(ИЗРАИЛЬСКИЙ ДНЕВНИК)
Опубликовано в журнале СловоWord, номер 43, 2004
Ольга Бешенковская — поэт, публицист, эссеист.
Член Союза писателей Петербурга, член клуба русских писателей Нью-Йорка, член Союза немецких писателей Германии, член Союзов журналистов России и Европы.
Автор шести поэтических сборников на русском языке и четырёх – на немецком. Стихи и проза переведены на английский и французский языки.
В Германии с 1992-го года. В 1988 году организовала и редактировала новый “толстый” литературно-художественный журнал “Родная речь”, выходивший до 2001 года.
В 2002 и в 2003 году при содействии Толстовского фонда составила и выпустила две поэтических Антологии: “Город-Текст”, стихи петербургских поэтов постбродского андеграунда, и академическое издание “Киевская Русь” (Современная русская поэзия Украины).
С 2004 года составитель и художественный редактор международного альманаха “ВЕК ХХ1”, выходящего в Германии.
За последние десять лет более 1000 публикаций в периодике разных стран мира.
СТИХИ НА ПЕСКЕ (ИЗРАИЛЬСКИЙ ДНЕВНИК) Всем друзьям посвящается +++ И горы облаков, и кактусов отары, Двугорбый божий бомж над папертью песка... Здесь так чисты цвета... И мы ещё не стары. И птица на лету касается виска. О, родина всего! О, пафос Палестины! О, живопись пустынь - причудливей Дали ! Льдовеющая соль. Блаженные крестины в Отеческих руках... Купель. И корабли исчезли. Стёрт прогресс. Ни дыма. Ни детали зловещих наших дней. Вернулся в окаём первоначальный смысл. И след Его сандалий впечатан в твердь воды и солнцем напоён... +++ Сколько в компьютере божьем оттенков зелёного - Я никогда ещё в жизни не видела столько! Здесь, в Галилее, спасенье от времени оного, словоубежище... И кислосладкая долька (не леденец химиядный - плоды трудовитые...) Солнце гончарное, скрипнув, за кадр опускается. Овны библейские, к жертве любовно завитые, так безмятежны, что фотозатвор спотыкается... Патриархальное, ветхозаветное, горнее ширится небо - чем выше тропинка топорщится. Совестно в рифму, - изыди, как бизнес - игорная... Дай надышаться псалмами... (Примолкла, притворщица.) +++ То ли ломится бешеный яркий ландшафт, то и дело меняясь, в стекло ветровое? То ли фрески Шагала до звона в ушах разрослись, и смыкаются над головою? Всё возможно под куполом этих небес, где в прищуре солдата - печаль Авраама, где пилястрами стройными лепится лес и однажды в столетье скворчит телеграмма. Как лиловы оливки, и как апельсин нестерпимо оранжев, на зависть Манджурий... Над слепящим песком - паруса парусин и араб в неизменном своём абажуре... Все мы родом из этих горчичных земель, что являют прообраз и ада, и рая, где, как в детстве бронхитном, палитровый хмель и восторг сотворенья... И вот он, Израиль! Я намокшую прядь поправляю крылом и не ведаю, сколько веков отмахала... И венчает картину, мелькнув за стеклом, смуглый ангел пустыни, патрульный ЦАХАЛа... +++ Мой друг опять невыездной - Как много лет тому... И не заполнить обходной В пылающем дому. "Наш дом - Израиль" - говорит. Бездомный бледный грач... Щебечет весело иврит И прячет вечный плач. Он не банкир, не спекулянт Мой старый добрый друг, Лишь любопытный эмигрант В пески - из белых вьюг. И вот сидит он, весь в долгах, В компьютере сидит... Мешает думать о богах Профуканый кредит. Мой друг ни в чём не виноват, Он - из породы птиц... И если завтра новый ад - Он первый в Аушвиц. Он входит в кнессет, глух к речам, Неловкий как верблюд. И люб Шагал его очам, И скушен прочий люд. Он отвечает невпопад, Но встать "в ружьё" готов Мой друг - печальный депутат От партии цветов... +++ На зубах скрипел песок, шла осада. Не висок, а дух высок твой, Масада. Пусть им имя легион, хватит - Рима. Желт песок. И желт огонь. Всё - горимо. Жажду взглядом утолив в Божье небо, знали - больше ни олив и ни хлеба. Ни надежды на побег, ни подмоги. Первый подвиг. Первый век синагоги. Обнимите жён, мужи, - время тризне! Пусть им наши куражи, а не жизни! Лучше гибель, чем клеймо, что - отрепье... ...