Опубликовано в журнале СловоWord, номер 48, 2005
СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ
Те, кто читал 46-ой номер нашего журнала, помнят, как во время визита к внучке доктора Альтшулера – Кате, мы узнали, что ее муж Джон Джейкобс был редактором знаменитого журнала «Америка» (America Illustrated), того самого, который выпускался в 1945-1952гг Оффисом Военной Информации (Office of War Information) и позже… Информационным Агенством Соединённых Штатов (U.S. Information Agency), в соответствии с соглашением о культурном обмене с Советским Правительством. Мы заинтересовались и попросили репортера журнала “Слово-Word”, пожелавшую остаться неназванной,
Я был пропагандистом
Беседа с Джоном Джейкобсом, главным редактором издаваемого
в СССР после войны журнала “АМЕРИКА”
Джон Джейкобс на своей
ферме в Хайленде. 2005 г
Репортер СловоWord (Р): Вы редактировали журнал «Америка», который распространялся в Советском Союзе. Каким образом это могло произойти?
Джон Джекобс: В период Второй Мировой Войны Аверилл Гарриман, посол США в Москве, пытался убедить Советское руководство, что распространение ежемесячного периодического издания о Соединенных Штатах, абсолютно необходимо для того, чтобы установить контакты между Америкой и Россией. Наконец, 22 Марта 1944 года, Молотов одобрил идею Гарримана, и к Октябрю 1945 года первые два номера журнала «Америка» были разосланы. В первые годы переводы выполнялись в Москве – и они не были уж такими плохими, без подвохов.
Р.: А где готовился журнал?
Дж.Дж.: Мы находились в Нью-Йорке. Наш журнал отделился от журнала «Виктори» /»Победа»/, который издавало Управление Военной Информации и рассылался во многие страны в годы войны. Всемирная Радиовещательная Служба «Голос Америки» также относилась к системе Управления Военной Информации. Все размещалось в здании Фиск Билдинг на 57-ой улице в Нью-Йорке.
Р.: Когда началась Ваша редакторская карьера?
Дж.Дж.: Я начал писать для журнала в ноябре 1948 года. Через год меня назначили редактором.
Р.: Я полагаю, что основная задача журнала «Америка» заключалась в том, чтобы сблизить Россию и Америку, познакомить русских читателей с американской культурой. Не так ли?
Дж.Дж.: Сблизить Россию и Америку? Я не совсем понимаю, что означает сблизить две культуры, кроме как в том смысле, что каждая сторона раскрывает особенности своей культуры противоположной стороне.*)
Р.: А Вы не считаете, что нас формируют наши культуры? Меня формировала русская культура, а Вас – американская?
Дж.Дж.: Да, конечно. Жена моего тестя бывало говорила: «Джон, ничего себе, но слишком американец.» Я и есть. Но помните, я живу меж двух культур. Жена моя русская. А это значит, что в нашем доме две культуры, и здесь росли наши дети, а кроме того, с моими путешествиями, чтением, во мне пробудилась тяга, пристрастие к русским. Россия меня чрезвычайно впечатляла. Это моя любимая страна, а я повидал их немало. Вроде поэта Рильке, я влюбился в Россию с первого взгляда, как юнец. Мне и Китай нравится. Огромные страны, сельское хозяйство, как Соединенные Штаты. Я люблю фермерство. Томас Джефферсон, все это… С русскими я чувствую себя дома, хотя для них, я, возможно, немного белая ворона.
Р.: Мне довелось соприкоснуться с культурой четырех стран: России, Украины, Америки и Австрии. И мне кажется, что моя психика еще располагает огромным резервом, т.е. что во мне еще что-то должно реализоваться за счет других культур. Но по Карлу Юнгу, каждый из нас наделен способностью не только субъективного, но и обобщающего восприятия. В каждом из нас присутствуют характеристики предрасположенности интеллекта, не обоснованные какими-либо предшествовавшими факторами.
 |  |
Русская и старая Америкаская культуры повсюду рядом. В гостинной привезенный из г. Тулы, где была рождена мать Кати, самовар. Справа от самовара на полке маленький бюст Пушкина, сделанный много лет тому назад другом семьи Джейкобс.
Катя держит пасхальное яичко — подарок ее тети Кати.
