Опубликовано в журнале СловоWord, номер 56, 2007
Лев Бердников
Кандидат филологических наук
Родился в 1956 году в Москве. Закончил филологический факультет Московского педагогического института. Во время учебы работал также внештатным корреспондентом “Учительской газеты”. Более 10 лет проработал в Отделе редких книг (Музее книги) Российской Государственной библиотеки (бывшей тогда “Ленинки”), где в 1987-1990 гг. возглавлял научно-исследовательскую группу русских старопечатных изданий. С 1990 г. живет в Лос-Анжелесе. Автор двух монографий – “Счастливый Феникс: Очерки о русском сонете и книжной культуре XVIII – начала XIX века” (Cпб., 1997) и (в соавторстве) “Пантеон российских писателей XVIII века” (Спб, 2002) – и более 150 статей, опубликованных в России, США, Израиле, Германии, Латвии. Член Международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП). Член Союза писателей Москвы.
КАК СТАТЬ БАРОНОМ?
Для Людвига Ивановича Штиглица (1777 – 1842), еврея-иноземца, приехавшего в Россию уже в зрелые годы, то был отнюдь не праздный вопрос. Сейчас, когда заслуги cемьи Штиглицей получили всеобщее признание, их национальность подчас стыдливо обходят молчанием, а то и намеренно искажают, причисляя их к обрусевшим немцам. На это обратил внимание д-р Борис Клейн, который в статье «Принадлежность к еврейству: Факты и версии» подверг резкой критике документальный фильм о Штиглицах, показанный недавно на российском ТВ. «В передаче подчеркивалось не раз, – говорит по сему поводу Б. Клейн, – что этнически Штиглицы – русские немцы. Они (известное дело – немцы) отличались врожденной честностью… Поочередно заданную тему развивали директор Эрмитажа и руководители архивов, глава Госбанка и другие солидные чиновники. Напрашивался вывод – пора вернуть таких патриотов в российский Пантеон славы». На самом же деле, если Штиглицам и суждено быть в Пантеоне российской славы, то лишь на правах этнических евреев, ибо происхождения они иудейского. И хорошо еще, что у составителей авторитетного справочника «Немцы России» (М, 1999 – 2006) хватило такта не включать туда этих выходцев из земли Гессен (Западная Германия).
Факты свидетельствуют: основателем династии был Лазарус Штиглиц (ум. 1798), придворный еврей князя Вальдекского из г. Арользена. И женат он был на еврейке, Федерике Луизе (урожденной Маркус). Своим шести сыновьям они дали первоклассное по тем временам образование. Старший, Иоганн, был, говоря словами А.С. Пушкина, «с душою прямо Геттингенской», ибо учился в этом прославленном университете. Он, между прочим, близко сошелся с выдающимся немецким просветителем и философом Вильгельмом Гумбольдтом. А зная широчайший круг знакомств Гумбольдта в литературном мире (достаточно сказать, что он был близким другом И.В. Гете и Ф. Шиллера), можно утверждать, что Иоганну, как и его братьям, не чужды были интересы немецкой культурной элиты. Впоследствии он стал известным эскулапом, медицинским советником в Ганновере.
Его брат Фридрих направил свои стопы в северную Словакию, а затем в Венгрию, и сведений о нем нет. А вот остальные четыре брата – Эмиль, Бернхард, Николай и Людвиг – пошли по коммерческой части и, не добившись успехов на родине, на рубеже веков «на ловлю счастья и чинов» отправились в далекую Россию, на просторах которой было где разгуляться финансовому гению.
Первыми здесь обосновались Эмиль, Бернхард и Николай. Впоследствии следы Эмиля затерялись, а вот двое последних получили заслуженную известность. И хотя путь их в новом отечестве не был усыпан розами, в конце концов Фортуна им улыбнулась: карьера у них задалась.
Бернхард (1774–) поселился в Кременчуге, где занялся винными откупами и разведением овец-мериносов. В 1805 году он был записан в 1-ю гильдию одесского купечества, затем получил потомственное дворянство и чин надворного советника. Он был счастлив в потомстве: имел шестерых детей, старший из которых, Николай, дослужился до чина тайного советника и был секретарем Русской миссии при саксонском дворе.
