Опубликовано в журнале СловоWord, номер 53, 2006
Лариса Шенкер (Л.Ш.): Итак, Татьяна Николаевна, мы с вами встретились сегодня, после большого перерыва, потому что с вами произошло трагическое событие. Вы похоронили мужа. Поговорим о нем. Мы знаем, каким замечательным человеком он был. Хотелось бы, чтобы Вы рассказали о нем побольше.
Татьяна Николаевна (Т.Н.): (Говорит, держа в руках фотографию.) Конечно. Я вот посмотрела сейчас эту фотографию: большая копна почти черных вьющихся волос, красивый тонкий нос, веселое лицо. Он бывал весел очень часто. Таких веселых людей вообще на свете мало.
Были у меня до него ухажеры – серьезные американские бизнесмены… Мне было с ними так скучно. И вдруг – полное сумасшествие. Мы ходили на все концерты. Дождь – не дождь, мы все равно куда-то шли, совершали огромные прогулки. Играли в бридж. Даже выводить моих собак и его кошек – было нам вместе замечательно. Мы поняли, что друг другу подходим.
Поженились. Родилась дочь. Нам обоим нужно было совершенно менять жизнь. Ведь прежде мы не знали что такое дети, что значит заниматься серьезной работой. Николай Алексеевич был очень хорошим художником, пост-импрессионистом. Но ведь на этом особо не заработаешь. Так что пришлось заняться прикладным искусством. Он это умел, научился еще во Франции рисовать по шелку. И теперь стал дизайнером в больших текстильных фирмах. Ему это не очень нравилось. Ведь это была довольно скучная работа. Заставляли делать не то, что ты хотел, а то, что было модно и требовалось заказчику, даже если было ясно видно, что это уродство.
Через некоторое время друзья моей матери, у которых была небольшая студия шелкографии, постарели. Им нужен был молодой партнер. И вот они пригласили Николая Алексеича. Он конечно с удовольствием включился в их дело. Стал рисовать. Научился очень быстро замешивать краски не так, как замешивают художники, а в ведре. Стал работать. Понемножку студия росла. Пришлось привести туда меня, так как хозяева были чудные люди, но денег считать не умели. Не посылали счета, а действовали несерьезно, артистично. Так что, когда пришла Татьяна Николаевна, то, как полагается Тимашевой, “порядок водворила”. И дело пошло и продолжается много лет. У нас появились агенты по всем большим городам в Соединенных Штатах. Но для Николая Алексеича, для его кипучей натуры, этого было недостаточно. Он очень любил петь своим красивым, но нетренированным баритоном. Выступал в хорах, иногда даже солистом. Кроме того, он обожал играть в бридж и был очень хорошим игроком в шахматы. Каким-то образом мы понравились американскому российскому обществу, и нас стали втягивать в его жизнь. Нас просили устраивать разные мероприятия: то устрой, с этим помоги. И пошло, поехало… Познакомились с российской аристократией, особенно сошлись с князем Алексеем Павловичем Щербатовым, который стал нам очень близким другом.
У этого общества было сложное положение: замечательная библиотека, но денег оплачивать квартиру не было. Однажды они пришли и попросили: “Татьяна Николаевна, устройте бал”. И вот мы с Николаем Алексеичем стали еще и этим заниматься.