Дж.Дж.: Так и есть. Так или иначе, но мы ведь все и есть очеловеченные животные. Позвольте рассказать Вам забавную историю, в которой пересекаются больше, чем только аспекты культуры, но и политики, а может быть и философии, но не столько Юнга, сколько Фрейда. Когда я был редактором журнала «Америка», меня, бывало, приглашали в Советское посольство дважды в год: в День Печати и Октябрьской Революции. Мне это нравилось. Икра, заливная осетрина, публика соответственно экзотичная. В какой-то год приехал Иван Исаченко. «O, Джон,» – сказал он, – «Надо было бы нам встретиться. Заехали бы ко мне домой.» Я ответил: «Знаете, Иван, всякий раз, когда прибывает новый пресс-атташе, он говорит вот именно это. Надо было бы нам встретиться. Я его приглашаю. Но никто никогда не приехал. Думаю, Ваше правительство не разрешает». Иван рассердился, был обескуражен. Он сказал: «Джон, в этот раз будет по-другому. Вы увидите.» И, действительно, примерно через месяц меня пригласили, а также Дика Дэйвиса, руководителя политического отдела по Советскому Союзу в нашем агентстве. Вечер прошел замечательно. Мы пели, шутили, веселились. Иван отвел меня в сторону и тихо сказал: «Джон, когда Дик уйдет, Вы останьтесь. Мне надо с Вами поговорить.» Это было абсолютно запрещено. Как официальным лицам, нам полагалось быть вдвоем, чтобы исключать возможность компрометирования. Мне было любопытно. В 11:00 часов Дик, как старший по званию, подал сигнал: «Пора идти Джон, поздно. Завтра на работу. Спасибо, Иван, за прекрасный вечер.» Но я остался. Дик ушел. Иван говорит: «Джон, у Вас 12-летний сын. И у меня 12-летний сын». К чему это он клонит, – раздумывал я. Возможно, «нам не нужно, чтобы сражаясь, они перебили друг друга,… или: добудьте мне необходимую секретную информацию». Но нет. Он сказал: «Так вот же, Джон, здесь в Америке, что Вы говорите ему о сексе?» Я объяснил ему, что здесь проблема та же, что и у него. Мне было ясно, что, когда я появлюсь в Агентстве, Дик захочет узнать, что произошло. Русским отделом, который был в его подчинении, управлял Александр Бармин, ранее руководитель Русской службы в рамках «Голос Америки», который считал меня «либералом в отношении коммунистов». Я написал «Докладную Записку о Разговоре», и переслал ее Дику через Бармина. Через час звонит телефон. Бармин говорит , что хочет видеть меня немедленно. Я был занят, и сказал, что попозже. Он настаивал. Через несколько минут он сидел визави меня. «Джон», – сказал он, – «Я прочел твою докладную записку. Но что ты ему сказал? Знаешь, моему сыну тоже 12 лет. Что ты говоришь сыну о сексе?» Таким образом, что мы имеем: преданный коммунист Исаченко, его самый лютый враг, Бармин, либеральный американский демократ, я, все мы побратимы столкнувшись с проблемой того, как отец должен решить деликатный вопрос, просвещая 12-летнего сына относительно девочек.
Р.: В Вашем журнале я видела статьи по живописи, архитектуре, сельскому хозяйству, теории экономики, технике. Массу фотографий, как в журнале «Лайф». Вчера я читала Ваш журнал, и не нашла ничего, чтобы освещало американские проблемы. Это был выпуск 1967 года. Все, что я могла прочесть – это об архитектуре нового здания музея, замечательной системе Медикер, Американских женщинах писательницах, статья о Гранд Каньоне. Все чрезвычайно положительно. Я также обратила внимание на то, что некоторые статьи позаимствованы из журнала «Нью-Йоркер», некоторые фотографии – из журнала «Лайф». Пожалуйста, расскажите мне немного о Ваших принципах отбора материала для журнала.
