Опубликовано в журнале СловоWord, номер 46, 2005
ПОЭТ
Служил забытому искусству
Жизнь выражать через слова –
И непосредственному чувству
Вернул в поэзии права.
Над ним одним дыханье ада
И веющая благодать.
Обожествлять его не надо,
Необходимо оправдать.
2001 г.
СТИХИ ВОЕННЫХ ЛЕТ
***
Мне цвет защитный дорог,
Мне осень дорога –
Листвы последний ворох,
Отцветшие луга.
И холодок предзорный,
Как холод ножевой,
И березняк дозорный,
И куст сторожевой.
И кружит лист последний
У детства на краю,
И я, двадцатилетний,
Под пулями встаю.
***
Человек живет на белом свете.
Где – не знаю. Суть совсем не в том.
Я – лежу в пристрелянном кювете,
Он – с мороза входит в теплый дом.
Человек живет на белом свете,
Он – в квартиру поднялся уже.
Я – лежу в пристрелянном кювете
На перебомбленном рубеже.
Человек живет на белом свете.
Он – в квартире зажигает свет.
Я – лежу в пристрелянном кювете,
Я – вмерзаю в ледяной кювет.
Снег не тает. Губы, щеки, веки
Он засыпал. Дрожь не удержать.
С думой о далеком человеке
Легче до атаки мне лежать.
А потом подняться, разогнуться,
От кювета тело оторвать,
На ледовом поле не споткнуться
И пойти в атаку –
Воевать.
Я лежу в пристрелянном кювете.
Снег седой щетиной на скуле.
Где-то человек живет на свете –
На необустроенной земле!
Знаю, знаю – распрямлюсь да встану,
Да чрез гробовую полосу
К вражьему ощеренному стану
Смертную прохладу понесу.
Я лежу в пристрелянном кювете,
Я к земле сквозь тусклый лед приник…
Человек живет на белом свете –
Мой далекий отсвет! Мой двойник!
1943
ЛАДОЖСКИЙ ЛЕД
Страшный путь!
На тридцатой,
последней версте
Ничего не сулит хорошего!
Под моими ногами
устало
хрустеть
Ледяное
ломкое
крошево.
Страшный путь!
Ты в блокаду меня ведешь,
Только небо с тобой,
над тобой
высоко.
И нет на тебе
никаких одёж:
Гол
как
сокол.
Страшный путь!
Ты на пятой своей версте
Потерял
для меня конец,
И ветер устал
над тобой свистеть,
И устал
грохотать
свинец…
– Почему не проходит над Ладогой мост?! –
Нам подошвы
невмочь
ото льда
отрывать.
Сумасшедшие мысли
буравят
мозг:
Почему на льду не растет трава?!
Самый страшный путь
из моих путей!
На двадцатой версте
как я мог идти!
Шли навстречу из города
сотни
детей…
Сотни детей!
Замерзали в пути…
Одинокие дети
на взорванном льду –
Эту теплую смерть
распознать не могли они сами
И смотрели на падающую звезду
Непонимающими глазами.
Мне в атаках не надобно слова
«вперед»,
Под каким бы нам
ни бывать огнем –
У меня в зрачках
черный
ладожский
лед,
Ленинградские дети
лежат
на нем.
1944 г.
ВОСПОМИНАНИЕ О ПЕХОТЕ
Пули, которые посланы мной,
не возвращаются из полета,
Очереди пулемета
режут под корень траву.
Я сплю,
положив под голову
Синявинские болота,
А ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.
Я подымаю веки,
лежу усталый и заспанный,
Слежу за костром неярким,
ловлю исчезающий зной.
И когда я
поворачиваюсь
с правого бока на спину,
Синявинские болота
хлюпают подо мной.
А когда я встаю
и делаю шаг в атаку,
Ветер боя летит
и свистит у меня в ушах,
И пятится фронт,
и катится гром к Рейхстагу,
Когда я делаю
свой
второй
шаг.
И белый флаг
вывешивают
вражеские гарнизоны.
Складывают оружье,
в сторону отходя,
И на мое плечо,
на погон полевой зеленый,
Падают первые капли,
майские капли дождя.