Еще более впечатляющими были успехи другого брата, Николая Штиглица (1772 – 1820). Поначалу он также жительствовал на юге России, где они вместе с известным предпринимателем-евреем Абрамом Перетцем с 1799 года вели соляную добычу и выполняли крупные казенные подряды. Все складывалось наилучшим образом: в 1801 году они получили разрешение на снабжение крымской солью всех западных губерний. Но без терний не обходится – в дело вмешиваются сенатор-юдофоб Г.Р. Державин и генерал-прокурор А.А. Беклешов, и вот уже Сенат признает сей промысел вредным для державы, и дело свертывается.
Занимался Николай и винными откупами, и именно на сем поприще обратил на себя внимание правительства. В 1801 году он получил чин коллежского асессора «за бытие им при торгах о винном откупе». Тогда же он окончательно перебирается в Петербург, где учреждает собственный торговый дом. Но и тут нельзя не упомянуть о его столкновении с Г.Р. Державиным, бывшим тогда генерал-прокурором. Николай Штиглиц в 1802 году купил у вдовы князя А.А. Вяземского большое имение в Екатеринославской губернии с более чем 2000 крепостных. Купчая крепость, однако, вначале не была утверждена, поскольку в то время нехристианам запрещалось владеть христианами. Отметив, что Штиглиц – еврей, Державин, сославшись на дискриминационное по отношению к иудеям законодательство, высказался против признания купчей. Впрочем, имение Штиглиц в конце концов все-таки получил.
В 1811 году Николай организовал ввоз в Россию колониальных товаров через «новоприсоединенную» Финляндию. Деятельнейшее участие принял он и в огромных провиантских подрядах для русской армии в войне 1812 года. Показательно, что после окончания войны император Александр I «за большие заслуги» пожаловал Штиглица дворянским званием. Царь поручал банкиру и дела весьма деликатного свойства: известно, что он воспользовался его посредничеством, чтобы в 1809 году перевести за границу на личные расходы более 13 миллионов рублей.
Проявил себя Николай и на ниве меценатства: пожертвовал 100 тысяч рублей на учреждение в Одессе знаменитого Ришельевского лицея. А в 1817 году он был назначен директором Государственной комиссии погашения долгов. На сем поприще, как отмечал министр финансов граф Е.Ф. Канкрин в докладе царю, его «усердие и труды… способствовали к успешному ходу первых наших займов и ускорили достижение цели правительства в одной из важнейших финансовых операций». В 1818 Николай Штиглиц получает чин надворного советника, а в 1819 году – орден Владимира IV степени.
После смерти в 1820 году бездетного Николая Штиглица все его миллионное состояние, насчитывающее в том числе 100 тысяч десятин земли с заводами овец испанской породы, переходит к его брату Людвигу с потомством.
Именно Николай поддержал младшего брата и на первых порах. Это он настоял на том, чтобы тот, приписанный к гамбургскому купечеству, в 1803 году приехал в столицу северной империи. Это он вместе с их дядей Питером Клейном ссудил Людвига первоначальным капиталом в 100 тысяч рублей и вводил новоиспеченного предпринимателя в деловой мир Санкт-Петербурга, знакомя с «полезными людьми», наставляя, как вести бизнес в этой непредсказуемой России. На первых порах Людвиг держался в тени старшего брата. И когда поначалу бизнес его потерпел неудачу, все тот же Николай, веря в счастливую звезду Штиглицей, снова пришел на помощь – опять предоставил денежную субсидию.
И, наконец, дело у молодого финансиста и заладилось. Людвиг Штиглиц оказался предпринимателем от Бога и самым удачливым из братьев-Штиглицев. Свойственные ему сметливость, оборотистость и точный расчет вкупе с самообладанием и железной выдержкой определили его надежный и быстрый коммерческий успех. Кроме того (это отмечали даже его недруги), Людвига отличали трудолюбие и непоколебимая честность, ставшая своего рода визитной карточкой его банкирского дома. А предприятие сие было создано в 1805 году под титулом «Штиглиц и Ко» (хозяин его к тому времени уже был купцом 1-й гильдии). Контора дома находилась на Английской набережной – в самом престижном и аристократическом районе Петербурга.