Дж.Дж.: Мы действительно многое перепечатываем из американских журналов. Допустим, цветные фотографии из журнала «Лайф». Мы публиковали много статей по расизму. Я посылал художника с заданием осветить тему гражданских прав в южных штатах. У меня были серьезные неприятности с сенатором Истландом из Миссисипи по этому поводу. Но Эд Марроу, наш директор в то время, сказал чтобы я не беспокоился, что он переговорит с сенатором. Мы организовывали демонстрации «за свободу слова» в Сан-Франциско. Достоверность, или, вернее я бы сказал, исключение применения недостоверности – фактически лучшая форма пропаганды, если только вы не диктатор, который может контролировать все, что люди видят и читают. Но при наличии Интернета, те времена в основном ушли в прошлое…
Р.: Ваш журнал, мне кажется, является как бы парадигмой современного искусства. Он предлагает прекраснейшую современную фотографию, вдохновляет современную живопись.
 |  |
Джон Джейкобс на ферме где он вырос. Его трактору больше 50-и лет. Старый дом Джейкобсов отапливается зимой дровяной печью.
Р.: А русским читателям нравится современное искусство?
Дж.Дж.: Некоторым нравится, но большинству – нет. Искусство, современное искусство – одна из наиболее сложных сфер русскоамериканской культуры. Сталин здесь хорошо поработал.
Р.: Что Вы подразумеваете?
Дж.Дж.: Русские получили возможность увидеть, каким «загнивающим» у нас все было. Поллок – большой художник, но для некоторых из моих друзей и большинства русских, он лишь «размазывает краску по холсту». Я водил Хрущева по американской выставке абстрактного искусства. Он был по-настоящему удручен. Он сказал: «Писающий мальчик мог бы быть получше.» Страна с ним согласилась, как и многие американцы. (Вскоре я повел туда же группу сенаторов с их женами. Их реакция была примерно та же, что и Хрущева).
Что говорить в таких случаях? Двояко: в Китае я обратил внимание директора музея на то, что роскошные огромные акварели с цветами на его стенах, такая же абстракция, как и каллиграфия. В России и Болгарии я организовал выставку картин с комментирующей бегущей лентой около каждой из них, где сообщалось о художнике и приводились его объяснения. Замечательно получать деньги за такую работу. Никто не посмеет сказать мне, что я был не прав.
Р.: Каково это было редактировать журнала «Америка»? У Вас было множество ограничений в работе или повседневной жизни? Вы упоминали, что было категорически запрещено оставаться одному у русских в доме. У Вас были и другие ограничения? Эта должность каким-то образом диктовала Вам стиль Вашей жизни?
Дж.Дж.: Чтобы ответить, надо написать книгу. У меня были постоянные конфликты со службами безопасности, которые отказывались допускать тех писателей, которых они считали «левыми» или гомосексуалистами. Я составил список, включавший около 50 ведущих писателей и художников, которых они не пропускали. Мне нравилось иногда сажать их на место. Они, допустим, отказывались пропустить Джон Кеннет Галбрайта. Как-то утром я прочел, что Джон Кеннеди только что назначил его послом в Индию. Я позвонил в службу безопасности и сказал им, что я все равно буду привлекать Галбрайта. Бомба разорвалась! Непостижимо! Я сказал: «А вы бы посоветовались с президентом! Он нашел ему применение!» Ха-ха! Очко в пользу свободы слова!
В период ужасов маккартизма, я не мог поверить, что это происходит в моей стране. Я работал на «Голос Америки». Иногда по утрам чей-то стол пустовал. Это означало, что сотрудник у МакКарти в Вашингтоне. Было так отвратительно, что я хотел даже бросить работу. Волонтерствуя, писал все материалы против МакКарти. У меня это все еще хранится на чердаке. Сотрудник политического отдела обычно за меня писал начальные параграфы статей, которые он считал слишком жесткими, и на которых я настаивал. Я не сомневался, что МакКарти вызовет меня для дачи свидетельских показаний. Но меня никто не вызвал.
Когда был убит Кеннеди, Катя написала записку жене Освальда, зная, что она одна со своими детьми, и с трудом говорит по-английски. Когда Комиссия Уоррена вызвала ее в Вашингтон, она позвонила Кате и попросила прийти и встретиться с ней. Я позвонил в службу безопасности и сказал, что не прошу разрешения на посещение, но ставлю их в известность.
