Опубликовано в журнале СловоWord, номер 54, 2007
Александр Гутман выпускник ВГИКа, оператор, режиссер-документалист, продюсер. Участвовал в создании таких известных лент, как «Снежная фантазия», «Пирамида», «Русские ушли», премированных на самых престижных международных кинофестивалях. Последняя его горькая лента «Три дня и больше никогда» триумфально прошла по экранам мира. И вот – новый фильм.
Мы познакомились с этим режиссером на официальном просмотре сделанного им только что фильма о балетмейстере Эйфмане. Мне было необходимо поговорить об одном из его ранее вышедших фильмов “Путешествие в юность”.
Лариса Шенкер (Л.Ш.): Мне приятно с Вами познакомиться, Александр Ильич. Слышала о Ваших фильмах от Саши Свиридовой. Вы, конечно, знаете ее. Она большой любитель кино, пишет о нём. Она видела ваши фильмы и рассказала мне об одном из них, о котором писала. Это о фильме о немецких женщинах после войны, и о тех издевательствах, которым они подвергались от рук русских завоевателей.
Александр Гутман (А.Г.): Не совсем завоевателей, а от русских солдат. Будем точнее. Там были не только русские.
Л.Ш.: Но все-таки их увезли русские, и насиловали их русские?
А.Г.: Нет, их насиловали советские солдаты. Это не одно и то же. Они даже вспоминали, это не вошло в фильм, даже говорили, что там были какие-то монголоиды, и «в общем мы не помним», потому что они были детьми, тринадцати-пятнадцати лет. Они только помнят весь этот ужас, они по-русски не говорили. Но внешность у них была разная: и смуглые были и с раскосыми глазами.
Л.Ш.: Как им не прислали арийцев?!
А.Г.: Не знаю. Нет, это неверная интонация, с моей точки зрения.
Так что они не виноваты, эти дамы, уже сегодня они дамы, а тогда они были девушки, девочки. Моя героиня сказала: «Когда пришла война, когда пришел Гитлер к власти, мне было пять лет, а когда началась война, мне было десять лет, чем я виновата?» И я ее прекрасно понимаю.
Л.Ш.: Я знаю, что Ваш отец просил вас не делать этот фильм. Почему?
А.Г.: Он объяснил просто, что он прошел всю войну с кинокамерой. Он был на фронте, он все это видел, а плюс ко всему мой папа был еврей, и я тоже. И много наших родственников погибло от фашистов, но мы другое поколение, и мы не можем жить с ненавистью в сердце всю жизнь. И нельзя ее передать нашим внукам, правнукам. Тогда на земле не было бы мира. Мы воевали бы друг с другом бесконечно, потому что тогда русские должны были бы обидеться на французов за двенадцатый год, а французы должны были обидеться на немцев, и т.д. и т.д. Потому что вся история цивилизаций это история войн, наверное не в первую очередь, но не в последнюю. И это невозможно. Надо жить как-то. По этому поводу я рассказывал Саше Свиридовой, как очень хорошо сказал Роберт Фрост, знаменитый американский поэт, что если мы хотим жить в обществе, мы должны научиться прощать, потому что нам самим нужно часто прощение, не только от Бога. Это принципиально важно. Я пытался это объяснить папе, но он был не молодой человек, старый человек.
Л.Ш.: Он был умный человек.
А.Г.: Да наверно, умный человек. Да, ему трудно было это понять, тем не менее, моя племянница, его внучка, дочь моей сестры, которая сейчас только что кончила ВГИК, и я показывал эту картину у них в мастерской на режиссерском факультете, она очень хорошо сказала, когда вернулась домой после просмотра: мама, если бы дедушка сейчас видел этот фильм, он бы все понял и принял бы этот фильм.
Л.Ш.: Обычно все-таки любой человек, который занимается искусством, что-то хочет сказать людям, что-то до них донести, чем-то, может быть, им помочь, если он гуманист, а вы по-видимому гуманист. Так чем Вы могли помочь людям этим фильмом, именно этим, конкретно этим фильмом, об этом лагере, и об этих женщинах?
А.Г.: Понятно. Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что я не сделал свой фильм для того чтобы чем-то помочь или что-то объяснить. Я делаю свои фильмы потому, что я не могу не делать эти фильмы. А объяснять будут за меня мои критики, пусть они мне расскажут, что я хотел сказать и т.д. и т.д.
Л.Ш.: Это правда, но всегда лучше рассказывает тот, кто сделал.
