(как культурно-историческое достояние современности). Послесловие
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 53, 2006
Среди мировых исторических достижений человека едва ли не самое высокое место занимает школа. Имеется в виду школа в наиболее привычном для всех нас смысле этого слова, школа, с которой хорошо знаком каждый, в которой он сам учился, где учатся, учились или будут учиться его дети, внуки. Школа – это то, что близко и известно всем, независимо от возраста, нации, рода занятий, политических и даже религиозных убеждений. В школе учатся дети из разных семей, чьи культурные и мировоззренческие позиции имеют весьма широкие различия. Но школа их всех объединяет как главнейший источник знаний, знаний, которые полезны всем, без которых нельзя жить в современном мире.
Редко кто проявляет безучастность к судьбе школы. Можно быть равнодушным к смене правительств, но не к тому, что происходит в школе. В благополучии школы – залог нормального развития страны, нации. Банальные мысли, и их не следовало бы уж больно подчёркивать, когда бы процессы, происходящие внутри нашей школы и вокруг неё, не вызывали бы серьёзную тревогу за её будущее.
Школа – устоявшееся в веках, добытое и закреплённое колоссальным опытом общественное учреждение. Школа призвана готовить ребёнка к активному участию в производительной деятельности и общественных отношениях, раскрывать перед ним картину реального мира, жизни, природы и общества на основе систематических научных знаний, реальных фактов, обобщений, законов.
Базовые принципы обучения, закрепленные в научной педагогике, в основе своей остаются неизменными независимо от сменяющих друг друга политических веяний. Но это не значит, что школа располагает абсолютным иммунитетом по отношению к неблагоприятным влияниям внешней среды. Поэтому школа всегда нуждается в прочной защите от чуждого ей вмешательства, даже если оно и вызвано благими намерениями.
У больших политиков существует неуёмный соблазн подчинить себе школу. Кто владеет, распоряжается школой, тот владеет страной, творит её будущее. Государства, заботящиеся о своём завтрашнем дне, не жалеют затрат на школу, понимая, что в противном случае ею завладеют силы, желающие извлечь из школы собственную пользу. Разрушить школу в общегосударственном масштабе можно и без террористических взрывов. Школа, влачащая нищенское, рабское существование, становится невольной заложницей сил постороннего порядка.
Школа перестаёт быть школой, когда она теряет чёткие мировоззренческие ориентиры, когда учителя вынуждены отступать от фундаментальных принципов обучения и воспитания. Например, школа не может широко распахнуть двери для всякого желающего обучать и воспитывать детей. В школе работают люди, прошедшие системную профессиональную подготовку, на сегодня, как правило, имеющие специальное высшее образование. Можно, конечно, спорить о качестве подготовки наших школьных преподавателей. Тем не менее эти люди, официально получившие высокое звание педагога, несут персональную ответственность перед обществом за нормальное развитие детей, за их моральное и физическое здоровье. Наличие в школе квалифицированных педагогических кадров – обязательное условие её существования.
Фундаментальным, коренным свойством нашей школы, выработанным в процессе длительной истории сложных и противоречивых отношений государственных институтов и религии, является её светскость. Светский характер российская школа приобрела не сегодня и не вчера. И даже власть большевистских Советов, слывущая яростной противницей религии, здесь явно ни при чём. Сама жизнь развела школу и церковь ещё задолго до октябрьской революции, установила между ними строгие границы. В основе такого порядка лежало понимание, что слияние школы и религии вредно как той, так и другой стороне. Был, безусловно, учтён и опыт других стран, где христианство является ведущей религией, но где оно давно покинуло государственные учебные заведения, сосредоточив своё влияние на семье. В дореволюционной российской школе, правда, преподавался «Закон Божий», но приобщение учащихся к знаниям по этому предмету ни в коей мере не обязывало их соблюдать его в повседневной жизни. Кстати говоря, изучение этого предмета, отражающего православные религиозные взгляды, не спасло население России от массовой атеизации.
