Опубликовано в журнале СловоWord, номер 47, 2005
 | Среди моих семейных фотографий сохранилась одна — групповой портрет одиннадцати человек, на котором стоят и сидят рядом моя мама, (1-я справа во 2-м ряду) Нина Игнатьевна Бам-Ромова, ее мама, (1-я справа в 1-м ряду) моя бабушка Александра Михайловна Бам, мой настояший отец, Владимир Ефграфович Татлин (2-й справа во 2-м ряду), мой приемный отец, Сергей Матвеевич Ромов (стоит за Татлиным), и младшая сестра мамы, Мария Игнатьевна Бек (в девичестве Бам в 1-м ряду, первая слева). Имена остальных людей на этой фотографии мне неизвестны. Судя по всему, фото сделано до ареста Сергея Ромова, примерно в 1933-1934 гг. |
Моя мама, урожденная Бам (Бам-Ромова, Ромова) Нина Игнатьевна, писательница, драматург и журналистка, родилась в 1901 году в Баку. В 1918 году она сбежала из охваченного огнем независимого государства Азербайджан в Петроград (ныне – Санкт-Петербург). В Петрограде она сблизилась с членами поэтического объединения «Обериуты». Затем она поступила в ИФЛИ, затем в середине 20-х переехала в Москву, где сблизилась с людьми, которых объединял Владимир (Велемир) Хлебников. Двоих из них, поэта Крученых и художника Кирилла Зданевича, «открывшего» для мира художника Нико Пиросмани, я хорошо знал, в начале 60-х они нередко бывали на даче, которую мама снимала в Переделкино. В серии ставших антикварно-букинистическими редкостями книжек-тетрадок «Неизданный Хлебников», отпечатанных на стеклографе, на одной из книжек есть портрет мамы; авторство художника, написавшего этот портрет, не указано, но, по моим расчетам, это была Любовь Попова. Есть портреты мамы, написанные также другими известными художниками того времени. В начале тридцатых годов мама познакомилась с моим отцом, художником Владимиром Евграфовичем Татлиным, возник роман.
 | Владимир Ефграфович Татлин, 1920 |
Архитектор, художник и скульптор, один из создателей архитектурного течения «конструктивизм» Владимир Евграфович Татлин родился в 1885 году в Харькове. В начале ХХ века переехал в Москву, где большую часть жизни жил возле стадиона
«Динамо», на Верхней Масловке, в широко известном – угловом между Нижней и Верхней Масловками – «Доме художника», принадлежавшего МОСХ. В результате романа моей мамы и Татлина 22 февраля 1935 года родился я. Примерно за год до этого Татлин познакомил маму с писателем-искусствоведом, гражданином Франции Сергеем Матвеевичем Ромовым, пишущем на французском языке.
Сергей Матвеевич Ромов родился в 1887 году в Воронеже; в 1906 году он эмигрировал во Францию, в Париж, где стал заниматься исследованием авангардного изобразительного искусства и литературы. Во Франции у Сергея Ромова (Serge Romoff) вышло несколько книг на французском языке, посвященных исследованию авангардной живописи, скульптуры и литературы, но он писал и по-русски. Его статья на русском языке «От Шагала до супрематизма» и сейчас остается одной из значительных работ по исследованию русского художественного авангарда. В Париже у Ромова осталась семья, жена и две дочери. Что с ними и с их потомками сейчас и где они, я не знаю. В 1929 году Сергей Ромов, идеалист, понятия не имеющий о том, что происходит в большевистской России, оставив в Париже семью, приехал в СССР, сменил французское гражданство на советское и стал работать в журнале «30 дней». В 1936 году он был арестован, два с половиной года его допрашивали и пытали на Лубянке, в конце 1938 года его, превратившегося в тень бывшего Serge Romoff, выпустили, затем снова забрали и в 1939 расстреляли. Он похоронен в Москве, рядом с Донским монастырем, в Донском крематории, в одной из стен недалеко от входа; там же, в той же нише, похоронен прах мамы, умершей в 1975 году.
