Опубликовано в журнале СловоWord, номер 48, 2005
1943-2005
ВАЛЕНТИН ХРУЩ
–– Одесская легенда ––
Художник божьей милостью
Звездами мерцают буквы в непонятном названии далекого городка
в тридцати километрах от Москвы — Кимры,*
где он нашел место упокоения
27 октября 2005 года он обрел последнее пристанище
в ограде Никольского храма этого города.
Галя Маркелова
До встречи, Хрущик
Мы всегда говорили – Валик или Хрущик, не подчеркивая этим его субтильность, а на той волне любви, которую он поднимал своей робкой улыбкой, смачным словцом, завесой дыма от сигареты или трубки, портфелем с «железками»**), изысканно-щегольскими нарядами «из ничего». Он всегда любил подлинность, достоверность, правду, «настоящее». Его картина «Рыбка» (завтрак, обед и ужин в едином образе) стала камертоном для одесских живописцев. Она настоящая, как настоящие и его лодки на берегу – столько в них покоя, расслабления после натруженного дня. Описывать его работы еще предстоит искусствоведам будущего. А работ много, очень много… Написанные в разных манерах и разными техниками (масло, гуашь, акварель, смешанная техника), они разбросаны по всему свету, география их обитания обширна. Встретить их можно в самых неожиданных местах. Относился к своим работам Хрущик легко. Легко писал, легко раздаривал. Писал на всем, что попадалось под руки, – то на куске обоев, то на оберточной бумаге, той, помните, в которую советские продавщицы заворачивали колбасу, то на створке двери… Писал всегда с удовольствием, с радостью. Так же и резал – рамы, фигурки… Чувство формы у него было настолько обострено, что малейший изгиб линии уже создает образ желаемого объема. Все обнаженные, написанные им, лаконичны – две-три линии, немного цвета, но сколько в них грации, изящества, жизни, подлинности!
Внутреннее ощущение гармонии мира, присущее его таланту, цепкий взгляд всегда прищуренных глаз, сверяющих подлинность мира (данного) с нутряным его (мира) образом, запечатленным в каждой клетке плоти художника, – были единственной школой живописи для Хруща. Нет, неправа Оля Ильницкая, которая в одном из своих рассказов говорит, что Хрущ окончил Грековку. Грековку он не заканчивал, он даже и не поступал туда. Но каждый день он приходил в училище, сидел в коридоре, курил, ожидал друзей – Моку, Гордона, Павлова, Сычика… За стенами училища открывался большой мир, манящий друзей. Прежний, несуетный горсад с вековым тополем был первым образом того мира, отраженным в витринах книжного магазина с отделом искусств. Там можно было жадно «рассматривать картинки», те скупые крохи информации о творящемся «за бугром», иногда перепадающие и нам. И «общение, общение, общение» – вот и все его «университеты». Дружба была для него одним из видов существования. Нашумевшая выставка «Сычик плюс Хрущик» в Пале-Рояле вызвана была дружеским порывом поддержать товарища, которого «зарубили» на худсовете. Всего-то. А шуму наделала и память оставила по себе надолго…
У Валика была безмерная открытость этому миру и ощущение единства со всем в нем, поэтому-то и расстояний для него не существовало. Кимры, Москва (теперь-то понятно) – не факты собственного выбора, а стоянки его судьбы, те вынужденные точки, где сходятся все линии жизни. Он – человек степи, аромата ее восходов и закатов, человек холмов, сбегающих к морской волне, – задохнулся, окруженный лесами Подмосковья. Это случилось в восемь часов утра, в понедельник 24 октября.
Никто не мог представить, что в таком щуплом теле живет такой сильный дух. Валик приехал в Одессу, зная о своей болезни все, чтобы проститься и со степью, и с друзьями, и с учениками… Недавно мы фотографировались с ним в музее… Еще звучит его голос. Хрущик любил высказываться непросто. Его фразы, составленные из простых слов и не совсем литературных выражений, были емкими и имели всегда несколько смыслов. Не одной только мне он сказал: «До встречи».
«Вечерняя Одесса». 27 октября 2005 г.
** “Железками” автор заметки называет содержимое знаменитого, ужасно тяжелого портфеля.
Можно его было называть и так, но на самом деле это были замечательные немецкие стамески фирмы Золинген, с такой любовью собираемые Валентином. Они были необходимы для работы – резьбы по дереву. Он и меня научил, как это делается. Думал, что увезя умение “за бугор”, смогу там этим заниматься. Даже “выдал” кусок доски нужного для резьбы дерева. Однако, когда я попала в новый мир, стало ясно, что стучать молотком в комнате, примыкающей к соседям, никак нельзя. Так и лежат у меня невостребованные вот уже почти 30 лет доска, стамески и деревянный молоток. Грустно. Л.Ш.