Да, это было тяжелое время. Один из редакторов русского перевода параноидного толка систематически поставлял информацию на меня в ФБР. Другой редактор рассказывал, что ФБР обошлось с ним хуже, чем КГБ в Советском Союзе. Гарри Трумен заставлял нас всех подписывать клятву верности. Когда в эти дни мне доводится видеть, с какой готовностью американцы отказываются от своих гражданских прав, мне становится не по себе.
Когда я ушел в отставку, то попросил и получил свое досье из ФБР. В нем не было ничего. Известно было, что я мальчик с фермы в Хайлэнде, штата Нью-Йорк.
Р.: Вы хорошо знаете Россию?
Дж.Дж.: Я уже говорил Вам, я живу меж двух культур. Я люблю русскую литературу. Но наш журнал не был о России, он был об Америке. А Америку я знал. Я выпускал журналы для всех стран Восточной Европы и Ближнего Востока.
Обложка одного из номеров журнала Америка посвященного проблемам образования. Объясняет, что американские ученики свободны видеть мир как он есть, без шор
Р.: В Вашем журнале Вы старались говорить правду об американцах.
Дж.Дж.: Конечно, почему же нет?
Р.: Когда кто-то говорит «правда об американцах» или «правда о русских», для меня это всегда ассоциируется с пропагандой, своего рода клише.
Дж.Дж.: Можно было бы сказать «избегать неправду». Но я абсолютно уверен, что наилучшее, что мы могли делать, это быть достоверными. Некоторые достаточно умны, чтобы лавировать, но для меня, говорить правду всегда срабатывало лучше. Люди жаждут знать правду. Первые годы в мире не верили тому, что сообщал «Голос Америки», значительно больше верили британской BBC, потому что англичане хорошо вознаграждали за достоверную информацию. То, что «Голос Америки» передавал, чаще всего определялось тем, что кто-либо из ведущих, иммигрант естественно, считал нужным сообщить на свою бывшую родину. «Голос Америки» часто прибегал к аргументированию, в то время, как BBC звучал спокойно и уверенно. Впоследствии это изменилось. и «Голос Америки» стал образцом настоящей журналистики.
Р.: Какова была задача журнала? Пропаганда?
Дж.Дж.: Разумеется. Слово «пропаганда» приобрело дурной оттенок. Но пропаганда – это лишь еще одна форма коммуникации. Когда Большой театр показывает в Нью-Йорке свои спектакли, или «Порги и Бесс» привозят в Москву – это пропаганда. Когда «Голос Америки» сообщал советским людям о жутких вещах, творимых их правительством, о которых они не знали, это пропаганда. Когда Хрущев сказал Никсону «мы вас похороним » – это пропаганда.
Р.: Т.е. Вы были пропагандистом?
Дж.Дж.: Да, и говорю это с гордостью. Я делал все, что мог. Редактировал «Америку». Писал политические обозрения.. Моя последняя должность – Директор Всемирных выставочных служб, и функции состояли в организации очень представительных выставок с американскими гидами, т.е. показ того, что сами американцы видят, к чему прикасаются, американцы, с которыми можно было поговорить лицом к лицу. Немного я работал и в сфере исполнительского искусства, проведения лекций. Это пропаганда.
Р.: Вам кажется, что журнал «Америка» приносил пользу?
Дж.Дж.: В этом Вы лучший судья, чем я. Вы там были, когда были помоложе. Как Вам казалось?
Р.: Что Вам позволяло думать, что кто-то читал журнал? Я не могла его найти1). Я видела журнал «Америка» лишь один раз в жизни. Это было в конце семидесятых годов, во времена Брежнева. Я посетила одну женщину которая собиралась эмигрировать в Америку (ее планы были большим секретом, так как таких людей публично обвиняли в измене), и она показала мне несколько номеров журнала «Америка». Было такое впечатление, что журнал был доступен обычным гражданам, но я думаю, что открыто его не выставляли. Попадал ли журнал в обычные киоски? Или нужно было иметь какие-то «связи», чтобы получить его?
Дж.Дж.: Верно, рассылка была проблемой. Но так или иначе, Вы видели его. А сыновья и дочери элитных семейств могли иметь его регулярно.
Проблемы были, но мы их преодолевали. Людям кажется, что 50 000 – это очень много. Но это пустяки. В Америке, возможно, существует, тысяча журналов, которые Вы никогда не видите, а тираж их больше. Эта рассылка так занимает людей. Я многие годы занимался этим. Мне это так надоело, и я бросил это дело, уж извините. Журнал стоил того, чтобы им заниматься. Поговорим о чем-нибудь другом.
