Опубликовано в журнале СловоWord, номер 55, 2007
Преамбула
В захлестывающем нас потоке новостей у писателя нет нужды напрягать фантазию. Было ли иначе раньше? Вспомните рассказ Бунина, как они с Чеховым выискивали сюжеты для драм и водевилей в утренних газетах. Вспомните, как Чехов потрясал перед молодым Буниным записной книжкой: «Сто сюжетов, милостивый государь!». Но я подозреваю, что Антон Павлович вкладывал в слово «сюжет» совсем не тот смысл, который вкладываем мы. Его приводило в восторг сообщение о самарском купце Бабкине, завещавшем все свое состояние на памятник Гегелю, но ведь это не сюжет. Знаменитое ружье на стене в первом акте так и не выстреливало в последнем.
Ситуации, в которые Чехов ставил своих персонажей, архибанальны. Они, однако, не оставляют читателя равнодушным. Это происходит совсем не оттого, что автор оживляет их незатейливыми шутками типа «хохороны вторник». Чехов показывает нам своих героев на фоне грандиозной декорации вечности. Как это, например, сделал через много лет после него Бертолуччи в фильме «Под покровом небес». Помните супругов, только что попытавшихся высечь искру любви на уступе, с которого открывается бескрайний простор земли и неба? На этом фоне особенно отчетливо осознаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы насладиться ею в полной мере, не отравив допущенными по молодости ли, по глупости ли ошибками.
Возьмем убийственно тривиальную «Даму с собачкой». После проведенной вместе ночи любовники поднимаются из Ялты в Ореанду. Город, средоточие людской суеты и пороков, скрыт утренним туманом. Перед глазами лишь первозданный простор небес и моря. Долетающий до героя шум прибоя наводит его на мысль, что в постоянстве этого шума заключено свидетельство непрерывности жизни. В этот момент он касается вечности.
«Все прекрасно на этом свете, – думает Гуров. – Кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».
Это наблюдение человека, только что изменившего супруге с замужней женщиной! Стоит ли удивляться тому, сколько презрения было вложено в слово «интеллигент», глядя на карикатурно хватающегося за голову Гурова с вопросом, как освободиться от брачных пут, и живущего совершенно необъяснимой надеждой на то, что его проблема решится сама собой, после чего начнется новая, прекрасная жизнь.
Как логично то, что банда пьяных матросов легко разогнала по темным углам всех этих чеховских очкариков с ухоженными бородками.
Романтический американский герой – антипод чеховского. На спринтерской дистанции жизни он хочет получить максимум возможного. Он не хватается за голову при виде препятствий и не живет пустыми надеждами. Он берет свое умением, силой или хитростью. При этом он не лишен благородства и готовности к жертве. Это ставит перед американским писателем куда более сложную задачу, чем перед русским. И он может решить эту задачу только через развивающийся сюжет. Возьмите современника Чехова О’Генри. Герои американского рассказчика те же «маленькие люди», но сколько в них жизнелюбия, как изобретательны они в своем стремлении к счастью! И скажите мне, что вас не растрогали до слез «Дары волхвов»!
Источником сюжетов может служит все та же пресса.
Свой рассказ я начинаю с сообщения в одной из русских газет Нью-Йорка, опубликованного где-то в середине ноября 2004 года. История имеет три главных для меня компонента: две независимые группы участников и случай, который сводит их. Из аналогичных составных можно собрать сколько угодно треугольников. Если выстроить их в ряд и щелкнуть ближайший по уголку, треугольник завертится, тут же толкнув и завертев соседний. Это можно назвать цепной реакцией. А можно просто жизнью.
Компрандо?
Первый треугольник
«Лонг-айлендская полиция арестовала 20-летнего Дэвида Тэрца, сознавшегося в том, что это он бросил на дороге возле Лейк-Ронконкомы замороженного индюка во встречную машину. Индюк, пробив ветровое стекло, попал в голову сидевшей за рулем 56-летней женщины. Пострадавшая находится в коматозном состоянии в университетской больнице Стоуни-Брук. Она поступила туда с переломом челюсти, носа, выбитым глазом и мозговым кровотечением. Операция длилась семь часов. Врачи не могут ответить на вопрос, скажется ли травма на деятельности мозга.
Исход инцидента мог быть еще более тяжелым, но рядом с женщиной находился спутник, который успел перехватить руль и надавить на педаль тормоза.
Тэрца арестовали благодаря тому, что камера видеонаблюдения, установленная в супермаркете «Вальдбаумс», засняла группу молодых людей, которые, среди прочих продуктов, приобрели мороженого индюка. При покупке была использована украденная кредитная карточка. Она пропала вместе с другими вещами из машины, запаркованной на стоянке у кинотеатра «Айленд 16″ в Хэмпстеде за день до инцидента».