А я все дальше иду,
минуя снарядов разрывы,
Перешагиваю моря
и форсирую реки вброд.
Я на привале в Пильзене
пену сдуваю с пива
И пепел с цигарки стряхиваю
у Бранденбургских ворот.
А весна между тем крепчает,
и хрипнут походные рации,
И, по фронтовым дорогам
денно и нощно пыля,
Я требую у противника
безоговорочной
капитуляции,
Чтобы его знамена
бросить к ногам Кремля.
Но, засыпая в полночь,
я вдруг вспоминаю что-то.
Смежив тяжелые веки,
вижу, как наяву:
Я сплю,
положив под голову
Синявинские болота,
А ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.
1945 г.
СТИХИ О МАЛЬЧИКЕ
Мальчик жил на окраине города Колпино.
Фантазер и мечтатель.
Его называли лгунишкой.
Много самых веселых и грустных историй
накоплено
Было им
за рассказом случайным,
за книжкой.
По ночам ему снилось – дорога гремит
и пылится
И за конницей гонится рыжее пламя во ржи.
А наутро выдумывал он небылицы –
Просто так.
И его обвиняли во лжи.
Презирал этот мальчик солдатиков оловянных
И другие веселые игры в войну,
Но окопом казались ему придорожные
котлованы, –
А такая фантазия ставилась тоже в вину.
Мальчик рос и мужал на тревожной, недоброй
планете,
И когда в сорок первом году, зимой,
Был убит он,
в его офицерском планшете
Я нашел небольшое письмо домой.
Над оврагом летели холодные белые тучи
Вдоль последнего смертного рубежа.
Предо мной умирал фантазер невезучий,
На шинель
кучерявую голову положа.
А в письме были те же мальчишечьи небылицы.
Только я улыбнуться не мог…
Угол серой, исписанной плотно страницы
Кровью намок.
…За спиной на ветру полыхающий Колпино,
Горизонт в невеселом косом дыму.
Здесь он жил.
Много разных историй накоплено
Было им. Я поверил ему.
1946 г.
* * *
Памяти Семена Гудзенко
Полумужчины, полудети,
На фронт ушедшие из школ…
Да мы и не жили на свете, –
Наш возраст в силу не вошел.
Лишь первую о жизни фразу
Успели занести в тетрадь,–
С войны вернулись мы и сразу
Заторопились умирать.
1948 г.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
***
Что ж ты плачешь, старая развалина, –
Где она, священная твоя
Вера в революцию и в Сталина,
В классовую сущность бытия…
Вдохновлялись сталинскими планами,
Устремлялись в сталинскую высь,
Были мы с тобой однополчанами,
Сталинскому знамени клялись.
Шли, сопровождаемые взрывами,
По всеобщей и ничьей вине.
О, какими были б мы счастливыми,
Если б нас убили на войне.
1971 г.
***
И чувства все грубы и мысли плоски…
И наконец я перестал читать
Плохие книги и сдавать в печать
Передчерновиковые наброски
И обольщаться ложной простотой.
1999 г.
***
Твой стих кривой, горбатый
Не обозначен датой,
А если связан с ней,
То связь почти случайна,
Но в ней таится тайна,
Что тайного тайней,
Которая не в слове
И не в составе крови.
2001 г
СМОТРОВАЯ ПЛОЩАДКА
Восьмой десяток минул… Ну и ну…
Как мог предположить, что дотяну
Через войну кровавую, сквозь гноище
Туда, туда, где ни одно окно еще
Не гасло по ночам, где виден весь
Со смотровой, или почти с двухсотого
Манхеттен – карнавальный разворот его,
Из Ван-Дер-Роэ, Сван и Райта смесь.
2000 г.
***
За то, что на чужбине
Жил, а не выживал,
В обузу был общине,
Но не претендовал
На дружбы и участья,–
Избегнуть жизнь смогла
Ее добра и зла.
А жил, как жил – безбытно:
Ни ад, ни благодать, –
И было любопытно
Все это наблюдать.
2002 г.