Р.: Когда теперь я открываю Ваш журнал, я вижу, насколько он безобидный. Прежде всего, его основная тема – искусство. Он прекрасно оформлен – сделан профессионально, отличные фотографии, та легкость стиля, которая действительно элегантна. Действительно отличный журнал. И поэтому, скорее всего, русское советское правительство могло усматривать в нем некую угрозу для простого человека.
Дж.Дж.: Вы правы. Условия оговаривали аполитичность журнала. Но не скажите, что культура «безвредна». Это был взрывной механизм, который помог расслабить советскую хватку, сковывающую русских людей. Джаз и американская поп-культура снесли больше стен, чем политические разглагольствования.
Р.: Мне жаль, что я не имела доступа к Вашему журналу. Меня бы интересовала мода. В то время мы шили себе сами, пытаясь подражать тому, что нам доводилось видеть в зарубежных фильмах и журналах.
Дж.Дж.: Вас интересовала мода. Но к чему посылать образцы мод? Показать Вам, что где-то существует другой мир, от которого Вы отрезаны Вашим правительством? Пропаганда в сфере культуры открывает окно в мир. Но это «не безвредно». Это – один из самых мощных существующих механизмов, ведущих к переменам. После Второй Мировой Войны Америка в культурном, художественном плане была центром вселенной: балет Баланчина, пьесы на Бродвее. Нью-Йорк был столицей искусств мира. Париж – старой шляпой. И, конечно, американская поп-культура, индустрия, технические достижения – были мощным магнитом для всего мира. Культура и искусства – самые эффективные взрывные факторы, которые способны менять мир. Но, конечно, интеллигенция любит нападать на американскую культуру. Как они были агрессивны в отношении абстрактного искусства!
Р.: Я помню из моего детства: в пятидесятые годы были плакаты, которые взывали «Догнать и перегнать Америку». Россия желала соревноваться с Америкой; Америка для русских – капиталистическая страна, т.е., разумеется, порочная, враждебная.
Дж.Дж.: Действительно, как представитель прессы на Американской выставке в Парке Сокольники, я стоял рядом с Никсоном и Хрущевым, когда Никита сказал Дику «Мы вас похороним!» Я повернулся к Максу Френкелю от Таймс и сказал: «Иисус Христос, это же момент истории». Он сказал: «Вы абсолютно правы, это история!» Какое это было чудо присутствовать при этом!
Р.: Издание было приостановлено в 1952 году. Как это случилось? Для советских властей Ваш журнал, возможно, был уж слишком?
Дж.Дж.: Совсем нет. Это было слишком для Посла Джорджа Кеннана. Он принял глупое решение, и все. Чтобы быть послом, нужно быть азартным игроком в покер, а Кеннан был пуританином. Его оскорбили проблемы рассылки лично, и он загубил журнал. Как говорят, отрезал нос, чтобы досадить лицу.
Р.: Чем Вы занимались, когда закрыли журнал?
Дж.Дж.: Я перешел на «Голос Америки» в 1952 году, и начал писать политические обозрения. И журнал и «Голос» были в Нью-Йорке.
Р.: Существенная перемена.
Дж.Дж.: Действительно, это было так Я люблю печатное слово, рисунки, графику. Слова, несущиеся в воздух посредством радио, казались такими невещественными. Как знать, слушает ли кто-нибудь? Но мне нравилось приходить каждое утро, писать редакционные заметки на главные темы дня, которые уходили в мир под знаком «Голос Америки». Невероятный энтузиазм, и не так уж трудоемко. В отделе новостей считали, что мы ленивые молодчики, высасываем все из пальца. Работа – не бей лежачего.
Р.: Вы побывали в стольких странах. В каких из них Вы работали на журнал «Америка» и «Голос Америки»?
Дж.Дж.: Да, я поездил. Работал на «Голос Америки» иностранным корреспондентом, находясь в Юго-Западной Азии. В Иране – во время переворота Мосадека. Моя последняя должность – директор Выставочных служб. Кроме многочисленных выставок по России, я организовывал несколько выставок в Африке, Югославии, Чехословакии.