Пострадавшая – Регина Антрепренер. Ей – 56 лет. Время проявляет к ней просто какую-то патологическую неумолимость, поэтому на людях она постоянно появляется в больших солнцезащитных очках и шляпках. У нее миллион шляпок и миллион очков. Меняя их, она не только скрывает осыпающийся фасад, но и создает видимость артистической натуры. Регина возит в Америку звезд российской эстрады. Это нервная работа, потому что звезды капризны. Им не нравятся постоянные попытки Регины сэкономить на них. Они хотят жить в «Уолдорф-Астории» на Парк-авеню, а Регина селит их в мотеле «Уиндбрэйкер» на южной оконечности Бруклина. Она считает, что российские артисты должны быть счастливы, что их привезли в Америку, а они считают, что сделали Америке большое одолжение своим появлением.
За пренебрежением русских звезд к Америке стоит комплекс неполноценности. Самая большая звезда российской, как, впрочем, и любой другой этнической эстрады знает, что ей не сыскать в Новом Свете даже сотой доли той славы и, соответственно, денег, на которые может рассчитывать любая посредственность из Бронкса. Посредственность, зато своя. Американский рынок масс-культуры – шовинистичен до предела. Невзирая на то, что тексты популярных песен пишутся не Шекспирами, аудитория хочет слышать бьющую из динамиков ахинею на родном языке. Чужое, непонятное, раздражает. В связи с этим Филипп Киркоров будет на американском рынке всего лишь тем, кто он есть на самом деле – второсортным клоуном. Не он один. Читатель может заменить его имя любым другим. И, тем не менее, какое бы число брайтонских пенсионеров Регина затем не доставила в зал, где будет скакать и разевать «под фанеру» рот заезжая знаменитость, по возвращении домой звезда заявит, что Америка лежала у ее ног. И в газетах будут писать: «Снова в Челябинске после успешного турне по Америке!»
Ах, кто, скажите, лежал, а точнее сидел, у этих звездных ног? Ответ читаем в статье популярной в русскоязычном Нью-Йорке журналистки Марины Потемкиной:
«В первом ряду партера, как всегда, сверкала бриллиантами и ролексами политическая надежда нашей общины с семьями и ближайшими соратниками, уплатившая умопомрачительные 250 долларов за билет, чтобы только быть перед глазами аудитории до и после появления артистов. Последующие пять рядов занимал цвет русско-американской медицины, который является главным спонсором завсегдатаев первого ряда в надежде, что те расплатятся сторицей, как только их планы воплотятся в жизнь. Остаток зала был занят нашими уважаемыми пенсионерами, которые являются главным, чтобы не сказать единственным, гарантом жизненных благ всех своих кардиологов, гинекологов и кандидатов в горсовет. Если бы последние ряды не переживали свою естественную убыль, как бесконечно самодостаточны были бы мы в этой благословенной стране!
На вопрос, была ли в зале молодежь, интересующаяся культурой своей исторической родины, я уверенно отвечаю: была! Чем я вам не молодежь в свои 35 лет?!»
О-о, какая язва желудка эта Потемкина! О-о, какой это цирроз спинного мозга с туберкулезом печени! Представьте себе только реакцию на эти публикации! Но издатель Леон Цыклопф хорошо знает, что в негодовании пострадавших – залог читательского интереса и коммерческого успеха.
– Леон, ты слишком много позволяешь своей подруге! – говорит очередная жертва, багровая от полученной порции потемкинского яда.
– Старичок, – Цыклопф озабоченно склоняет набок узкую головку, и два огромных глаза в толстых линзах его очков сливаются в один совершенно устрашающих размеров. – Во-первых, она не моя подруга. Как ты знаешь, у меня есть жена, и у нас с Ниночкой (это жена) замечательные отношения (сильный довод!). Во-вторых, я просто не знаю, о чем ты говоришь. Меня, – поросшие черным волосом пальцы с тяжелыми перстнями отрываются от стола и, развернувшись к хозяину, упираются в синий пиджак с золотыми пуговицами, – физически не хватает на то, чтобы читать каждую статью перед публикацией. Но я знаю, что если Марина что-то пишет, значит у нее на руках материалы прокуратуры. А что, у тебя что-то случилось?
Руки возвращаются на стол, головка выравнивается.