Теперь я даже не могу сказать каким образом, Николай Алексеич познакомился с людьми, которые были членами Ордена госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского. Это древнейшая организация, основанная в Иерусалиме более 950 лет тому назад, в 1048 году. Она стала основой нынешнего Красного Креста. Купцы из Италии в 1020 году получили разрешение халифа Египта построить странноприимный дом в честь святого Иоанна Крестителя в Иерусалиме. Он стал пристанищем для христианских паломников, приходивших поклониться Гробу Господню. После первого крестового похода брат Жерар Благословенный основал монастырское братство, которое впоследствии превратилось в Орден, защищавший христианские святыни от мусульман. Орден служил главным бастионом христианства против ислама. Его преемник Раймонд де Пьюи открыл первую больницу Ордена госпитальеров в Иерусалиме. Русская история Ордена начинается с императора Павла I, который в 1797 году взял его под свое покровительство после захвата Мальты Наполеоном. Павел I учредил 21 православное командорство. Александр I добавил к нему еще два. Таким образом, возникли потомственные командорские семейства. Они так и действовали в России до революции. После революции в суматохе все запуталось. Собрались сначала в Париже. Оказалось, что старший брат Николая Алексеича был потомственным командором. И он рассказал брату, как это было. Это его, конечно, заинтересовало. Воображаете, какой романтизм в том, что вы становитесь рыцарем ордена девятистолетней давности.
Мы начали заниматься гуманитарной деятельностью. В это время произошел стра-шный ураган в стране Гондурас. Собственно никаких еще членов ордена не было. Не было и организации. Но Николай Алексеич развил кипучую деятельность и сумел отправить восемь тонн пищи в Гондурас.
Затем произошло страшное землетрясение в Италии, во Фриули. Николай Алексеич сумел помочь людям и там. Должна сказать, что, когда Николай Алексеич скончался, из Фриули прибыл e-mail с соболезнованиями. Тридцать лет они помнили оказанную им помощь и любили его. Это тронуло меня до слез.
Сперва никто не верил, что Орден госпитальеров будет регулярно работать, но Николай Алексеич умел делать то, что считали невозможным. Он сумел получить благословение и от Американской Православной церкви в изгнании, и от Российской, хотя они не общались и враждовали друг с другом. Затем он сумел найти родственников Романовых. Тут нашлись нужные люди. Был такой полковник Родзянко, который в детстве играл со старшим сыном великого князя Александра Михайловича, первого покровителя ордена во Франции. Андрей Александрович дал благословение. После его смерти его младший брат Василий тоже благословил орден, а потом старший сын Андрея Александровича, Михаил Андреевич, стал покровителем ордена. Нужно было зарегистрировать организацию в штате Нью-Йорк. Без этого невозможно заниматься благотворительностью.
В это время появилось, да и сейчас продолжается – огромное количество фальшивых организаций, которые все себя называют происходящими от императора Павла Первого, что абсолютно невозможно. Николай Алексеич через всех адвокатов не мог добиться ничего. Как полагается, всегда все делается чудесами. Николай Алексеич как-то говорил с одной из своих бриджевых партнерш – вдовой знаменитого адмирала Кларка. Он сказал: “Ничего не выходит”. Она отвечает: “Один из капитанов моего мужа-адмирала сейчас работает в штате Нью-Йорк на должности Assistant Attorney General. Пойдите к нему”. Николай Алексеич сделал апойтмент, поехал к нему. В отдел поступало много документов от нарушителей законов, жульнических организаций. Ну, и этот человек говорит: “Вы видите на столе? Полно лежит бумаг”. Они разговорились. Вильям спросил: “Кто вы? Как вы?” И Николай сказал, что он женат на мне. Тут у чиновника лицо переменилось. Он говорит: “Что? Вы женаты на дочери профессора Тимашева? Он же был мой профессор. И я сначала вам поверю, а потом проверю”. Знаете чудеса должны случаться: нас зарегистрировали моментально.
Благодаря активной и беззаветной деятельности Николая Алексеевича Орден госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского возродился в начале 70-х годов после долгих лет послереволюционного забвения. В 1973 году командоры собрались в Нью-Йорке и выбрали Великим Приором Н.А. Бобринского, предок которого, Алексей Бобринской, был единоутробным братом императора Павла. А в 1977 году Орден был официально зарегистрирован в штате Нью-Йорк.