Поналипло к нам дерьмо раболепья. Не грозит нам дефицит прохиндеев... Но - великий суицид иудеев! Занесло песком года - да не стёрто... Даль как желтая звезда распростёрта. Не для МИДа, не для вида - фасада: Золотая пирамида. Масада. Приходите погордиться, старея, не забывшие традиций, евреи... +++ Дождик. Муторно. Жди гостинца от безумного палестинца... Неужели же всё заране: брань соседей и поле брани?.. Бог - он каждому понемногу: флягу влаги и хлеб в дорогу. Иудею и христьянину. (Износилось бельё в рванину.) И араба арба палима белым солнцем Ерусалима. Что же ты натворил нам, Боже! Что ни век - то одно и то же: взрывы крови, руины мести... Люди жить не умеют вместе. ...Я вернусь в свои палестины, ребятне раздам апельсины. А родня мне - борща половник: мол, хлебай, отощал, паломник... Шагом-шепотом выйду в город, приподняв - от прохожих - ворот. Тихо-тихо. После террора отдыхает крейсер "Аврора". А в парадных того построя пьёт народ, разойдясь по трое, пьёт и плачет : "Помилуй, Боже... (И жидовскую морду - тоже...)" Потому-то и ждать Мессию не куда-нибудь, а в Россию - где бродяга в лохмотьях ищет Книгу Бога на пепелище. Скрипка ль плачет? Скрипит телега? Острый свет над пустыней снега.... +++ ...Земную жизнь пройдя до половины, верней, почти до самого конца, я знаю : в птичьих шапочках раввины не заслонили Божьего лица. Тому, кто нам наказывал: не целься, не обмани, будь страждущему - брат, милей и ближе ряженых процессий поэт, стихи слагающий в шабат... Космополит, что пьёт арабский кофе, смакуя горечь, сжав до синевы осколок моря... Этот на Голгофе Не отшатнет от плахи - головы... Да, не любил катания на танках, чурался пейс, - зато наверняка арабских цифр в швейцарских мутных банках не прикрывала алчная рука... И если все мы, Господи, повинны,- покинь тобой придуманный народ... Земную жизнь пройдя до половины, я слышу скрежет Дантовых ворот... +++ Лена, Володя, Наташа и Миша. Над головой - сионисткая крыша. А на столе - православная водка. (Задраны вверх и кадык, и бородка.) Из пенопласта двойник Арафата, он исподлобья следит воровато... Что тебе, чучело? Будешь из банки? Мы никуда не въезжали на танке. Мы согревали пол-жизни в котельной и Могендовид, и крестик нательный. Новый Завет вслед за Ветхим Заветом полнили душу терпения светом... Спали с лодыжек галерные гири. Не потеряться бы в яростном мире! Юра, и Вася, и Боря, и Лена - все мы Петра и арапа колена... И отовсюду спешат катастрофы в наши до слёз петербургские строфы. В мире безумном воинственном этом нет закутка бесприютным поэтам. Всюду бездомна ты, братия наша - Витя, Серёжа, Олежка и Саша. Хоть и пришли заповедные сроки и из юродивых вышли в пророки... Песах ли, Остерн - рванём без закуски... Это по-божески. Это - по-русски. +++ Храни друзей моих, Господь, и в Петербурге, и в Нью-Йорке, и во дворце, и во каморке крепи их дух, щади их плоть. Нам не дано предугадать, где нам даровано свиданье, на Рейне или Иордане окатит светом благодать. Я скрытной верою живу, что вдруг расступится кромешность, как тайна жизни, как промежность и - в жгучий обморок, в Неву! Не оттолкнёт счастливых слёз, сомкнёт утешные объятья... И встретят в белом сёстры, братья... И впереди - Иисус Христос. Да, мы и грешны, и слабы, а всё ж друзей не предавали. Достойны райских кущ едва ли, но - взблеска ангельской трубы. Хотя б за то, что бедовали и были всюду, где бывали, лишь бедуинами судьбы... 18-25 февраля 2001 г. Штутгар