Этой фразой его зарядила сама Марина. О как он смакует эти «материалы прокуратуры на руках»! Реакция на них у всех одинаковая:
– Слушай, что значит «у меня что-то случилось»?! – посетитель сбавляет напор. – Все же под Богом ходим!
Но вернемся на дорогу возле сонного городка Лейк-Ронконкома. Неброский ноябрьский денек начинает тихо угасать. Серые газоны оторочены такими же серыми кустами. Серое кружево ветвей растворяется в мутном небе. В окнах домов уже горит болезненный желтый свет. Рядом с Региной в машине сидит ее любовник Бейдер Хоббит. Грузный мужчина с обвислыми щеками и грустными глазами бульдога владеет домом для престарелых в Бруклине. Старческий дом – это большие деньги, которые правительство выделяет на уход за стариками отечественного и импортного производства. У человека, который находит способ втиснуться между правительством и потребителями его дармовых благ, не остается оснований жаловаться на судьбу. Ясное дело, просто так втиснуться невозможно. Нужно уметь подойти к людям, которые помогают получать государственные подряды. Бейдер сумел. Высоко оценившая этот факт Регина собралась с последними жизненными силами и вползла в его теплую постель. Я не знаю, что это было: чудо, черная магия, напряженная работа мозга, не спрашивайте.
Характер этой связи заставляет Регину переживать даже незначительные неудачи своего друга. Вот уже второй день она пилит его за то, что, поехав по делам в Лонг-айленд, он оставил открытой машину и какие-то мерзавцы утащили его портфель с бумажником.
– Как можно было уйти и не закрыть дверь! – повторяет Регина в юбилейный 500-й раз. – Убей меня, я не знаю, о чем ты думал!
Регина даже не подозревает, что до попытки ее непреднамеренного убийства осталось меньше минуты. Преступник, заливаясь бессмысленным смехом от выкуренного джойнта, высунул руку с мороженым снарядом из окна в задней двери машины и вращает им в воздухе. Кругообразное вращение руки напоминает неумолимое движение часовой стрелки: 37 секунд. 36, 35, 34…
– Я думал, что если я не найду туалет, я наделаю в штаны, – отвечает в юбилейный 500-й раз Бейдер, который недавно перенес операцию на простате и испытывает сложности с удержанием мочи. Про себя он добавляет: «Как же ты меня задолбала, старая короста! Как я тебя ненавижу! Как я ненавижу твой гадский русский акцент – биц ми, я донт-но вот ю синк эбаут! Синк эбаут, факинг бич!».
17 секунд, 16, 15…
– Лучше бы ты уже наделал в штаны! – не унимается факинг бич.
«Господи, – со смертной тоской думает Бейдер. – Как было бы хорошо заткнуть ей рот!»
5 секунд, 4, 3…
Пожелание Бейдера высказано с таким глубоким и искренним чувством, что просто не может остаться безответным.
Раздается сухой хлопок, стекло перед ним покрывается снежной мозаикой, и краем глаза он успевает заметить, как круглый (серо-голубой?) предмет ударяет его подругу в лицо, вминая в него нос, очки и выворачивая челюсть вбок и вверх с такой силой, что вся голова грозит оторваться от морщинистой, как гофрированная кишка противогаза, шеи.
Машина резко виляет, но Бейдер успевает схватить руль. После нескольких неудачных попыток он сбрасывает с педали газа неподвижную ногу Регины и давит на тормоз.
Машина замирает на обочине. Бейдер осматривает разрушения. В стекле перед ним зияет дыра диаметром с баскетбольный мяч. Подруга со свернутой набок головой, наконец, умолкла и не подает признаков жизни. В серовато-сиреневом предмете на заднем сиденье он с изумлением опознает мороженую птицу. Опознание требует так много времени, поскольку та прикрыта зеленой бархатной шляпкой с рюшами и желтой ленточкой, которую сорвала в полете со своей жертвы. Бейдер ощущает, как сиденье под ним становится горячим.
Треугольник №1 готов.
Второй треугольник
У Марины Потемкиной черная копна волос, пронзительные голубые глаза и фигура танцовщицы. Конечно, она могла бы найти себе более достойное применение, чем место репортера в иммигрантской газете. Но темперамент препятствует ей. Ее увлекают интриги, при этом их так много, что у нее нет времени идти совершенствовать свой английский, а потом искать работу в англоязычной прессе. И потом, что ей надо? Туфли от Маноло Бланика, джинсы от Армани и белье от Ла Перлы. Все остальное ей с удовольствием предоставят те, кто захочет с нее аккуратно снять вышеперечисленные товары. И, поверьте мне, таких много! Может быть, я сам – один из них! Может быть, я даже… Холера, я отвлекаюсь!