В современном мире, за исключением исламских государств, нет ни одного случая, когда государственная школа существовала бы в слиянии с религией. Светскость школы надёжно и незыблемо поддерживается законами даже тех государств, где церковь занимает весьма высокое положение. (Мы не говорим сейчас о специальных религиозных учебных заведениях, таких, как воскресная школа у христиан, мектеб у мусульман, хедер или иешива у евреев.) Светскость школы, приобретённая в результате многовекового опыта, стала сакральной сама по себе, и чьё-либо посягательство на нее воспринималось бы столь же безумно, как если кому-то вдруг захотелось бы путём юридических законов запретить христианство. Что же наблюдается в России сейчас?
Буйные социально-политические ветры, пронёсшиеся по просторам нашей страны, всколыхнули сердца и умы российских граждан. Был упразднён тотальный атеизм, и люди безудержным потоком устремились к религиозным ценностям. (Понятно, отечественную историю нельзя оторвать от православия. Роль этой специфической ветви мирового христианства в жизни России не переоценить.) Значительно возрос интерес населения к православной культуре. Люди все чаще обращаются к нашей истории, проявляя стремление к её правдивому изучению и осмыслению. На этой волне в поразительно малый срок окрепла и гигантски разрослась Русская Православная Церковь. Пользуясь особым покровительством власти она обрела в России статус базовой идеологии. С каждым часом растёт её влияние на жизнь и политику государства. Все шире распространяется мнение о том, что все беды нашей страны заключаются в отступлении нашего народа от традиционной веры. Всеобщее обращение населения к религии рассматривается как обнадёживающий фактор возрождения былого могущества России.
Означает ли все это, однако, что Церкви сегодня непременно следует аккредитоваться в нашей государственной школе? Если это произойдёт, а документы о такой аккредитации «в соответствии с государственными стандартами» руководством уже подготовлены, то не должны ли мы будем признать факт потери нашей школой светского характера? Ведь если церковные представители (не обязательно со священническим званием) на вполне официальной основе станут работать в нашем образовании, то это и будет на деле не разделением школы и религии, как декларируется в Конституции, а самым настоящим их слиянием!
Мы и сегодня наблюдаем множество признаков все более настойчивого церковного проникновения в школу. Самые существенные из них заключаются в том, что Русская Православная Церковь на законных основаниях допущена к написанию государственных учебников и составлению учебных программ по русскому языку и литературе, всеобщей и отечественной истории, изобразительному искусству и музыке. Поступающие в школу методические материалы по предметам гуманитарного цикла всё больше и больше отражают особые взгляды церкви на науку, историю, культуру. Церкви остается сделать буквально один шаг, чтобы её служители непосредственно переступили школьный порог и были допущены к обучению и воспитанию детей. В самом скором времени ожидается включение в школьное расписание уроков с пока ещё окончательно не утверждённым названием «история религий» или «основы православия», проведение которых будет возложено на церковнослужителей. Что же, и тогда мы будем говорить о сохранении светскости в нашей школе?
Вряд ли сегодня найдётся какой-нибудь разумный политик, который бы призвал в срочном порядке объявить нашу государственную школу православной. Даже верующие, в подавляющем своём большинстве, хорошо понимают, что это безумие. Но существует иной соблазн: продолжать декларировать светский характер школы и исподволь ориентировать её на религиозный курс. Такой сценарий развития событий представляется наиболее реальным. С точки зрения инерционных процессов школу в целом можно уподобить тяжёлому крейсеру-авианосцу. Ясно, что мгновенно огромный корабль на 180 градусов не раскрутишь. Но сигнал на его разворот с капитанского мостика уже поступил. И похоже, что какой-то, судя по всему, достаточно продолжительный период, наша школа вынуждена будет пребывать в состоянии двусмысленности и половинчатости. Именуясь светской и сохраняя определенные принципы светскости, она в то же время будет занаряжена на выполнение церковного заказа.
Что же нас ожидает в ближайшей перспективе? С какими серьёзнейшими проблемами столкнётся российская школа в результате её венчания с религией? Вот лишь некоторые из них.