 | Анатолий Сергеевич Ромов, 2005 |
К середине 30-х годов мама уже прекрасно понимала, что происходит. Был арестован и расстрелян замечательный писатель Артем Веселый (Николай Кочкуров), безответно влюбленный в маму и подаривший ей несколько своих книг. Все эти книги я зачитал до дыр; на одной из них, «Россия, кровью умытая», Артем Веселый написал: «Ниночка! Как хорошая трубка должна быть хорошо обкурена, а хорошая скрипка хорошо обыграна, так хорошая книга должна быть хорошо обчитана. Любящий тебя Артем.» Эта книга хранится у меня до сих пор. Зная о посадках и расстрелах писателей, художников, деятелей театра, не вписывающихся в концепцию «социалистического реализма», мама ждала, что это может вот-вот произойти с Татлиным. Не знаю, решила ли это она сама, или они вместе с Татлиным и Ромовым, но чтобы я не стал «ЧСИР» («Член семьи изменника Родины»), в мою метрику в графу «отец» было вписано: «Ромов Сергей Матвеевич». Будто в насмешку, Ромова через год арестовали, а в 1939 году расстреляли. А Татлина не тронули до самой смерти, случившейся в 1953 году, в год смерти Сталина. Владимир Евграфович Татлин похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище. В 1949 году мама привела меня к нему, в коммуналку так называемого «Дома художников» на Верхней Масловке. Он лежал на кровати, уже тяжело больной, брошенный всеми, забытый, нищенствующий – он, всемирно прославленный грандиозный художник. О том, что это мой отец, мама мне тогда не сказала, и только сейчас я понимаю, что она привела меня к Татлину потому, что хотела, чтобы мой настоящий отец увидел перед смертью своего сына. Напомню: это был 1949 год, Сталин был еще жив. Стукачи были расставлены им по всей России буквально через одного. Моя мама была очень близка к семье Аллилуевых, поскольку в 1948 году сделала литературную запись вышедших в Госполитиздате «Воспоминаний» сестры Надежды Аллилуевой Анны Сергеевны Аллилуевой (за которую Сталин потом посадил сестру своей жены, несчастную Анну Сергеевну, на десять лет в одиночку). Дочь брата Надежды и Анны, Павла Сергеевича Аллилуева, Кира Павловна Аллилуева (тоже отсидевшая в тюрьме по приказу Сталина), с которой мама дружила, рассказывала ей, что самолично слышала, как Сталин, находясь в кругу семьи, сказал: «Адну пАлАвЫну страны я сдЭлаю АсвЭдомителями, а другую пАлАвЫну пАставлю за нЫми наблюдат». Так что этот «несанкционированный властями» поход мамы в 1949 году вместе со мной к Татлину мог очень плохо кончиться. Ей, если бы захотели, вполне могли приписать «заговор с целью свержения советской власти». Но пронесло. Мне тогда было 14 лет, и я, естественно, ничего не понимал. О том, что в действительности происходит в стране, мама рассказала мне только после смерти Сталина.
 |  |  |
Внуки Татлина: Нина, Филипп и Сергей Ромовы
Страх мамы перед Большим террором был так велик, что она ничего не говорила мне об отцовстве Татлина до самой смерти. Лишь в 70-х годах, незадолго до своей смерти, мама сообщила мне, что Сергей Ромов – не мой отец. Но и только. Про Татлина она так ничего и не сказала. Подтверждение моей догадки о том, что я сын Татлина, я уже после смерти мамы услышал от ее сестры, моей тети, Марии Игнатьевны Бек. А совсем недавно моя жена Наталья Игоревна Пушкина, живущая уже более 30-ти лет в Нью-Йорке, съездив в Москву, узнала от моих дальних родственников о том, о чем я до этого лишь догадывался – что Татлин точно был моим отцом.
Не знаю поймут ли меня читатели, но скажу, что писать об этом мне не очень хотелось. Ведь это всего лишь горькая тайна моей семьи, в основном моих детей, трех внуков Татлина – Сергея, Филиппа и Нины, которые, к счастью, живут сейчас в США, в которых можно легко увидеть внешнее сходство с Татлиным. Связь с дедушкой внучки Татлина, Нины, выразилась в проявившемся сейчас художественном таланте. Филипп тоже пошел в деда, поскольку занялся изучением авангардных высоких технологий (computers sciences) в Нью-Йоркском городском университете. Сергей живет в Лос-Анджелесе с дочерью, уже правнучкой Владимира Татлина.
Люди, ностальгирующие по СССР и по сталинизму, любят говорить примерно следующее: «Да, конечно, были репрессии, было всякое. Но жизнь шла своим чередом, была романтика, люди влюблялись, женились, рождались дети, и было много хорошего.» Так говорят бодряки и оптимисты, пытающиеся хоть как-то оправдать 74 года советского кошмара. Да, они правы, жизнь шла своим чередом, это верно. И была романтика – но это была романтика советского геноцида, романтика периода Большого террора. Возможно, в этом советском кошмаре и геноциде было много хорошего – но это пришлось на период, когда население страны напоминало огромную отару овец, согнанную на бойню. Отара была так велика, что перед тем, как попасть под нож мясника, некоторые овцы успевали прожить целую жизнь, успевали ощутить романтику, сняться в кино и написать книги и картины, получить премии, влюбиться и родить детей.