Сейчас объектом журналистского интереса Марины Потемкиной является депутат легислатуры бруклинский демократ Мандэл Гейбелс. Это кудрявый мужчина лет 65, на добрые полголовы выше лилипута средних лет. Недостаток роста он легко восполняет пронзительным голосом, быстро срывающимся на крик, когда ему надо установить контакт с аудиторией больше трех человек.
Народный избранник получает на своем посту 80 тысяч баксов в год, и поскольку работа у него не пыльная, бережет ее. Не просто бережет, а может и убить. Перегрызть конкуренту глотку и не почистить потом зубы. Депутата можно понять – вокруг него, как стая голодных волков, кружит банда проходимцев, готовых всеми правдами и неправдами отобрать у него его место. В связи с этим главные депутатские усилия Гейбелса направлены не на защиту интересов избирателей, а на сохранение места, на котором он может защищать их интересы. Для этого ему нужны добровольные пожертвования на избирательные кампании.
Среди самых щедрых жертвователей – владелец дома для престарелых Бейдер Хоббит. На первом этаже этого дома Гейбелс снимает свой депутатский офис. Он хочет быть рядом с наименее защищенными членами своей общины. Чуть что, они могут толкнуть дверь его офиса своим костылем и сказать: «Эй, Гейбелс! Сегодня нам недоложили в манную кашу сливочного масла! Займись этим вопросом, а?».
И Гейбелс, покраснев от негодования, стукнет сердитым кулачком по столу и рявкнет: «Я сейчас разорву их!». Сыто икнув после возвращения с кухни, он доложит, что порядок наведен, но в будущем он намерен предложить законопроект, обязывающий поваров домов для престарелых пользоваться при раздаче масла не обычной столовой ложкой, а электронными весами.
«В конечном итоге, мы живем в 21-м столетии, верно?» – спросит он визитера.
Гуманоид с россыпью коричневых пятен на лысом черепе не ответит. Он давно потерял счет времени.
Легислатура платит за офис Гейбелса четыре тысячи долларов в месяц. Это где-то на две тысячи больше его рыночной стоимости, поэтому одну тысячу Бейдер Хоббит ежемесячно возвращает Гейбелсу десятью крупными купюрами в одном конверте. Плюс перед выборами Хоббит и Регина вносят в избирательную кампанию Гейбелса по две тысячи долларов. Это – максимум, который позволяет дурацкий закон о финансировании выборов.
Регина быстро нашла контакт со старыми друзьями Хоббита. Наутро после первой ночи любви она появилась во владениях нового сожителя. Деловые люди ее возраста не могут терять время. Если в постели Хоббит еще мог поставить под сомнение достоинства своей новой подруги, то к обеду он четко знал, что судьба свела его с ба-альшой умницей.
– Слушай меня, Бейдер, – сказала она. – У тебя на первом этаже есть зал, где твои старцы должны общаться друг с другом. Так вот старцы могут общаться друг с другом в своих палатах и в коридорах. А в зале можно принимать тех русских, которым не повезло попасть в твое заведение на постоянное жительство.
– Зачем мне здесь русские? – не понял Бейдер.
– Затем, что у себя дома они себя чувствуют одиноко. А здесь они смогут получать бесплатный завтрак, бесплатную русскую газету, бесплатно смотреть русскую телепрограмму и даже посетить доктора.
– Это можно провести по медикейду, вплоть до их доставки сюда амбулетами, – быстро сообразил Бейдер и тут же пошел к депутату Гейбелсу.
Когда Гейбелс добился, чтобы хоббитовское заведение начало устраивать бесплатные завтраки для русских стариков, он получил добровольные пожертвования от каждого кухонного работника старческого дома, каждой няньки, владельцев автобусной компании, которая возила стариков на завтрак и обратно и, наконец, от водителя каждого автобуса. Так сотрудники отреагировали на выписанную им Бейдером премию за ударный труд.
Как говорится, лиха беда начало. За бесплатными завтраками последовали бесплатные обеды и новые поступления на счет избирательной кампании Гейбелса. Народ искренне любил своего депутата, и воодушевленный этой любовью депутат добился доставки неохваченных завтраками и обедами стариков на ужин.
Постоянные жильцы с ужасом смотрели на десанты, которые три раза в день забрасывались в их тихую обитель. Из-под пола доносился звон посуды и бойкая речь русских теледикторов. Группа старых ловеласов, надев чистые пижамы, ходила вниз, чтобы склеить свежих подруг. Самые смелые приводили новеньких в палаты, что стало причиной нескольких скандалов со стороны реанимированных ревностью старых любовниц, одного расцарапанного лица, одного потерянного в драке стеклянного глаза, шести случаев гипертонии и одного инсульта. Рассказывают, что один Дон-Жуан даже подхватил на гастролях срамную болезнь, но успел отбросить лыжи до того, как она начала его беспокоить.
