(Лавров А.В., «Этюды о Блоке»)
Опубликовано в журнале Старое литературное обозрение, номер 2, 2001
Лавров А.В. Этюды о Блоке. СПб: Изд. Ивана Лимбаха, 2000. — 320 с.
Новая книга статей одного из самых авторитетных исследователей литература XX в. А.В.Лаврова едва ли нуждается в рекомендациях, тем более, что состоит она из опубликованных прежде работ о Блоке (библиографическая справка приводится на с. 306-307), дополненных за счет комментариев к стихотворениям Блока в томах Полного собрания сочинений А.А.Блока. Эти работы успели прочно войти в литературный обиход, и на первый взгляд единственный смысл нового издания статей состоит в уточнениях и дополнениях, а также в том, чтобы сделать пользование ими удобным — всегда под рукой. Однако собранные вместе эти статьи и комментаторские заметки вызывают размышления чисто методологического, как говорили в прежние времена, характера, которыми и хочется поделиться, несмотря на их возможную бесполезность.
Возможную потому, что литературоведение в настоящий момент практически утратило (точнее, не видит нужды) сохранять общее поле ценностей, предпочитает вести кружковое существование, при котором каждый кружок имеет возможность издавать собственные анналы и игнорировать существование всех остальных. Поэтому нижеследующее пишется в надежде, что сохраняются поля, которых это разделение не коснулось: история литературы, текстология и комментирование.
Книга А.В. Лаврова очень удобный повод для разговора о том, чем является комментарий сегодня: едва ли можно назвать другого исследователя, для которого на всем протяжении научной карьеры жанр вступительной статьи и комментария оставался ведущим. Почти все работы А.В. Лаврова, включая интернетовскую “Андрей Белый. Хронологическая канва жизни и творчества”, строятся вокруг чужого текста, чужой биографии, чужих отношений, то есть создаются как дополнение и пояснение к готовому содержанию, что не мешает им в своей совокупности содержать вполне законченную концепцию литературы серебряного века, в то время как псевдоконцептуальные и многократно переиздающиеся курсы истории литературы этого периода остаются мусором, обреченным рано или поздно отправиться на свалку.
На самом деле новое отношения к литературе серебряного века сегодня выстраивается по мере заполнения так называемых “белых пятен”, которых в этом периоде в силу чисто политических причин оказалось больше, чем обычно. И потому картина литературной жизни начала века сегодня складывается, как в играх типа “пазл”, из отдельных фрагментов, каждый из которых имеет самостоятельный контур, но в процессе подбора и подгонки цельная картина складывается сама собой. На ниве заполнения “белых пятен” труды А.В.Лаврова играют очень важную роль, независимо от того, посвящены ли они центральным сюжетам литературной жизни либо сугубым частностям. Например, огромный по размер труд, выполненный в соавторстве с американским славистом Дж. Малмстадом и при участии Т. Павловой — “Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка” (СПб., 1998), в комментариях содержит едва ли не всю историю русской литературы 1913—1932 гг., времени, которое охватывает эта переписка.
В “Этюдах о Блоке” собраны менее объемные работы, посвященные более частным сюжетам, но обладающие своим значением, достойные занимать место в общей историко-литературной панораме. К примеру, статья “Блок и Арцыбашев” освещает далеко не главный для изучения творчества Блока вопрос, но это не лишает ее значения. Показывая, насколько отношение Блока к арцыбашевскому “Санину” расходилось и с теми, кто его прославлял, и с теми, кто подобно В.В. Розанову возмущались романом, А.В.Лавров наводит на размышления об одной из важнейших черт блоковского творчества. Биографы поэта знают, как трудно бывает докопаться не только до основ его мировоззрения, но до точного смысла его суждений, высказываемых по частным поводам. А какими нетривиальными бывают порой суждения Блока, показывает еще одна статья А.В.Лаврова, также включенная в новый сборник — “Блок и “Титаник””. Так вот, сюжет с Арцыбашевым выявляет, насколько любая интерпретация мнений Блока требует для своего понимания целостного контекста его мировоззрения, насколько любое блоковское суждение можно понять только изнутри, следуя субъективной логике поэта.
Особенность комментариев А.В. Лаврова составляет исключительное внимание к мелочам, к упоминаниям, которые на первый взгляд могут показаться случайными и не имеющими значения. Такова статья “Блок и Ф.М. Решетников”, выросшая из невнятного упоминания имени Апроськи, мимо которого комментаторы проходили именно потому, никаких развернутых суждений о ней в записях Блока нет. Увязав это упоминания с сюжетом решетниковских “Подлиповцев”, А.В.Лавров находит в судьбе заживо погребенной девушки ключ к образному ряду статьи “Стихия и культура”.
Подобные открытия содержат и другие комментаторские заметки ““Сольвейг” и Сергей Городецкий”, ““Другая жизнь” в стихотворении Блока “Было то в темных Карпатах””. Умея ухватить путеводную нить, которую дают записи Блока, иногда очень непрочную и едва различимую, добросовестный исследователь с ее помощью восстанавливает процесс рождения блоковских образов, приоткрывая дверь в его творческую лабораторию.
На что еще хотелось бы обратить внимание в этой книге и что одновременно является “фирменным стилем” именно петербургского академического литературоведения: исключительное внимание к труду своих коллег. Нет ни одной сколько-нибудь заметной работы России и зарубежья, которая прошла бы мимо внимания А.В. Лаврова, не была бы удостоена упоминания в комментариях. Это не работа на индекс цитации, это уважение к деятельности коллег и поучительный пример корпоративной этики.
