Опубликовано в журнале СловоWord, номер 50, 2006
Все так богато и бесценно
на фоне бедных россиян.
Скорей всего – не помудрела,
всех тайн глубинных не узрела,
но с удовольствием смотрела
кино
из жизни марсиан.
* * *
Молодая гладкая кобылка
к нам из фитнес-клуба прибрела
и вещала ласково и пылко
про свои победные дела.
Рада я ее победам тоже,
и раздрая между нами нет…
Только мы – по гривам и по коже –
из конюшен разных
и планет!
* * *
Жизнь опять становится пустой.
Утешаюсь тем же примитивом:
«Мы не навсегда, мы – на постой…» –
стало убеждающим мотивом.
Жизнь на удивление пуста.
А ведь всеми красками светилась!
Это здесь. А где-то там – не та,
будь на то, конечно, Божья милость.
Там мы все расставим по местам,
все ошибки прошлые итожа.
Но понять бы: где же это – «там»?
Может, здесь и там – одно и то же?
Может быть, и эти мы – и те,
и тогда, должно быть, все едино…
В душной тесноте и в пустоте
только быть собой необходимо.
И, еще до Страшного Суда,
вдруг открыть в согласии с судьбою:
«Мы – не на постой, мы навсегда!»
и заполнить пустоту собою.
* * *
… И поняла я
в непривычной праздности,
бесповоротно,
зло,
до слез из глаз:
дни будут состоять из мелких радостей,
ну а большие –
больше не про нас.
Как на войне –
в обидной непригодности
того, чья плоть бессильна и больна,
не пристегнуть мне бесполезной гордости
к размытому понятию:
страна.
А уж гордиться,
хоть какой,
зарплатою,
обилием бутылок и ветчин
и аккуратной на душе заплатою,
приличной и смиренной, –
нет причин.
Смятенны чувства,
но логична логика.
Она поможет одолеть беду.
И Шарика себе,
а может, Бобика
я по ее наводке заведу.
И, что бы там под ухом ни трезвонили,
забуду о призванье и судьбе.
… Пока мне долг
работника и воина
жестоко не напомнит о себе.
Америка. Десять дней, которые…
Мне б написать, пока не позабыла,
в подробностях про эти десять дней.
Не пишется.
А столько, столько было!
Но сами факты, видимо, сильней.
(Вот так, когда один российский парень –
дотоле, разве, с близкими знаком, –
когда в полет отправился Гагарин,
стихи об этом были пустяком.)
…Начну с мостов.
Шикарный несказанно,
веселый, как живое существо,
плыл над Нью-Йорком
нежный Верразано,
а рядом и вдали –
того же сана –
различные подобия его.
Мосты, мосты!
А если, в самом деле,
пора забыть о поиске врага,
поверив в то, что, наконец, сумели
вы нас соединить, как берега?!
Договоримся, город:
мы – не судьи,
скорей,
любой – любим, а не судим.
Под небом жизни мы –
всего лишь люди.
И все на бочке с порохом сидим.
Мой теплый взгляд –
не ложь и не усталость,
хоть жизнь и утомительно текла.
Но потому, что мне с лихвой досталось,
тебе осталась толика тепла.
Давай не по-английски, не по-русски –
безмолвно позабудем о былом,
хлебнем из океана без закуски
и тихо обменяемся теплом.
Оно пойдет на пользу в каждом стане,
и мы с тобой делились им не зря.
Настанет ночь,
и холоднее станет:
ведь все-таки вращается земля.
Ты ночью – как молитва, как «Осанна!»,
благословенье, восхищенье, спор.
…В пространстве растворится Верразано,
и весь Нью-Йорк,
и весь земной простор.
12.01.2006
* * *
Как завишу я от слов,
от кирпичиков звучащих,
птиц, поющих в гулких чащах, –
этих властных слов-основ.
Слушаю, глаза закрыв,
и смеются в каждой строчке
слов горячих уголёчки,
ладятся в цепочки рифм.
Я листаю словари,
я к словам любовь питаю,
я молю их и пытаю –
то извне, то изнутри.
К разным разностям глухи,
из неведомого мира,
где душе диктует лира,
появляются стихи.
Из моих смятенных снов,
из долин и далей звездных
мне звучит, светло и грозно,
тайный колокольчик слов…
Попытка диагноза
Все пойму на выдохе и вдохе
и пойду с другими заодно
мимо жизни, около эпохи –
ибо нам вмешаться не дано.
Не умру от голода и жажды,
что-нибудь и мне перепадет…
И с эпохой разминусь однажды:
я пройду –
или она пройдет.