Этот всплеск жизни был колоссальным социальным достижением! Демократическая партия, стоящая на страже интересов маленького человека, могла гордиться депутатом Мандэлом Гейбелсом. Гейбелс докладывал легислатуре о тяжелом положении одиноких стариков и требовал новых субсидий на их обслуживание.
– Мы не можем ждать, когда пожилой человек найдет в себе силы и пойдет к врачу, – рубил он воздух своей твердой и сухой как палка ручкой. – У него просто нет этих сил. Мы, со своей стороны, тоже не можем прислать врача к каждому старику на дом. Но мы можем собрать и доставить стариков в центр, где они получат не только тарелку супа, но и всесторонний медицинский сервис.
Коллеги-депутаты согласно кивали и делали пометки карандашами в желтых блокнотах. Каждый из них хотел привезти из Олбани интересные инициативы для наименее защищенных в своих округах.
В старческом доме Бейдера кипела жизнь. Дав старикам легкий перекус, их выстраивали в шеренгу, лицевую часть которой осматривал стоматолог, а заднепроходную – практолог, и это делалось параллельно, поскольку каждого узкого специалиста ждала работа еще в двух-трех старческих домах, не считая собственного офиса. Эти медики работали как каторжные, но не могли отказать пациентам, потому что те заслужили доброе отношение страны, хотя всю жизнь прожили в другой стране, где пусть даже против своей воли, но регулярно, ходили на демонстрации с лозунгами «Американский империализм – враг мира и прогресса!».
Теперь спросите меня: что возбудило интерес Марины Потемкиной к Мандэлу Гейбелсу? Разве она не знала о нем всего того, что я только что изложил читателю? Поверьте мне, она знала больше, просто у нее не доходили до него руки. Причина охватившей ее ярости на этот раз была в другом.
Летом 2004 года симпатичный молодой человек Алекс Орловский из Южного Бруклина объявил о намерении избираться на место Гейбелса. Его привезли ребенком из Киева, он с отличием окончил бруклинскую школу, потом Хантер-колледж, потом юридический факультет университета криминального права Джон-Джея и открыл собственный офис. Как многие дети иммигрантов, Орловский объяснялся по-русски с карикатурным еврейским акцентом, зато прекрасно владел английским, и в свои 27 лет еще не успел расстаться с юношеским идеализмом. Отразив все эти достоинства кандидата в большом очерке, Марина сдала его ответственному секретарю и уехала на карибский остров Сент-Мартин с другим молодым адвокатом. Там она загорала в одних узких, как бельевая веревка, бикини, купалась и, выбравшись на берег, пила дайкири. Помимо всего этого она вытворяла со своим юристом такое, что тому уже мало не казалось. Ему не казалось мало на залитой утренним солнцем постели королевского размера, на ночном пляже под шум прибоя и сухой шелест пальмовых листьев, в бассейне с водопадом и даже на опасно качающемся столе на балконе с видом на океан и небо совершенно головокружительных цветов, обратно пропорциональных тем, которые в то же самое время доминировали в нью-йоркской палитре.
Короче. В то время, как Потемкина получала от жизни удовольствие, как только она могла получать – без сдачи, ее редактор расставил пропущенные гиперэмоциональной потемкинской рукой знаки препинания и отправил очерк в номер. Как назло, в тот момент, когда свежеотпечатанная полоса с портретом молодого кандидата повисла на стенде с готовыми страницами, в редакции появилась похожая на плодово-ягодный тортик шляпка с очками.
Она бесшумно приблизилась к стенду, ознакомилась с содержанием статьи и уплыла в офис Цыклопфа. Сев без приглашения в бархатное кресло перед его столом, она с прямотой истинно деловой женщины сказала:
– Леня, ты что, охренел?
– Я не понял, Региночка, – Цыклопф склонил голову набок и свел два своих выпуклых глаза в один.
– Не хрен делать из молодых ничтожеств героев нашего времени!
– Региночка, ты не поверишь, – Цыклопф развел руки в перстнях в стороны, как маленькие крылья, – но у нас в Америке – свобода печати!
– Леня, – железным голосом сказала Регина. – У нас в Америке точно такая же свобода размещения рекламы. Если эта статья выйдет, то реклама гастролей Киркорова выйдет в каком-нибудь другом издании. Если не ошибаюсь, это десять цветных страничных объявлений.
