Опубликовано в журнале СловоWord, номер 57, 2008
Плохо ему, и плохо ему, и плохо…
и не у дел и жизнь провожает взглядом,
умницей был, но вдруг оказался лохом,
многих любил, но только ни с кем не ладил.
И понимает – рвали напрасно глотки,
зря рисковали шеей на гильотине,
кто был тихоней – те у руля на лодке,
а остальные – те за бортом, на льдине.
Маялся долго, бедный он – бедолага…
«мы за идею!» – господи, идиоты,
всё пролетело, мимо – карьеры, блага,
все пролетели, то же вокруг болото…
Америкосы – лыбятся полудурки,
а эмигранты – сколько же в них еврейства,
там загубили – воры, ублюдки, урки,
здесь закупились – бизнесы, связи, средства.
Бросить бы жребий – выброситься на берег,
и подберут ведь, и пожалеют тушку,
есть ещё уши – в стоны его поверят,
голос узнают те же, кто брал на мушку.
Не торопиться, лучше кричать отсюда,
мир проклиная, берег другой, и море,
и огрызаясь – «сами вы все иуды»,
и призывая – «будет Содом с Гоморрой»
Плохо ему, и плаха – не то что плохо,
радости мало – в милой ещё и в малой,
только осталось – ахать, устало – охать,
только достало, всё до конца достало!
Здесь – Wonderland, а там – Vaterland и туши,
марши и речи… Вспомните, позовите!
Веру теряя, вызверив злобой душу,
сколько таких же, вместе и врозь идущих,
ждущих, готовых искренне
не-на-ви-деть…
——————
Vaterland(Фатэрланд – нем.) – Отечество
ОКАЗАЛОСЬ
А.Литвиненко
Оказалось, не волк, не пёс…
а вокруг, не подворье – стая,
и ударил опять мороз
там, где лёд лишь вчера растаял.
Оказалось, воротит кровь,
и воротят хмельные морды,
и нора – не надёжный кров,
а могила, и я в ней – мёртвый.
Оказалось, ещё не зверь:
не готов разрывать на части,
не настолько мохнат и сер,
и не вышел размером пасти.
Оказалось, грызут кору,
чтобы строем стояли ёлки,
и не с голода глотки рвут,
а доказывая, что волки.
Оказалось, вожак – шакал:
пожирая щенков и падаль,
он по трупам вперёд шагал,
оставаясь в тени и сзади.
Оказалось, им на восток –
из тайги западло на запад,
мне же броситься на костёр,
выжигая свой волчий запах.
По капканам, пока дышу –
обложили ведь, подложили.
Что, не нравится, гады, шум –
громко выл я – как подло жили.
Раскудахтались петухи,
и собаки исходят лаем,
волки, овцы и пастухи
в эту зиму в одной облаве.
Но стальные стоят клыки,
и стальная осталась хватка,
и не лапы, а кулаки –
ближе, свора, на многих хватит!
Не понять, затравив меня,
масть и месть мою никогда вам:
оказался не волком я –
матереющим Волкодавом!
КОРОЛЬ УМЕР
Умер больной король –
полузабытый, старый…
Царь принимает роль
и объявляет траур.
Мучается страна –
крестится, вспоминая
смутные времена,
смутно их понимая.
В скорби простой народ,
в скарбе святая свита,
движется строй вперёд,
гроба, в слезах, не видя.
Речи так высоки,
плачи так откровенны…
но сохранят виски
и голубые вены.
Только вчера браня,
шут при дворце заметит:
«Смерть – от всего броня,
даже от новой смерти.»
И закричит с утра
голосом педераста:
«Умер король! Пора:
Царь настоящий – Здравствуй!»
ВМЕСТЕ
Если построены – чётко в ряд,
если колонны – плечо к плечу,
слышу, о чём они говорят,
знают, о чём я давно молчу.
Не оступиться, не двинуть в бок,
не задержать, не ускорить шаг –
не попадающих в ритм сапог
вместе идущие сокрушат.
Я запеваю, кричу – Ура,
я марширую, стою в строю,
строю казармы, ищу уран,
рою со всеми – в одном раю.
Нервы и воля – стальной комок,
кровь отыграла и улеглась,
но холодеет затылок мой,
чувствуя сзади прицелы глаз.
ТЫ НЕ ПОНЯЛ
Как, спокойно? Давай спокойно…
Всё так просто: они и мы.
Ты не понял, ещё не понял:
мы – по каннам, они – по коням,
ты, неверный, для них покойник,
наши боги давно немы.
Что пророки – они не знали?