Р.: В качестве политического обозревателя, как Вы узнавали, что сообщать о политической платформе США, если это было срочно, при чрезвычайных обстоятельствах?
Дж.Дж.: Как правило, звонил в Государственный Департамент, хотя и не очень полагался на их консультации. Я Вам расскажу одну историю об идеологическом руководстве. Комментаторы обычно сменяли друг друга в течение дня. Как-то утром, когда мне предстояло написать комментарий по основной проблеме, в такси по радио я услышал, что умер Сталин.
Что сказать? Я позвонил в Государственный Департамент, бла… бла…бла… никаких рекомендаций . Я позвонил Александру Бармину, начальнику Русской службы, и Берт Вульфу, автору монументальной «Трое, сделавшие революцию». Как представить? Что Америка должна сказать сегодня? Я был потрясен, но ни один из этих экспертов не мог ничего предложить, кроме самого обычного о Маленкове, или вроде того. Мне стало ясно, что они потратили свои жизни, изучая Сталина, и тех, кто стоял около него у Кремлевской стены. Это была их карьера. Теперь его не стало. И кремленологи оказались в полнейшей растерянности, не зная, что сказать. Мне стало также ясно, что у каждого из них имелась своя повестка дня, которая не обязательно совпадала с повесткой дня правительства США. В конце концов я побеседовал с мистером Фишбейном, который был достаточно важной персоной в меньшевистском правительстве. Он посмотрел на меня, покачал головой, улыбнулся, и произнес своим особым голосом, с его непреодолимым русским акцентом: «Спроси себя: хорошо ли это для евреев?» Я подумал, что он мудрый старец. Прекрасная оценка для множества вещей в этом мире.
Р.: Я не еврейка, я – русская. (Возвращаясь к универсальному и различиям культур, должна сказать, что более всего я француженка, и, возможно, также еврейка – мы все евреи в этом мире), но Вы правы, вопрос «хорошо ли это для евреев?» – это самая верная оценка множества вещей в этом мире.
Дж.Дж.: Это забавно, у нас обоих по-еврейски звучащие имена. Я тоже не еврей, а стопроцентный американец. Но, как Вы говорите, когда вопрос касается свобод, мы все евреи.
Р.: Затем, в 1956 году они начали издавать «Америка Illustrated» снова?
Дж.Дж.: Да, это было так. Я полагал, что буду редактором, но нет, они имели кого-то другого. Я начал писать, потом редактировал, затем меня назначили заместителем редактора, потом – главным редактором. Замечательное место. Штат – 60 человек или около того: писатели, художники, переводчики, т.д.
Р.: Полнейшая свобода выражения?
Дж.Дж.: Вполне странно, но правительство предоставляло мне значительно больше свобод в том, что я хотел делать, чем большинству других редакторов журналов. У нас был отличный штат сотрудников. Но, разумеется, я делал то, что считал наилучшим для моей страны. Это всегда было критерием.
Р.: Поскольку журнал был для русских, почему Вы и не делали его на русском, а переводили с английского? Кто писал для Вас?
Дж.Дж.: Большой вопрос! Слишком многоплановый, сложный для короткого ответа. Вот хотя бы несколько соображений:
Первое: владеть языком не обязательно значит уметь хорошо писать. Мы могли привлекать сотни лучших американских писателей. Давид МакКуллоу и Джейн Джекобс, сегодня знаменитые писатели, работали за соседними столами.
Во-вторых, имеется информация, и имеется тот, кто ее передает. Неверно передано, неверная информация. У беженцев, удирающих от тирании, свои собственные задачи, которые могут и не быть задачами Америки. Я видел, как иммигранты, работавшие на «Голос Америки» искажали то, что предполагалось политическим кредо Америки. Они апеллировали к диссидентам. Но то были лишь бессмысленные проповеди. Советские люди, как правило, не верили передачам для России, которые, как им казалось, лишь подтверждали, что Америка – враг Советского Союза. Люди любят свою страну, будь то Россия, Америка, или Куба.
Третье, американцы, может быть и глупы, но это то, с чем планета вынуждена иметь дело. Киссинджер был искусным Государственным Секретарем, но как я полагаю, свой собственный человек, посланник типа Секретаря Шульца, может справиться намного лучше, отстаивая американские интересы. Это чрезвычайно сложная аргументация. И меня могут превратно понять, возможно, даже моя жена Катя, которая, в конечном счете, русская и иммигрантка.