Ну, потом все это пошло дальше. Николай Алексеич не мог остановиться. Он должен был встречать самолеты. Опять-таки помощи было мало. Нужно было массу делать самому. Так что он два раза в день набивал свой автомобиль и возил к самолету нужную помощь и продукты. Все было чудно, только он себе “заслужил” грыжу. Это тоже нормально для него было. Потом орден стал развиваться. Николай Алексеич был занят и работой, и вот этими делами. Потом вдруг для нас открылась Россия. Т.е. случилось опять чудо. Позвонили с радио “Свободная Европа” и сказали: “У нас только что состоялось интервью с графом Николаем Николаевичем Бобринским. Настоящий он или нет?” Попросили фотографию, увидели сходство… Значит, да, настоящий. И вот мы отправились в Россию. В первый раз в жизни. На Николая Алексеевича это произвело невероятное впечатление. Он приехал туда со слезами на глазах. Ему устроили такой прием, что просто трудно было поверить. Потом и в гостинице, и на улице, когда он говорил кто он, люди подходили к нему, просили прощения, целовали руки и говорили: мы же знаем кто вы, и как могли таких людей, как вы, от нас убрать… Он увидел своих родственников, которые остались добрыми друзьями навсегда. Через два года мы поехали в Петербург, чтобы отметить двухсотлетие основания ордена в России. Нам дали возможность устроить церемонию в Петропавловской крепости, на гробнице Павла Первого. Возложили венок и отслужили панихиду по нему. Это, кажется, в первый раз за двести лет. Потом Николай Алексеевич захотел увидеть часовни (православную и католическую) ордена. Здесь был прежде пажеский корпус, дворец Воронцовых, ставший ныне Суворовским училищем. Туда людей не пускали, но, конечно, Николай Алексеич попал.
Л.Ш.: В каком это было году?
Т.Н.: В девяносто восьмом году.
Л.Ш.: Кто правил в это время в России?
Т.Н.: По-моему, Ельцин. Он уже больше понимал, как-то…
Ну, попали туда. Нам показали и католическую, и православную часовни. Потому что католики говорили, что православной нет. Это была неправда. В православной часовне разместили склад коммунистической пропаганды. Так что мы не знали, смеяться или плакать. Но было красиво невероятно. Потому что остались все старые фрески. Старые эти окна цветные. Замечательно просто было. Потом, следующей проблемой было попасть в свой дом. Опять-таки не так легко, но его пустили. И там люди почти что на колени встали перед ним: спасибо, прости и так далее. Ну, дом конечно, дом, т.е. это дворец в сто тридцать комнат, который стоит в своем парке, недалеко от одного из каналов. Устроили там посвящение и прием, и сидело там в одной из комнат сто человек, так что размер был не очень маленький. Теперь куда бы Николай Алексеич ни приходил собиралась масса людей.
Потом мы захотели пойти в Эрмитаж и побывали в галерее. Самое интересное, что там есть одно место, где портреты: Екатерины Великой, рядом с ней Мальчик в голубом, а дальше Павел Первый. А Мальчик в голубом – это первый Бобринской. Потом мы пошли в золотую кладовую. И там куратор чуть ли не упала в обморок, потому что боялась, что Николай Алексеич потребует знаменитый скифский гребень его отца, потому что эта вещь – была находка его отца и брата, найденная в Солохе. Сам отец Николая Алексеича подарил им это, но они все-таки очень боялись, что мы потребуем обратно. Мы все дружно сказали, что ничего не нужно, дайте нам только одного Рембрандта. В какие мы музеи ни ходили, шарахались. Наше имя было прекрасно им известно. Должна сказать, что для Николая Алексеича все это было странно. Когда он родился, его отец был уже стариком. Ему было 69 лет. Так что он, Николай Алексеич, провел детство в пансионатах для детей. Пока они не закрылись. Потом он пошел в лицей. Как полагается, учился французскому, и одновременно стал учиться искусству, так как был врожденным талантом. Так прожил до начала Второй мировой войны. Он был слишком молод, чтобы попасть в армию. Но немцы взяли его на принудительные работы. Так он попал в Германию и прожил там, кажется, три года. Освободила его Третья Американская Армия. Поэтому он всегда был благодарен Америке и участвовал в разных военных организациях.