Как похоже: пророк – порок…
Цвет не важен – важнее знамя,
раньше мы, а теперь за нами
от Америки до Синая –
посмотри уже за порог.
Мы из рая идём по краю…
Бога нет, да и чёрта – нет,
есть единственный – по Корану,
по корану и покарают…
Наши библии догорают,
вместо библии – интернет.
Просим милости и прощения,
кормим хлебом и дарим кров…
отрешение – не решение,
подражание – поражение…
Ты не понял: идёт сражение,
им не вера нужна, а кровь…
НЕ СУДЬБА
Вот такая нелепость – чушь,
не судьба его – несуразица…
И америка ведь – не глушь,
не урюпинск же – в этом разница.
Увозили на всех парах
от сумы и тюрьмы, и прочего…
А теперь… на коленях прах –
разве думалось, разве прочили…
Понимаю, могли и там –
на войне, во дворе, в милиции…
Увозили… и вот плита,
над которой теперь молиться им.
Да, конечно, могли везде –
тут ли родина, там ли мачеха…
Но убили… убили… Здесь –
сына, мальчика…
ЭМИГРАЦИЯ
Это линия, черта, грань, граница, заграница,
за которой ни черта – всё кончается, кренится,
за которой ты никто, ты нигде, ты не родился,
ты преступник, понятой – сам собой распорядился,
соучастники твои по этапу, по цепочке,
в неизвестность на двоих – через цепи ради дочки,
оставляя мир и мор – и роддомы, и могилы,
объявляя приговор и чужим, и самым милым,
в немоту и глухоту, в темноту и наважденье,
всё меняя на ходу – жизнь, страну, идеи, деньги,
наконец-то не боясь, говоря о сокровенном:
из какой ты грязи князь, что за кровь течёт по венам…
Это новый материк и оборванные нити,
плач родных, таможни крик, жребий твой, а не планиды,
и в руке последний грош, и судьба, что ты кроишь сам,
и земля, где ты умрёшь, и родишься…
И родишься.
КОНФОРМИСТ
Игрив, шутлив и ловеласен, питаясь мнением
любым,
со всеми полностью согласен, и в комплиментах
первоклассен,
и потому – всегда любим. Зачем во всём идти
на принцип,
по ерунде терять покой, ведь жизнь одна,
как говорится,
гораздо проще притвориться, что ты согласен –
сам такой.
Приятно слыть милейшей душкой. Но так
не просто, чёрт возьми,
и льстить, и прогибаться дужкой, и те же ушки
на макушке
держать с восьми и до восьми. Внимая даже
незнакомым,
грузить себя чужой фигнёй и потакать, а после,
дома,
опустошённо, словно в коме, не разговаривать
с женой.
От спора уплывает рыбкой и судит мудро,
как раввин,
сразив радушною улыбкой, со всеми согласится
гибко:
и вы, и вы, и вы – правы! Не для него «за око –
око»,
ему Карнеги – лучший друг. Но почему так
одиноко
сидит печальный он в берлоге и проклинает
всё вокруг?
Однако мы должны признаться – на них и
держится земля:
нонконформисты любят драться, а дипломаты
разных наций
из конформистов – мира для. Они не любят
беспорядки
и революций суету, на вертикали власти падки –
отбросив белые перчатки, своих врагов
не подведут.
Иуда тоже не предатель, но убеждённый
конформист:
он не искал, кого продать бы, а согласился имя
дать им,
как фаталист и пессимист. Меняя веру
и расцветку,
и на плаву, и на виду – несут, как голубь, мира
ветку
на всякий случай и беду… Но с конформистом
я в разведку
на всякий случай не пойду.
ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ
«Постепенно привыкаешь,
«жидочек» прячется, виден артист.»
А. Блок
Приходит время для цитат,
не многоточий – жирных точек.
О да, не скиф, не азиат –
еврей, жидёночек, жидочек.
Артист проявится потом,
пока же слушать, холодея,
как иудейским нудным ртом
рифмует русскую идею.
И завывает, как раввин,
и ноет, словно слушать просит…
О да, пред музой все равны,
но перед мэтром – под вопросом…
Приходит время катастроф
и цельных душ, и целых наций:
без инквизиторских костров
«Век-волкодав» сожрёт «Двенадцать».
И все проявятся потом –
на сцене, в зале, на галёрке,
когда раздавят сапогом
артистов, зрителей, суфлёров.
И вырубит вишнёвый сад
«поэт», рассевшийся на троне,
и время побежит назад –
в ГУЛАГ, куда ещё дорог нет…
………………………………
Но деспот – скиф и азиат –
от слов его – «жидочка» –
вздрогнет…