Ключевой вопрос заключается в том, как наша школа, при складывающихся обстоятельствах, будет строить свои отношения с наукой, и, прежде всего, с такими её отраслями как естествознание, физиология, классическая психология, документальная (немифологизированная) история. Хотим мы того или нет, но существуют законы познания. Их никто не опровергал. Научные и религиозные пути познания разнонаправлены. Попытки их объединения бесполезны. А в условиях школы выглядят безумно и безнравственно.
На практике религия будет мешать научному развитию, а наука создавать препятствия для религиозного воспитания. Кроме того, есть опасность, что научные и религиозные подходы получения знаний будут поставлены в конкурентные условия. Возможно ли в принципе сохранение нейтралитета в отношениях между рационалистической наукой, с одной стороны, и мифологическим, основанным на веру в чудеса и сверхъестественное вмешательство, способом объяснения действительности, с другой? Будет ли наша школа учить отличать миф и вымысел от факта? Сталкивая непримиримые и несовместимые друг с другом по своей сути науку и религию, не заносим ли мы в школу и в целом в наше общество дополнительный вирус, который расщепляет сознание человека? Не создаём ли платформу, на которой будут культивироваться лишённые осмысленных убеждений личности с раздвоенной психикой, поскольку неокрепшая психика ребёнка неминуемо окажется поставлена в условия непосильного выбора, в своеобразную ситуацию «Буриданова осла»? Не оставляет сомнений, что утрата школой светскости таит в себе серьезную угрозу психическому и физическому здоровью молодёжи и в исторической перспективе катастрофична для нации.
Единство педагогических взглядов и убеждений – элементарное требование к организации школьного образования. Верить в то, что его удастся создать на базе общего приобщения к церковным ценностям православного толка – большая утопия. Объединяющей духовной общностью наших педагогов, выработанной в процессе труда, при всех политических системах была ориентация на передачу детям научных сведений о мире. На чём это единство будет создаваться сегодня, совсем не ясно. Навязывание всем людям одной религии даст не объединительный, а разъединительный эффект. Установление господства какой-то одной религии над сознанием всего населения возможно при условии его превращения в толпу безграмотных, тупых, больных и нищих холопов. И самый верный шаг к этому – ликвидация светского характера школы, выветривание из её классов науки.
Какие следует, к примеру, применять в школьной практике научные объяснения для бытующего в том же православии разделения всех достижений науки и искусства на божественные и на сатанинские? А если методика такого объяснения всё-таки обнаружится, то по какому принципу мы будем зачислять одни произведения туда, а другие – сюда? Неминуемо возникнет вопрос о церковной цензуре содержания школьного обучения. Значит, кто-то свыше возьмёт на себя право определять заново, что есть хорошо, а что плохо в науках и в искусствах, какие из них отнести к козлищам, а какие – к овнам. По церковным представлениям значительная часть творчества и Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя, и Толстого содержит «бесовщину», а стало быть, никак не может распространяться среди населения и, тем более, детского. А уж такие фигуры нашей культуры, как художник Врубель и композитор Скрябин, должны быть бесследно изгнаны из народной памяти. Найдёт ли такая оценка нашего творческого наследия единодушие среди педагогов? А если и найдёт, то с какими ещё дополнительными потерями в культуре?
Став школьными преподавателями, представители церкви должны будут определиться со своим внутришкольным статусом. Как члены педагогических советов они получат право влиять на политику школы. И их мнению будет трудно противостоять, поскольку оно будет подкрепляться статусным положением церкви как высшей, непогрешимой инстанции, владеющей абсолютной истиной. На деле же это будут лишь персональные мнения, но с правом главенствующего начала. При этом без несения какой-либо ответственности. Такое исключительное положение церковнослужителей вряд ли найдёт согласование с ростками демократии, которые в той или иной мере уже проклюнулись в школе. Закрепление за кем-нибудь статуса непререкаемых оракулов сегодня может вызвать совсем нежелательные для школы конфликты. Для школы также нежелательно, если кто-то из её работников находится вне коллектива и представляет инородное звено в системе обучения и воспитания.
