Опубликовано в журнале СловоWord, номер 51, 2006
Публикации в журналах и альманахах.
Автор двух книг – «Убить Ботаника» и «Дилетант».
ПРОРОКИ
Местечковые гении с прокуренными зубами…
В тесных кухнях они не говорили – вещали.
И вращали планеты над головами.
Так Давид вращал пращу,
Чтоб без промаха – в Голиафовский лоб,
В паутинку мишени,
Чтобы Кеплер потом «раскололся».
И заверещат дверные замки по ночам в стенах камер,
И конвойные рявкнут: – На выход с вещами!
Пророки порочны?
Да нет же!
Скорей, беспорточны.
Городские пророки пили жидкое пиво из кружек.
Это искусство – сдуть пену так, чтоб не попала на брюки.
Это искусство вдвойне – разящая фраза,
Чтобы, рот разиня,
Стояли разини на грани экстаза,
В поллюциях революций.
Ведь когда говорят поэты,
Молчат пушки.
Но тут же
Пушки чихнули, натужась.
Вспомнили пушки
Персиковый пушок у Пушкина на верхней губе.
Державин благословляет, во гроб сходя… Какая душка!
И кто-то в песенке играет на трубе.
А кто – неизвестно.
Снова на выход?
Но я уже выходил.
Пиджак, выходные ботинки, и радио бодро орало,
Что мечет мечи из орала.
Только не помню, что это было,
Но ведь был же какой-то повод для?
Помню только овации зала.
Помню только – наручники жали.
Городские пророки справляют поминки
По старым пластинкам.
Вздохи Бога, портреты от Босха…
Тирли, тирли, пропели, проели, пропили, проржавели…
Жалко.
* * *
«Знал бы прикуп – жил бы в Сочи»
Поговорка советских преферансистов
А я не знаю прикупа – значит, не жить мне в Сочи,
И не исправит прикус мой
американский дантист.
И не понять мне пряного привкуса многоточий,
И не вспорхнуть от радости голубем на карниз.
Вот потому-то рвётся бумага в мелкие клочья,
Вот потому-то ночи после любви тихи,
И драгоценные камни никак не выходят из почек.
Ну, а стихи – наказание за будущие грехи.
Ах, вдохновенье! Воздух вдохнул полной грудью, и замер.
Словно нырнул с разбегу в чёрную плоть пруда,
В смену весны на осень, в тайну квартирных камер…
Чтоб годовыми кольцами – над головой вода.
Чтоб скатертью стала дорога – и ни конца, ни края,
И пустельга приколота, как брошка, к сини небес,
Чтобы, взмахнув крылами, деревья слетелись в стаи
И стали казацким станом под странным названием «Лес».
Но ни вздохнуть, ни охнуть. И это необратимо.
Сочи – лишь точка на карте, а карта легла не та.
Щёлкают годы, словно дозиметр портативный,
И строки, будто морщины, бегут по лицу листа.
УЛИЧНЫЙ МУЗЫКАНТ
Старенький мундштук прижав к губе,
Тело меди взяв любовно в руки,
Музыкант вдыхает город, чтоб в трубе
Этот город трансформировался в звуки.
Океан живёт в корытах ванн,
Снег идёт по самым жарким странам…
Провода – точь-в-точь как нотный стан,
В ля-минор звучат девичьи станы.
* * *
Я думал, зимы непереносимы,
Но оказалось, что произносимы,
Если на русском языке изречь.
Другое дело, если скажешь winter,
Надеть под куртку позабудешь свитер
И дров подбросить в вянущую печь.
И сразу снег в лицо швырнёт дорога.
Всё потому, что «дабл ю» двурого –
Вот так и дал бы палкой по рогам.
Всё потому, поэтому и также
Зима по-русски несравненно краше
Всех зим по иноземным берегам.
Зима по-русски южных зим вьюжнее,
Забористей, задористей, нужнее.
Декабрьский вечер. За окном пурга.
И ожидать волнительно и сладко,
Что в Святки девки запоют колядки
И станут ворожить на жениха.
* * *
Я в запой не уйду и на Дальний Восток не уеду.
Мне налево – лениво, направо – упущен момент.
А в песочнице мальчик куличики лепит к обеду
Из нелепостей Дантова ада и древних легенд.
Вот он мифами формочку, словно песком, набивает
И ладошкой своей отбивает неслышимый такт.
Я бы сел рядом с ним, но туда не выводит кривая,
А прямая – не к месту и выглядит как-то не так.
Геометрия русских дорог – вне ученья Эвклида:
Клином – клин, посох в руки и рюмочку на посошок.
На фиг мифы! Есть фига в кармане, старуха, корыто,
И на шпиле московском распят золотой петушок.
Отпустите меня, безразмерные русские вёрсты!
Жив ещё Минотавр и туристом истоптанный Крит.
Лепит мальчик кулич из песка. Засыпают погосты.
Постою, подожду. Он, надеюсь, меня угостит.
* * *
Уехать бы из стороны,
Где волны зыбкостью больны
И мы весь день обречены
Глазеть на пальмы,
В тот край, где утверждают сны,
Что в мире липкой тишины
Они пророчески важны,
И предвкушение весны
Материально.
Где мордочки весёлых краль,
Поправ семейную мораль,
Любвеобильны.
Где Пастернаковский февраль
Рыдал чернильно.
Туда, где в бездорожьи карт
И чёрных оспинах проталин
Юоновский прозрачный «Март»
Сверхлевитанен.
Но тень от крыльев – на лицо:
Как ни мечтай, в конце концов
Наглеют чайки.
Бескрайня горькая вода,
В депо ржавеют поезда,
И обручальное кольцо
Так обречально.