Л.Ш.: Он познакомился с вами, Татьяна Николаевна, в Нью-Йорке?
Т.Н.: Да. Но мы могли бы быть знакомы в России, потому что его отец был министром земледелия в то же самое время, как отец моего отца был министром торговли и промышленности, так что возможно, что мы бы встретились и там, если не произошла бы революция.
С детьми мы ездили много в деревню, и должна сказать, что Николай Алексеевич показал свое огромное знание и любовь к природе. Все говорили, что в Америке грибов нет, но он их моментально нашел. И где бы ни были эти грибы, ему было запросто пойти к какому-нибудь соседу, увидев на траве гриб, чтобы его взять. Я вспоминаю, как мы ехали в Канаду, по большой дороге. Едем довольно быстро, вдруг кто-то из детей крикнул “гриб”. Это значит, сбоку, на обочине. Что вы думаете, Николай Алексеич съехал вбок, потом дал задний ход, потом доехал до гриба, остановился, сорвал его. Это был настоящий хороший большой гриб! И мы дальше поехали в Канаду. С грибом.
Когда нашему сыну было восемь-девять лет, он конечно увлекался бейсболом и был в “литл лиг”, что значит маленькая лига. И как раз до начала сезона этот их главарь ушел, осталась команда без руководителя. Ну, Николай Алексеич, который немножко более знал о бейсболе, чем я, взялся за это дело. Мальчишки-то умели играть, но он стал читать все газеты и ими заниматься. Я об этом узнала вот только на похоронах, что наш сын мальчишкам обещал, что если они будут хорошо играть, он их всех будет кормить хот-догами. Так и было. И в конце концов их команда вышла первой в своем отделении. Так что пожалуйста, вот вам Николай Алексеич – бейсбол коуч. Это были совершенно различные стороны его личности. А так я должна сказать о его характере, что он был русского характера, вспыльчивый, но веселый, жизнерадостный, с невероятно чистым сердцем и душой. Он не знал и не мог понять, что кто-то может наврать, устроить какую-то интригу против него. Он говорил: “Да нет, это невозможно. Этот человек не может это сделать”. Может быть, поэтому, он добивался всего того, что хотел. Потому что люди ему верили. Он курил много. Он, кажется, научился этому в Германии, когда был на принудительных работах. Курил одну папиросу за другой. Я его остановила в конце концов. Но это принесло уже свой вред. У него стали закупориваться артерии. И последние пятнадцать лет нужно было все время заниматься тем, чтобы их как-то чистить. Есть такая машина, которая называется рото-рутер. Она прочищает трубы. И ему главный врач одного госпиталя сказал: “мы вам сейчас рото-рутер поставим в шею. И вычистим артерии”. Это одно. Потом пошли ноги. Потом еще. Не знаю, сколько операций он перенес. Это было очень, очень тяжело… И в конце концов болезнь взяла свое. Были неизлечимые раны. Ему пришлось ампутировать правую ногу. И одновременно он ослеп. Потому что у его матери была глаукома. И у него тоже появилась глаукома. Ее лечили, но когда сделали операцию сердца, остановилась кровь на пару секунд. Этого было достаточно. Он ослеп. Конец его жизни был трудным. Потому что он не мог сам передвигаться и не мог видеть почти ничего. Но ему читал (к нам попал совершенно случайно, действительно Бог помог) молодой врач из Украины. Он был предан ему, и за ним так следил, как никто не мог бы вообще. Потому что вы знаете, что такое наемные люди, которым совершенно все безразлично. А этот человек был такой преданный. Так что я думаю, что он ему облегчил последние месяцы жизни. Ну вот. Ушел он в другой мир. Но его-то дело продолжается. И работа его студии, которую я продолжаю. И конечно, орден, который развился по всему миру, и мы помогаем повсюду, как только возможно. Я теперь буду продолжать этим заниматься.