Касаясь чисто организационных вопросов внедрения уроков православия в школьное расписание, мы не должны забывать о том, что нам делать с теми детьми, кто, прежде всего по причинам принадлежности к другим вероисповеданиям, не будет посещать данных уроков. Есть надежда на то, что у школьных организаторов хватит мудрости не заставлять их в «добровольно-принудительном» порядке изучать предмет, скажем деликатно, не совсем приемлемого свойства. В российской глубинке, возможно, процесс внедрения уроков «Закона Божия» и пройдёт достаточно гладко в силу относительной однородности населения. В Москве, где в отдельных классах числится до пятидесяти процентов детей из мусульманских семей, а есть ещё в значительном числе и дети из иудейских семей и семей, исповедующих протестантские ветви христианства, не говоря уже об атеистах и агностиках, мы встретимся с серьёзными организационными и психологическими проблемами. И дело совсем не в том, куда таких детей девать во время православных уроков, хотя это тоже немаловажная проблема в условиях школы. Пока какая-то из религий не возносится в ранг доминирующей, дети с разными семейными вероисповеданиями мирно соседствуют и даже дружат друг с другом. Всякое же неосторожное нарушение равноправия религий вызывает в обществе болезненные реакции, а в школе оно может привести к весьма неблагоприятным эксцессам. Дети склонны отрицательно воспринимать тех, кто хоть как-то выделяется из общей среды, и подвергать их всевозможным преследованиям, вплоть до самых жестоких. И учителя в этих случаях оказываются бессильными. Никакие формальные призывы педагогов к толерантности не помогают, если нарушается целостность учебно-воспитательного процесса. Старый советский фильм «Чучело» показал далеко не самый страшный пример жестокостей детской толпы по отношению к непохожим на неё личностям.
Помимо всего вышесказанного мы не должны упускать из виду и то обстоятельство, что подчинение общешкольного образования Православию, с его тягой к эксгумации феодальных останков, с упорным стремлением к мессианству, к «евразийству», к «особости русского пути» усугубит изоляцию нашей страны от Запада, от магистральных направлений ориентированного на Православие воспитания будет отбираться и выживать тип человека, готового идти на неоправданные жертвы и делать своими жертвами других людей. Такие дороги наш народ уже прошагал с миллионными потерями. Гордость за свой путь отнюдь не возбраняется, если только этот путь не ведёт к пропасти. Нравится кому-то или нет, но Россия – это часть западной, европейской цивилизации, и итогом выхода страны из рамок этой цивилизации будет одно – ускоренная деградация и последующая гибель российского этноса.
Итак, возникает главный вопрос: что несёт России слияние школы и религии? Или, другими словами, что мы получим в результате ликвидации светского характера нашего образования? Ответ напрашивается весьма неутешительный: народное сознание получит такой удар, последствия которого обернутся катастрофой для всего нашего народа. Не религии, а наука и научно-технический прогресс, плодами которого пользуется всё человечество, являются оплотом и движущей силой современной цивилизации. И политика искоренения научных основ школьного образования на деле означает не что иное, как уход в сторону от цивилизации, потерю бесценного культурно-исторического достояния, каким является массовая светская школа. Разве в этом наше спасение, наше будущее? Для чего мы учились, для чего берегли нашу школу?
Разговор-послесловие
Лариса Шенкер (Л.Ш.): Скажите, чт бы следовало сделать,чтобы улучшить качество работы школ? Может, увеличить зарплату учителей?
Владимир Рослов (В.Р.): Увеличение зарплаты учителей – это, конечно, было бы хорошим фактором для улучшения педагогического труда, воспитания. Но это все-таки не единственный способ. У нас как-то, сколько ни увеличиваем зарплату, все мало.
Л.Ш.: Православие, которое является религией традиционной для России, не помогает ли в создании какой-то цели существования людей и понимании смысла жизни? Нельзя ли было бы их предложить для осмысления жизни нового поколения, пришедшего на землю, когда все прежние идеалы рухнули. Ведь человек не может удовлетвориться лишь бытовыми нуждами, только едой и одеждой. Человек, собственно, и отличается от животного тем, что он хочет осмыслить свою жизнь, опереться на идеалы; тем, что у него есть какие-то устремления. Когда таких стремлений нет, то человек превращается в животное.