Но самое важное, что заключают в себе “Этюды о Блоке” — повод для размышления о том, где находится граница и в чем состоит задача комментария сегодня. Прошли те времена, когда публикация в книге комментария, по объему превышающего текст публикуемых в ней работ едва ли не вдвое, было деянием героическим. С помощью современных баз данных и технических возможностей компьютерных программ сегодня раздувать комментарий можно чисто механическими способами.
Кроме того, работа комментатора испытывает теперь сильнейшее влияние пресловутой интертекстуальности, которая, кажется, выбивает самую почву из под ног у реального комментария. Если все связано со всем и вся литература есть одна большая цитата, своего рода братская могила общих идей, то комментатору остается только пожать плечами и отойти в сторонку — он лишний на этом интертекстуальном пиру жизни. Вот почему историкам литературы самое время позаботиться об охране собственных границ: чеховская шутка — “важен не Пушкин, а комментарии к нему”, для молодежи становится едва ли не аксиомой.
Поэтому отнюдь нелишне напомнить сегодня, что профессия комментатора в чем-то родственна профессии вора — здесь не менее важно вовремя остановиться, иначе процесс комментирования рискует превратиться в бессмысленное блуждание в лабиринтах виртуального гипертекста.
Несмотря на отсутствие стремления теоретизировать и раздавать директивы, свое представление о границах комментария в “Этюдах о Блоке” А.В. Лаврова обозначают достаточно определенно. Прежде всего самой практикой комментария, поскольку он у этих границ умеет остановиться даже там, где они, похоже, окончательно утрачены. Примером этого могут служить две работы из “Этюдов о Блоке”: статьи ““Соловьиный сад” А. Блока. Литературные реминисценции и параллели” и “Александр Блок и Зыгмунт Красиньский”. Оба произведения, о которых идет здесь речь — поэмы “Соловьиный сад” и “Двенадцать” Блока — относятся к числу безнадежно закомментированных, и речь может идти не о расширении круга источников — все высказывания Блока “проутюжены” здесь вдоль и поперек, а скорее об их фильтрации. И хотя в вышеназванных статьях А.В. Лавров указывает на некоторые новые источники, он ставит здесь принципиальную проблему, которую можно было бы назвать методологической проблемой всей его деятельности —что составляет границу комментария. Свой ответ на этот вопрос он предлагает, ссылаясь на авторитетное мнение Д.С. Лихачева: “Чтобы параллель выявляла не только черты сходства или типологической близости, а затрагивала круг ассоциаций, осознанных автором или подсознательно отразившихся в его работе, необходимы, по меткому определению Д.С. Лихачева, “литературоведческие улики” — “мелкие и, казалось бы, случайные детали, которые, однако при установлении влияний, заимствований или использований всегда наиболее показательны и доказательны” (с. 272)
Как следует из сказанного, история произведения, “доказанный” круг чтения составляют истинную почву комментария, они определяют степень свободы исследователя. Блок в этом смысле — благодатный пример, его круг чтения отражен в его библиотеке и пометах на книгах. Но и в более сложных случаях — когда подобные указания отсутствуют, исследователь должен заниматься поисками и сбором “литературоведческих улик”, которые и составляют обязательную основу комментария.
Еще один сюжет в “Этюдах о Блоке” хочется отметить особо, он связан с опубликованным в приложении к статье “Блок и Иванов-Разумник” письме Иванова-Разумника к В.Д.Бонч-Бруевичу. Это письмо каждый начинающий историк литературы должен заключить в рамочку и повесить над рабочим столом, оно поможет не совершать некоторых роковых для доброго имени исследователя поступков. В двух словах повод для написания письма может быть изложен следующим образом. В 30-е года в Петербурге (тогда уже Ленинграде) Иванов-Разумник и Д.Пинес готовили двенадцатитомное собрание сочинений Блока. Когда большая часть работы была произведена — подготовлены тома стихотворений и начата работа над прозой, Иванова-Разумника отстранили от издания и отправили в ссылку, а его комментарии к стихам выбросили из издания. Черновики этих комментариев вместе с редакционным портфелем были переданы В.Н.Орлову, который завершал издание двенадцатитомника, и вслед затем на долгие годы стал монополистом всех блоковских изданий.
Вернувшись из ссылки и обнаружив, что В.Н.Орлов использует его комментарии без ссылок, Иванов-Разумник тщетно пытался свои комментарии издать отдельной книгой под заглавием “История стихотворений А.А. Блока”, по существу одним из эпизодов этих хлопот и есть опубликованное А.В.Лавровым письмо к Бонч-Бруевичу. Хлопоты Иванова-Разумника не увенчались успехом, но в указанном письме есть прямо-таки провидческие слова: “Буду утешаться тем, что работа все равно останется в Гослитмузее, и что когда-нибудь какой-нибудь “блокист” раскопает ее, — когда из 5000 неизвестных строк Блока все будут давно известны”. Я думаю, что всем занимающимся комментаторской работой небесполезно будет узнать, что такой “блокист” в лице А.В.Лаврова нашелся, он не только раскопал эту историю, но и вынес на свет Божий. И чтение этого письма может служить примером не только запоздалого торжества справедливости, но и того, какими неисповедимыми подчас путями в литературоведении все тайное становится явным.