Но от правды никуда не уйдешь, все эти 74 года все население страны, абсолютно все, до последнего человека, было ни чем иным, как огромной отарой овец, согнанных в очередь на бойню. Некоторые, стоявшие достаточно далеко от мясника, искренне верили, что они не стоят в очереди к мяснику, а просто живут, влюбляются, женятся и рожают детей. И даже получают много хорошего, попав в санаторий и получив на праздник подарок в виде продуктового набора. До оставшихся в живых нескольких сотен миллионов очередь просто не дошла. Но дошла бы обязательно в свое время – потому что за 74 года большого террора десятки миллионов были расстреляны и загнаны в лагеря. Причем десятки миллионов самых талантливых, самых работящих, самых честных, которых Сталин и его последователи заботливо перегоняли в первые ряды. Это был не просто геноцид, это был геноцид, уничтоживший самый ценный генофонд России, Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, Азербайджана, Молдавии, стран Прибалтики и Средней Азии.
После смерти Сталина, да и сейчас, в России такой страшной резни, которая практиковалась до 1953 года, конечно, уже не стало. Но отара овец, объятая нутряным генетическим страхом, осталась. И резня, хоть и меньше масштабом, продолжается. И каждая из генетически запрограммированных овец имеет нутряное чутье и боится, что если она замемекает чуть громче, чем нужно, ее передвинут в первые ряды, поближе к мяснику.
«Мы не можем отказаться от нашего советского наследия» – с гордостью пишут сейчас в мемуарах и говорят в интервью бодряки и оптимисты. Да, верно, они не могут отказаться от наследия, когда все эти 74 года одна половина страны была насильно превращена Сталиным – и пришедшими ему на смену диктаторами масштабом чуть поменьше – в осведомителей, а другая половина была поставлена за ними наблюдать. «Мы не можем!» – восклицают бодряки и оптимисты. Да, они не хотят и не могут отказаться от наследия сплошного осведомительства. Потому что те люди, тот человеческий материал, который мог бы отказаться от такого страшного наследия, был Сталиным и его последователями заблаговременно уничтожен.
К сожалению, опыт этих чудовищных 74-х лет вскоре был взят в ХХ веке на вооружение диктаторами многих других стран. Первой была Германия, потом остальные. Совсем недавно точной копией такого режима был саддамовский Ирак. Многие из этих режимов остались до сих пор – Иран, Сирия, Северная Корея, где люди умирают от голода, и Куба, где ничуть не лучше, чем в Северной Корее, но которую «оптимисты» в сегодняшней российской прессе продолжают называть без тени иронии «Островом Свободы». Пестуется миф о «многополярном мире», то есть мире, в котором имеют право «гордо» существовать режимы, подобные сталинскому. А бывший СССР в сегодняшней российской публицистике и журналистике тоже без тени иронии, гордо именуется «Страной Советов».
Я не обвиняю тех – бывших советских – писателей, художников, артистов, композиторов, актеров в России, которые сейчас в своих интервью и в воспоминаниях пишут и говорят о том, что «при советской власти жизнь все же шла своим чередом, была романтика, люди влюблялись, женились, рождались дети». Говорить так и при этом быть бодрыми – их неотъемлемое право. Такое происходило и при Сталине, и при Гитлере, и при Пол Поте, и при многих других, кому Ленин и Сталин подали пример. Но может, стоит чуть приглушить бодрый тон. Потому что – грустно. И бодрые воспоминания звучат кощунственно. Пепел убитых миллионов должен стучать в наши сердца. И он стучит. Не во все, и не громко, глухо, почти не слышно, но стучит. И будет стучать века. А если наши сердца не будут слышать этот глухой набат, он будет стучать в сердце Земли.
Напоследок хочу привести шесть строк замечательной поэтессы Беллы Ахмадулиной из стихотворения, посвященного Осипу Мандельштаму; в них очень образно и ярко отражен этот 74-летний ужас:
«Из мемуаров:
«Мандельштам любил пирожные».
Я рада узнать об этом.
Но дышать – не хочется, да и не надо…
В моем кошмаре, в том раю,
где жив он, где его я прячу
он сыт! А я его кормлю
огромной сладостью. И плачу.»
