Опубликовано в журнале СловоWord, номер 57, 2008
Императорская роща
полегла под топорами,
а несрубленные древа
бремя времени свалило.
И к земле припали кроны,
ветви черные раскинув,
и земля, их принимая,
расступилась и сокрыла…
Время Новое настало,
и надменное потомство
на пустынном ныне поле
рощу новую разбило.
Экзотическая молодь,
неизвестная дотоле,
оправданием гордыни
и надеждой им служила.
Но в земле под слоем дерна
жизнь таинственная зреет,
дышит почва перегноем,
душный сумрак черви роют.
В разложенье и гниенье,
в мерном кругообороте
гены древние нетленны,
боги древние проходят.
И новейшая рассада,
корешки вонзая в почву,
направляема незримо,
кроны мощные встречает.
И в стволы врастают корни,
и неведомая сила
на испытанные формы
облик листьев изменяет.
* * *
Болел Гаврила геморроем,
Нигде Гаврила сесть не мог…
Хоть в Конной Армия Второй он
Когда-то славный был седок.
В седле сидел до Перемышля
Под знаменем большевиков,
И в стременах вставал он лишь для
Того, чтобы рубить врагов.
Был – в председателях Гаврила,
И ночи напролет не спал,
Сидел – не ел, сидел – не пил он –
Гаврила трудодни считал.
Потом – Гаврила был в опале.
И, честно севши под звонок,
Он отсидел на сколько дали
И меньше высидеть не мог.
А стал – Гаврила-с-геморроем.
И сесть ему – как страшный сон…
Гавриле тошно быть героем.
Гаврила – удовлетворен.
* * *
– Эх, Петька, – заживем, – вздохнул Василь Иваныч.
– Вот только Колчака с Деникиным прижмем,
и жизнь пойдет у вас – ни в сказке не расскажешь
и не опишешь пушкиным пером.
Так он, Чапай, мечтал
в избушке кривоватой,
куда не добрались ни лампа Ильича, ни голос Левитана;
на ощупь блох ища
под буркою мохнатой,
небрит, как муджахид в горах Афганистана…
Чапай на дне лежит. Ильич – залип в болото.
Колчак и иже с ним – мильонов пятьдесят –
подавлены на жмых.
… А дело кончилось набором анекдотов,
порой не очень даже и смешных.