Л.Ш.: Он был совершенно замечательный человек, как и ваша семья. Я бывала у вас два или три раза, на собраниях Ордена госпитальеров. И я слышала выс- тупления Николая Алексеича. Я видела, какую огромную работу вели вы лично в этом ордене. Он уже был конечно болен, и его возможности энергетические упали, ваша же энергия била ключом, и чувствовалось, что всю работу в ордене в основном все-таки ведете уже вы, и поэтому, когда я была на похоронах, куда пришла масса людей, которых я видела, когда их принимали в орден. Я поняла, что его на этом посту замените вы. Но вы мне сказали, что нет. Что этого не может быть. И я хочу сейчас у вас спросить, почему?
Т.Н.: Потому что я же женщина. Только женщина. Это не полагается. До сих пор это всегда были только мужчины, и я не думаю, что они переменят это направление. Может быть, если когда-нибудь станет президентом Соединенных Штатов женщина, может быть, тогда они согласятся. Этому ордену девятьсот пятьдесят лет и никогда женщина не была во главе. Теперь у нас может стать во главе либо князь Михаил Андреевич Романов – наш покровитель, либо первый из Рюриковичей, князь Владимир Владимирович Барятинский Это первая семья даже доимператорской России. Присоединилось несколько таких людей, имен, как князь Белосельский-Белозерский, Трубецкие, граф Воронцов-Дашков, граф Шереметьев, князь Горчаков, принадлежавших к списку православных командорств, учрежденных Павлом I в 1797 году. Теперь в память и в честь Николая Алексеевича все эти люди объединяются. А я буду продолжать свою работу..
Л.Ш.: То есть вы будете продолжать так же активно работать, и практически тянуть на себе всю тяжесть этой работы, но уже во главе будет стоять некто другой: мужчина, потомок знатных родов с какими-то потомственными правами. Ну что же, мне очень жалко, что руководителем не будет назван тот человек, который на самом деле им является. Но такое в жизни случается, что поделаешь.
Да, а у нас в Нью-Йорке существует не такая древняя организация, ей не девятьсот пятьдесят лет, она называется Cultural Center for Soviet Refugees, в переводе на русский язык это значит: Организация для беженцев от советской власти. И мне кажется, что семьи всех знатных российских родов действительно являлись самыми первыми беженцами от советской власти, от российской революции. Их дети принадлежат к нашей организации, являются почетными ее членами. Одним из таких почетных членов, конечно же, можно считать графиню Татьяну Николаевну Бобринскую. Ее девичья фамилия Тимашева, она дочь одного из самых значительных социологов в мире и членов российского дореволюционного правительства. Мы попросили нашего старого друга Татьяну Николаевну прийти к нам и стать президентом нашего Центра Культуры эмигрантов из бывшего теперь уже Советского Союза. У нас нет запрещения женщине быть во главе организации. Царь Соломон когда-то носил кольцо с надписью «Все проходит». И на самом деле все проходит. И советская власть прошла. А беженцы остались теперь в Америке, и стали американцами, как Татьяна Николаевна, которая родилась вообще вне России. И нас всех теперь объединяет то, что все-таки наши корни оттуда и та страна была и осталась нашей родиной. Вот это то, о чем мне хотелось расспросить Татьяну Николаевну. И мы еще собираемся с ней обязательно поговорить о ее отце, о Тимашеве. Потому что это человек, который сыграл большую роль в жизни России, ее истории. И вообще в мировой социологической науке. И я думаю, что это станет темой следующего разговора. А сейчас я хочу очень поблагодарить Татьяну Николаевну за все, что она нам рассказала. Большое спасибо.