Опубликовано в журнале СловоWord, номер 47, 2005
 | Графиня Софья Владимировна Панина |
Графиня Панина до революции была одной из самых богатых и знатных женщин России. У нее было бесконечное количество имений. Она славилась своей широкой благотворительностью и даже основала в Петербурге дом, где могли учиться, слушать лекции, читать и продолжать свое образование рабочие, за что получила звание «Красная графиня». Когда же она уехала за границу, все ее имения и миллионы конечно пропали. Однако Софья Владимировна осталась исключительно веселым и жизнерадостным человеком. Все, что она имела, отдавала людям. Всегда была одета очень скромно, по большей части в черное, но была исключительно веселой и жизнерадостной женщиной.
В Чехии она стала близким другом президента страны Масарика и часто ходила к нему во дворец. После этих посещений она переходила мост и направлялась к нам в гости пить чай и беседовать обо всяких делах. Однажды она сказала мне: – «Что это я все время прихожу пить чай и ничем не помогаю. Давай я тебе что-нибудь сделаю». Графиня свободно говорила по-русски, немецки, французски и английски. Она научила меня французскому языку, и я знаю его неплохо только благодаря ей. Позднее я хорошо сдала все экзамены в университет, так как могла свободно читать французскую литературу в оригинале.
Называла я ее тетя Соня – Софья Владимировна. Она была замужем за Николаем Астровым, который был до революции, по-моему, мэром города Москвы. Попав за границу, он не мог развестись с женой, оставшейся в России. Поэтому Софья Владимировна стала ему незаконной женой. Помню, когда мне было лет 13-14, я приходила к ним и поражалась, почему ее не зовут мадам Астрова. Мама объяснила мне, что он не мог называть ее так, так как не разведен со своей прежней женой. Потом, в Америке графиня Панина жила на Толстовской ферме с Александрой Львовной Толстой. Вместе они работали над материалами биографии отца Александры Львовны – Льва Николаевича Толстого. Мы знали о ней до конца жизни. Эта замечательная женщина скончалась в глубокой старости.
Кэти показывает, и мы читаем вместе опубликованную в русской газете статью, которую Софья Владимировна написала, когда доктор Альтшуллер умер в 1943 году. Приводим ее полностью .
Графиня Софья Владимировна Панина
ПАМЯТИ ДРУГА
Все истинно героическое и созидающее о себе не только не кричит, но забывает и не успевает говорить. Нет места словам там, где воля сосредоточена на действиях. Вероятно, именно это свойство наших скромных общественных строителей прошлой России и является причиной того, что об одной области русской общественной жизни конца прошлого века и начала нынешнего столетия так поразительно мало написано. Это область русской медицины.
А между тем, это одна из самых замечательных страниц не только истории медицины как таковой, не только русского общественного творчества, но и истории русской культуры в самом широком значении этого слова. К тому же бесценный документ человеческого героизма и бескорыстного, самозабвенного служения ближнему, обществу и родине.
Думаю, что история эта теперь уже никогда не будет написана, так как она бы этого заслуживала, т.е. рукой человека, который сам был участником этого строительства и сам горел его священным огнем. Думаю, это потому, что в лице доктора Исаака Наумовича Альтшуллера, скончавшегося 27-го июня в Нью-Йорке, мы потеряли «последнего из Могикан», последнего из русских земских врачей, не только дожившего до нашего времени, не только по опыту знавшего эту работу, но – что главное – воплощавшего в себе традиции, которыми когда-то жила земская Россия.
Родился Исаак Наумович в 1870 году, в Тамбовской губернии, в городе Липецке. Гимназию он окончил с таким выдающимся аттестатом, что в округе ему было дано понять, что перед ним откроется блестящая карьера, если… он переменит веру и примет православие. Он отказался и поступил на медицинский факультет Московского Университета. Окончил он его в начале 90-х годов прошлого столетия и был одного выпуска с Андреем Ивановичем Шингаревым, будущим известным членом Государственной Думы, убитым большевиками на койке Мариинской больницы в Петрограде в первые январские дни 1918 года. Перед обоими открылась блестящая карьера. Альтшуллера оставляли при университете. Оба молодых врача отказались от личной карьеры и материальной обеспеченности и пошли на скромную земскую службу, в глухие медвежьи углы России. Шингарев уехал в Тамбовскую губернию, Альтшуллер получил место земского врача в городе Торжок Тверской губернии. Тут впервые встретилась с ним и я.
