молодым в мире из Нобелевских лауреатов (третьим вслед за Буниным и Пастернаком русским поэтом). Ему было 47 лет. Людмила Штерн, которая в 1990 году побывала в Санкт-Петербурге, в своей книге вспоминает: «Я привезла Иосифу фотографию его дома, балкона и окна его квартиры. На стене, рядом с подъездом было выковырeно ножом: «В этом доме с 1940 по 1972 г. жил великий русский поэт Иосиф Бродский». «Русский поэт» было замазано зелёной краской, а внизу нацарапано «жид». – И ты удивляешься, что я не хочу туда ехать? – спросил Бродский.
Свой рассказ о Иосифе Бродском Виталий Шеворошкин завершил на улице Marlboro, у первого дома, в котором начал жить в Америке Поэт. А на память профессор подарил нам титульный лист программы конференции, посвященной творчеству Иосифа Бродского, которая по инициативе главной библиотеки и факультета славистики должна была состояться в Мичиганском университете 7-9 ноября 1996 года. Программа заранее была отпечатана и доставлена в Нью-Йорк Бродскому. Он внимательно ознакомился с ней, одобрил, и вверху титульного листа оставил свой автограф. Но принять участие в этой конференции ему не удалось: 28 января 1996 года Иосиф Бродский скончался от очередного инфаркта. На конференции выступали коллеги с научными докладами и воспоминаниями о поэте-профессоре, а студенты читали стихотворения, среди которых щемяще-пророческие «Стансы городу» – о его родном Ленинграде:
Только черный буксир закричит
посредине реки,
исступленно борясь с темнотою,
и мятежная ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и с посмертной моей правотою…