Помимо экспортных операций (зерно, лес), торговый дом Людвига Штиглица занимается импортом в Россию дефицитных товаров. И здесь весьма кстати подоспела континентальная блокада Англии (1806 – 1812), к которой Россия вынуждена была присоединиться, понеся ощутимые потери от уменьшения экспорта зерна (ведь королевство было главным потребителем российского хлеба). Вот что пишет об этом историк Д. Корнейчук: «Несмотря на существующий в рамках блокады запрет торговых взаимоотношений с Британией (1807-1812), официальная российская власть закрывала глаза на действия некоторых крупных торговцев, имевших связи при дворе. К последним относился и Людвиг Штиглиц, часто в качестве личного одолжения ссужавший наличными деньгами высокопоставленных российских чиновников. Корабли торгового дома, нагруженные российским зерном, продолжали курсировать в сторону Британских островов, возвращаясь обратно с традиционной английской продукцией (сукно, чай)». В 1807 году, в связи с изданием императором Александром I манифеста, запрещающего иностранцам состоять в купеческой гильдии, Штиглиц переходит в «вечное Российской державы подданство».
В 1812 году Штиглиц отказывается от иудаизма и принимает лютеранство. Приходится признать, что этот драматический шаг Людвиг совершил вполне обдуманно. Распространявшиеся на евреев законодательные запреты только сковывали его многообразную и благотворную деятельность, и он предпочел отступничество. Он и женится на христианке – Ангелике Готшальк-Дюссельдорф.
Постепенно Людвиг Иванович приобретает в коммерческом мире всеобщее уважение и солидное имя, «возбуждающее повсеместно беспредельную доверенность». Автор статьи о нем в «Русском биографическом словаре» отмечает: «Торгово-промышленные начинания его пользовались самым широким кредитом, так как вексель Штиглица, по отзывам современников, являлся как бы наличными деньгами, а слово его ценилось выше всякого векселя». Кстати, о кредитах. Штиглиц завоевал популярность еще и тем, что, в отличие от иностранных банкирских контор и отечественных ростовщиков, брал самые умеренные проценты под кредиты (10-12 % вместо традиционных 30-40%!).
Велики пожертвования Людвига Штиглица в пользу русской армии во время войны с Наполеоном, за что он был отмечен императором Александром I бронзовой медалью на Аннинской ленте.
Но Штиглиц метит выше – в личные банкиры императора Александра I. Звание придворного банкира рассматривалось тогда как особая монаршая милость: ведь сему лицу доверялось заключать все государственные внешние и внутренние займы русского правительства. За свои услуги такие банкиры получали вознаграждения, высокие посты, дворянские титулы и поддержку самого государя. До Людвига придворным банкиром был немец по происхождению барон А.Ф. Ралль, низвергнуть которого с питерского «финансового Олимпа» казалось делом невозможным. Но на помощь Людвигу приходит случай: из-за непрофессиональных управленцев на вверенных ему фабриках Ралль разоряется, а Штиглиц, наоборот, идет в гору. Кроме того, за последнего ходатайствуют приближенные к монарху влиятельные сановники Е.Ф. Канкрин и К.В. Нессельроде и пользовавшийся тогда весом в финансовом мире его старший брат Николай. Не последнюю роль сыграли здесь и личные качества претендентов на высокий пост: Ралль отличался резкостью и вспыльчивостью, Штиглиц же слыл человеком доброжелательным и невозмутимым. О стойкости его характера слагались легенды. Рассказывали, что однажды Людвиг, оказавшись в крайне сложном материальном положении, обратился за помощью к некоему влиятельному лицу, но получил отказ. Этот господин, наблюдая из окна, как поведет себя предприниматель, был поражен его самообладанием. Выйдя на улицу, Людвиг остановился, поднял с земли оброненную булавку, приколол ее к лацкану своего сюртука, продемонстрировав тем самым, что все обстоит благополучно. Предполагаемый кредитор, интуитивно почувствовавший недюжинную силу характера Людвига, послал за ним человека и выдал ему нужную сумму. После отставки Ралля в 1819 году «все торговое сословие указало на Штиглица как на достойного занять первенство на Петербургской бирже».