Свой земский опыт Исаак Наумович начал однако еще на студенческой скамье, когда поехал в командировку на холерную эпидемию, в верховья Волги. В те годы такая поездка означала двойной смертельный риск: от болезни и от темноты народа, который полагал, что холеру «распускают доктора» и что поэтому их следует убивать. Холерные бунты бывали в те времена довольно обычным явлением.
Помню блестящий состав земских врачей при Новоторжской земской больнице того времени. Ему мог бы позавидовать любой столичный госпиталь. Не только лучшие врачи, но и лучшие люди среди них шли тогда на земскую службу, на это служение идее и нужде. Работа кипела, доверие крестьянства к больницам быстро завоевывалось, росло и принимало подчас трогательные формы. Рассказы Исаака Наумовича об этих первых годах его работы были неисчерпаемы. Помню, что он также приобрел совсем особое доверие игуменьи Новоторжского женского монастыря, женщины умной и строгой, сделавшей его врачом, состоявшим при монастыре. Она служила торжественные молебны о здравии раба Божия Исаака, когда последний тяжко заболел и должен был покинуть Торжок. Так понимала прежняя Великая Россия свой долг перед своими верными сынами, без различия веры и расы.
Бурно открывшийся туберкулезный процесс помешал Исааку Наумовичу продолжать свою земскую работу на севере России и ему пришлось поселиться в Крыму, в Ялте. Но пять лет участия в общественной земской работе наложили на него несмываемую печать и он на всю жизнь остался тем русским земским врачом, который отличался от других докторов подлунного мира так же бесспорно, как чистое золото отличается от побрякушек, которыми любит украшаться молодежь.
И никогда не мог он забыть реки Твери, окаймленной живописными монастырями города Торжка, и осталась она для него вместе с Москвой дорогим образом той утраченной родины – России, по которой так тосковала его душа в изгнании.
Кто из побывавших на берегу Крыма в первые двадцать лет нынешнего столетия не слышал имени доктора Альтшуллера и не встречал его лично? Думаю, что почти никто, настолько была высока его врачебная репутация и настолько широко участие в земской, городской и общественной работе. Кто только не прошел через его умные врачебные руки! Дворцовая, аристократическая и бюрократическая знать, сосредоточившаяся около царской резиденции «Ливадии», писатели, художники, артисты, работницы на табачных плантациях, полудикие татарские женщины, приручавшиеся земскими врачами и больницами к обращению за необходимой врачебной помощью при родах и при болезнях своих детей. Вся эта громадная шкала человеческих жизней, страданий, скрытых трагедий и нужды, наконец смерти, заполняла жизнь и душу врача.
Человек неутомимой энергии и воли, Исаак Наумович всегда что-то создавал, организовывал. Его любимым детищем в Ялте была больница «Яузларь». В ней находили пристанище и заботливый уход приезжие неимущие туберкулезные больные, для которых именные койки оплачивались организациями, земствами и отдельными лицами-жертвователями. Исаак Наумович неутомимо собирал для этого средства. Он же первый устроил в Ялте сбор «Белой ромашки», цветок которой стал в международном масштабе эмблемой борьбы с туберкулезом. Лошади никогда не выпрягались из коляски доктора Альтшуллера (автомобили появились гораздо позднее) и он не знал покоя ни днем, ни ночью.
Живя в Крыму, южное побережье которого было так оторвано от быта и жизни центральной России, Исаак Наумович продолжал принимать живейшее участие в развитии земской и общественной медицины не только в местном, но и во всероссийском масштабе. Был постоянным участником съездов Пироговского медицинского общества, земских, санитарных, курортных, специально туберкулезных, а также и международных. Свой ежегодный месячный отпуск он употреблял на научную работу в заграничных клиниках и лабораториях, пополняя и совершенствуя свои знания.
Естественно было поэтому для доктора Альтшуллера оказаться в самом центре врачебной деятельности в Крыму, когда грянула война 1914 года. Доверие к нему как врачу, как бескорыстнейшему человеку, как умелому организатору, объединило вокруг него и знамени Земского Союза, который он представлял; отдельные, часто состязавшиеся между собой ведомства помощи больным и раненым. Он к этому времени совершенно покорил и бурного генерала Думбадзе, главноначальствовавшего на южном берегу Крыма и выславшего когда-то Альтшуллера из Ялты во имя «чистки» Крыма от «нежелательных элементов».