В.Р.: В животное, да…
Но с другой стороны, вы понимаете, есть же какие-то чувства, которые превалируют, которые направляют деятельность человека. В нашей отечественной психологии приняты традиционно взгляды Леонтьева, Выгодского и т.д. Но если вы голодны, если вы не удовлетворены, если вы озабочены, я не думаю, все-таки, что ваши мысли будут направлены на решение каких-то духовных вопросов, таких, вы знаете ли, высоких. Все-таки человек должен быть прежде всего накормлен. Я вот когда сейчас приехал в Америку, то слышу: свобода, свобода… Ну ладно, и у нас сейчас свободы, вроде как бы хватает, только не умеем ею распорядиться. Одна из экскурсоводов сказала: свобода от голода. Свобода от страха. Я не думаю, чтобы Америка победила и страх. Но в какой-то мере ей удалось победить голод. У нас же это угроза национальная. Она висит над нами. Она и страх вызывает, может быть главенствующий страх: а как я буду завтра жить, как существовать? Это страх не только за своих детей, но и за свое поколение. Если вы живете в убожестве, что же вы будете думать о каких-то высоких мировых проблемах? Страшное это дело – голод. Мне он близок. Мне жалко этих зверушек, которые страдают от голода.
Л.Ш.: Очень печальная ситуация. И совершенно не ясно, что можно делать. Но делать что-то надо и хотелось бы. Те, кто любят свой народ, должны помочь ему, во имя его спасения, во имя того прекрасного, что в этом народе есть. Мне кажется, что из русских людей должна выкристаллизоваться какая-то группа интеллектуалов, которая бы могла предложить советы
В.Р.: Вот выкристаллизовываются группы, много желающих, много советчиков, которые эти вот спасительные идеи выражают, высказывают. Понимаете, все они со временем как-то меркнут и становится ясном при ближайшем анализе, ближайшем рассмотрении, что они не несут в себе спасительной силы. Мне кажется, что просто каждому человеку надо на своем месте что-то делать. Не терять голову, не объяснять свое бессилие. Я не знаю, что можно сделать радикального.
Л.Ш.: Радикализм, видно, в данном случае не работает.
В.Р.: Радикализм – нет. Так же как личность какая-нибудь. Я прочитал книгу вашего издательства. Имя автора забыл. Он высказал парадоксальную мысль, что вот были Сталин, Ленин – умнейшие люди, может быть даже лучшие в своем обществе. Но такие люди, которые приходят с радикальной идеей и одержимы благородной мыслью, когда ее пытаются реализовывать, как и большевики, (“тоже ведь были какими-то благородными идеями вооружены”) то это приводит к падению уровня жизни. На них не следует ориентироваться.
Л.Ш.: Вы – сторонник европеизации России, движения в сторону Европы?
В.Р.: Безусловно. Европеизации. И здесь мы можем работать. Мы можем говорить, пропагандировать этот образ жизни. Это не значит, что все нам в Америке нравится. Но это можно в сотрудничестве обсуждать, взаимообогащаться.
Л.Ш.: Да. Американцы стараются всем помочь, а в ответ на это…
Есть такая мысль: того, кто совершил против вас недобрый поступок, можно простить, но того, кто вам сделал добро, вы не простите. Зло прощается, добро – никогда.
В.Р.: Конечно, у нас же есть это знаменитое: “Не делай добра – не получишь зла”
Л.Ш.: Тут кроется, между прочим, причина недоброжелательства к Америке. Она ж кормила Россию, когда голод был (об этом есть документы). Миллионы людей погибли бы голодной смертью, если бы Америка не посылала тогда продовольствие в Россию.
В.Р.: Совершенно верно. Так вот иногда и в школе бывает. Помогаешь детям, но не всегда это надо делать. Нужно, чтобы они сами выходили из положения. А то – он еще раз с вами встречаясь, видит во встрече свидетельство своей какой-то униженности, своей несостоятельности и отворачивается. А казалось бы, ну ты хоть поздоровайся.
Л.Ш.: Вот, может быть, в этом смысле Россия, которой Америка помогала, и испытывает к ней неприязнь.
Хочу поблагодарить Вас за беседу, надеюсь мы в дальнейшем продолжим этот разговор.