Приехавший в 1820-е годы в Северную Пальмиру сибирский купец В.Н. Баснин пишет о Штиглице, неизменно находящемся в гуще людей и событий: «В первый еще раз посетил я здешнюю биржу. Огромнейшее здание, украшенное снаружи роскошеством архитектуры, и великолепное внутри… Я долго смотрел на Штиглица, известного коммерсанта-богача. Можно сказать, что он душа здешней биржи: в продолжение трех часов беспрерывно его занимали вопросами и ответами маклеры биржевые, коих нынче до ста человек. Собрание купцов было очень велико, и несмотря на обширность залы, было тесно».
Услугами банкирской конторы «Штиглиц и Ко» пользовались самые влиятельные люди империи (граф А.А. Аракчеев, сенатор Н.Н. Новосильцев, граф П.Д. Киселев и многие, многие другие).
22 июля 1826 года по случаю коронации Николая I «за оказание правительству услуг и усердие к распространению торговли» Л.И. Штиглиц был возведен в потомственное баронское достоинство. За какие же услуги русскому правительству император-юдофоб пожаловал этническому еврею сей высокий титул? Дело в том, что честное имя Штиглица оказалось поистине драгоценным для финансов страны. Ведь дефицит бюджета (ежегодно более 120 млн. рублей) и реформирование отечественной финансовой системы вынуждали Россию постоянно просить деньги за рубежом, а Людвиг Штиглиц справился с этой непростой задачей, заключив ряд низкопроцентных займов на сумму более 230 млн. рублей. Императоры Александр I и его преемник Николай I остались весьма довольны этой его деятельностью. Основные же кредиторы России – крупнейшие банкирские дома Лондона, Парижа, Амстердама, – поначалу с опаской относившиеся к придворному банкиру-посреднику, убедились в безупречной деловой репутации и значительном влиянии Штиглица в высших кругах власти Российской империи. Потому одно упоминание имени Штиглица в любом готовящемся российском внешнем займе становилось для западных кредиторов надежной гарантией исправного получения денег.
Многогранность его деятельности была беспрецедентной. Людвиг Иванович владел крупными сахарными и свечным заводами, Екатерингофской бумагопрядильной мануфактурой, овчарнями мериносов. Штиглиц стоял у истоков и такого нового в России вида коммерческой деятельности, как страхование, способное при разумной организации тоже приносить немалые доходы. В 1827 году он возглавил Первое Российское страховое от огня общество, коему дал изящное название: «Санкт-Петербургский феникс». И разве не остроумная эта идея – нетленная мифическая птица, возрождающаяся из пепла, как гарантия защиты на случай пожара?!
В 1829 году генерал-губернатор Новороссийского края, «зная, каков во всей Европе кредит дома Петербургского банкира Штиглица, обратился к нему с предложением устроить в Одессе контору дома его, которая бы пользовалась капиталом и кредитом его». В том же году контора была открыта и начала свою работу.
Знаменитая биржевая артель Штиглица была образована в 1833 году. Она возникла после слияния двух ранее существовавших при Петербургской жизни артелей – Шараповой и Бетлинговской. Под именем Штиглица артель просуществовала до середины 20-х годов XX века, пережив и самого Людвига Штиглица, и его сына Александра. В 1917 году она была переименована в Петроградскую, а затем в Ленинградскую артель общественного труда им. Штиглица. А основанная им в том же 1833 году Невская прядильная мануфактура существует и поныне (под названием Прядильно-ниточный комбинат им. С.М. Кирова).