– Этот вопрос может быть рассмотрен, – сказал Цыклопф, возвращая перстни на стол, – если рекламная кампания Киркорова будет подкреплена рекламой депутата Мандэла Гейбелса.
– Имеешь, – сказала шляпка и выплыла из кабинета.
– Моя девочка! – хлопнул в ладошки Гейбелс, когда Регина положила перед ним полосу со статьей об оппоненте, так никогда и не попавшую в типографию. – Что я могу для тебя сделать?
– Мандэл, – сказала Регина. – Люди стареют, но людям нужен кусок хлеба.
Депутат понимающе кивнул.
– В России много старых артистов, а в Америке много их старых поклонников. Я хочу организовать им встречу.
– Но?
– Но пожилым людям нечем платить за билеты.
– И?
– И, как мне кажется, всем было бы хорошо, если бы мы прокатили этих артистов по домам для престарелых. Люди оторваны от родины, им не с кем сказать слова. Это – положительные эмоции, за которые они нам будут благодарны всю свою политически активную жизнь.
– Никаких проблем! В бюджете каждого дома для престарелых заложен расход на культурные мероприятия. По-моему, они платят 100 долларов за выступление.
– Мандэл, за сто долларов никакой артист не станет пересекать океан.
– Сколько нужно артисту, чтобы пересечь океан?
– Если артиста оформить как психотерапевта, который в индивидуальном порядке обслужит каждого из сидящих в зале, так мы получим сумму, которая поможет ему пересечь океан, а нам – встретить и проводить его так, чтобы у всех осталась хорошая память о его визите.
– Да, но нам нужен психотерапевт, который примет на себя чек.
– Ты не поверишь, Мандэл, но моя дочь – психотерапевт, – успокоила депутата Регина.
Когда насладившаяся жизнью, загоревшая и полная сил для новых творческих свершений Марина вернулась в редакцию, ее ждал удар ниже пояса. Удар был такой силы, как если бы его нанесли покрытой толстым слоем мазута шпалой. Вдобавок к сообщению о снятом очерке об Орловском, она нашла статью неизвестного ей автора о Мандэле Гейбелсе. Она начиналась словами: «Небольшого роста, но ладно скроенный, Мандэл посвятил свою жизнь отстаиванию интересов русскоязычной общины…»
– И для этого я приехала в Америку?! – спросила сама себя Марина и сама себе ответила:
– Нет, я в Америку приехала не для этого!
Наутро Марина позвонила в офис Бейдера Хоббита и сообщила секретарю, что хочет взять у депутата интервью о нуждах малоимущих русских стариков.
Секретарша попросила подождать и через минуту вернулась к трубке.
– Бейдер должен уехать на Лонг-Айленд. Он будет осматривать место для строительства нового центра для пожилых.
– Как я могу туда добраться? – спросила Марина и приготовилась записывать маршрут.
– Это очень просто, – сказала секретарша. – Вы едете до Хэмпстеда. Где-то за полмили до выезда вы увидите большой кинотеатр «Айленд 16». Стройплощадка – справа от него.
Когда Бейдер Хоббит увидел Марину, он потерял свою привычную бдительность. Она возникла перед ним в обтягивающих черных джинсах остроносых сапогах на высоком каблуке и черной кожаной куртке, хорошо подчеркивавшей все достоинства ее сложения. Она начала с комплимента по поводу выбора места, от которого всего пять минут ходьбы до океана, и заметила, что лет через 40 сама бы не отказалась здесь поселиться.
Он скромно поблагодарил ее, осматриваясь, где бы они могли переговорить.
– Здесь прохладно. Хотите сядем в мою машину?
– С удовольствием.
Бейдер открыл заднюю дверцу, и журналистка легко скользнула на упругую мерседесовскую кожу. Бейдер осторожно устроился рядом. Колено Марины едва касалось его ноги. От запаха ее духов сердце стало бить редко и тяжело. Он бросил взгляд на нее, но тут же отвел, встретившись со взглядом ее голубых глаз.
Марина начала с услышанной истории об одинокой старушке, которая умерла дома и пролежала две недели, пока соседи не обратили внимание на запах. Понимающе кивая, Бейдер выслушал ее, рассказав в ответ, как он сам обходит по вечерам палаты и говорит доброй ночи каждому своему клиенту, потому что назавтра может его просто не увидеть. Марина делала быстрые записи в блокноте. Когда он закончил, обронила: «Вы просто ангел». Глаза ее при этом стали еще больше и еще пронзительней.