А.Г.: Я еще раз говорю. Я сказал, почему я взялся за это кино. Для того, чтобы жить в обществе, я цитирую еще раз Фроста, мы должны научиться прощать, и я готов простить этих женщин, потому что так не должно быть. Мы не должны издеваться, насиловать нигде, ни немцев, ни евреев, ни русских детей. Война приносит нам миллион несчастий и это одна из сторон войны – страдание детей, и именно об этом я хотел сделать этот фильм.
Л.Ш.: Ну почему именно Вы, еврей, у которого наверно тоже кто-нибудь погиб в эту войну? Миллионы людей погибли, и евреи, и русские, в эту войну. Миллионы русских женщин, и девушек, и детей были изнасилованы.
А.Г.: Неправда. Изнасилованы не были миллионы, неправда. Я поднял много документов. Убиты – да, но не изнасилованы. Я знаю это. Потому что был приказ Гитлера, в котором говорится, что за связь с неарийской женщиной – расстрел. Такие случаи были. К сожалению, много было случаев.
Л.Ш.: Смотрите, как замечательно.
А.Г.: Это было. Я беседовал с очень многими людьми, очень многими.
Л.Ш.: Побеседуйте с моим мужем, я вас познакомлю, он прошел всю войну. И он видел, как обращались с пленными немцами, когда по решению Тройственного содружества – Англии, Америки, России, решили дать русским возможность использовать их как рабочую силу. Это было сделано. И когда кончилась война, он стерег их, охранял, он водил целые бригады этих самых немцев, и он рассказывал, что они очень хорошо, послушно работали, резко потеряв свою арийскую гордость…
А.Г.: Вы не об этом говорите.
Л.Ш.: Я об этом и еще не закончила. К ним очень неплохо относились. Их прекрасно кормили. Никто их не бил, никто над ними не издевался, хотя это было бы естественно сразу после войны. К ним могли бы по-другому относиться, относились же как раз именно так. Даже на такое короткое время не сохранили к ним ненависти. Это было типично. То же, что произошло с этой группой женщин, не типично.
А.Г.: Насчет типично, вы не можете этого сказать. Потому что это воспоминания Вашего супруга, который охранял определенную группу немцев. Как это было везде – он не знает.
Л.Ш.: Он знает примерно. Он ведь не как генерал их охранял, и так было везде, по-видимому. Что же касается этого лагеря, где были эти немки, это, конечно, был совершенно исключительный случай, что их туда повезли, что их там держали до сорок девятого года (т.е. после окончания войны в сорок пятом году до сорок девятого получается четыре года). И там из них некоторые погибли. Действительно, это ужасно, это страшно, однако же это то же самое, что было в лагерях, которые Сталин содержал для русских, для наших людей, где погибли действительно миллионы. Больше людей, чем погибло солдат во время войны. И мне кажется, что сделать такой пропагандистский фильм, который превратил этот единичный случай в художественное произведение, которое должно на всех действовать и влиять, и думать, что это приведет к уничтожению ненависти, странно. Мне кажется, это могло произвести как раз обратное действие.
А.Г.: Они были освободители только до того, как перешли границу. Как только перешли границу с Россией, я не могу сказать, кто они были, но не освободители. Никто их не просил об этом. Это уже была большая политика, это был дележ мира. Это мое мнение.
Л.Ш.: Тогда у меня к вам другой вопрос: как Вы думаете, немецкий народ, подчеркиваю, народ, весь в целом, несет ответственность за то, что они учинили в мире, под руководством Гитлера, поддерживая Гитлера, или нет?
А.Г.: Думаю, что весь немецкий народ несет ответственность за то, что совершила Германия во Второй мировой войне. Да.
Л.Ш.: Думаете ли вы, что немецкий народ несет ответственность за то, что вытворяли немецкие солдаты на завоеванных ими землях, в тех же Франции, в Польше и в России? И имели ли русские солдаты основание ненавидеть немцев?
А.Г.: Были основания. Конечно, были основания.
Л.Ш.: И ведь это вошли люди, которые в течение многих лет рисковали жизнью, каждый день до последнего момента.
А.Г.: Была война.
Л.Ш.: Это была война. Можно ли их так уж судить, или обвинять за то, что они делали, войдя к этой, как они говорили, немчуре, и я это повторяю, к немчуре?
А.Г.: Можно, и нужно.
Л.Ш.: Может быть, можно, но не нужно. Это мое мнение, и оно совершенно совпадает с мнением Вашего папы. И это собственно, я хотела от вас услышать после прошествия нескольких лет, когда в Германии вышло несколько книг по поводу вины немцев в этой страшной войне. Мы поговорим об этом в следующий раз.