Беседа с Ирэной Александровной Мурашовой,
близким другом и родственницей семьи Бам
Лариса Шенкер: Нина Игнатьевна Бам, мать главного действующего лица нашего повествования принадлежит к семье Бам, которая была другом Вашей семьи..
Ирина Александровна, можно расспросить Вас о семье Бам, к которой принадлежит Анатолий Ромов?
Ирэна Александровна: Мое имя не Ирина а Ирэна.
Л.Ш.: Значит Вас зовут прямо как героиню романса Вертинского: «Я тебе свое сердце как мячик бросаю. Ну ловите, принцесса Ирэн». Итак принцесса… Ирэна Александровна. Забавно звучит. Хорошо, скажите мне, пожалуйста, Вы знали семью матери Анатолия Ромова. Что это были за люди?
И.А.: Мать Анатолия Ромова, Нина Игнатьевна Бам занималась литературной деятельностью. Не скажу точно, журналисткой она была или писала иные произведения. Во всяком случае, она имела отношение к литературному творчеству.
Л.Ш.: Она кажется занималась книгой о сестре Аллилуевой, не так ли?
И.А.: О сестре Аллилуевой? Не знаю деталей. Но Аллилуева написала ей благодарность за помощь в работе над книгой. Они были в хороших отношениях.
Л.Ш.: Вы знали ее?
И.А.: И ее сестру, и ее брата.
Л.Ш.: Стало быть всю семью Бам. Насколько мне известно, она была женщина светская.
И.А.: Она была интересная, светская, очень активная, современная по тем временам, я полагаю.
Л.Ш.: Светская женщина… Салон в то время держать было опасно, правда?
И.А.: Насчет салона не знаю, но во всяком случае она вела светский образ жизни, несмотря на то, что были сложные времена. В общем, активная была дама.
Л.Ш.: Страшные были времена. В ее окружении были очень талантливые люди, в частности Владимир Евграфович Татлин. Не просто светский лев, не дэнди, а очень талантливый художник и архитектор.
И.А.: Да, это известно.
Л.Ш.: Да это теперь уже общеизвестно. И он был другом Нины Игнатьевны Бам, не так ли?
И.А.: Да, очень близким другом, именно в то время, когда родился Анатолий.
Л.Ш.: Но мать решила дать ребенку фамилию Ромов. Как Вы думаете, почему?
И.А.: Трудно сказать. Но она в этот момент была замужем за Ромовым, и он получил фамилию и отчество как бы своего отца.
Л.Ш.: Да, было бы странным, будучи замужем за Ромовым, дать ребенку фамилию другого человека.
И.А.: Естественно это было бы просто нереально.
Л.Ш.: И не только по советским, но по любым понятиям.
И.А.: Думаю, что да.
Л.Ш.: Странно, что она не говорила Анатолию, что его отец – Татлин, хотя тот дожил до 1953 года, а Ромов был расстрелян в 1939 году. Анатолий действительно очень похож на Татлина?
И.А.: Да. Я Вам говорила, что у меня есть каталог «Москва-Париж» куда включена фотография Татлина, причем не мальчика, но мужа. Родственники и друзья, которые видели Татлина и Толю мальчиком, когда он рос буквально у них на глазах, неоднократно высказывали мнение, что он никак не может быть сыном Ромова, человека совсем другого типа, маленького роста и полноватого.
Л.Ш.: Это говорили друзья Ваших родителей, люди старшего поколения?
И.А.: Да, друзья и родственники. В первую очередь, сестра Толиной матери, подруга моей мамы. Затем моя двоюродная бабушка, которая была женой брата Нины Игнатьевны – Льва Игнатьевича. (Она дожила до 97 лет и умерла не так давно.) Бывало у них в гостях также много других людей, друзей и знакомых. Они часто, в особенности женщины, касались вопроса о Толе, его маме Нине Игнатьевне и отцовстве Татлина. Я хорошо помню, как они активно обсуждали эту романтическую ситуацию.
Л.Ш.: А сколько Вам тогда было лет?
И.А.: 25-26, во всяком случае я прекрасно помню эти разговоры, хотя в то время почти ничего не знала о Татлине. И узнала, какой он на самом деле выдающийся человек, тогда, когда мой муж-архитектор участвовал в работе над каталогом “Москва – Париж”.
Л.Ш.: Все это очень интересно всем и особенно участникам драмы: сыну – Анатолию и внукам – Нине, Филиппу и Сергею – Владимира Евграфовича Татлина, одного из самых замечательных людей нашего времени.
Большое Вам спасибо за то, что помогли восстановить в памяти связь поколений.
20 Августа 2005