Так или иначе, в заключение, после того что я занимался журналами на всех языках Восточной Европы и Ближнего Востока, мне кажется, что наилучший вариант распределения сил – это кооперирование редактора, знающего Америку, и того, кто знает вторую, интересующую нас страну.
Как наш главный редактор по русскому переводу обычно говорил, «Мне нравятся все статьи, которые вы пишите, кроме нудных». Талант! Жизнь! Вот что идет в расчет!!
Р.: Пожалуйста, расскажите немного о Вашей жене, Катя помогала Вам в Вашей работе? Было ли это для Вас плюсом, для Вас редактора американского журнала для России, иметь жену русскую? Я понимаю, это и так большой плюс иметь Катю женой, но принимала ли она участие в Вашей работе над журналом?
Дж.Дж.: Не систематически. Я никогда не приносил работу из офиса домой. Это мое правило. У нас было четверо замечательных детишек, и это была наша совместная карьера. Конечно, Катя очень беспокоилась о том, что происходит в России, и, несомненно, это влияло на мое отношение.
Р.: Оборачиваясь назад, считаете ли Вы, что Ваша работа меняла что-либо?
Дж.Дж.: Согласно клятве Гиппократа, приносимой врачом, я, во всяком случае, мог бы сказать, что не навредил, а может быть и сделал полезное.
Едва ли я когда-либо соглашался с тем, что Ричард Никсон делал или говорил, но однажды, это был феноменальный вечер когда я с ним встретился. Никогда после случая в Сокольниках, я не сталкивался с ним так близко. Это было через много лет после его президентства. Со мной было еще пять-шесть человек, которые тоже были на выставке в Сокольниках, и он сказал нам, что считает, что международные отношения определяются не пропагандой, а политикой. Затем он стал хвалить то, что мы делали, и говорил. что это чрезвычайно важно и необходимо, особенно в перспективном плане. Кроме того, также сказал, что Никита Хрущев – умнейший из всех вождей, с которыми ему приходилось встречаться. Было странно услышать это от Никсона, но, в отличие от остальных, я согласился с тем, что Хрущев был чрезвычайно умный человек.
Р.: Когда Вы перестали работать на Информационное Агентство США?
Дж.Дж.: Я ушел в отставку с должности директора Выставочных служб в 1980 году ( я родился 5 Апреля, 1918 года), пару лет был консультантом в организации передвижной выставки по Исламскому искусству, а потом вернулся на ферму, с которой все началось давным давно.
Р.: Что Вы думаете о теперешней ситуации в России?
Дж.Дж.: Я знаю то, что прочитываю в Таймс. Катя беседует с друзьями и родственниками в России постоянно. Я бдительно оптимистичен. Мне кажется, что отношение многих русских к демократии похоже на то, что испытывает маленький мальчик относительно своего велосипеда: незнакомо, неустойчиво, не похоже на то, чему можно верить, или на что хотелось бы взобраться. Но может быть со временем, набравшись опыта, они поймут, каким подлинное самоуправляемое правительство может быть. Кто знает, может быть, мы дождемся пробуждения и в этой стране тоже. У Путина есть тренировочные средства, разумеется его экспертиза по КГБ, контакты, роскошь нефтяных богатств. Будем надеяться. Русские люди заслужили этого.
Р.: У меня нет сына, которому 12 лет. У меня вообще нет детей. Но что Вы сказали своему 12-летнему сыну о сексе?
Дж.Дж.: Это тайна между ним и мной! Нет, шучу. Не помню, была ли у нас такая откровенная беседа. Однажды, когда я узнал, что он проводит время с девчонками, я сообщил ему и его 14-летнему другу, Эндрю, что они должны знать, что при определенных обстоятельствах девочки становятся беременными. Вскоре после этого, он сказал мне, что они оба были очень поражены и польщены тем, что я считаю их такими быстрорастущими. У него уже трое детей. Очевидно где-то и каким-то образом он раскрыл эту тайну.
Русский перевод Юлии Туркельтауб
Translated by Judy Turkeltaub
December. 18, 2005