C именем Штиглица связаны и рейсы первых российских пароходов. Образованное при его деятельном участии Общество акционеров для учреждения постоянного сообщения между Петербургом и Любеком получило привилегии на перевозку «грузов и пассажиров в гавани и из гаваней Балтийского моря». Новым и важным делом для России стало создание первой железной дороги из Петербурга в Москву. И здесь не обошлось без Людвига Ивановича, значение которого увеличилось настолько, что он, по словам современников, «мог равняться богатством с гамбургским банкиром Соломоном Гейне». Именно при посредничестве банкирского дома «Штиглиц и Ко» в 1841 году и был заключен внешний российский государственный заем на 50 млн. рублей на строительство сей дороги (регулярное движение по ней началось в 1851 году, уже после смерти Штиглица). В том же 1841 году Людвиг Штиглиц – заседатель Совета Комитета по постройке в Санкт-Петербурге постоянного моста через Неву.
Отметим и успехи Штиглица на всероссийских выставках: в 1833 году он был награжден похвальной малой золотой медалью по итогам 3-й Выставки российских мануфактурных изделий; по итогам же Выставки 1839 года – похвальной медалью за отличные образцы мериносовой шерсти, а также большой серебряной медалью за бумагопрядильные изделия и стеариновые свечи.
«За труды и усердие на пользу отечественной торговли и промышленности» барон был награжден орденами Анны 2-й степени (1831) и Владимира 3-й степени (1836). В 1839 году он был вписан в дворянскую родословную книгу Санкт-Петербургской губернии.
Людвиг Иванович вошел в историю и как видный российский меценат. Он осуществлял пожертвования студентам Технологического института, воспитанникам Коммерческого училища и Училища торгового мореплавания. Кроме того, на строительство трехэтажного каменного здания с церковью он предоставил Коммерческому училищу 20 тысяч рублей.
По воспоминаниям современников, Штиглиц обладал умом восприимчивым и образованным, любил окружать себя людьми просвещенными и в беседах с ними отдыхал после трудов своих. Он напряженно следил за успехами не только русской, но и европейской литературы, постоянно пополняя свою обширную библиотеку книжными новинками. Не исключено, что и сам он был не чужд сочинительства. Интересно, что в альманахе «Пантеон русских и всех европейских театров» (Ч.1. Cпб., 1840). помещены за подписью «Штиглиц» статьи «Музыка в Швеции» и «Шведский театр». Критик В.Г. Белинский отметил, что материалы эти «интересны в фактическом отношении».
Его благотворительность была безграничной. То барон вносит внушительные суммы в пользу учреждений призрения нищих, то финансирует детскую больницу. Исключительно на средства Штиглица в Петербурге был учрежден образцовый приют на 150 сирот. При этом он не любил трубить о своих благодеяниях, как это делают иные политиканы. Штиглиц спешил творить добро анонимно, не требуя за то благодарностей и наград. Скромность была вообще исключительным свойством его натуры.
Людвиг Иванович Штиглиц скончался скоропостижно 6 марта 1843 года «от нервического удара», в возрасте 65 лет. В день его похорон в знак траура была закрыта Петербургская биржа. Еще при жизни барон желал, чтобы похороны его проходили скромно, без всякой пышности. Тем не менее в последний путь его провожали иностранные послы, министры, видные военные и гражданские чиновники, российское купечество. Вот как описывает сию церемонию современник: «Гроб покрыт был венками, которые любовь детская сплела ему из свежих цветов. Не было ни гербов, ни корон баронских. За гробом ехала не траурная великолепная карета, а обитая черным сукном скромная колясочка, в которой обыкновенно ездил покойный. Большая часть присутствующих провожала шествие пешком. Когда колесница выехала на Невский проспект, ей должно было остановиться. Вся эта широкая улица до перекрестка Литейного наполнена была народом. И далее по пустынным в обыкновенное время улицам, ведущим на Волково поле, стояли густые толпы». Людвига Штиглица похоронили на петербургском Волковом кладбище.
После смерти его тридцатимиллионное состояние перешло к сыну Александру, которому суждено было не только продолжить дело отца, но и приумножить его славу. Заслуги потомственного барона Александра Штиглица перед державой Российской настолько велики, что заслуживают не одного исторического труда. Но перед глазами этого выдающегося предпринимателя всегда стоял отец – этнический еврей, который всей своей жизнью показал ему пример, как стать бароном.