Потом она спросила, сколько стариков он принимает ежедневно. Три смены по 75 человек. Как часто они встречаются с врачами-специалистами? Раз в месяц. Сколько специалистов? Он пересчитал по специальностям, вышло шесть.
– Но до того, как попасть к вам, они имели своих врачей, и я думаю… они продолжают посещать их?
– Кто отпустит больного с медикейдом? – заметил Бейдер.
– Но их личные врачи располагают их историями болезни, – заметила Марина. – Они знакомы с ними и с их жалобами годами…
– Эти тоже с ними познакомятся, – уклончиво ответил Бейдер.
– Вы не дублируете услуги?
– Что плохого в том, что больной имеет возможность узнать второе мнение?
Перевернув несколько листиков блокнота и сославшись на статистику отдела здравоохранения, журналистка спросила почему ни в одном другом округе штата нет такого количества стариков, прикрепленных к одному старческому дому, как в том округе, где расположен бизнес Бейдера?
– Мы упорно работали над этой программой, – сказал Бейдер не без гордости. – Мы доказали ее целесообразность.
– Насколько вам помог в этом депутат Гейбелс?
– Он очень помог. Он искренне озабочен положением малоимущих.
– Как следует из материалов избирательной комиссии, в его политический комитет поступили пожертвования от вас, от каждого врача, сотрудничавшего с вашим заведением, и от каждого сотрудника вашего заведения. Это могло усилить его озабоченность?
– Мы помогаем тем, кто наиболее полезен нашей общине, – сказал Бейдер.
– Из бюджета избирательной кампании Мандэла Гейбелса следует, что его политическим консультантом является Регина Антрепренер, которая в ходе прошлой кампании получила за свои консультации… – Марина снова перевернула листик в своем блокноте и, поводив пальцем по записям, нашла нужную цифру, – 46 тысяч долларов.
– Какое отношение я имею к Регине Антрепренер? – промямлил Бейдер.
– Вы меня спрашиваете, какое отношение вы имеете к женщине, которая ночует под крышей вашего дома?
Бейдер поднял глаза и встретился с глазами Марины Потемкиной. И то ли их пронзительная голубизна, то ли изумление в тоне собеседницы произвели на Бейдера совершенно непредвиденный эффект. Он ощутил, как сиденье под ним стало горячим. С беспомощным ужасом он смотрел, как его собеседница быстрыми короткими вдохами потянула носом воздух и брови ее изумленно поползли вверх. Она посмотрела на сиденье, после чего ее колени взлетели и, распахнув дверцу, она выпала из машины.
Когда она поднялась с земли, Бейдер с изумлением обнаружил, что репортерша, держась обеими руками за живот, хохочет. Сквозь ее смех и стоны он услышал:
– А когда это буду не я, а прокурор?
Бейдер выбрался из машины и, широко расставив ноги в мокрых брюках, сделал к ней неуклюжий шаг.
– Послушайте, я должен вам объяснить!
– Не смейте подходить ко мне! – крикнула Марина и, пряча блокнот в сумку, стала пятиться к своей машине.
– Я должен объяснить вам, – преследовал ее Бейдер. – Я перенес операцию.
– Нет! Не смейте!
– Я болен!
Так они допятились до стоявшей в дальнем углу парковки красной «Мазды», где журналистка крикнула Бейдеру:
– Прекратите идти за мной, вы, старый идиот, вашу машину сейчас угонят!
Это было невозможно, потому что ключи от зажигания были у Бейдера в руке. На всякий случай он раскрыл ладонь и посмотрел на них – они были на месте. Но Марина продолжала кричать и указывать рукой ему за спину. Он обернулся и увидел, как из его мерседеса выбрался худощавый паренек – «белый!», успел отметить он, – и, подхватив под мышку портфель, оставленный на переднем сиденье, бросился наутек.
Обернувшись снова к тому месту, где только что была Марина, он увидел, как ее красная «Мазда» выезжает с парковки на трассу.
Треугольник №2 готов тоже.
А где два, там и три. Верно?
Последний треугольник
Шутка
Действующие лица:
Бэлла Тэрц, утомленная ведением домашнего хозяйства дама 40 лет с серым лицом и множеством подбородков.
Майкл Тэрц, помощник менеджера отдела по ветеранским делам в городском пенсионном отделе. Невыразительный мужчина 36 лет.
Телефонный собеседник, персона которого должна открыться зрителю неожиданно в самом конце истории.
Действие происходит в просторном доме на Лонг-Айленде. Гостиная обставлена итальянской мебелью белой полировки. Мягкая мебель обита розовой кожей. Над камином висит старинное длинноствольное ружье с красивым затвором.
