Опубликовано в журнале СловоWord, номер 50, 2006
Одесса. Октябрь. Бумага, акварель.
Так могут сказать жители и Манхеттена, и Бруклина: живет рядом с нами, ходит по тем же улицам, купается в том же океане, ездит в том же сабвее – живой классик, патриарх, художник, философ и просто замечательный человек…
Относительно немногие о том знают, – это не обидно, а естественно. Для него.
Илья Яковлевич Шенкер родился в Одессе. Еще тогда, когда, чтобы поглазеть на автомобиль, бегали на соседнюю улицу (обычным было “позванивающее пустое ведро, подвязанное к мужицкой телеге”), мальчишки таскали из моря сурманов-бычков; а на Ланжерон, наверное, бегают и сейчас – смотреть на загорелых девушек.
Жил он на Малой Арнаутской. Живых арнаутов там никто не видел, но там были русские, греки, евреи, татары…
“Он не только родился в Одессе, но умудрился жить исключительно в ее старых, “классических” районах: на живописнейшей Малой Арнаутской с мостовыми, в то время еще мощеными щекастым булыжником, и тротуарами, прочерченными рядами синих плиток лавы; на короткой и тихой, перекрытой старыми акациями, Новой улице, “впадавшей” в Новорыбную, по которой пробегал в Аркадию трамвай № 17; на сочно-колоритной Комитетской, что в самом сердце Молдаванки. И на графических листах и живописных полотнах И. Шенкера остались улицы родного города, площади, базары, пляжи, многочисленные тогда еще одесские евреи – соседи, знакомые, приятели, друзья, родственники художника. Он и сегодня “заселяет” ими свои работы – будь то древний Рим или современный Бруклин. И недаром проспект одной из его многочисленных персональных выставок, прошедших в разных городах – от Нью-Йорка до Парижа и от Венеции до Женевы, – открывается репродукцией давней акварели, на которой наш знаменитый Оперный театр, спускающаяся в переулок Чайковского лестница с чугунными перилами, а над ней – старый платан, который, как кажется, элегически шелестит молодой листвой.” – пишет в статье “Улыбнуться удаче” поэт и историограф Одессы Ростислав Александров.
Запомнились Илье также и рыбаки-украинцы – сильные, красивые люди, горбоносые, с длинными усами. И когда они чинили сети, то пели свои долгие украинские песни звучными слаженными голосами. “А потом они куда-то исчезли, эти украинцы…”
……………………………………………..
Его взяли в армию в 41-м, с 3-го курса Архитектурного института. Потом – летное училище в Грузии. Он вспоминает как “летал, и порой лихо, но летчиком был никудышним. Не то что молодой веселый парень Полетаев с искалеченной рукой, который выделывал в воздухе такие штуки, что никому другому не сошли бы с рук. Но этот Полетаев был летчиком от Бога”.
Войну Илья Шенкер прошел как химик-механик, специалист по авиационному топливу и горючесмазочным материалам, на аэродромах Восточной Европы, закончил в Бухаресте. И везде его просили рисовать.
Командиром его части был капитан Ковалевский, одесский интеллигент, аристократ, член КПСС, высокий красивый человек с прекрасной шевелюрой. На лоб падали две седые пряди, которые он картинно отбрасывал назад – одну направо, другую – налево. Капитан писал пьесы, а сержант Шенкер их иллюстрировал.
В конце 45-го, по сталинскому указу, всех недоучившихся сержантов и солдат демобилизовали, и Илья долго возвращался – через Европу, через Москву – домой. И на всем пути, на всех вокзалах, станциях и полустанках видел он безногих мальчиков-солдатиков. Веселые, пьяненькие, они прыгали на своих деревяшках, играли на гармошках, пели… Их было очень много. Потом, вскоре, они все вдруг куда-то пропали. Выяснилось, что по сталинскому указу их собрали по всей стране, погрузили на баржи и утопили поблизости от Одесского порта…
Илья восстановился в Архитектурном, когда директором Одесского Художественного училища был назначен тот самый Ковалевский. Он и позвал Шенкера к себе в качестве “вольного слушателя”. Одесское училище считалось одним из лучших в России, но в отличие от других, по одесской традиции, тяготело к французской школе живописи. Его заканчивали такие художники, как Крайнев, Шовкуненко, Фраерман, Муцельмахер…
“Это было счастливое время, – говорит Илья, – новая жизнь, свобода. Нас в группе было пять человек: двое демобилизованных, в старых гимнастерках, в опорках, две девушки с оккупированных территорий и одна женщина – уже пожилая, по нашим понятиям, – лет сорока.