Теперь Думбадзе доверял ему, по-видимому, абсолютно, произносил тосты за Земский Союз и гордился «достижениями» объединенного лечебного фронта в Крыму. В руках Альтшуллера было сосредоточено управление всеми развернувшимися во время войны на крымском побережье госпиталями и санаториями для офицеров и солдат нашей армии. Он заведовал и личным госпиталем Императрицы в Ялте, в котором помещались раненые офицеры, присылаемые государыней из Царскосельского госпиталя. Евреям было в это время запрещено, без особого в каждом случае разрешения, пребывание в той части южного побережья Крыма, которая считалась «царской резиденцией», запретная полоса распространялась, насколько я помню, от Фороса до Алушты. Ялта была в центре этого заповедника. Случилось так, что во время войны в Алуштинский военный госпиталь, в числе других нижних чинов, было прислано несколько солдат-евреев. Усердствовавшее полицейское начальство тотчас же распорядилось их оттуда убрать. Извещенный об этом Исаак Наумович заявил, что немедленно подает в отставку, если этих солдат тронут с места и если не будут принимать в больницу евреев на одинаковых правах с другими военными чинами. Справедливость требует признать, что генерал Думбадзе всецело поддержал требование доктора Альтшуллера и с негодованием отнесся к тому полицейскому чину, который вздумал точно исполнять, не учтя изменившихся обстоятельств, может быть его же единственное распоряжение.
История взаимоотношений самовластного генерала Думбадзе и доктора Альтшуллера являет собой прелюбопытную психологическую картину борьбы двух противоположных начал, нашедших какую-то базу для взаимной терпимости и сотрудничества, базу, основанную на взаимной честности отношений. Для Исаака Наумовича характерно то, что когда уже здесь, в Америке, друзья просили его написать эту страницу истории, его ответом было: «Слишком много придется о себе говорить». И когда он дал в печать свои воспоминания о Л.Н. Толстом и о А.П. Чехове, его постоянной заботой было, не слишком ли выпячивается в этих записях его собственная фигура.
Нечего говорить о том, что все занимаемые Альтшуллером должности и вся его общественная работа никем и никогда не оплачивались. Жил Исаак Наумович со своей многочисленной семьей на средства своей частной практики, но отнюдь не за счет производимой общественной и государственной работы. Его щепетильность в этом отношении даже превосходила те принципы врачебной общественной этики, которыми руководствовались в те времена русская интеллигенция и земская Россия. Он никогда не пользовался автомобилями Земского Союза для своих огромных разъездов, а ездил в собственной машине, всегда оплачивая тот газолин, который с готовностью предлагался ему безвозмездно Земским Союзом. Всегда за свой собственный счет он ездил в Москву на деловые совещания, вызывая этим недоумение среди своих товарищей.
Когда наступила революция, Исааку Наумовичу пришлось пережить в Ялте два большевистских переворота, власть немецкую и управление Добровольческой Армии. Он был арестован большевиками и спасен же от расстрела заступничеством большевика, своего бывшего служащего, который памятуя прошлое добро, не дал его в обиду. В конфликтах с новыми владыками, так же как и с прежними, побеждал тот «человек», та личность, которую являл собой Исаак Наумович.
Летом 1920 года Исаак Наумович с семьей выехал во врачебную командировку в Константинополь и больше ему в Россию вернуться не пришлось. За рубежом своей страны он продолжал не только свою личную медицинскую практику, но и бесплатную помощь русской бедствовавшей эмиграции и одному Богу известно, сколько жизней он спас и сколько горя облегчил. Отказа в помощи у Исаака Наумовича никогда не было. Константинополь, Берлин, Прага и наконец Америка – вот этапы крестного пути этого русского человека, выброшенного из своей родины.
Земский гуманист дополнялся в Исааке Наумовиче умом широким, объективным, всепонимающим и жаждавшим знания. Образование его было велико и разнообразно. Кроме медицины и ее истории, его особенно интересовала история человечества вообще. Он превосходно знал русскую историю и русскую литературу. Знал несколько языков и литературы других народов. С любовью собирал он всю свою жизнь книги, его огромная библиотека тесно срослась с ним, составляя как бы часть его существа. Политически он примыкал к России и партии Народной Свободы, одним из лидеров которой был и Шингарев, его университетский товарищ и тоже «земский врач».
Отсюда, из далекой Америки, Исаак Наумович со страстью следил за борьбой России с Германией, жалея о том, что его старческие силы не позволяют ему вернуться на поле битвы и отдать свою жизнь за пламенно любимую им родную страну. Но нам, его современникам, со стороны виднее, и мы знаем, что он был одним из тех верных сынов России, которыми в прошлом она строилась и держалась и которые не смертью своей, а жизнью и делами запечатлели свою любовь и преданность народу.