Белла в спортивном костюме, который подчеркивает ее полноту. Она сидит на диване и курит. Рядом с ней газета с заголовком «Удар индюка». Это статья об их сыне Дэвиде. Его арестовали вчера вечером. Майкл недавно вернулся. Он уже ослабил галстук, но еще не успел снять его. Оба выглядят подавленно.
Бэлла. В чем я провинилась перед Богом, ты можешь мне сказать? Что я сделала не так?
Майкл. Откуда я знаю? (пожимает плечами). Меня сейчас интересует другое: как быть с адвокатом? Если тебе не подходит тот адвокат, которого нашел я, ты должна позвонить своему папе, и пусть он найдет кого-то лучше!
Бэлла. Почему, стоит мне только упомянуть моего папу, как ты начинаешь злиться? У папы есть связи!
Майкл. Чтобы найти хорошего адвоката, не нужны связи, нужны деньги!
Бэлла (делая затяжку и выпуская в потолок струю табачного дыма). Мои родители мало тебе дали?
Майкл. При чем здесь я, сейчас речь идет о Дэвике!
Бэлла. Ты боишься, что они любят его меньше тебя? (с усилием гасит сигарету о дно пепельницы). Или они не заботятся о нем?
Майкл. В чем проявилась их забота? В том, что они начали водить восьмилетнего мальчика к психоаналитику?
Бэлла. (с возмущением). Ты же избивал его!
Майкл. О-о, не-е-ет! К большому сожалению, я так ни разу ему и не всыпал. Твоя мама всегда спасала любимого внука! Надо было суметь вызвать полицию в мой дом, после чего судья послал меня к психотерапевту, который полгода выяснял истоки моей агрессивности! Истоки моей агрессивности в том (он звонко ударяет тыльной стороной одной ладони о раскрытую другую), что у меня нет моего дома!
Бэлла. А кто тебе купил этот дом?
Майкл. Я помню, кто купил этот дом, но когда его покупали, мне не сказали, что будут напоминать об этом каждый день моей жизни! (повышая голос) И очередное напоминание не снимает вопроса об адвокате!
Бэлла. Если я скажу папе, что случилось, он получит инфаркт.
Майкл. Тогда давай свяжемся с тем адвокатом, которого предлагаю тебе я!
Бэлла. А вдруг это плохой адвокат?
Майкл (нарочито спокойно). У любого адвоката бывают удачные дела и неудачные. Этого мне рекомендовали знающие люди.
Бэлла. Что они знали, твои люди?
Майкл. Поверь мне, они знали большие неприятности.
Бэлла (обхватывая руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону). Если папа узнает, что я взяла адвоката без его совета, это будет обида до конца дней.
Майкл (снова показывая, какой он терпеливый). Тогда тебе ничего не остается, как позвонить папе.
Бэлла. У него будет инфаркт.
Майкл. Последний вариант – это позвонить маме. Она сообщит ему об этом в мягкой форме.
Бэлла. Если мама узнает, она умрет!
Майкл. Твоя мама? Она еще нас переживет!
Бэлла. Боже, за что ты ее так не любишь?
Майкл. Она меня любит! Они вообще меня за человека считают?! С первого дня нашей совместной жизни они хоть раз поинтересовались моим мнением? Я вообще что-то в этом доме решаю? (раскинув руки и встряхивая ими) Папа знает того, папа попросит этого, папа знает лучше! О-о, как бы я хотел разорвать этот порочный круг! Как я хочу иногда взять эту штуковину (он делает шаг к камину и снимает со стены ружье) и сделать, как это сделал Хемингуэй!
Бэлла. Кто это?
Майкл. Ты не знаешь!
Бэлла. Откуда я могу знать всех твоих знакомых? Ты же стесняешься меня знакомить с ними! Что ты делаешь? Это ружье не стреляет. Это декоративная вещь.
Майкл (взяв ружье за ствол, как берут бейсбольную биту, он подходит к жене). Если ты сейчас не позвонишь своему папе, оно выстрелит.
Бэлла (отталкивая от себя приклад). Ты же псих!
Майкл. Меня сделали психом!
Бэлла, глядя на него ненавидяще, берет телефонную трубку. Набрав номер, она подносит трубку к уху и ждет ответа. В зале слышны усиленные телефонные гудки. Один, два, три, четыре. Потом трубку на другом конце провода снимают, и раздается знакомый голос:
– Мандэл Гейбелс слушает!
Зрители видят замершие фигуры Беллы и Майка. Свет начинает понемногу гаснуть. Занавес опускается.
2005 г.