Запомнилось ощущение,которое я испытал, когда вел на работу (на стройку) немцев! Они, которые навели такой ужас на весь мир, теперь опускали свои морды и подхалимничали передо мной…”
На кружке рисунка у архитектора Григория Михайловича Годгельфа, который посещали и маститые архитекторы, и студенты, а в особенности студентки, Илья познакомился с одной из них, Ларисой, ныне известной всему большому Нью-Йорку – и шире – как Лариса Шенкер.
Илья Шенкер родился 23 августа 1920 года, а 23 августа 2005-го в Нью-Йоркском Сохо – в “Grant gallery”, что на Mercer Street, открылась выставка его акварелей.
Хочется снова процитировать Ростислава Александрова: “Многие, если не большинство его работ, я бы сказал, звучащие. Если всмотреться в них, можно услышать веселые мелодии еврейской свадьбы, вечернюю молитву в местечковой синагоге, зажигательные танцы на Брайтон-Бич, звенящее безмолвие заснеженных российских просторов, пронизанную трелью цикад тишину бессарабской ночи, пение одинокой трубы над спокойной водой, в которую робко вступил жеребенок, многоголосье, что повисло над одесским гульбищем времен Пушкина….”
Выставленные работы датированы 60–70-ми годами. Илья вспоминает: “…Я тогда совершил бросок из Москвы на Север – в Архангельск, а оттуда – на юг, в Бухару. Это был остроумный ход с моей стороны. Я увидел всю страну”. Отсюда – и география выставленных работ.
Подмосковье, Приморье, Андроников и Донской монастыри, мечети, избы, размытые дороги и, конечно, Одесса. Одесские дворы – и зимние, и летние, не изменившиеся со времен Ильфа, и одесские лошади, все так же задумчиво тянущие свои телеги.
Представлены его замечательные пляжные акварели. Илья вообще любит работать на пляже.
Акварель – по природе своей искусство мягкое, вдумчивое, схватывающее прекрасное мгновение. В них у Ильи Шенкера, кажется, особенно ярко проявляются доброта, открытость натуре, растворенность в ней.
Ольга Исаева пишет о них: “На фоне моря дети, женщины, прямо в душу зрителей веющий мягкий бриз, тепло, радость”.
Ощущение счастья пронизывает работы.
Ростислав Александров замечает: “Сегодня, пребывая не в самом юном возрасте и в заокеанском далеке, Илья Шенкер несмотря ни на что, счастлив, потому что, как утверждал наш земляк Ю. Олеша, “что может быть более радостным, чем делиться прекрасным”. Другое дело, что прекрасное никогда и никому не дано полностью познать, но к нему можно прикоснуться и почувствовать.
Хочется также сказать о серии линогравюр, посвященных Пушкину в Одессе, изданных десять лет назад в Нью-Йорке отдельным альбомом, – явление совершенно уникальное. Поэта рисовали и писали многие, но такого Пушкина мы никогда не видели. Умудренный жизнью художник, распрощавшийся со своей молодостью на войне, может быть, впервые показал нам действительно молодого Пушкина в молодом городе Одессе отчаянно молодого во всем – в радости, печали, надежде, ненависти, раздумье, в дружеской беседе, во хмелю, в любви и вдохновении…
Зрители, гляда на работы Ильи Шенкера, улыбаются, как улыбаются человеческой удаче”.
А вот еще одна история из жизни Ильи Шенкера.
Одиннадцатого сентября 2001 г. в 8:40 утра Илья покупал холсты и подрамники в магазине художественых принадлежностей “Pearl”, что на Canal Street. Практически это район Tribeca, наиболее пострадавший в тот день. Выйдя из магазина, Илья был подхвачен потоком бегущих в сторону Гудзона людей, которые на всех возможных плавсредствах перебирались на другой берег, в Нью-Джерси. Шенкер был вынесен к воде и тут с одного из отходящих катеров ему закричали:
– Эй, Пикассо, давай сюда, садись с нами!
Дело в том, что они действительно очень похожи…
*Из книги Пушкин в Одессе. Линогравюра 1975 г.